В тот же вечер Филипп, вернувшись домой, послал за Молином. В общих чертах объяснив ему ситуацию, он дал указания управляющему как можно выгоднее заключить сделку – раз уж ему все равно приходится соглашаться на этот брак, то, по крайней мере, нужно извлечь из этого этого выгоду. Тот в знак согласия несколько раз кивнул головой.
На следующий день Филиппу предстояла нелегкая задача – объяснение с Гийомом де Ламуаньоном.
Молин настоятельно советовал маркизу не затягивать с объяснением, так как прежде чем заключить новый брачный контракт, необходимо было расторгнуть предыдущую помолвку с мадемуазель де Ламуаньон.
Это было нелегко, но в итоге месье де Ламуаньон, выслушав молодого человека, не стал устраивать скандал, лишь только холодно ответил, что маркиз делает большую ошибку, но волен поступать со своей свободой, как знает, если это позволяет ему его совесть.
Филипп молча поклонился и поспешил покинуть дом своего несостоявшегося тестя, дабы избежать ненужных объяснений перед дочерью и женой последнего.
Прибыв после обеда домой вместе с аббатом, который должен был выступать в качестве одного из свидетелей, маркиз застал в отеле дю Плесси свою новую невесту. Филипп постарался принять безразличный вид, хотя в душе все же тлела бессильная ярость за то, что он не может ничего изменить, ничему помешать.
Молин зачитывал условия брачного договора, и маркиз сохранял видимое спокойствие. Его почти все устраивало, пока управляющий, наконец, в смущении не произнес:
- Существует еще одно условие, месье маркиз, которое присутствующая здесь мадам Моренс попросила меня внести в договор. А именно: все финансовые договоренности будут соблюдены лишь в случае консумации брака.
Филиппу понадобилось несколько секунд, чтобы понять услышанное. Кровь бросилась ему в лицо.
- Неслыханно! - только и смог произнести он. – Нет! Это невероятно!
Казалось, он не может подобрать подходящее слово для того, чтобы выразить свой гнев от нанесенного ему еще одного оскорбления этой девицей.
- Ну, это уж чересчур! - наконец смог выкрикнуть маркиз. – Бесстыдство, соединенное с наглостью!
Теперь он, наоборот, побледнел. Он попытался выплеснуть ярость в потоке слов:
- А можете ли Вы мне сказать мне, Молин, какие доказательства я должен буду предоставить в том, что удостоил эту особу своим вниманием и разделил с ней ложе? Что нарушил девственность этой девки? Да у нее уже двое детей, она побывала в постелях всех мушкетеров и финансистов королевства! Мадам Моренс уже пригласила свидетелей, которые будут присутствовать на церемонии консумации? – цинично заметил Филипп.
Молин попытался урезонить маркиза, объясняя, что ему так же выгодно это условие, как и невесте, а, что до доказательств, что супружеский долг исполнен, то лучшим было бы скорейшее появление наследника. Его горячо поддержал аббат. Внутри у Филиппа все пылало от смеси ярости, бешенства и злобы.
А она стояла гордо и бесстрастно, как будто все происходящее ее не касалось и, это еще сильнее бесило.
Он ненавидел эту женщину, если бы мог, то кинулся бы на нее и придушил прямо здесь и сейчас, только, чтобы заставить исчезнуть с ее лица это высокомерное выражение. Она подняла на него свои зеленые глаза и вздрогнула. И он вдруг понял, что, возможно, она волновалась перед браком не меньше, чем он, иначе, чем объяснялась эта дрожь?
На губах его заиграла жестокая усмешка, и он медленно произнес:
-Ну что ж, договорились. Я постараюсь, Молин, постараюсь…
Да, он постарается, постарается так, что она никогда этого не забудет.
В конце концов, она довольно привлекательна внешне, с этим проблем точно не возникнет, по крайней мере, не придется себя заставлять, думал он тогда.
Она ушла, а он, стоя у окна, провожал ее взглядом полным неудержимой ненависти.
Молодой человек был бледен от злости. Мало того, что эта дрянь вынуждает его жениться на ней, думал он, так она еще требует, чтобы он с ней спал! Это неслыханно! Но ничего, он заставит ее пожалеть об этом сильнее чем она может представить…
И подумать только, он считал, что она не такая как все, а на деле же оказалось, что она еще хуже всех остальных! Все они подлые суки! Он снова вспомнил о маленькой девочке в сером платье, столь чистой и невинной… Теперь это уже не она, та девочка исчезла, испарилась как дым, превратившись в опасную, полную честолюбия и расчетливости женщину. Женщину, с которой ему придется связать свою жизнь… навсегда…, и у него даже нет права отказаться.
Молин, видя, что хозяин не обращает на него внимания, слегка кашлянул. Филипп, казалось, спустился с небес на землю и, резко обернувшись, холодно посмотрел на управляющего.
Тот осмелился заговорить первым:
- Месье маркиз, - начал он, - я бы хотел сказать вам еще кое-что, касающееся вашей будущей супруги…
- Что еще? - резко спросил маркиз.
- Если вас волнует происхождение ее детей, то вы можете быть совершенно спокойны - сыновья мадам Моренс рождены в законном браке и их отец, граф Жоффрей де Пейрак де Моренс, - продолжал Молин, видя, что маркиз внимательно слушает его, - был когда-то знатным тулузским сеньором.
- Откуда вам известны такие подробности, Молин? - удивлено спросил Филипп.
Молин улыбнулся своей тонкой улыбкой:
- О, это очень просто, Ваше Сиятельство. Видите ли, я как раз находился в Пуату в то время, когда ваша кузина… тогда, мадемуазель де Сансе, - поправил он себя, - так вот, в то самое время, когда она сочеталась браком с господином графом. Я даже был приглашен в качестве гостя на празднество, которое отмечали по этому случаю в Монтелу.
- Но, ведь мадам Моренс, вдова, ведь так? Если она снова собирается вступить в брак!
- Я не знаю всех подробностей этого дела, - скромно проговорил управляющий, - но, кажется, граф впал в немилость и был казнен, а его земли и состояние было конфисковано в пользу короны… О его супруге и детях долгое время ничего не было известно.
- Ладно, оставим эти подробности, - прервал Филипп.
Дело приобретало еще более запутанный оборот: мало того, что торговка в довесок с двумя детьми, так еще и жена казненного государственного преступника! Хороша невеста, нечего сказать!
Глава 5 Свадьба
Филипп решил, что свадьба должна состоятся в Плесси, дабы избежать ненужной огласки и стать предметом насмешек высшего общества, которое тут же начнет судачить о женитьбы маркиза дю Плесси на шоколаднице мадам Моренс. Он продолжал вести привычный для себя образ жизни, посещая Версаль и Тюильри, а так же модные Парижские салоны.
Но как не пытался Филипп игнорировать происходящее, ему это слабо удавалось, так как его невеста распространила новость об их предстоящей свадьбе по всему Парижу, и напрасно маркиз делал непонимающий вид, удивленно поднимая свои красиво очерченные светлые брови, когда знакомые спрашивали его о помолвке…
Пока его будущая супруга порхала от счастья от предстоящего «радостного» события, Филипп решил заняться перестройкой комнат, в которых планировал поселить ее после свадьбы.
Эти комнаты были раньше апартаментами его матери и располагались в самом теплом крыле особняка. Но так как маркиза давно удалилась в монастырь, комнаты пустовали в течение довольно продолжительного времени - теперь обивка стен выцвела и не соответствовала современной моде.
Тоже самое можно было сказать и о гобеленах, коврах и мебели - таких же старомодных и мрачных.
А дальше маркиз представил, какое насмешливое выражение лица будет у его будущей жены, когда она увидит свои комнаты.
Как искривятся в презрительной усмешке ее губы, и огонек превосходства блеснет в зеленых глазах.
Этого допустить он никак не мог, ему не хотелось стать предметом насмешек какой-то богатой торговки.
Но, несмотря на все, что Филипп о ней думал, не мог же он отрицать, что у этой самой торговки весьма тонкий и изысканный вкус. Не зря же о ней говорили, что она очень капризна, и что ей весьма трудно угодить. Да и сам он был тайным поклонником ее кулинарных талантов и восхищался обстановкой, царящей в ее отеле дю Ботрейи, – как особенностями интерьера, так и предметами мебели.
Филипп же не мог похвастать таким роскошным убранством своего отеля и прекрасно это осознавал. Денег едва хватало на придворные развлечения, а также на модные наряды, породистых лошадей и отделку экипажей. И ни о каком полном ремонте отеля и речи быть не могло. Поэтому он и решил перестроить только комнаты будущей маркизы, причем сделать это согласно самой последней моде. Только вот проблема была в том, что денег не было даже на это – маркиз был в долгах после недавнего карнавала. И чтобы не упасть лицом в грязь перед будущей женой, пришлось продать несколько особенно любимых им породистых лошадей.
В Плесси маркиз ехал без четкого плана. Просто старался не думать о предстоящем событии. И, естественно, злился от сознания собственного бессилия и невозможности что-либо изменить.
Всю дорогу он пил. Пил так много, что к моменту приезда в замок был уже основательно пьян.
Подсознательно готовясь к встрече с Ней, он был несколько разочарован, что невеста уехала навестить отца в соседний замок.
Решив про себя, что свадьба состоится сегодня вечером, маркиз захотел немного отвлечься от мыслей о неизбежном.
Он переоделся в костюм для верховой езды и, захватив хлыст, отправился на псарню.
Филипп любил собак также, как и лошадей: он ухаживал за ними, холил и лелеял, помогал кобылам жеребиться, а сукам щениться, часами мог сидеть рядом, гладить и успокаивать их ласковыми словами. Взяв с собой трех любимых волкодавов, он решил прогуляться по Нельскому лесу, как когда-то в юности.
После прогулки маркиз прошел в дом вместе с собаками и поднялся в свою комнату. Через некоторое время до него донеслись голоса и звонкий детский смех, которому вторил лай собаки…
Что было потом, Филипп помнил смутно, но от этих воспоминаний ему было не по себе. Все же он поступил плохо, но в тот момент он не владел собой в полной мере, так как выпитое в дороге вино помутило его рассудок. Он и сам толком не понимал, зачем вышел в коридор и направился в сторону комнаты, из которой доносился детский смех. Им было весело, в то время как он чувствовал себя так, как будто вскоре предстояли его собственные похороны.
Дальше все произошло очень быстро: войдя в комнату, он увидел ЕЕ детей – они весело бегали вокруг мальчишки-слуги, а за ними со звонким лаем бегал дог. Увидев маркиза вкупе с тремя огромными псами, которые яростно стали лаять на дога, вся компания замерла на месте. Едва уловимым жестом Филипп указал Флипо на дверь, и тот, не смея ослушаться, выскочил из комнаты словно ошпаренный. Дети, прижавшись друг к другу, отступили назад на несколько шагов, а их пес кинулся с лаем на собак маркиза. Но силы были не равны, и в кровавой схватке трое волкодавов загрызли дога мальчиков. Дети, испугавшись еще больше, с громким плачем продолжали отступать назад, пока не оказались почти вплотную прижаты к камину, в котором полыхал огонь.
Несмотря на то, что был изрядно пьян, Филиппу казалось, что он крепко удерживал поводок в руках.
Тут в комнату вошла ОНА. Молниеносным движением схватив тяжелый табурет, швырнула его в собак, и те с визгом, наконец, отступили. Затем, бросилась к детям, раскрыв объятия. Мальчики тут же перестали кричать, вцепившись в материнский подол. Она возмутилась, он ответил что-то невпопад…
Но продолжал молча стоять, смотря как она нежно успокаивает детей, что-то шепчет им ласково. Эта сцена взволновала его до глубины души – его родная мать никогда не вела себя с ним так, как эта женщина со своими сыновьями. «А ведь она любит их!» - удивленно подумал он тогда.
Как она бросилась на их защиту – как орлица за своих птенцов!
Право же, он недооценил ее, она может быть не только жестока, но также смела, и нежна…
Тут еще прибежала служанка с причитаниями…
Как они все ему надоели! Вторглись в его жизнь, а теперь еще делают виноватым! В конце концов, ничего страшного не произошло, он и не собирался ничего делать с ее детьми.
Он и сам толком не знал, зачем сюда пришел… Нужно выпить… Мысли путались… Хлестнув собак плетью, он поспешил прочь из комнаты.
Ему захотелось почувствовать себя защищенным, нужным кому-то, и тут он вспомнил о своей старой няне, которая жила неподалеку в деревне. Маркиз отправил слугу к кормилице, приглашая ее прибыть вечером в особняк на его свадьбу, так как он хочет, чтобы она присутствовала на церемонии венчания. Молин и аббат были предупреждены и должны были прибыть в назначенное время. Оставалось лишь сообщить невесте о том, что свадьба состоится сегодня вечером.
Он вошел без стука.
Она стояла возле туалетного столика, с задумчивым видом поправляя прическу. Машинально повернула голову в сторону открывающейся двери.
Маркиз снова поневоле залюбовался ее стройной фигурой и точеными чертами лица. Без сомнения, исполнить супружеский долг будет не сложно – он уже свыкся с этой мыслью и даже подсознательно хотел этого.
Спросил про ларец. Она тут же сказала, что он получит ларец только после свадьбы, на что он ответил, что свадьба будет сегодня вечером. Она стояла с гордо поднятой головой, сказала, что значит вечером и отдаст. Улыбнулась, протянула руку для поцелуя… Его взбесило ее хладнокровие и наглость, захотелось ударить ее, но сдержавшись он ушел, ответив ей довольно грубо и, как будто, не замечая ее протянутой руки.
Наступил вечер, и Филипп решил, что венчание состоится сразу после ужина.
За столом они сидели молча: она с аппетитом ела, он много пил. Его убивало спокойствие, с которым она продолжала поглощать пищу, в то время как он не мог проглотить ни кусочка.
Неужели она совсем его не боится?
Ужин близился к концу, и Филипп отказался от десерта. У него не хватало терпения наблюдать за тем, как спокойно она ест.
Дальше все было как во сне: часовня, монотонный голос священника, кольцо, которое ему никак не удавалось надеть ей на палец. ЕЕ изящная рука, тонкие пальцы, все сливалось перед глазами… Наконец обряд свершился. Она отдала ларец, и, смотря на склянку с ядом, Филипп ликовал – теперь она в его власти! Как ему хотелось плеснуть этот яд ей в лицо и дать, наконец, выход своему гневу! Но нет, он не мог сделать этого, она слишком красива. Нельзя же испортить такую прелесть – ему ведь предстоит еще исполнить свой супружеский долг! Он чуть не рассмеялся.
Затем была лодка, пруд, черная вода, поглотившая, наконец проклятый ларец. Она сидела в лодке молча, не делая лишних движений, без страха, даже не дрожала!
Ну, ничего, скоро ее безмятежному спокойствию придет конец, думал он. Он помнил, как медленно положил руки на изящную шею молодой женщины и чуть сжал ее, смотря за реакцией жены. Но она продолжала сидеть как ни в чем ни бывало. Ни один мускул не дрогнул на ее прекрасном лице, она только чуть склонила свою светловолосую голову, как будто желая положить на его плечо, и Филипп ощутил прикосновение ее атласной кожи к своей щеке. Конечно же он и не собирался душить ее, ему и в голову это не приходило, но так хотелось, чтоб она проявила простую женскую слабость, извинилась за свое постыдное поведение, склонила свою надменнуюголову, признала вину…
Но нет – она и не собиралась делать этого.
Филипп вздохнул, что было потом он не хотел вспоминать…Ему было до сих пор стыдно за то, что он сделал потом, в спальне…Во всем виновато проклятое вино и ее чрезмерное упрямство. Она довела его до белого каления, он совсем потерял голову! А ведь все могло быть иначе! Если бы она искренне извинилась, не оттолкнула его тогда, он бы попытался простить, попробовал бы начать все сначала…быть может смог бы снова полюбить…
Маркиз снова видел себя после брачной ночи, проснувшегося в своей комнате, с жутким похмельем, с ссадинами на руках и в порванной одежде…Тогда сознание того, что он сделал накануне вечером повергло его в ужас.
Он вспоминал, как с трудом открыл глаза. За окном занимался рассвет, но в комнате еще царил полумрак.
Попытался поднять голову и, в ту же секунду острая боль пронзила висок.
С трудом приподнявшись, сел на постели. Во рту был странный привкус, хотелось пить.
Огляделся по сторонам, осознал, что спал полуодетым – на нем была разорванная рубашка и штаны до колен, сапоги валялись рядом с кроватью.
Руки почему-то слегка болели. Машинально задержав на них взгляд, увидел царапины на коже.
Но нечто другое привлекло его внимание – на безымянном пальце левой руки блестело обручальное кольцо.
Как будто в тумане у него тогда возникла картина: он надевает кольцо ЕЙ на палец, но никак не может это сделать…
Постепенно, вспомнил события: часовня, венчание, ларец, пруд…хлыст…
Несмотря на дикую боль в голове, вспомнил, что сделал – избил до полусмерти женщину с которой связал себя узами брака…
Потом снова видел ее белые израненные плечи в мерцающем свете факелов, лоб, прижатый к стене, словно у провинившегося ребенка и свою руку с занесенным для очередного удара хлыстом.
Как он желал ее в тот момент, хотел любить..,зачем она все испортила…Зачем?!
Затем мелькнула другая картина: ее распростертое тело на полу…прекрасная раненая птица… И мысль: «Что я наделал?!»
Представив, как должно теперь выглядеть красивое лицо, которым он раньше тайно любовался приходя в ее салон, Филипп испугался...
Мысль, что ему придется столкнуться с женой лицом к лицу и посмотреть ей в глаза, привела его в ужас. Он испытывал стыд и угрызения совести за свой поступок, что надо сказать случалось с ним крайне редко. Тогда он предпочел бы оказаться на поле боя, под пушечным обстрелом, лишь бы не встречать взгляда ее зеленых глаз, которые всегда смотрели на него так смело.
И Филипп поспешно покинул замок.
Глава 6 «Моя Жена»
Филипп вспоминал, как всю дорогу из Плесси проклинал себя. Приехав в Париж, он первым делом посетил салон де Ланкло, уж очень успокаивающе действовала на него обстановка, да и сама хозяйка салона – прелестная Нинон. На следующий день, немного собравшись с мыслями, он отправился в Версаль.
Пробыв при Дворе несколько дней, маркиз начал думать, как ему теперь вести себя с женой, успокаивая себя тем, что она, в итоге, получила по заслугам.
Ремонт ее покоев был завершен, но Филиппа это не радовало, так как он теперь не собирался приглашать ее в свой дом, будучи совершенно уверен, что она ответит отказом, а унижаться и упрашивать маркиз не привык.
Время шло, а жена так и не дала до сих пор знать о себе – Филипп узнал, что она вернулась в Париж, но не показывалась до сих пор на людях. Он испытывал легкое беспокойство – неужели она до сих пор не может оправиться от побоев? Он избил ее настолько сильно? Но на публике маркиз ничем ни выдавал тех противоречивых чувств, которые терзали его в глубине души. Строгий вид молодого человека, холодный взгляд его голубых глаз, останавливали любопытствующих от излишних вопросов.
Однако напрасно он так переживал по поводу здоровья своей супруги, так как она уже приготовила ему очередной сюрприз. Она явилась в Версаль в самый разгар прогулки короля, без предварительного приглашения и будучи даже не представленной ранее при дворе! И в добрый час, что Его Величество был в хорошем расположении духа, иначе не сносить им обоим головы.
Филипп невольно улыбнулся воспоминанию: она шла медленно вдоль галереи, освещенная солнечным светом, отражавшимся в ее драгоценностях, словно богиня, сошедшая с золотой колесницы. Все застыли в немом изумлении, и Филипп сперва растерялся, но потом, взяв себя в руки, сделал решительный шаг вперед и, взяв за руку склонившуюся перед государем в глубоком реверансе молодую женщину, громко и четко произнес:
- Сир, Ваше Величество, окажите мне честь и позвольте представить Вам мою супругу, маркизу дю Плесси-Бельер.
- Вашу супругу, маркиз? – переспросил король. - Удивительная новость. Я, разумеется, слышал какие-то разговоры относительно Вашей женитьбы, но ожидал, что Вы сообщите мне об этом событии лично…
- Сир, подобная безделица показалась мне недостойной вашего внимания.
Безделица. Теперь ее называет так король… Филипп скривил губы в горькой усмешке.
Король рассматривал жену, делая комплименты ее внешности, и Филипп мог бы по праву гордиться своей супругой. Но вдруг Его Величество, говоря о цвете глаз прекрасной маркизы, неожиданно запнулся, а затем резко спросил:
- Вы южанка, мадам? Из Тулузы?
Вот! Началось, - подумал Филипп. Сейчас окажется, что он женился на вдове государственного преступника, да еще и не спросив разрешения на брак.
Нужно было срочно спасать честь семьи, и он незамедлительно ответил вместо жены:
- Нет, сир, моя жена родом из Пуату. Ее отец – барон де Сансе де Монтелу – чьи земли находятся в окрестностях Ньора.
Дальше положение помогла спасти Атенаис де Монтеспан, увлекая короля беседой о непохожести пуатевенцев и южан.
Филипп мысленно проклинал все на свете, а свою новоиспеченную жену в первую очередь.
Напрасно он так тревожился о ней: она вновь все решила по-своему, показав мужу, что будет и дальше поступать так, как ей заблагорассудится.
Не спрашивая разрешения, является в Версаль. Не подумав, будет ли ее появление уместно, без приглашения, без представления, нарушая все правила этикета! Нет. Так не пойдет, нужно непременно указать на ее место! Она хотела попасть в Версаль? Блистать при Дворе? Так значит, он не даст осуществить эти честолюбивые планы! Это будет своего рода возмездием за шантаж.
Именно после этого маркиз решил, во что бы то ни стало помешать жене и дальше появляться при дворе. Он наладил связь со служанкой Анжелики, через которую регулярно получал сведения о том, где и когда бывает его жена, с кем встречается, имеет ли любовников, если да, то сколько и кто они.
Таким образом, ему без лишних хлопот удалось узнать о том, что жена его, скорее всего, любовников не имела (насколько можно было понять из слов Терезы, так как хозяйка никого не принимала у себя в спальне и нигде не оставалась ночевать вне дома) и, что удивительно, до свадьбы тоже. Это озадачило маркиза – ведь Анжелика была очень красивой женщиной, женщиной, за которой наперебой ухаживали знатные кавалеры, среди которых был герцог де Ришмон и даже сам принц Конде!
Под некоторым сомнением был некий Одиже, компаньон мадам, сказала Тереза, который долгое время рассчитывал стать ее мужем, но после того, как узнал о помолвке госпожи с Его Сиятельством, уехал из Парижа на совсем, оставив все дела. Но за день до этого, месье Одиже приезжал в отель и, поднявшись в комнату мадам, устроил скандал, требуя, чтобы госпожа отказалась от брака с месье маркизом. Крики были слышны даже на лестнице, а потом он выскочил из комнаты мадам, пошатываясь, как пьяный, и закрыв лицо руками, рыдал. После этого Тереза, войдя в спальню госпожи, увидела, что она лежит на софе в разорванном пеньюаре и застывшим взглядом смотрит в потолок.
Вот это да! - думал маркиз.
Глава 7 Монастырь
Король передавал через маркиза приглашения для супруги на празднества в Версале и Сен-Жермен, но Филипп не собирался сообщать об этом жене и придумывал всякие отговорки, когда король спрашивал, почему мадам дю Плесси нет среди гостей.
Вскоре Его Величество передал главному ловчему очередное приглашение на охоту для маркизы дю Плесси, добавив при этом, что надеется, что мадам маркиза будет, наконец, в добром здравии и не оставит без внимания третье королевское приглашение подряд. Филипп, учтиво поклонившись, сказал, что обязательно передаст супруге повеление Его Величества. Он ликовал – еще немного и ОНА получит по заслугам, а что будет потом, придумает позже, обещал себе Филипп.
Но тут чуть все его планы не пошли прахом. Когда горничная жены передала через Ла-Виолетта, что госпожа в обстановке совершенной секретности приобрела новые наряды и один из них как раз для охоты, а так же отправила на отдых свою любимую лошадь, Филипп не на шутку встревожился.
Ну уж нет, нужно придумать, как сделать так, чтобы Анжелика на охоту не попала, - подумал маркиз.
В итоге, после нескольких дней размышления, маркиз пришел к выводу, что наилучшим выходом из сложившейся ситуации будет похитить жену и на несколько дней запереть ее в укромном месте. Ну а после того, как она пренебрежет приглашением в очередной раз, король, рассердившись, запретит ей появляться при Дворе. Но где ее запереть?
Вдруг Филиппа осенила превосходная идея – спрятать жену в монастыре. В то время не было ничего необычного в том, чтобы запереть надоевшую жену в монастыре. В монастырь так же подавались кающиеся грешники и грешницы.
Его мать Алиса дю Плесси-Бельер не была исключением и после сумасбродств бурной молодости, похоронив мужа, ушла в монастырь Валь де Грас.
Воспоминание о матери лишний раз только испортило ему настроение, потому, что не так давно он получил от нее письмо полное упреков, в связи с его недавней женитьбой. Он уже пожалел, что известил ее об этом событии, потому как еще и нравоучений матери ему теперь только не хватало.
«Как вы могли, сын мой, вступить в столь неравный, позорящий Вас союз…», писала старая маркиза, - «…отвергли блестящую партию с дочерью месье де Ламуаньона и ради кого?! Ради торговки шоколадом, ведущей не подобающий знатной даме образ жизни, да еще и имеющих двоих детей, происхождение которых весьма сомнительно!.. », -продолжала она в том же духе.
Филипп, читая эти строки, криво усмехался, - как будто он и так не знал обо всем, что писала ему мать относительно его жены.
Но не может же он ответить, что этим браком спасал честь семьи и расплачивался за ошибки молодости, своих родителей?
Вначале он вообще не думал отвечать на это письмо, но потом все же написал несколько ответных строчек, чтобы навсегда дать понять матери, что он давно состоявшийся самостоятельный человек и не нуждается в том, чтоб его бранили словно мальчишку.
К тому же, уйдя в монастырь мать, навсегда отреклась от мирской жизни и лишила себя права вмешиваться в его жизнь, поэтому, она не должна впредь забывать об этом. Что же касается его выбора и самого брака, то он просил бы не отзываться больше неуважительно о своей супруге, так как она теперь носит имя маркизы дю Плесси-Бельер и Филипп более не намерен это обсуждать.
Время шло, и нужно было действовать. Маркиз решил, что похитить жену нужно будет непосредственно накануне охоты. Заблаговременно он разработал план, согласно которому Ла-Виолетт проберется ночью в сад особняка Анжелики через калитку, ведущую вглубь оранжереи, которую ловкая Тереза оставит открытой. Затем, уже наизусть выучив расположение комнат второго этажа, он заберется по карнизу вверх и влезет в окно спальни маркизы, которое тоже благодаря Терезе должно быть заперто не совсем наглухо. Благополучно проделав это, Ла-Виолетту нужно будет как можно более бесшумно скрутить маркизу и перенести ее через одну из боковых лестниц черного хода на улицу, где будет ждать экипаж. А далее доставить ее в монастырь, и дело будет сделано. Определившись с выбором монастыря и заранее договорившись с настоятельницей о том, что к ним в обитель привезут некую даму, чтобы она молитвами и покаянием искупила некоторые грехи, маркиз успокоился.
В назначенный день все было проделано довольно ловко и без хлопот, если не считать маленькую собачонку, которая чуть не испортила все дело своим звонким лаем. Филипп не мог проделать все это сам, потому как готовился к предстоящей охоте на оленя, которая должна была начаться на рассвете. Но Ла-Виолетт справился с поручением просто блестяще, никто даже не заметил, что маркизу, скрученную в одеяло, увезли ночью в неизвестном направлении. Доставив ее в заранее подготовленную монастырскую келью, камердинер маркиза остался ожидать хозяина в экипаже, пока тот не обговорит детали нахождения жены в монастыре.
Надо сказать Филиппа весьма позабавил торг с аббатисой относительно содержания жены. Не зря он всегда считал, что все женщины лицемерные, скользкие создания. Это касалось и монахинь… Маркиз полагал, что они только скрываются под маской лицемерного смирения, а на деле же ничем не лучше всех остальных.
Хитрая аббатиса, узнав, что у них в монастыре будет содержаться знатная дама, решила вытянуть из ее мужа побольше денег – якобы на достойное содержание мадам маркизы. Но Филипп не собирался идти у нее на поводу и сразу дал понять, что деньги он считать умеет. Маркиз в шутку назвал какую-то смешную сумму, настоятельница с досадой воскликнула, что столько Общество Святого Причастия платит только за девиц легкого поведения.
- В самом деле? – воскликнул Филипп, сдерживая готовый вырваться смешок, - вот и замечательно, остановимся на этом. Мадам маркизе полезно некоторое воздержание от кулинарных изысков,- продолжал он, вспомнив аппетит жены в день свадьбы. - Это, несомненно, несколько собьет с нее спесь и сделает более покладистой.
Настоятельница, наконец, видя, что ничего не добьется, нехотя согласилась. Филипп решил напоследок повидать жену и засвидетельствовать ей свое почтение.
Почтение он засвидетельствовал. Любезно поздоровавшись с женой, осведомился о ее здоровье и заодно рассказал о том, как она оказалась в монастыре и почему. Но она, конечно же, поняла все с первых слов – в сообразительности ей не откажешь. Он даже рассмеялся, видя ее гнев, - право же, с ней не приходиться скучать. Но смех его быстро угас, когда он увидел на шее жены синяки, а она тут же заметила, что виноват во всем его неотесанный слуга, который чуть было не задушил ее.
Представив на мгновенье огромные лапищи Ла-Виолетта, на ее тонкой изящной шее Филипп разозлился. Нечего и говорить, что Ла-Виолету досталось от маркиза за чрезмерное усердие так, что наверняка он запомнил это на всю оставшуюся жизнь.
Дальше был спор с женой, снова ее неизменное упрямство и нежелание покориться его воле, что же, он ожидал нечто подобного. Он был почти восхищен ее дерзостью, зная, что это теперь только слова, - ибо она была в его власти. И он уже собирался уходить, но тут последние слова Анжелики заставили его приостановиться. Она сетовала на его невнимание по отношению к ней как к женщине с досадой и как - будто каким-то вызовом…
Резко развернувшись, Филипп, посмотрел на нее.
Она стояла посреди кельи, босая, в тоненькой ночной сорочке, подчеркивающей изгибы весьма привлекательного тела.
Он подошел ближе, что-то говоря ей и, она, судя по ее виду, уже пожалела о слетевших с языка словах.
За окном вставало солнце, в его свете Филипп видел изумрудно-зеленые глаза Анжелики, распущенные по плечам длинные золотые волосы, которые солнце делало похожими на золотой ореол, сползшую с плеча кружевную оборку сорочки. Как она хороша!
Он почувствовал, как нарастает в нем желание.
В таком виде он видел ее впервые: без привычного строгого корсета, пышных юбок, без блеска драгоценностей и элегантной прически она выглядела как юная девушка, и маркиз поневоле залюбовался ее новым обликом, так смутно напоминавшим ему прошлое.
Босоногая пастушка!
И, как и во время их странной брачной ночи, он почувствовал удивительное, почти нежное влечение к этой женщине, казавшейся сейчас такой беззащитной.
- Оставьте меня, - прошептала она.
Но Филипп уже не владел собой и, хотя ему нужно было уходить, он не мог заставить себя сделать это.
- Чем дольше я смотрю на Вас, тем меньше хочу Вас оставлять, - медленно проговорил маркиз.
Он прижал ее к себе и почувствовал под тонкой ночной сорочкой ее обнаженное тело. И то, как она сопротивлялась, еще больше распаляло его.
Но разве она не ОСОБЕННО хороша ИМЕННО ТАКОЙ?
Глава 8 Охота
Людовик XIV был страстным охотником.
Его Величество во всем любил грандиозность и пышность. Не делал исключения и для охоты. Каждая охота становилась событием, даже дамы стали принимать в этом участие.
Обычно сезон парфорсной псовой охоты начинался с ноября и продолжался всю зиму, весной делали перерыв, а летом занимались подготовкой собачьих стай. Но в этом году, король изъявил желание, чтоб сезон начался несколько раньше обычного времени. Филипп был главным распорядителем королевской псовой и волчьей охоты, поэтому играл в ней одну из главных ролей.
И хотя все знали, что официально эту должность занимает старый месье де Сальнов, но фактически настоящим главным ловчим, был именно маркиз дю Плесси. Филипп любил охоту, поэтому вкладывал в нее свою душу, занимаясь с собаками и подготавливая местность для предстоящего выезда. Он все делал точно и четко, рассчитывая все до мелочей, и Его Величество почти всегда оставался доволен им и не раз про себя отмечал, что не ошибся с выбором главного ловчего.
В тот день, когда все охотники собрались в лесу Фос-Репоз, на Бычьем перекрестке, мадам дю Плесси не было в их числе.
Его Величество справился у месье дю Плесси-Бельера о его супруге, но тот с самым невозмутимым видом сказал, что и сам удивлен отсутствием жены, которая как он думал, давно должна была быть на охоте.
Возможно, что ей снова стало дурно, и она решила остаться дома. Король выразил свое недовольство.
Филипп почувствовал торжествующее удовлетворение! Все идет по намеченному плану.
С этими радостными мыслями и с совершенным удовольствием он предался охоте.
Но каково же было удивление маркиза, когда по окончании охоты подъехав к лощине, где расположились король и его свита в ожидании, когда главный ловчий, согласно церемониалу, передаст Его Величеству жезл с копытом лани, Филипп увидел среди придворных Анжелику.
Ему показалось, что он стал жертвой галлюцинации. Откуда она взялась?!
Ведь всего несколько часов назад он оставил ее дрожащей под одеялом за толстыми монастырскими стенами…
От неожиданности маркиз застыл как изваяние. Король проезжая мимо маркизы, приостановился. Сейчас грянет буря, подумал Филипп.
Но Анжелика сидя на своей великолепной лошади, как будто не замечала этого.
Надо признать, что держалась она просто превосходно - в бархатном жюстокоре жемчужно-серого цвета, с обрамлением пенной белизны замысловатого галстука, завязанного под подбородком в форме бабочки, и каскадом белоснежных страусовых перьев, украшающих столь же ослепительно - белую большую шляпу, с гордо поднятой головой, она была поистине великолепна!
Маркиза посмотрела на короля и непринужденно улыбнулась, казалось, что она совсем не боится гнева, который, вот-вот должен был обрушиться на нее. И вдруг Филипп испытал гордость за то, что именно эта красивая и смелая молодая женщина является его женой! Но тут
же поспешил отогнать от себя столь необычное чувство.
Столько времени и усилий было потрачено, но она в итоге умудрилась сбежать из монастыря и появиться на охоте! Филипп до сих пор не мог понять, как ей это удалось?!
Наконец король заговорил:
— Мадам дю Плесси-Бельер, если не ошибаюсь? — громко спросил Людовик.
— Его Величество так добры, что вспомнили меня?
— Напротив, мы о Вас помним, и как нам кажется, помним много лучше, чем Вы о нас, — ответил Людовик XIV, призывая свое окружение в свидетели такой неучтивости и такой неблагодарности. — Ваше здоровье наконец поправилось, мадам?
— Благодарю Ваше Величество, мое здоровье всегда было отменным.
Тогда отчего вы трижды отклонили наши приглашения?
— Сир, простите, но мне никто не сообщал об этих приглашениях.
— Вы меня удивляете, мадам. Я лично уведомил мессира дю Плесси о своем желании видеть вас на всех придворных праздниках. Сомневаюсь, чтобы он по рассеянности забыл об этом.
— Сир, наверное, мой супруг полагает, что место молодой женщины дома, за вышиванием, а ослепительный блеск и чудеса королевского двора лишь отвлекут ее от строгого домашнего порядка.
Головы придворных как по команде, вслед за королем повернулись в сторону маркиза. Король, казалось, обо всем догадался. Он расхохотался.
— Маркиз, куда это годится! Вы ревнивы настолько, что не
останавливаетесь в выборе средств, лишь бы спрятать от посторонних глаз то прелестное сокровище, которым обладаете? Поверьте, алчность завела вас слишком далеко! На сей раз я Вас прощаю, но повелеваю Вам радоваться успехам мадам дю Плесси.
Филипп, со шляпой в руке, склонился в низком поклоне, выра<