Воспоминания маркиза дю Плесси-Белльера после дуэли с графом де Лозе
Оглавление:
Глава 1 Воспоминания о происшествии в Фонтенбло
Глава 2 Знакомство
Глава 3 Предложение руки и сердца
Глава 4 Брачный контракт
Глава 5 Свадьба
Глава 6 «Моя Жена»
Глава 7 Монастырь
Глава 8 Охота
Глава 9 Пари
Глава 10 Аудиенция
Глава 1 Воспоминания о происшествии в Фонтенбло
Уже прошло несколько дней с тех пор, как маркиз дю Плесси-Бельер был арестован за участие в дуэли с Пегиленом де Лозеном, произошедшей в Фонтенбло. Лозен так же находился в одной из соседних камер и, хотя общение им было не запрещено, бывшие дуэлянты не изъявляли особого желания видеть друг друга. Столкнувшись случайно, они не обмолвились даже словом, нарочито учтиво поклонившись друг другу и держась с подчеркнутым безразличием.
Надо сказать, что в первый день маркизу пришлось вытерпеть некоторые неудобства, так как помещение, в котором он должен был содержаться под арестом, было малопригодным для человека, привыкшего к роскоши. Камера была почти без мебели - в ней находились только жесткая кровать, да еще грубо сколоченный дощатый стол и табурет.
Кое-как проведя бессонную ночь на жестком ложе (давала знать о себе рана в плече), Филипп решил не лишать себя привычных удобств, поэтому утром приказал Ла-Виолетту немедленно отправляться в отель дю Плесси и позаботиться о доставке всего необходимого для меблировки помещения, а так же за предметами туалета и одеждой. Таким образом, маркиз расположился в одной из камер легендарной Бастилии почти с королевским размахом. Кроме того, ему разрешили оставить при себе камердинера, чему последний был несказанно рад, так как привык сопровождать хозяина повсюду - как в военных кампаниях, так и при дворе и уже не мыслил своего существования без этой службы.
На содержание маршала Франции казна выделяла ежедневно 36 ливров, за счет которых можно было неплохо питаться – к столу подавали как суп, так и несколько видов мяса, десерты, а так же вино. Короче говоря, Филипп не испытывал особого стеснения ни в питании, ни в обстановке, в которой ему приходилось теперь находиться, тем более, что при желании он мог даже совершить пешую прогулку вокруг крепости. Но маркиз предпочитал просиживать целыми днями в своей камере и предаваться горьким размышлениям о недавно произошедших событиях, которые полностью перевернули всю его жизнь.
В первую же ночь, проведенную в Бастилии, Филипп почти не спал и обдумывал глупое положение, в котором оказался по вине своей безрассудной супруги. Закрывая глаза, он вновь видел на фоне ярко освещенной галереи полутемную оконную нишу, в которой на софе лежали в объятиях друг друга мужчина и женщина…
Почему он сразу не ушел, поняв кто это? Почему не мог сдвинуться с места и просто молча смотрел, как его жена ласково прижималась к плечу обнимавшего ее мужчины, а тот, склонившись к ней, с нежностью целовал пряди ее золотистых волос? Что-то сжалось у него в груди – что-то, отчего он застыл на месте словно соляной столб. Вот, что: с ним она вела себя совершенно иначе во время их супружеских встреч…
Хотя это было лишь дважды, но Филиппу показалось, что близость с ним ей не просто неприятна, а скорее даже противна, как, впрочем, и он сам. И он знал, что отчасти виноват в этом – после того, что случилось, во время их брачной ночи, и думать было нечего о нормальных супружеских отношениях. Ничего кроме ненависти она не могла испытывать к нему.
Плевать, - думал он. Она сама в этом виновата: не нужно было играть с ним, изображать невинность после того, как настояла на консумации брака, унизив его еще больше, чем когда заставляла жениться на ней при помощью шантажа.
Филипп перевернулся на другой бок на своем жестком ложе и постарался заснуть.
Но мысли вновь лезли в голову против его воли. Лес, сырой воздух, лай собак, азарт погони и внезапно где-то совсем рядом пронзительный женский крик - ЕЕ крик, затем показавшаяся из-за кустов лошадь жены, вернувшаяся с пустым седлом. Снова крик. Он представил Анжелику лежащей на снегу, с беспорядочно разметавшимися золотистыми волосами, в роскошном наряде, забрызганном кровью…
В тот момент внутри у маркиза все перевернулось, сердце бешено забилось, кровь отхлынула от лица, и на душе похолодело… Как он испугался, что не успеет вовремя прийти ей на помощь! Резко пришпорив лошадь, подняв при этом кучу снежной пыли, маркиз поскакал в сторону, откуда донесся крик, моля Бога, чтобы не было слишком поздно!
Его лошадь летела галопом, и Филипп рисковал десять раз свернуть себе шею, устремляясь в прогалину с такой бешеной скоростью.
Оказавшись на месте, он в секунду оценил ситуацию: молодая женщина повисла на отвесном краю утеса, цепляясь руками за его неровности, рискуя сорваться в любую минуту, а огромный матерый волк ждал, пока жертва потеряет последние силы и упадет. Но сердце забилось от радости: ЖИВА!
От сознания того, что теперь жене ничто не угрожает, к маркизу вернулось его привычное хладнокровие.
Ровным шагом он направился навстречу волку.
Страх за ее жизнь миновал, а на душе осталась только тихая ярость,- злость на себя за то, что так испугался из-за нее и на нее, за то, что заставила его испытать такие не свойственные ему чувства.
И потом, на празднике, какого черта она подошла к нему, ведь видела же, что он готов ее придушить?!... И как не пытался Филипп держать себя в руках, но жена снова привела его в бешенство своими попытками добиться признания в том, что не безразлична ему. Это еще больше разозлило его, так как доля правды в ее словах все же была. Но он скорее дал бы растерзать себя на кусочки, чем признался в этом. Впрочем, последующий его поступок стал неожиданным даже для него…
Но ярость была столь ослепительна, что он не понимал, что делает. Сейчас он вспоминал, как подметил, что она слегка пьяна и, чтобы отрезвить ее, а заодно дать выход своему гневу, в исступлении укусил жену за руку.
А уходя, бросил что-то насмешливо, но на душе почему-то легче не стало. Нечто подобное было когда-то давно, на похожем празднике, и именно с этой же женщиной, только тогда она была еще юной девушкой, над которой так жестоко посмеялся старший кузен. И так же, как и тогда, он в смятении стал искать ее глазами, проходя из одного зала в другой, но нигде не видел и, наконец, вышел в галерею.
У Филиппа не было дурной привычки подглядывать за случайными любовниками, спрятавшимися в каком-нибудь укромном уголке дворца, вот и теперь он не обратил бы особого внимания на парочку, притаившуюся в одной из оконных ниш галереи, но тут до его слуха донесся тихий женский смех, который заставил маркиза приостановиться. Женщина что-то говорила своему любовнику томным низким голосом и при этом тихонько смеялась. Он узнал бы этот голос из тысячи – то смеялась ОНА!
Филипп подошел ближе и увидел их лежащими на софе, в объятиях друг друга. Словно пораженный громом маркиз застыл на месте, не в силах оторвать взгляд от этой пары.
Дурак! Тысячу раз дурак, законченный и набитый. Как глупо с его стороны было беспокоиться о ней, переживать, что причинил ей слишком сильную боль, искать ее, для того, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Какого дьявола он искал ее? Зачем?! Он сам толком не мог понять. А теперь он здесь, в Бастилии, посмешище для двора…
С этими невеселыми мыслями маркиз дю Плесси-Бельер и заснул почти на рассвете.
Следующие несколько дней не принесли никаких новостей. Погода стояла мерзкая, на улице было холодно и грязно, временами срывался мелкий снег. Ла-Виолетт напрасно старался как-то развлечь хозяина, пересказывая парижские сплетни, в конце–концов, ему было приказано убираться прочь и не возвращаться, пока за ним не пошлют.
Маркиз дю Плесси-Бельер только казался рассеянным, словно галантный придворный мечтатель, на самом же деле он знал все и обо всех, но никогда не ввязывался в чужие интриги, предпочитая роль стороннего наблюдателя. И если бы его взбалмошная жена была чуточку внимательнее, то поняла бы, что ей следует держать с мужем ухо востро.
После того, как маркизу удалось без особых хлопот запереть ее в монастырь и забрать себе все экипажи, а в придачу переманить половину челяди, она ни разу не задумалась о том, откуда у мужа такие познания о расположении комнат ее отеля, о распорядке дня самой хозяйки и ее слуг. Филипп гадал, как при такой сообразительности, какой обладала его жена, она не заподозрила мужа в слежке. Вероятно, она была слишком занята мыслями о том, как поскорее утвердиться в Версале, а ведь Филипп давно получал сведения от одной из горничных жены – Терезы, которая за деньги готова была выложить любую информацию о хозяйке.
Таким образом маркиз знал, что у Анжелики не было любовника, по крайней мере, со дня их женитьбы. Но у нее появилось множество поклонников при дворе: стоило ей только там появиться, как вокруг нее стали тотчас увиваться знатные придворные кавалеры. Маркиз даже знал их всех по именам: Лавальер, Бриенн, Лувуа, Вивонн и наконец, Лозен. Да, видимо тогда у них все и началось…
«Неужели она его любит?» - спрашивал себя маркиз, думая о Лозене и Анжелике.
«У них связь? Как давно?» - эта мысль постоянно крутилась в голове.
И хотя жена не упала в обморок, узнав о мнимой смерти своего любовника, и даже лепетала что-то о любви к нему – Филиппу, проливая слезы на бинт, муж не мог до конца понять, как все это воспринимать. Он и приехал-то к ней в отель утром, после дуэли, чтобы по реакции маркизы узнать, насколько серьезны их отношения с Пегиленом де Лозеном.
Маркиз старательно изображал полнейшее безразличие к предательству жены, и это ему очень хорошо удавалось, но в глубине души понимал, что далеко не так уж безразлична ему эта измена. Но отчего-то злиться не получалось по-настоящему, когда Анжелика так заботливо перевязывала его рану, выражая искреннее беспокойство и раскаяние. А когда он увидел слезы на ее лице, то и вовсе растерялся и не придумал ничего лучшего, как перевести разговор на другую тему, благо в тот момент появился Кавуа с предписанием взять маркиза дю Плесси под стражу.
Да, теперь времени у маркиза было предостаточно для того, чтобы предаваться воспоминаниям о последнем годе своей жизни, а точнее о том периоде, когда в его жизнь беззастенчиво и нагло вторглась ОНА.
Глава 2 Знакомство
Впервые мадам Моренс представили маркизу дю Плесси в салоне у Нинон де Ланкло. Маркиз был наслышан об этой женщине, некоторое время назад пустившей в продажу экзотический напиток, называвшийся шоколадом, и сильно на этом разбогатевшей.
Он и сам бывал частым гостем в одном из ее заведений – кондитерской «У испанской карлицы», куда приходил иногда надев маску, чтобы не быть узнанным, в компании нескольких приятелей – дабы попробовать изысканных сладостей. Но с самой хозяйкой Филипп знаком не был, да и что ему было за дело до какой-то там шоколадницы?
Критически окинув взглядом молодую женщину, маркиз отметил, что она очень красива и одета со вкусом, но вслух насмешливо произнес:
- Ах! Стало быть, это Вы мадам «Шоколад»?
Но к его величайшему удивлению женщина, сделав реверанс, в тон ему ответила:
- К вашим услугам, дорогой кузен.
Филипп опешил, внимательнее посмотрев ей в лицо. Она действительно кого-то напоминала ему.
Его брови удивленно поползли вверх:
- Ваш кузен? Мне кажется, мадам, что Вы слишком смелы...
- Вы не узнали меня? – спросила она, рассматривая его своими сверкающими зелеными глазами. - Я Ваша кузина, Анжелика де Сансе де Монтелу. Когда-то давно мы виделись в Вашем замке Плесси… Как поживает Ваш батюшка, почтенный месье маркиз, и Ваша матушка..?..
Она говорила что-то еще, но он не слушал.
После ее первых слов Филипп мысленно представил девочку в сером платье, смотрящую на него наивным взглядом сверкающих зеленых глаз. Порой это воспоминание возвращалось к нему в мечтах и приносило нежданную радость, он не знал почему. Да, это действительно она, как же он сразу не узнал ее?
Маркиз стал размышлять, как девушка из хорошей, пусть и обедневшей семьи докатилась до того, чтобы стать торговкой шоколадом? Потом вспомнил, что отец как-то упоминал, что дерзкая девчонка, приходившаяся ему кузиной, и опозорившая их в их собственном доме перед именитыми гостями, очень удачно вышла замуж за знатного вельможу из Лангедока. Припоминал маркиз и последующий скандал, связанный с колдовством, - слухи об этом доходили до Филиппа в армии, так как в тот момент его не было в Париже. Но так или иначе, кузина стала вдовой без имени, с двумя детьми на руках и вот теперь он узнал, что она, оказывается, и есть та самая шоколадница мадам Моренс.
Через несколько дней он снова встретил ее в салоне, она сама подошла к нему и начала разговор. Просила кузена забыть все, что она говорила в прошлый раз и никому не говорить ее настоящего имени.
Удивленный маркиз ответил, что ее признание оставило его совершенно безразличным, да и сам он не собирался рассказывать всему свету, что является родственником дамы, которая опустилась до того, чтобы продавать шоколад. Она была просто в бешенстве.
Филипп улыбнулся своему воспоминанию и отошел от окна. В дверь постучали, и показалась голова Ла-Виолетта, который напомнил господину маркизу, что уже время обеда. Видя, что Филипп как будто бы в хорошем расположении духа, слуга осмелился широко открыть дверь, пропуская впереди себя одного из надзирателей, который нес поднос с едой. Поставив поднос, мужчина удалился, закрыв за собою дверь, а Ла-Виолетт остался прислуживать хозяину за столом, отмечая про себя, что маркиз ест неохотно и как–будто погружен в глубокую мечтательность. А Филипп тем временем продолжал вспоминать…
Поневоле он все чаще стал вспоминать о кузине. Иногда он встречал ее в салонах или во время прогулки в Тюильри. О мадам Моренс много говорили в обществе: упоминали, что она очень богата, а также обладает утонченным вкусом. Поговаривали даже, что сам монсеньер принц Конде влюблен в нее. А после сенсационной игры в хока, в которой принц, не скрывая своих чувств, сделал ставку на мадам Моренс, а та, в свою очередь, потребовала у него в случае своей победы отель дю Ботрейи, все воочию убедились, что слухи о расположении принца к этой даме являются чистой правдой. Но принц проиграл, а мадам Моренс получила отель дю Ботрейи, в котором тотчас затеяла ремонт и вскоре устроила грандиозный праздник по случаю приобретения этого прекрасного особняка.
Филиппу надолго запомнился этот прием, он тоже был в числе гостей и весь вечер напролет протанцевал с новой хозяйкой дома. Он как будто снова перенесся в Плесси, ведя кузину в танце по главной зале отеля дю Ботрейи.
В тот момент он с удивлением осознал, что улыбается ей, и после того, как танец был закончен, тихо произнес:
- Сегодня Вас уже трудно назвать Баронессой Унылого Платья.
Она улыбнулась ему в ответ.
С тех пор он стал частым гостем в отеле дю Ботрейи. Ему нравилась атмосфера, царившая в салоне, изысканность блюд и изящество с которым молодая женщина принимала гостей. Да и сама хозяйка притягивала его, и только ради нее, и никого другого, маркиз посещал особняк. Он никогда бы не признался ей в этом, только издали тайком наблюдал за ней, любуясь ее загадочной красотой.
Сама молодая женщина всегда была чрезвычайно любезна с кузеном, пыталась вовлечь его в ту или иную беседу, но маркиз не спешил сближаться и сохранял дистанцию, что, казалось, немного огорчало ее. Это была вторая женщина после Нинон де Ланкло, к которой Филипп испытывал нечто вроде симпатии. Нинон часто помогала ему своими разумными советами, напоминая маркизу, что нужно делать, а чего нет. Нужно заметить, что куртизанка часто оказывалась права, – когда маркиз вел себя, вспоминая и применяя на практике ее советы, то только выигрывал от этого.
Но к Анжелике он испытывал несколько другие чувства, скорее ища в ней сходство с девочкой из прошлого, которая оставила какие-то теплые воспоминания в его душе.
Иногда молодой человек позволял себе некоторую любезность в разговоре с нею, но это было довольно редко, и он тут же мысленно одергивая себя, вновь изображал ледяное безразличие, становясь холодно-отстраненным. Он сомневался, стоит ли сближаться с этой женщиной, на первый взгляд так не похожей на остальных. Ему не хотелось разрушать некий придуманный образ, живший в глубине его сердца.
Маркиз боялся, что она окажется такой же, как остальные: хитрой, расчетливой, алчной. Женщины для Филиппа были презренными существами, стоящими на ступень ниже животных. У него иногда случались любовные связи, но особого удовлетворения они ему не приносили: он предпочитал, посещать одно из тех заведений, в котором не нужно утруждать себя ухаживаниями, а можно просто заплатить.
Филипп был довольно расточительным человеком: притом, что был несколько стеснен в средствах, он любил элегантно и по последней моде одеваться и окружать себя дорогими вещами, а так же безделушками даже вовремя военных кампаний. На все это тратились немалые средства – доходы маркиза от родовых поместий отца и матери, а так же от его придворных должностей, не могли покрыть эти траты. К тому же он часто играл, проигрывая баснословные суммы денег. Таким образом, маркиз в светских забавах и военных кампаниях почти полностью растратил свое состояние. Король любил его за красоту и мужество и иногда в качестве подарка преподносил своему маршалу ту или иную государственную должность, приносящую хоть какой-то доход, но маркиз тут же перепродавал ее для того, чтобы покрыть карточные долги.
Мэтр Молин – управляющий Филиппа – не раз пытался вразумить молодого человека, но все было напрасно. Но в конце концов, Филипп стал задумываться над тем, как поправить свое весьма шаткое материальное положение, и не придумал ничего лучшего, чем отыскать себе невесту с хорошим приданым. Подумав и перебрав в памяти более или менее подходящих кандидаток на место будущей маркизы дю Плесси, Филипп остановил свой выбор на мадемуазель де Ламуаньон, дочери Гийома де Ламуаньона – первого председателя Парижского парламента.
Филиппу этот брак был очень выгоден и вот по каким причинам: во-первых, у невесты было богатое приданое, во-вторых, ее отец занимал высокую должность и имел связи и положение в обществе, в-третьих, девушка была скромной и не отличалась особой красотой, а значит, вполне обещала стать примерной женой и любящей матерью. А Филипп, обделенный в детстве материнской лаской, очень хотел иметь нормальную семью. Хотел, чтобы жена занималась воспитанием детей, а не строила глазки на балах и приемах, порхая словно мотылек. Попросив у месье де Ламуаньона руки его дочери, маркиз получил согласие на брак с нею и через некоторое время был составлен брачный контракт, а так же состоялась помолвка. Но планам маркиза дю Плесси не суждено было сбыться.
Обед подошел к концу, и Ла-Виолетт стал убирать со стола. Филипп же, расположившись в кресле, пил вино, продолжая предаваться воспоминаниям.