Занимательная цивилистика
I. Вопросы гражданской правосубъектности и абсолютных субъективных гражданских прав
II. Вопросы возникновения, динамики и реализации относительных субъективных гражданских прав
Намерение исследовать повседневную жизнь в юридическом аспекте - написать о тех явлениях, которые либо настолько привычны, что обычно не приходит в голову посмотреть на них с указанной стороны, либо кажутся столь далекими от юриспруденции, что обывателем с нею вовсе не связываются, а если ассоциации и появляются, то совершенно неправильные, - возникало, вероятно, у большинства коллег по "цеху". Однако работ подобного рода пока нет, во всяком случае, нам о них почти ничего не известно *(1). Рудольф фон Иеринг афористично и очень точно указал на главную проблему, которую таит указанный жанр: автор такого сочинения должен "мыслить как философ, а говорить как крестьянин" *(2), сочетать же названные качества действительно непросто. Другая трудность состоит в выборе принципа систематизации рассматриваемых вопросов. Во-первых, они столь разноплановы, что выработать какую-то теоретическую основу порядка их рассмотрения довольно сложно. Во-вторых, работы данной тематики интересны не только специалистам, но и лицам, в юриспруденции не искушенным, т.е. надо одновременно учесть логику и профессионалов, и дилетантов. Но как этого добиться? Если строить изложение в соответствии с системой законодательства, то - с обывательской точки зрения - получится, что вопросы "незначительные" будут освещены ранее "наиболее животрепещущих", т.е. тех, которые заполняют эфир и первые полосы газет. Если же, наоборот, начать с тех, которые у всех "на слуху", постепенно переходя к не имеющим общественного резонанса, то можно вызвать нарекания профессионалов: с точки зрения юриста, вопрос о компенсации морального вреда просто не может предшествовать вопросу о договорах!
Учитывая перечисленные и иные соображения, мы решили все анализируемые темы распределить в две группы. В первой части статьи исследуются вопросы, связанные с правосубъектностью и абсолютными субъективными гражданскими правами, их нарушением и защитой (о дееспособности малолетних, не достигших шести лет; о способности к совершению "межсупружеских" сделок; о праве гражданина на собственное изображение и на компенсацию морального вреда). Во второй части коснемся вопросов возникновения, динамики и реализации относительных субъективных гражданских прав (речь пойдет о природе и юридических последствиях приглашения на свидание; о так называемых частных объявлениях; о правилах и расписаниях пассажирских перевозок; о денежной сдаче на предприятиях розничной торговли и бытового обслуживания; о чаевых; о договоре о безвозмездном оказании услуг) *(3).
I. Вопросы гражданской правосубъектности
и абсолютных субъективных гражданских прав
1. "Дай покататься!" (о дееспособности малолетних). Малолетними в ГК РФ (п.1 ст.28) названы несовершеннолетние, не достигшие четырнадцати лет. Из содержания п.2 этой же статьи следует, что по критерию способности малолетних к совершению волевых юридических актов - сделок (см. ст.153 ГК РФ) различаются две группы малолетних - до шести и от шести до четырнадцати лет.
По общему правилу, малолетние сами не совершают сделок. За них и от их имени сделки могут совершать только их родители, усыновители или опекуны при условии соблюдения ограничений, установленных п.2 и 3 ст.37 ГК РФ *(4). Сделки, совершенные самим малолетним вопреки этому правилу, являются ничтожными (ст.172 ГК РФ). Пунктом 2 ст.28 ГК РФ из этого правила установлено исключение. Малолетние в возрасте от шести до четырнадцати лет вправе самостоятельно (своими действиями) совершать: а) мелкие бытовые сделки *(5); б) сделки, направленные на безвозмездное получение выгоды *(6); в) сделки по распоряжению средствами *(7), предоставленными законным представителем или с согласия последнего третьим лицом для определенной цели или для свободного распоряжения.
Вопрос о возможности совершения сделок малолетними, не достигшими шести лет, Кодекс обходит молчанием. Не обсуждается он и в литературе, где господствует взгляд, в соответствии с которым малолетние, не достигшие шести лет, считаются недееспособными. Но так ли это в действительности? Общеизвестно, что малолетние, не достигшие шести лет, нередко самостоятельно совершают мелкие бытовые сделки разных типов, например:
а) покупка булочек, мороженого, жевательной резинки, конфет и иных подобных товаров в предприятиях розничной торговли;
б) обмен равноценными игрушками (марками, открытками, фантиками, вкладышами и т.п.);
в) получение и дарение подарков, стоимость которых, кстати, не всегда позволяет отнести сделку к категории мелких бытовых *(8);
г) получение и передача игрушек в безвозмездное пользование ("дай поиграть!", "дай покататься!" и т.п.);
д) безвозмездное хранение игрушек ("посторожи!");
е) участие в играх и пари ("на что спорим?!").
Разумеется, исков о применении последствий недействительности указанных соглашений никто никогда не предъявляет (во всяком случае, нам подобные случаи не известны); следовательно, такие сделки повсеместно признаются действительными. Конфликты, возникающие между детьми на почве их совершения, разрешаются без участия суда либо самими малолетними, либо их законными представителями. Таким образом, можно констатировать, что наряду с нормами ст.28 ГК РФ сложилось и иное правило, имеющее характер юридического обычая и, более того, фактически отменяющее норму п.1 ст.28 ГК РФ в той ее части, которая полностью исключает возможность самостоятельного совершения детьми, не достигшими возраста шести лет, каких бы то ни было сделок.
Весьма примечательной в этом смысле является норма п.25 Примерных правил работы предприятия розничной торговли, утвержденных письмом Роскомторга от 17 марта 1994 г. N 1-314/32-9 *(9), где сказано: "Продажа товаров повседневного спроса детям производится только в том случае, если они способны самостоятельно совершать покупку и рассчитываться за купленный товар" (курсив мой. - В.Б.). Поскольку возраст малолетних покупателей не конкретизируется, можно утверждать, что приведенное положение относится ко всем детям, в том числе не достигшим шести лет.
Фактическая способность к совершению сделки и исполнению возникших из нее обязательств, определяемые индивидуально в каждом конкретном случае, а также соответствие содержания сделки характеру потребностей данного конкретного малолетнего лица - таковы, на наш взгляд, критерии способности совершать сделки несовершеннолетних в возрасте до шести лет.
2. "Что тебе подарить, кроме верной любви?" (о сделках между супругами). Как известно, имущество, нажитое супругами во время брака, является их общей совместной собственностью (п.1 ст.34 Семейного кодекса (СК) РФ) - таков законный режим имущества супругов, изменить который можно только брачным договором (п.1 ст.33 СК РФ). Многие россияне практику заключения брачных договоров до сих пор рассматривают как нечто низменное, не соответствующее их представлениям о любви и взаимном уважении как основе супружеского сожития. Неудивительно поэтому, что большинство супружеских пар в нашей стране живет именно по нормам о законном режиме супружеского имущества *(10). В такой ситуации возникает резонный вопрос: возможно ли совершение сделок между супругами и если да, то каковы их юридические последствия?
Рассмотрим следующую ситуацию: муж и жена решили поздравить друг друга с днем рождения. Оба покупают подарки на заработанные ими деньги, а, как известно, доходы каждого из супругов от трудовой деятельности (в том числе заработная плата) входят в состав общей совместной собственности (п.1, 2 ст.34 СК РФ). Следовательно, имущество, приобретенное на эти деньги, также должно поступить в общую совместную собственность. Получается, что супруг, купив презент, дарит второму супругу вещь не свою, а находящуюся в их общей совместной собственности - т.е., говоря юридическим языком, принадлежащую им обоим "в интеллектуальных долях" *(11). Подобная сделка нашему законодательству неизвестна; более того, п.2 ст.34 СК РФ наводит на мысль о том, что изменить правовой режим вещей, приобретенных на общие доходы, можно только в результате раздела супружеского имущества по соглашению (брачному договору) или судебному акту.
Но допустим, что дальнейшее распоряжение имуществом, находящимся в общей совместной собственности, все же происходит. Для этого необходимо согласие всех сособственников, которое по отношению к третьим лицам, контрагирующим с одним из сособственников, предполагается (п.2 ст.235 ГК РФ, п.1 и 2 ст.35 СК РФ). Таким образом, на покупку подарков (распоряжение деньгами), а также на само дарение требуется... согласие другого супруга. Учитывая, что подарки принято (по крайней мере, в России) преподносить в форме сюрприза, ясно, что предварительного согласия второго сособственника (супруга) в описанном случае нет и быть не может. Ситуация, когда лицо отказывается принять дар своего супруга, маловероятна, хотя и возможна. Принимая же знак внимания, супруг тем самым выражает последующее одобрение сделкам, совершенным другим супругом: жена соглашается с тем, что муж приобрел, а затем подарил ей, допустим, золотое колье, муж - со сделками жены, заключенными с целью преподнести ему, скажем, портативный персональный компьютер. Таким образом, сложившаяся практика, несомненно, дополняет норму п.2 ст.35 СК РФ: при отсутствии согласия второго супруга на совершение сделки с общим супружеским имуществом другая сторона по сделке вправе рассчитывать на последующее одобрение другим супругом уже совершенной сделки.
Какова юридическая судьба сделанных подарков? По идее, они не становятся общей собственностью обоих супругов, а переходят в индивидуальную собственность того супруга, которому сделан подарок (п.1 ст.36 СК РФ). Значит, в нашем примере колье следует признать индивидуальной собственностью жены, ноутбук - индивидуальной собственностью мужа. Однако это утверждение не согласуется с нормой п.2 ст.34 СК РФ, где сказано, что имущество, приобретенное на общие доходы, поступает в общую совместную собственность. Данное противоречие указывает на то, что дарение между супругами предметов иных, чем те, что составляют индивидуальную собственность каждого из них, невозможно. Действие супруга, направленное на то, чтобы одарить другого супруга, в действительности не является не только сделкой дарения, но и, более того, не является сделкой вовсе, ибо не создает юридических последствий. Вещь, приобретенная за счет общего имущества одним супругом в качестве подарка для другого супруга, на всем протяжении своего существования при сохранении брака продолжает находиться в общей совместной собственности супругов. Иное может быть установлено только брачным договором.
Несколько иначе складывается ситуация с возмездными межсупружескими сделками *(12) по поводу имущества, находящегося в индивидуальной собственности одного из супругов. Допустим, одному из супругов принадлежит дом, приобретенный им до брака; он продает его своему супругу. Продавец здесь распоряжается своим имуществом, покупатель же приобретает дом за счет средств, совместно нажитых в период брака, т.е. за счет общего супружеского имущества. Если бы дом приобретался одним из супругов у постороннего лица, то для совершения сделки было бы необходимо получить нотариально удостоверенное согласие другого супруга (п.3 ст.35 СК РФ). Нужно ли такое разрешение в случае совершения сделки между супругами, когда другой супруг своим участием в сделке, несомненно, выразил согласие на ее совершение? Очевидно, нет; требовать его на том только основании, что договор купли-продажи жилого дома может и не удостоверяться у нотариуса (и в таком случае волеизъявление супруга на совершение сделки будет иметь лишь простую письменную, но не нотариальную форму), было бы недопустимым формализмом.
3. "Who are you, mister Dobby?" (о праве гражданина на собственное изображение). Некоторое время назад в средствах массовой информации шла оживленная дискуссия о том, не напоминает ли внешне домашний эльф Добби - один из персонажей фильма "Гарри Поттер и тайная комната" - Президента РФ В.В. Путина. Ни в коем случае не предрешая ответа на этот вопрос, обсудим другой. Допустим (подчеркиваем: всего лишь допустим), что похож. Что тогда? Какие юридические последствия и для кого могут наступить?
Мнения по этому поводу высказывались самые разные, доходило и до курьезов. Так, в "Известиях" от 21 января 2003 г. сообщается, что "домашний эльф Добби... может быть привлечен к суду, поскольку, по мнению некоторых людей в России, он слишком похож на президента Владимира Путина. Недовольные полагают, что создатели спецэффектов намеренно сделали эльфа похожим на лидера России. В настоящее время, по сообщениям некоторых российских СМИ, ведущие российские адвокаты готовятся подать в суд на создателей второй ленты о мальчике-волшебнике, полагая, что кинодеятели не имели права ''списывать'' внешность эльфа с лица человека, известного во всем мире". Аналогичные сообщения распространили и другие издания.
К журналистским идеям о привлечении к суду киногероя относиться всерьез, конечно, не стоит. Однако и "недовольные", равно как и "ведущие российские адвокаты" также не могут быть субъектами гражданских процессуальных отношений: для начала первым надо "расшифроваться", вторым - получить полномочия выступать от имени "недовольных" в суде. На случай, если это будет сделано, разберемся, кто в подобной ситуации вправе предъявить иск, к кому, о чем и на каком основании.
С поразительным заявлением выступил П. Астахов в программе НТВ "Намедни", вышедшей в эфир 26 января 2003 г. Комментируя результаты собственного сравнения изображения Добби с обликом российского Президента, известный адвокат сказал: "В авторском праве существует такое понятие, как ''сходный до степени смешения''". Эти слова, произнесенные профессионалом, вызывают, мягко говоря, удивление. Во-первых, "такого понятия" в авторском праве не существует; оно есть в законодательстве о товарных знаках, знаках обслуживания, торговых марках и фирменных наименованиях, которое обыкновенно относят к патентному праву. Во-вторых, непонятно, при чем здесь вообще авторское право; расположение ст.514 ГК РСФСР *(13), охраняющей интересы граждан, изображенных в произведениях изобразительного искусства, в главе об авторском праве само по себе еще не означает, что в указанной статье говорится об институте именно авторского права *(14). Наконец, в-третьих, из высказывания г-на Астахова следует заключить, что Добби представляется ему настолько похожим на В.В. Путина ("до степени смешения"), что он их... путает! Надеемся, что никто другой с такой проблемой не столкнулся.
В рассматриваемой ситуации может идти речь о действиях, нарушающих личное неимущественное право гражданина РФ В.В. Путина на собственное изображение. Отдельные вопросы, связанные с содержанием этого права, урегулированы, как отмечалось, в ст.514 ГК РСФСР. Согласно указанной норме, гражданин, который изображен в произведении изобразительного искусства, имеет юридически защищенные возможности определять судьбу и порядок использования этого произведения посредством его опубликования, воспроизведения и распространения. Несомненно, в субъективное право гражданина на собственное изображение должны быть включены также правомочия на изготовление собственного изображения, предоставление такой возможности третьим лицам, использование изображения, запрещение его использования третьими лицами в коммерческих либо противоправных целях, запрещение искажать собственное изображение.
Запечатление индивидуального облика физического лица возможно в произведениях не только изобразительного искусства, но и скульптуры, лепки, графики, исполнительского искусства (пародиях), фото- и кинематографии, голограммах, записях в памяти ЭВМ; сюда же относится изготовление восковых фигур, манекенов, а также кукол и иных игрушек (например, матрешек), изображающих гражданина, и т.д. Индивидуальный облик гражданина может быть предметом передачи в эфир, по кабелю или средствам телекоммуникационной связи. Не исключено, что в будущем появятся и иные (новые) способы копирования и воспроизведения индивидуального облика физических лиц и его отдельных элементов, результаты которых также должны быть отнесены к числу изображений гражданина и стать объектом права на изображение. Нам представляется возможным распространение на перечисленные случаи нормы ст.514 ГК РСФСР, однако в настоящее время их применение может быть осуществлено судом только по аналогии. Всякий ли суд пойдет на это?
Нужно учитывать и следующее. Гражданско-правовая охрана изображения гражданина преследует определенные цели: физическое лицо должно иметь возможность осуществлять общественно-полезную деятельность, не боясь, что его с кем-нибудь перепутают, присвоив его заслуги другому лицу или, напротив, приписав ему чужие недостатки; кроме того, гражданин должен быть уверен, что никто не сможет без его согласия "зарабатывать" на его изображении. Следовательно, в тех случаях, когда подражание чужому индивидуальному облику: а) осуществляется в условиях, не позволяющих другим лицам перепутать подражателя с оригиналом, б) не наносит вреда правообладателю и в) не приводит к обогащению подражателя, использование чужого облика и изображения является законным. Таким образом, даже если суд применит ст.514 ГК РСФСР к создавшейся ситуации, нельзя быть уверенным в том, что у него будут основания запретить ответчику использование изображения Добби в фильме. Истцу нужно будет доказать, что нарушение его субъективного права на собственное изображение либо причинило ему убытки, либо нанесло моральный вред, либо привело к неосновательному обогащению ответчика. Наличие подобных последствий, тем более - возможность их доказывания, вызывает большие сомнения.
Отметим, что все приведенные рассуждения актуальны исключительно для российских ответчиков (например, организаторов проката картины). Что же касается "создателей киноленты", то таковые, как известно, находятся за пределами Российской Федерации, где ст.514 ГК РСФСР не действует. Значит, нужно выяснять, предусматривает ли законодательство Великобритании и США охрану такого личного неимущественного права, как право гражданина (причем иностранного) на собственное изображение, и если да - то при каких условиях такая охрана предоставляется и в чем она выражается. Имея в виду отсутствие каких-либо международных разработок в этой области юриспруденции, можно с уверенностью предположить, что попытки защитить подобное право за рубежом успехом не увенчаются.
4. "Суд отказал бывшим заложникам..." (о компенсации морального вреда). Широкий общественный резонанс получило известие о том, что "Тверской суд Москвы отказал в удовлетворении исков трех пострадавших в результате теракта на Дубровке к столичному правительству" *(15). Скорбя по погибшим, соболезнуя их родным и близким, мы не должны, однако, утратить бесстрастия и объективности гражданско-правового мышления, поэтому попытаемся выяснить, насколько правомерно поступил суд.
Как известно, "отказные" иски имели своим предметом компенсацию морального вреда, причиненного гибелью заложников их родным и близким (они в данном случае и выступили истцами), а также - морального вреда, причиненного самим бывшим заложникам во время их нахождении в плену у террористов. Основанием для предъявления обоих типов исков стала норма п.1 ст.17 Федерального закона от 25 июля 1998 г. N 130-ФЗ "О борьбе с терроризмом" *(16), согласно которой "возмещение вреда, причиненного в результате террористической акции, производится за счет средств бюджета субъекта Российской Федерации, на территории которого совершена эта террористическая акция, с последующим взысканием сумм этого возмещения с причинителя вреда в порядке, установленном гражданско-процессуальным законодательством". Захват, как известно, произошел в Москве - вот почему ответчиком попытались сделать именно этот субъект федерации. Если же подобные иски захотят вчинить иностранные граждане, то им придется иметь дело с Российской Федерацией в целом: в силу п.3 той же статьи "возмещение вреда, причиненного иностранным гражданам в результате террористической акции, совершенной на территории Российской Федерации, производится за счет средств федерального бюджета с последующим взысканием сумм этого возмещения с причинителя вреда".
Прежде всего, обращает на себя внимание тот факт, что подобные нормы идут вразрез с общим принципом гражданского права, согласно которому ответственность за последствия противоправных действий несет лицо, совершившее эти действия - причинившее вред (п.1 ст.1064 ГК РФ). Однако абз.2 п.1 указанной статьи допускает возможность возложения обязанности по возмещению вреда на лицо, не являющееся его причинителем, в соответствии с законом или договором. Таким образом, рассматриваемые нормы ст.17 закона "О борьбе с терроризмом" соответствуют нормам ГК РФ и, следовательно, подлежат применению *(17) (см. абз.2 п.2 ст.3 ГК РФ).
О чем говорится в анализируемых нормах Закона? О возмещении вреда. Возмещением называются действия, направленные на замену утраченного (израсходованного, недостающего, утерянного) имущества и выражающиеся в передаче (предоставлении) потерпевшему имущества того же рода, качества и стоимости (натуральное возмещение), либо в уплате денежной суммы в размере, соответствующем стоимости утраченного имущества (денежное возмещение) (ст.393, 1082 ГК РФ). Предметом возмещения являются убытки - вред (ущерб), который может быть выражен в денежной форме (ст.15, 393, 1064 ГК РФ). Предметом возмещения может быть только имущественный вред.
Иски же были предъявлены отнюдь не о возмещении имущественного вреда, а о компенсации морального. О различии между возмещением и компенсацией говорится, в частности, в абз.3 п.1 ст.1064 ГК РФ. Компенсацией называются действия, имеющие целью уравновесить имущественную либо неимущественную потерю (утрату, умаление) посредством уплаты потерпевшему денег в такой сумме или передачи (предоставления) ему какого-либо иного имущества такого рода, качества и стоимости, которые позволят потерпевшему пренебречь понесенной потерей *(18). Предметом компенсации может быть вред (ущерб), но не убытки; причем компенсации подлежит не только имущественный, но и неимущественный вред.
Сравнивая возмещение с компенсацией, нельзя не отметить принципиальное различие их функций. Возмещение возвращает потерпевшего в первоначальное положение, а компенсация отвлекает от переживаний, связанных с утратой. Положительные эмоции и имущественная выгода компенсации не устраняют, а лишь уравновешивают отрицательные эмоции и имущественную невыгоду потери. Очевидно, таким образом, что анализируемые нормы закона "О борьбе с терроризмом" просто не распространяются на предъявленные иски: они говорят только о возмещении имущественного вреда, но не о компенсации морального. Моральный вред, причиненный террористическими актами, компенсируется по общим правилам - лицами, причинившими его, т.е. террористами.
Однако смерть большинства террористов и далеко не блестящее имущественное положение оставшихся в живых, наконец, практическая невозможность исполнения судебных актов о взыскании с них - все это убеждает в том, что предъявлять иски к террористам бесполезно. Не исключено, что именно вследствие данного обстоятельства и возникло стремление потерпевших и их адвоката прочитать ст.17 закона "О борьбе с терроризмом" расширительно, представив дело так, будто бы она распространяется не только на имущественный, но и на моральный вред. Увы, к сожалению для пострадавших, это не так; моральный вред, который стал следствием именно террористического акта, потерпевшим, безусловно, никто не компенсирует. С этим надо смириться.
Но на ситуацию следовало бы взглянуть и с иной точки зрения. А весь ли моральный вред был причинен только самим террористическим актом? Вспомним, что часть исков предъявлена родственниками погибших заложников. Вопрос в том, от чего они погибли: убили ли их террористы или смерть стала следствием "газовой атаки", примененной при штурме? В последнем случае близкие вправе возложить ответственность за гибель заложников, - причем в части как морального, так и имущественного вреда, - на Российскую Федерацию в лице федеральных органов исполнительной власти *(19). Ведь именно ее должностные лица отдали приказ об использовании газа; они должны были знать (не могли не знать) о последствиях его применения, в частности, о том, что вдыхание этого вещества может повлечь отравление и даже смерть; отдав распоряжение, несмотря на эти знания, должностные лица тем самым сознательно допускали факт наступления вредоносных последствий не только для правонарушителей (террористов), но и для законопослушных граждан (т.е. имело место виновное и, более того, умышленное причинение вреда). Другими словами, имеются основания для применения ст.1069 (в части возмещения имущественного вреда) и ст.151 и 1099 ГК РФ (в части компенсации морального вреда) *(20).
Итак, физические и нравственные страдания, причиненные отравлением и (или) смертью заложников, наступившими вследствие применения федеральными войсками при штурме отравляющего вещества (газа), а в более широком плане - в результате проведения контртеррористической операции в целом, - несомненно, должны быть компенсированы Российской Федерацией из средств федерального бюджета.
Сторонники иного подхода возразят, что нигде в мире подобные акции, за редчайшим исключением, не обходятся без жертв; что операция по освобождению заложников на Дубровке в сравнении со многими аналогичными мероприятиями может быть названа относительно успешной; что, наконец, применение газа явилось результатом крайней необходимости (ст.1067 ГК РФ). Все это верно. Но не будем забывать о том, что борьба с терроризмом подразумевает борьбу с террористами и их организациями, но никак не с невинными законопослушными гражданами. И если при проведении такого опасного и сложного действия, как контртеррористическая операция, ради достижения общественно полезного результата за неимением лучшего приходится соглашаться на вредные последствия, это не значит, что данные "издержки" должны оставаться без компенсации. Статья 1067 ГК РФ устанавливает, что вред, хотя бы и причиненный в состоянии крайней необходимости, по общему правилу, подлежит возмещению *(21). С учетом ст.1099 и 1100 ГК РФ полагаем возможным прибегнуть к распространению ст.1067 ГК РФ по аналогии и на случаи компенсации морального вреда.
II. Вопросы возникновения, динамики и реализации