ПРОДУКТЫ:
2 фунта какао‑соконуско,
2 фунта какао‑маракаибо,
2 фунта какао‑каракас,
4‑6 фунтов сахара по вкусу
Способ приготовления:
Перво‑наперво зерна какао поджаривают. Для этого желательно использовать вместо комаля железный противень, чтобы выделяемое из зерен масло не ушло в поры каменной жаровни. Крайне важно придерживаться подобных указаний, так как замечательные свойства шоколада зависят от трех вещей: от того, не испорчены ли, доброкачественны ли зерна, от того, какие сорта используются в смеси, а также от степени прожарки.
Наилучшая степень – это когда какао начинает выделять масло. Если зерна снять с огня раньше времени, то шоколад не только будет иметь бесцветный, непривлекательный вид, но будет и неудобоварим. А если передержать какао на огне, часть зерен может подгореть, что придаст шоколаду горечь и грубость.
Тита зачерпнула пол‑ложечки масла какао, чтобы, смешав его с миндальным маслом, приготовить особую губную помаду. Зимой ее губы неизменно трескались, какие бы средства она ни применяла. Когда она была маленькой, это ей сильно докучало: стоило ей засмеяться, как ее пухлые, растянутые в улыбке губы начинали кровоточить, причиняя нестерпимую боль. Со временем она с этим смирилась. А так как у нее не было особых поводов для смеха, то со временем это и вовсе перестало заботить девушку. Она спокойно ждала прихода весны, когда трещинки сами собой подживали. На приготовление помады ее подвигло единственно то, что вечером на Королевский крендель должны были прийти гости.
Не потому, что она намеревалась много смеяться, а бог весть почему ей захотелось, чтобы во время приема губы у нее были мягкие и лоснящиеся. Опасение, не забеременела ли она, не располагало к улыбкам. Подобного исхода, насыщаясь любовью с Педро, Тита не предполагала. Она пока не сообщала ему об этом, намеревалась сделать это сегодня ночью, только не знала, каким образом. Как поведет себя Педро, как разрешится эта незадача, было ей совершенно неведомо.
Она предпочла не терзать себя больше и заняться чем‑нибудь обыденным, вроде изготовления помады. А для этого нет ничего лучше, нежели масло какао. Но прежде чем приступить к ее изготовлению, необходимо было покончить с приготовлением самого шоколада.
Когда какао указанным способом поджарено, зерна очищают с помощью решета, в котором скорлупа отлущивается от ядер. Под ступой‑метате, где будут перетираться зерна, ставится небольшая жаровня, и, когда метате как следует прогреется, начинают молоть зерна. После этого к порошку добавляют сахар, и эта масса одновременно перемалывается и растирается пестом. Тут же ее делят на куски. Руками лепят плитки, округленные или удлиненные, кому как нравится, и выкладывают их для просушки. Острием ножа можно по собственному усмотрению наметить разделительные бороздки. Придавая плиткам форму, Тита с грустью вспоминала день Богоявления, когда она была маленькой и у нее не было столь серьезных забот. Больше всего ее в подобные дни заботило, почему Волхвы приносят не то, что она просит, а то, что Матушка Елена считает больше всего для нее подходящим. Лишь однажды сбылась ее мечта, хотя через несколько лет она и догадалась, что этим чудом обязана была лишь стараниям Начи, которая какое‑то время выкраивала из своих заработков деньги на покупку «кинишка», увиденного Титой в витрине одной из городских лавчонок. «Кинишком» этот аппаратик называли потому, что тот отбрасывал на стену разные картинки с помощью керосиновой лампы, служившей источником света, и этим напоминал всамделишное кино, хотя настоящее название этого приспособления было «зоотроп». Тита неописуемо обрадовалась, когда, проснувшись поутру, увидала его рядом со своей туфелькой. Долгими вечерами сестры наслаждались чередой картинок, которые были нанесены на полоски стекла и содержали самые разнообразные увлекательные сюжеты. Какими далекими казались ей сейчас те счастливые дни, когда рядом была Нача!.. Нача! Тита все бы отдала, чтобы снова услышать, как она пахнет фасолевым супом, чилакйлес (Рагу из крошеных маисовых лепешек, сваренных в соусе из перцев на мясном отваре), чампуррадо, перетертыми в каменной ступе‑молкахете специями, хлебом на сливках, былыми временами. Навсегда останутся непревзойденными вкус ее маисового киселя‑атоле, ее отвары, ее катышки жира на висках от мигрени, то, как она заплетала ей волосы, укрывала на ночь, ухаживала за ней, когда Тита болела, готовила, что только Тите ни взбрело бы на ум, молола какао! Если бы Тита могла хоть на миг вернуться в ту пору да прихватить по возвращении чуточку той радости, испечь Королевский крендель с той же охотой! Если бы потом она могла лакомиться им вместе с сестрами, как в те добрые времена, за шутками и прибаутками, когда еще она и Росаура не должны были оспаривать любовь одного и того же мужчины, когда она еще не догадывалась, что ей на всю жизнь заказано замужество, а Гертрудис не знала не ведала, что убежит из родного дома и будет работать в борделе, когда, вытащив из кренделя фарфоровую кукляшку, она от всей души верила, что как загадает, так все точь‑в‑точь и исполнится. Жизнь научила ее понимать: не все так просто, как кажется, далеко не всем, даже из тех, кто считает себя сметливым, удается достичь задуманного, какие бы усилия они к тому ни прилагали, и, чтобы добиться права распоряжаться своей собственной жизнью, придется приложить куда больше стараний, чем она предполагала. И больше всего ее удручало, что эту борьбу она должна будет вести одна. Хоть бы Гертрудис была рядом! Но, кажется, скорее мертвый воскреснет, чем Гертрудис вернется домой. С той поры, как Николас передал ей в борделе ее одежду, о ней не было ни слуху ни духу.
На эти воспоминания ушло как раз то время, которое было необходимо, чтобы остудить плитки шоколада, так что Тита могла наконец приступить к изготовлению Королевского кренделя.
ПРОДУКТЫ:
30 граммов свежих дрожжей,
1,25 килограмма муки,
8 яиц,
1 ложка соли,
2 ложки лимонной воды,
1,5 чашки молока,
300 граммов сахара,
300 граммов сливочного масла,
250 граммов неочищенных фруктов,
1 фарфоровая фигурка.
Способ приготовления:
Руками или с помощью вилки раскрошить дрожжи в четверти килограмма муки, постепенно вылив в муку полчашки теплого молока. Все это, слегка замесив, скатать в ком и подождать, пока тесто увеличится вдвое.
Не успела Тита замесить тесто, как в кухне появилась Росаура. Она пришла попросить Титу помочь ей с диетой, которую прописал Джон. Вот уже несколько недель, как у нее серьезные проблемы с пищеварением, ее донимают газы, а во рту появился дурной запах. Эти расстройства так ее удручают, что она даже приняла решение спать с Педро в разных комнатах. По крайней мере, так она будет меньше смущаться при неизбежном испускании газов. Джон рекомендовал ей воздерживаться от употребления в пищу корнеплодов и других овощей и советовал как можно больше двигаться и работать по дому. Последнее затруднялось ее чрезмерной полнотой. Трудно было объяснить, почему со дня возвращения на ранчо Росаура стала так толстеть, ведь ела она то же, что и всегда. Неимоверного труда стоило ей приводить в движение свое громоздкое, студенистое тело. Все эти несчастья доставляли ей массу неприятностей, из коих наихудшей было то, что Педро все больше и больше от нее отдалялся. Нет, Росаура не винила его, она и сама едва выносила источаемый ею смрад. И надо было что‑то предпринять – она, что называется, дошла до точки.
Впервые Росаура раскрывала перед Титой душу, да еще касаясь столь стыдной темы. Она даже призналась, что раньше не обращалась к ней ни с чем подобным, так как ревновала. Она думала, что между Титой и Педро существует скрытая любовная связь, прикрываемая видимостью семейной дружбы. Но сейчас, видя, как Тита влюблена в Джона и насколько близко ее замужество, она поняла всю абсурдность ревности. И считала, что самое время восстановить добрые отношения.
А отношения между Росаурой и Титой до последнего времени и впрямь напоминали отношения воды и раскаленной сковородки! Со слезами на глазах Росаура умоляла не держать на нее зла в сердце за то, что она вышла замуж за Педро. И просила совета: чем возместить нанесенный сестре ущерб. Как будто Тита могла ей дать такой совет! С горечью поведала Росаура о том, что вот уже несколько месяцев Педро не выказывает ни малейшего желания спать с ней. Практически он избегает ее. Это не очень ее заботит – Педро никогда не был сексуально одержимым. Но в последнее время в его действиях появилась открытая неприязнь к ней.
Более того, она могла точно сказать, с каких пор, так как прекрасно помнила это: с той самой ночи, когда начал появляться призрак Матушки Елены. Она не спала, ожидая, когда вернется с прогулки Педро. По возвращении он почти не уделил внимания ее рассказу о призраке, вид у него при этом был отсутствующий. Всю ночь она делала попытки его обнять, но он или очень крепко спал, или притворялся спящим, так как совершенно не реагировал на ее намеки. Чуть позже она услышала его еле слышный плач и тоже сделала вид, что не замечает этого.
Она чувствовала, что ее полнота, газы и дурной запах изо рта с каждым днем все больше отдаляют от нее мужа, и не видела выхода из создавшегося положения. Поэтому‑то она и прибегла к помощи сестры, в которой нуждалась как никогда и которую никто, кроме нее, не сможет ей оказать. Положение Росауры становится все более тяжелым. Она не знает, что делать. Если вдруг заговорят, что Педро бросает ее, она не переживет этого. Единственное утешение для нее – дочурка Эсперанса, которая, к счастью, обязана быть при ней до самой ее – Росауры – смерти. До этого места все шло как нельзя лучше, хотя первые слова Росауры и покоробили Титу, но, когда она во второй раз услышала, какая судьба уготована ее племяннице, ей пришлось сделать над собой поистине нечеловеческое усилие, чтобы не крикнуть сестре: это самая вздорная идея из всех, какие ей доводилось когда‑либо слышать! Однако сейчас не время было вступать в спор, который лишил бы ее возможности восполнить Росауре (а она от всей души хотела этого) ущерб, греховной виновницей которого она себя чувствовала. Не распространяясь на эту тему, она пообещала составить специальную диету, с тем чтобы сестра могла сбавить вес. И дружелюбно подсказала ей домашний способ избавления от дурного запаха изо рта.
Истоки дурного запаха – в желудке, а причин, способствующих этому, несколько. Чтобы избавиться от него, надо начать с полосканий горла соленой водой с несколькими каплями камфарного уксуса, втягивая ее также через нос. Кроме того, надо постоянно жевать листки мяты. Придерживаясь этого, можно избавиться даже от самого неприятного запаха.
Росаура горячо поблагодарила сестру за доброе участие и со всех ног бросилась в сад нарвать листьев мяты, не забыв прежде попросить Титу держать все это в секрете. На лице Росауры было написано большое облегчение. А Тита, наоборот, чувствовала себя разбитой. Что она натворила! Как она искупит вину перед Росаурой, Педро, Джоном, ею самой? С каким лицом она встретит жениха, когда он через несколько дней вернется из своей поездки, – Джона, к которому она должна испытывать одно только чувство благодарности, Джона, который вернул ей рассудок, Джона, который показал ей путь к ее освобождению!
Джон – само спокойствие, выдержка, здравомыслие… Вот уж, действительно, кто не заслужил такого! Что сказать ему? Что ей надлежит делать? Как бы там ни было, надо было заняться Королевским кренделем: дрожжевое тесто, подходившее все то время, что она разговаривала с Росаурой, было готово для дальнейших манипуляций.
Килограмм муки высыпается в центре стола, и на нее выкладывают все ингредиенты, которые мало‑помалу замешивают, начиная с центра и прихватывая муку, пока она вся не замесится. Когда ком дрожжевого теста увеличится вдвое, его надо снова как следует вымесить с только что приготовленной заправкой, пока оно не станет легко отлипать от ладоней. Скребком отдирается и тесто, прилипшее к столу; оно также добавляется к общей массе. Все это выкладывается в круглую смазанную маслом посуду, накрывается салфеткой и оставляется, пока тесто вновь не увеличится вдвое. При этом надо учитывать, что тесто удваивает свой объем не раньше чем через два часа, а перед тем, как ставить его в печь, надо, чтобы это произошло трижды.
Когда Тита накрыла салфеткой посуду, в которой она оставила тесто, сильный порыв ветра ударил в дверь, распахнув ее настежь и наполнив кухню холодом. Салфетка улетела, и по спине Титы пробежали мурашки. Она резко повернулась и ужаснулась, увидев перед собой Матушку Елену, мрачно сверлившую ее взглядом.
– Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не приближалась к Педро! Почему ты сделала это?
– Я… не хотела, мамочка… Но…
– Но что? То, что ты сотворила, не имеет названия! Ты забыла, что такое мораль, уважение, хорошее поведение! Грош тебе цена, если ты сама себя ни во что не ставишь! Ты запятнала позором весь наш род от самых давних предков до этого несчастного существа, которое ты вынашиваешь в своей утробе!
– Нет! Не проклинай моего ребенка!
– Я проклинаю его! Будь он проклят! И он, и ты, на веки вечные!
– Нет, умоляю, пожалуйста… Появление Ченчи заставило Матушку Елену метнуться к двери, через которую она за несколько мгновений до этого проникла в кухню.
– Затвори дверь, голубка, – сказала Ченча Тите. – Такая холодина на дворе. В последнее время, гляжу, ты уж совсем рассеянная стала. Может, чего не так, а?
Ничего особенного. Просто месяц, как у нее нет менструаций, похоже, она забеременела. То ли сказать про все Джону, когда он вернется, чтобы жениться на ней, то ли отложить замужество, то ли покинуть ранчо, чтобы родить ребенка без огласки, то ли навсегда отступиться от Педро, – сколько можно шкодничать за спиной Росауры! Только это, что же еще, всего ничего!..
Но разве она могла это сказать! Сделай она такое, весь городок тут же узнал бы об этом – такая уж Ченча сплетница. Она предпочла не откровенничать и переменила тему, как это обычно делала сама Ченча, когда Тита заставала ее врасплох или ловила на какой‑нибудь промашке.
– Надо же! Тесто убежало! Дай мне хоть крендель испечь, а то до самой ночи не управимся.
Тесто из посуды, куда его поместила Тита, вовсе не убегало, просто это был безотказный способ отвлечь внимание Ченчи на что‑нибудь постороннее.
Когда тесто во второй раз удваивается в размерах, его вываливают на стол и растягивают в длинную кишку. По желанию внутрь кладут куски фруктов. Или одну только фарфоровую фигурку на удачу. Кишка свивается, ее концы пропускают в кольца. Потом укладывают на смазанный маслом и присыпанный мукой противень, подвернув концы кишки под нее саму. Затем ей придают вид кренделя, оставляя достаточно места между ним и краем противня, так как пирог этот еще раз увеличится вдвое. Печь разжигают заранее, чтобы в кухне нагрелся воздух, что необходимо для последнего разбухания теста.
Перед тем как засунуть фарфоровую фигурку в тесто, Тита внимательно ее разглядела. По традиции в ночь на шестое января крендель разламывают, и тот, кому достанется спрятанная внутри фигурка, обязан устроить праздник второго февраля, в день Канделарии (Народное название праздника Сретения Господня), день принесения младенца Иисуса в храм. С самого раннего их детства это обыкновение превратилось в своего рода соревнование между ней и ее сестрами. Считалась удачливой та из них, которой выпадало счастье заполучить фигурку. На сон грядущий счастливица могла загадать любое желание, как можно крепче сжимая ее в руках. Внимательно вглядываясь в нежные очертания фигурки, Тита думала о том, насколько просто загадывать желания в детстве. В эту радостную пору нет ничего невозможного. А когда ребенок подрастает, он узнает про вещи, о которых не имеет смысла мечтать, так как вещи эти либо недосягаемые, либо греховные, либо бесчестные.
Но что такое честность? Отвержение всего, что по‑настоящему любишь? Вот бы она никогда не выросла, никогда не узнала Педро, не роптала на то, что беременна от него! Вот бы мать перестала ее терзать, настигать везде и всюду, корить за непристойное поведение! Вот бы Эсперанса, как Росаура ни пыталась бы этому воспрепятствовать, вышла замуж, не познав печали и тягот безмужней жизни! Вот бы ей, подобно Гертрудис, достало сил бежать из дому, если это потребуется! Вот бы Гертрудис вернулась домой, чтобы поддержать Титу, в чем она так сейчас нуждалась!.. Мысленно прося Бога обо всем этом, она сунула фарфоровую фигурку в крендель и поставила его на стол, чтобы он подошел еще больше.
Когда тесто удвоится в объеме в третий раз, его украшают неочищенными фруктами, мажут взбитым яйцом и обсыпают сахаром. После чего ставят на двадцать минут в печь и затем остужают.
Когда крендель был готов, Тита попросила Педро помочь ей отнести его к столу. Она могла бы обратиться с этой просьбой к кому‑нибудь другому, но решила побеседовать с Педро с глазу на глаз,
– Педро, мне надо поговорить с Вами.
– Чего проще, почему бы не сделать это в темной комнате? Там нам никто не помешает. Я жду не дождусь, когда Вы наконец туда придете.
– Вот об этих‑то встречах я и хочу поговорить.
Их беседу прервал приход Ченчи, сообщившей о прибытии на торжество семьи Лобо, так что только их и ждут, чтобы, значит, почать крендель. Тите и Педро не оставалось ничего другого, как прервать разговор и понести в столовую печеное чудо, ожидаемое всеми с великим нетерпением.
Когда они шли по коридору, в дверях столовой Тита увидела мать, бросавшую на нее злобные взгляды. Тита застыла как вкопанная. Пес Пульке залаял на Матушку Елену, которая грозно двинулась в сторону Титы. От страха шерсть на холке пса поднялась дыбом и он, оскалив зубы, начал пятиться. Его замешательство привело к тому, что он попал задней лапой в низкую жестяную урну с налитой туда водой. Урна находилась в конце коридорчика рядом с папоротником, и, пытаясь убежать, Пульке стал колошматить этой посудиной по полу, разбрызгивая по сторонам содержимое урны. Шумное происшествие привлекло внимание всех двенадцати приглашенных, которые собрались в гостиной. Крайне обеспокоенные, они выглянули в коридор, и Педро вынужден был им объяснить, что Пульке, скорее всего по старости, позволяет себе в последнее время необъяснимые выходки, но, право, опасаться нечего. Как бы там ни было, Пакита Лобо заметила, что Тита вот‑вот упадет в обморок. Она попросила, чтобы кто‑нибудь вместо Титы помог Педро отнести крендель в столовую, так как девушка, на ее взгляд, сделать это не могла. Она взяла ее под руку и увела в гостиную. Тите дали понюхать ароматическую соль, и через некоторое время она полностью пришла в себя. Тогда все прошли в столовую. Прежде чем двинуться туда, Пакита на миг задержала Титу и спросила ее:
– Ты хорошо себя чувствуешь? Мне кажется, что ты еще не пришла в себя, а уж взгляд у тебя!.. Если бы я не знала, что ты девушка порядочная, я бы поклялась, что ты беременна.
Рассмеявшись, чтобы скрыть замешательство, Тита ответила:
– Беременна? Только Вам такое примнится! И какое отношение к этому имеет взгляд?
– Я по глазам сразу определяю, когда женщина беременна.
Тита была благодарна Пульке за то, что он снова вызволил ее из затруднительного положения, потому что тарарам, который он учинил на дворе, позволил ей уклониться от разговора с Пакитой. Сквозь лай Пульке можно было различить топот лошадей. Все приглашенные прибыли. Кто еще мог пожаловать в такое время? Тита быстро направилась к дверям, открыла их и увидела, что Пульке радостно вьется у ног лошади с человеком, возглавляющим отряд революционеров. И, когда человек этот приблизился, она глазам своим не поверила, увидев, что впереди отряда скачет… ее родная сестра Гертрудис! Рядом с нею гарцевал на коне ставший ныне генералом Хуан Алехандрес, тот самый, что похитил ее. Гертрудис спрыгнула с лошади и, словно бы и не пролетело время, непринужденно сказала, что так как нынче день преломления кренделя, то она приехала на чашку свежевзбитого шоколада. Тита, с волнением обняв сестру, тут же повела ее к столу.
В доме неукоснительно следовали традиции, от выпечки кренделя до приготовления шоколада, который являлся наиважнейшей частью этого домашнего ритуала. Неумение его взбивать может привести к тому, что шоколад высшего качества превратится в отвратительную жижицу, то же происходит, когда его упускают при варке, когда он чересчур густ или подгорел.
Избежать всего вышесказанного просто. Воду с плиткой шоколада ставят на огонь. Количество воды должно несколько превышать то количество, которым в дальнейшем наполнят кастрюльку, где шоколад будут кипятить. При первом закипании посуду снимают с огня. В горячей воде плитка легко растворяется, и смесь пропускают через мельничку, чтобы шоколад хорошо перемешался с водой. Снова ставят смесь на огонь. Когда она закипает и начинает убегать, посуду снимают с огня. Тут же снова ставят, и так – до трех вскипаний. После этого шоколад взбивают. Половина подается, а вторая половина снова взбивается. Тогда подается остаток, причем поверхность шоколада должна быть покрыта пенкой. Вместо воды может быть использовано молоко, но в этом случае допускается лишь одно вскипание. При втором кипячении смесь надо как следует перемешивать, чтобы она не загустела. Лучше усваивается шоколад, приготовленный на воде, нежели на молоке.
Гертрудис закрывала глаза каждый раз, когда делала глоток из стоявшей перед ней чашки. Жизнь была бы намного краше, если бы каждый мог взять с собой туда, где ему приходится бывать, запахи материнского дома. Конечно, этот дом уже не был домом ее матери. Она ведь только сейчас узнала, что Матушки Елены нет в живых. И сильно огорчилась, когда Тита сообщила ей об этом.
Гертрудис хотела похвастаться перед матерью своими успехами. Не она ли стала генералкой революционной армии? Этого назначения она добилась своими собственными усилиями, геройски сражаясь на поле битвы. Умение командовать было у нее в крови, так что, едва вступив в армию, Гертрудис стала быстро расти в чинах, достигнув наивысшего положения. Приехала она также и за тем, чтобы удивить мать своим счастливым замужеством. С Хуаном они вновь повстречались после того, как не виделись целый год, и та же самая страсть, что и в день, когда они впервые познали друг друга, с новой силой вспыхнула в их сердцах. О чем еще можно было мечтать! Ей так хотелось увидеть мать и чтобы та увидела ее – для того хотя бы, чтобы Матушка Елена строгим взглядом указала ей на необходимость вытереть с губ остатки шоколада.
А шоколад был приготовлен как в старые добрые времена.
Гертрудис, прижмурив глаза, молча послала Тите пожелание долгих лет жизни для сохранения кулинарных секретов их семейства. Ни она, ни Росаура не владели ими, и поэтому со смертью Титы, видимо, умрет и все прошлое их рода. Закончив трапезу, гости перешли в гостиную, где начинались танцы. Комната была хорошо освещена невиданно большим количеством свечей. Хуан восхитил присутствующих великолепной игрой на гитаре, губной гармонике и аккордеоне. А Гертрудис каблучком отбивала ритм исполняемых Хуаном вещей.
Из своего угла Тита с гордостью наблюдала за сестрой, которую восхищенные поклонники осаждали вопросами о ее участии в революции. Со всей непринужденностью Гертрудис, дымя сигаретой, рассказывала фантастические истории о сражениях, в которых ей довелось побывать. Разинув рты, все внимали тому, как она командовала первым в ее жизни расстрелом, однако, заслышав польку «Иезуит в Чиуауа», замечательно исполняемую Хуаном на американском аккордеоне, она, не в силах удержаться, пустилась в пляс. С большой простотой, легко и весело отплясывала она этот танец, задирая юбку чуть ли не до колен.
Это ее поведение вызвало скандальные комментарии присутствующих дам. Росаура шепнула Тите: – Не знаю, откуда у Гертрудис такая прыть? Маме не нравилось танцевать, да и папа, как рассказывают, делал это плохо.
В ответ Тита лишь пожала плечами: она‑то прекрасно знала, от кого Гертрудис унаследовала чувство ритма и кое‑что еще. Тита хотела унести Матушкин секрет в могилу, но сделать это не сумела. Через год Гертрудис родила мулатика. Хуан был взбешен и пригрозил бросить ее. Он не мог простить Гертрудис, что она, как он вбил себе в голову, принялась за старое. И тогда Тита, чтобы сохранить их семью, рассказала им все как есть. К счастью, она не решилась сжечь письма с безусловно черным прошлым матери, и они сослужили добрую службу, подтвердив невиновность сестры.
Как бы там ни было, для Хуана это был сильный удар, но, по крайней мере, они не разошлись и навсегда остались вместе, проведя больше времени в радости, нежели в распрях.
Все‑то она знала: и почему Гертрудис так ритмична, и отчего разваливается семья Росауры, и от кого она беременна.
Сейчас Тите хотелось бы знать, как лучше всего выйти из столь затруднительного положения. Это было самым важным. А самое утешительное – что теперь есть кому поведать свои печали. Она надеялась, что Гертрудис пробудет на ранчо достаточное время, чтобы выслушать ее и присоветовать, что делать. Обратного желала Ченча. Ей ли было не злиться на Гертрудис, – ну не на саму Гертрудис, а на ее прожорливое войско, которое доставило ей столько лишних хлопот! Вместо того чтобы насладиться семейным торжеством, в это позднее время она должна была накрыть большой стол на дворе и готовить шоколад на пятьдесят воинских ртов отряда Гертрудис.
Продолжение следует…
Очередное блюдо:
Гренки на сливках.
Глава X. ОКТЯБРЬ
ГРЕНКИ НА СЛИВКАХ
ПРОДУКТЫ:
1 чашка сливок,
6 яиц,
корица,
фрукты в сиропе
Способ приготовления:
Разбив яйца, отделить белок. Шесть желтков взбить в чашке сливок до получения ровной смеси. Все это вылить в смазанную жиром кастрюльку. Уровень смеси не должен превышать толщины пальца. На медленном огне довести ее до загустения.
Тита готовила гренки по просьбе Гертрудис – это был ее любимый десерт. Она давно не лакомилась им и хотела отведать его хотя бы разок, прежде чем покинет ранчо, а отбыть она намеревалась завтра. Дома она провела неделю, гораздо дольше, нежели предполагала. Пока Гертрудис смазывала жиром кастрюльку, куда Тита должна была вылить взбитую смесь, она без устали тараторила. Ей столько надо было рассказать сестре, что она не управилась бы и за месяц, говори она хоть днем и ночью. Тита слушала ее с большим интересом и с опаской ждала момента, когда та выговорится, – ведь тогда настанет ее черед. Она понимала: чтобы поведать Гертрудис о своих заботах, ей остается лишь сегодняшний день, и, хотя ей не терпелось открыть душу сестре, она не могла угадать, как та посмотрит на ее признание.
Пребывание на ранчо Гертрудис и ее отряда не только не утомило Титу, но дало ей нежданную передышку.
Присутствие такого количества людей в доме и повсюду на дворе давало ей возможность избегать домогательств Педро. Толчея на ранчо Титу устраивала, поскольку к окончательному разговору с Педро она не была готова. Прежде чем сделать это, она хотела хорошенько обдумать возможные выходы из создавшегося положения, связанного с ее беременностью, чтобы выбрать наиболее приемлемый. С одной стороны – ее взаимоотношения с Педро, с другой – ущерб, наносимый родной сестре. Росаура была бесхарактерной, для нее важнее всего было мнение общества, она оставалась все такой же толстухой, источала неприятный запах – средства Титы нисколько не помогли ей в ее ужаснейшем положении. И если Педро бросит жену ради нее!.. Как это скажется на Росауре? Что будет с маленькой Эсперансой?
– Верно, тебе наскучила моя болтовня?
– Что ты, Гертрудис, совсем нет!
– Я это к тому, что ты вот уж несколько минут как смотришь в сторону. Скажи, что с тобой? Все дело в Педро, я угадала?
– Да…
– Если ты все еще его любишь, так почему же выходишь за Джона?
– Я не выйду за него замуж, не могу этого сделать…
Тита обняла Гертрудис и тихо разрыдалась у нее на плече. Гертрудис нежно гладила ее по голове, не сводя при этом глаз со стоящих на плите гренок. Было бы жаль не полакомиться ими. Они едва не начали подгорать, и, отстранив Титу, Гертрудис мягко сказала ей:
– Я только сниму гренки с огня, и можешь плакать дальше, хорошо?
Тита улыбнулась: в такой момент Гертрудис больше озабочена судьбой гренок, нежели судьбой родной сестры. Конечно, поведение Гертрудис можно было оправдать: с одной стороны, она не знала всей сложности сестриных обстоятельств, а с другой – ей до ужаса хотелось гренок.
Вытерев слезы, Тита сама сняла гренки с огня, так как Гертрудис, пытаясь сделать это, обожгла руку.
Когда гренки остывают, их нарезают на маленькие кусочки, но так, чтобы они не крошились. Взбив белки, макают в них эти кусочки и затем поджаривают их на растительном масле. После чего поливают сиропом из фруктов и присыпают молотой корицей.
Пока гренки остывали, Тита поведала Гертрудис все свои печали. Сперва она показала, как у нее вздулся живот – платья и юбки на нем с трудом застегиваются. Потом рассказала, что поутру, когда встает, она испытывает головокружение и тошноту. Груди так болят, что она кричать готова, когда кто‑нибудь их случайно заденет. И наконец, как бы это сказать, она и говорить‑то не хочет, но вроде бы, кто знает, скорее всего, что всего вероятнее, оттого все это, что она немножечко как бы… забеременела. Гертрудис выслушала ее бормотание совершенно спокойно, ни чуточки не удивившись пиковому положению, в котором оказалась сестра. В революции она навидалась и наслышалась вещей пострашнее.
– А скажи, Росаура об этом знает?
– Нет! Не знаю… Что бы она сотворила, если бы узнала правду!..
– Правду! Правду! А ведь правда, Тита, только в том, что ее, правды‑то этой, и нет вовсе, и зависит она от того, как кто на нее смотрит. В твоем случае, к примеру, правда в том, что Росаура вышла за Педро не по‑доброму, ей плевать было, что вы по‑настоящему любите друг друга, вот тебе и вся правда! Или не так?
– Конечно, но ведь сейчас‑то его жена не я, а она?
– Ну и что! Разве их свадьба изменила ваши нежные чувства?
– Нет.
– Правда ведь? Ну вот! Поэтому любовь ваша взаправду, самая что ни на есть правдашняя из всех, которые я встречала. И вы с Педро совершили ошибку, скрыв всю правду, но еще не поздно. Подумай сама, мама умерла, она и впрямь не понимала что к чему. Другое дело Росаура, знает кошка, чье мясо съела, и она эту правду должна понять. Скажу больше, я думаю, в глубине души она ее всегда понимала. Так что вам ничего больше и не остается, как держаться своей правды, и дело с концом.
– Значит, ты советуешь поговорить с ней?
– Видишь ли, я считаю, что на твоем месте… ты приготовила бы пока фрукты в сиропе для моих гренок… а то мы не управимся, потому что, сказать по правде, уже поздно…
Тита, тут же откликнувшись на предложение сестры, начала готовить фрукты в сиропе, стараясь не упустить ни единого слова из ее рассуждений. Гертрудис сидела лицом к кухонной двери, выходящей на задний двор, а Тита – по другую сторону стола, спиной к двери, так что не могла видеть, как Педро приближается к кухне, неся на плече мешок с фасолью для солдатского пропитания. Гертрудис, определив наметанным глазом нюхавшего порох бойца время, за которое Педро достигнет кухни, в момент его появления на пороге выпалила:
– И я думаю, хорошо бы Педро знать, что ты ждешь от него ребенка.
Снаряд попал точно в цель! Педро, как если бы в него угодила молния, пошатнулся и уронил мешок на пол. Любовь к Тите переполнила его сердце. А она, испуганно обернувшись, увидала Педро, глаза которого увлажнились.
– Педро, как раз и Вы тут! Сестре надо Вам кое‑что сказать. Почему бы Вам не пойти поговорить в сад, а я пока займусь фруктами в сиропе.
Тита не знала, упрекать или благодарить сестру за ее помощь. Она потом поговорит с ней, а сейчас не оставалось ничего другого, как объясниться с Педро. Молча она передала Гертрудис кастрюльку, в которой начала готовить сироп, достала из ящика стола мятую бумажку с записанным на ней рецептом и передала ее Гертрудис на случай, если она запамятовала способ приготовления фруктов в сиропе. И в сопровождении Педро покинула кухню.
Конечно, Гертрудис нуждалась в рецепте, без него у нее ничего бы не получилось. Не торопясь она начала его штудировать, чтобы в точности следовать всем предписаниям.
Один белок взбивают в половине куартильо (Мера жидкости емкостью в четверть литра) воды на каждые два фунта сахара; соответственно два белка – в двух стаканах воды на пять фунтов сахара; и так далее в зависимости от количества. Сироп кипятят до трех раз, кипение приостанавливают несколькими каплями холодной воды всякий раз, когда сироп начинает убегать. После трех кипячений сироп остужают и снимают пенку. Добавляют еще немного воды, а также апельсинные корки, анис и гвоздику по вкусу, после чего кипятят еще раз и снова снимают пенку. Когда сироп достигает густоты шарика, его процеживают через сито или растянутую в пяльцах тряпицу.
Гертрудис читала рецепт как китайскую грамоту. Она понятия не имела, что значит пять фунтов или один куартильо воды, а тем более густота шарика. Уж у нее‑то точно от этого рецепта шарики зашли за ролики! И она вышла во двор, чтобы справиться обо всем у Ченчи.
Та заканчивала накладывать фасоль пятой группе солдат. Это была последняя группа, которую Ченча должна была обслужить, но вслед за тем она тут же должна готовить новую еду, чтобы первая группа революционеров, принявшая ниспосланный свыше завтрак, могла приступить к обеду, и так без остановки до десяти часов вечера, когда вахта Ченчи заканчивалась. Можно было хорошо понять ее раздражение, если не ярость, по отношению к каждому, кто приблизился бы к ней с просьбой о сверхурочной работе. Не стала исключением и Гертрудис, какой генералкой она ни была. Ченча наотрез отказалась помочь ей. Она не была приписана к ее отряду, вот и не должна сломя голову исполнять приказания на манер находящихся под ее началом мужчин!
Гертрудис очень хотелось прибегнуть к помощи Титы, но здравый разум не позволил ей сделать это. Могла ли она прервать беседу Титы и Педро в такую минуту! Может быть, самую решающую в их жизни.
Тита медленно брела между фруктовыми деревьями сада, запах апельсинового цвета смешивался с ароматом жасмина, источаемым ее телом. Педро с бесконечной нежностью вел ее под руку.
– Почему Вы не сказали мне об этом?
– Потому что сначала хотела принять решение сама.
– И Вы его приняли?
– Нет.
– Я полагаю, что прежде Вы должны знать и мое мнение. Иметь с Вами ребенка – наивысшее для меня счастье, и, чтобы со всей полнотой насладиться им, я бы хотел находиться с Вами вместе как можно дальше отсюда.
– Мы не можем думать только о себе. А Росаура и Эсперанса? Что будет с ними? Педро ничего не мог ей ответить. До этого момента он не думал о них. Говоря по правде, ему вовсе не хотелось причинять им вред. Тем более расставаться с маленькой дочкой. Надо было найти решение, которое устроило бы всех. И найти его должен был он. В одном он был теперь твердо уверен: Тита никогда не покинет ранчо с Джоном Брауном.
Их встревожил шум за спиной. Кто‑то шел по их стопам. Педро мгновенно выпустил руку Титы и словно невзначай оглянулся, чтобы увидеть соглядатая. Это был пес Пульке, который, наслушавшись на кухне крикливых причитаний Гертрудис, искал тихое местечко, где бы мог вздремнуть. Хотя их и не застали на месте преступления, они решили продолжить разговор позже. В доме было много народу, и было опасно в такой обстановке обсуждать столь деликатные дела.
На кухне Гертрудис безуспешно пыталась заставить сержанта Тревиньо довести сироп с фруктами до нужной кондиции – никакие ее приказы этому не помогли. Она раскаивалась, что избрала для столь важного дела именно Тревиньо. А все дело в том, что, когд<