Роден, подменивший однажды Буше на «девичьих» курсах, будучи тонким ценителем слабого пола и художником по призванию, не мог не обратить внимание на красивую девушку. «Прекрасный лоб над дивными глазами того густо‑синего цвета, который часто встречается в романах и столь редко в жизни, большой, чувственный, но ещё и очень гордый рот, густая копна каштановых волос, спадающих до самой поясницы. Вид, впечатляющий дерзостью, прямотой, превосходством и весёлостью», — это описание принадлежит её брату, Полю.
Да, она была на редкость привлекательна, но не только это выделяло её среди остальных курсисток. На ней лежала особая печать, которая притягивает, манит и пугает, печать таланта. Роден пригласил Камиллу работать к себе в качестве подмастерья. Прошло немного времени, и Камилла стала не только ближайшей помощницей знаменитого скульптора, но и его натурщицей, его музой.
Это было начало её конца. Пылкая, уверенная, привыкшая всегда побеждать, быть первой и только первой, она органически не могла существовать рядом с Роденом, признанным мэтром.
В 1888 году Камилла завершает «Забвение» — своё первое большое произведение. Критики спешат увидеть в нём «перепевы» знаменитого роденовского «Поцелуя». Четыре года спустя, когда появляется «Вальс» Клодель, об этой скульптуре пишут, что она опять‑таки по‑роденовски динамична и экспрессивна. По поводу «Клото» со всех сторон раздаются ехидные ухмылки: "Заимствует, заимствует, заимствует… "
Может, для кого‑то личная и творческая близость с великим мастером и была бы предметом гордости и покоя, но для бедной Камиллы она стала сущим мучением, оскорблявшим её болезненное самолюбие. В порыве бешенства Клодель не слишком задумывается о собственных высказываниях: «Свои произведения я извлекаю лишь из самой себя, страдая скорее избытком, нежели нехваткой идей. Господин Роден, упрекающий других в подражании, лучше бы не обнародовал свой „Дух войны“, целиком скопированный у Рюда». А ведь она живёт с Роденом, она любит его страстно, безумно, с такой силой, которая свойственна только таким неординарным натурам. Но она никогда не сможет ему простить, что её считают роденовской тенью, жалкой подражательницей, что ей не удаётся заблестеть собственными гранями.
|
|
К конфликтному дележу творческих идей прибавилась и неприятная житейская история, которая формально и привела к разрыву. Несмотря на то что Камилла делит кров с Роденом, скульптор продолжает поддерживать связь с прежней возлюбленной, верной спутницей прошлых трудных лет — Розой Бере. Напрасно он пытается объяснить Камилле, что брошенная любовница всего лишь его друг, что она не соперница прекрасной молодой женщине, что она больна и он не имеет право её оставить. Клодель не желает ничего принимать в оправдание. Она слишком осознает собственную значимость, чтобы даже самую малость любви и внимания уступить какой‑то особе. Камилла ставит условия Родену: или — или… Знаменитый скульптор растерялся как мальчишка: он жалуется друзьям, страдает от «непонятного» ухода Камиллы. Но возвратить он её не попытался. Какому талантливому мужчине нужна рядом такая беспокойная, одарённая женщина? А Камилла, вероятно, надеялась на другую реакцию возлюбленного… Да что надеялась — была уверена!
|
|
Получив наконец тягостную свободу, она набрасывается на работу. Пора разлуки родила сильные и выразительные образы. Из‑под её рук в тот роковой 1895 год вышел первый вариант «Зрелого возраста» — юная коленопреклонённая женщина с мольбой пытается удержать за руку любимого, которого упрямо тянет к себе старуха‑смерть. Их руки ещё не разомкнулись, герой ещё не принял окончательного решения. Во втором варианте, созданном через три года, старость властно уводит за собой покорившегося, смирившегося мужчину. Роден не пришёл за своей Камиллой, надежды все тают, а вместе с их исчезновением копится злоба против бывшего возлюбленного. Постепенно Роден превращается в злого гения Клодель. Проваливается выставка — происки Огюста, не на что купить материал — виновен Огюст, плохая пресса — коварство Огюста. В оправдание Камиллы, следует сказать, что Роден действительно вёл себя не слишком по‑джентельменски: Камилла и впрямь могла бы ожидать большего милосердия и понимания. Роден откровенно чинил препятствия заключению договора на покупку государством «Зрелого возраста», он не захотел помочь Клодель, когда она униженно упрашивала судебного пристава не выбрасывать её вещи из арендованной квартиры, за которую ей нечем было заплатить. Известный скульптор легко забыл прежнюю любовь, и его не мучила совесть, не заботило чувство долга.
Между тем, неприспособленная к жизни, не умеющая легко ладить с людьми, Камилла мечется в поисках выхода. Начинается тяжёлая нервная депрессия: ночами женщина бродит под окнами особняка, где живёт Роден все с той же Розой Бере, и выкрикивает угрозы, беспокоя соседей; днём окна квартиры Клодель плотно закрыты ставнями — Камилла боится дневного света. Она ещё борется — лепит удивительные вещи. Жанровая композиция «За разговором»: сплетницы в бане упоённо и деловито обсуждают чьи‑то личные проблемы… Ещё в 1908 году она создаёт «Ниобиду» — девушку‑дитя с теми же чертами лица, что у счастливой героини «Забвения», в той же самой позе, но теперь одинокую, смертельно раненную в грудь ядовитой стрелой. Но тьма душевной болезни сгущается над её рассудком.
|
|
Не помогли Камилле и родственники. Обожавший её брат Поль вырос, делал собственную карьеру, поставил на собственный успех, и ему не нужна была в биографии строчка о безумной сестре, выбившейся из колеи. В конце концов, она сама учила юного Поля добиваться успеха. 10 марта 1913 года к дому на набережной Бурбонов подъехала карета «скорой помощи», и дюжие санитары отворили дверь обитательницы квартиры на первом этаже. Камилла Клодель с разрешения и при помощи родственников была доставлена в психиатрическую клинику парижского пригорода Виль‑Эврар. Оттуда её вскоре перевезли в другую лечебницу — в Мондеверг, забытый Богом угол на юге Франции, где ей предстояло провести 30 лет. Была ли она так больна, чтобы заточать её — пожизненно! — в одно из самых страшных в своём роде заведений, имевших прочную славу «загона для смертников»? Конечно, нет. Просто добропорядочное семейство Клоделей предпочло «похоронить» Камиллу в сумасшедшем доме.
Можно добавить, что сама Камилла до конца дней продолжала винить во всех своих муках Родена. Она не переставала взывать о помощи из адского приюта: «Не могу больше выносить крики всех этих созданий! Боже, как же мне хочется снова оказаться в родном Вильневе! Не для того же я так работала, чтобы закончить жизнь под многозначным номером в сумасшедшем доме! Я заслужила лучшего…»
«На днях несчастную лицейскую преподавательницу, тоже попавшую сюда, нашли мёртвой в постели — умерла от холода. Невозможно вообразить, до чего холодно в Мондеверге. И это длится семь месяцев в году…»
«Если бы я снова могла вернуться к нормальной жизни, то счастье моё было бы слишком велико, чтобы посметь хоть в чём‑то вас ослушаться. Я так настрадалась, что не решилась бы и шага лишнего сделать. Ты пишешь, что за мной кто‑то должен ухаживать. Но у меня никогда не было нянек…»
Стоны этого несчастного существа не доходят до почтенного Поля, он предпочитает не обращать на них внимания. Только после смерти академика, посла, литератора Клоделя, спустя 12 лет после кончины Камиллы, семья решилась‑таки получить прах родственницы из мондевергского заточения. Местное похоронное бюро ответило: «Данный участок кладбища был использован для других нужд, и могила исчезла».
Но время Камиллы всё‑таки пришло, её настигла посмертная слава, хоть малое, но утешение — справедливость восторжествовала.
Сбылось предсказание литератора Армана Дейо: «Меня крайне удивит, если мадемуазель Клодель не займёт однажды, внезапно, своё место среди крупнейших скульпторов эпохи».
ЭТЕЛЬ ЛИЛИАН ВОЙНИЧ
(1864—1960)
Английская писательница. В 1887—1889 годах жила в России, была связана с русским и польским революционным движением. С 1920 года жила в США. Самый известный роман «Овод» (1897). Переводила М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского.
Когда‑то Лев Толстой говорил, что каждый человек может написать хотя бы одну книгу — книгу о своей жизни. Этель Лилиан Войнич такую книгу написала, только в ней изложены не факты собственной биографии — ничего выдающегося в её судьбе не было, — а пылкие мечты юности, жизнь её души.
Этель едва исполнилось семнадцать, когда она впервые приехала в Париж. Бродя по прохладным залам Лувра и размышляя о своём будущем, она наткнулась на портрет итальянского юноши, который приписывали кисти миланца, прозванного Франчабиджо. Девушка сразу поняла, что перед ней образ, который она вынашивала в своих детских фантазиях, тот романтический герой, который неотступно преследовал её в снах, не давал покоя в мятежном поиске смысла жизни. Это её принц — юноша в чёрном берете с мужественным взглядом и сжатыми губами.
Судьба отпустила Этель долгий срок пребывания на земле, и никогда с того памятного посещения галереи Лувра Войнич не расставалась с этим образом. Репродукция портрета итальянского юноши неизменно висела в любой комнате, где хотя бы недолго жила наша героиня. Само далёкое английское детство забылось, а его материальный символ продолжал жить рядом с ней, по‑прежнему воспламеняя огонь в душе и поддерживая в трудные минуты.
Удивительно переплетаются во внутреннем духовном мире человека времена, страны и национальности. Для идеального нет ни расстояний, ни прошлого, ни будущего. Англичанка Этель всегда мысленно устремлялась туда, где шла борьба, где прекрасные мужественные люди отстаивали святые идеалы. Именно поэтому её влекло в Россию.
Своего отца Этель Лилиан не знала. Он умер, когда ей исполнилось всего полгода. Но это был замечательный человек. Имя его, как весьма крупного учёного, внесено в Британскую энциклопедию — «Джорж Буль, известный математик». Сиротское детство Этель оказалось нелёгким. На пять маленьких девочек уходили все скудные средства, оставшиеся матери после смерти Джоржа. Мэри Буль переехала с детьми в Лондон и стала сама давать уроки математики, писала статьи в газеты и журналы. Когда Этель было восемь лет, она тяжело заболела, но мать не могла обеспечить девочке хороший уход и предпочла отправить её к брату отца, который работал управляющим на шахте. Этот мрачный, фанатически религиозный человек свято соблюдал пуританские британские традиции в воспитании детей. Никакой поблажки и суровые методы в борьбе с людскими пороками — таков был его девиз.
Однажды он обвинил Этель в краже куска сахара и потребовал, чтобы она созналась в преступлении, однако девочка отрицала вину, ей не в чём было сознаваться. Тогда дядя запер Этель в тёмном чулане, а через некоторое время пригрозил, что введёт ей в рот химическое вещество, которое достоверно установит, что она сахар съела. Пристально глядя на мучителя, Этель медленно, чеканя слова, произнесла: «Я утоплюсь в пруду». И столько силы было в этой фразе маленькой девчонки, что дядя понял — она говорит правду. Ему пришлось отступиться. Ночью у Этель случился нервный припадок. От природы она не была наделена большой внутренней энергией, но позволить кому‑либо забраться в её устойчивый личный мир она не могла даже в раннем возрасте.
Самыми счастливыми и запоминающимися минутами детства стали рассказы матери о двух итальянских революционерах, которых Мэри приютила в юности у себя в доме. Фантазия девочки рисовала бурные романтические сцены, в которых она бывала самой активной участницей — она спасала молодых героев ценой собственной жизни или они со своим возлюбленным погибали, успев на прощание признаться друг другу в неземных чувствах. Впрочем, мало ли кто из девочек не мечтает. С возрастом это проходит. Однако Этель так и не смогла избавиться от сладостного образа детства.
В 1882 году девушка получила небольшое наследство и поехала в Берлин серьёзно заниматься музыкой. Окончив консерваторию, Этель поняла, что обычная карьера пианистки не привлекает её, девушке хотелось хоть на йоту приблизиться к тем героическим людям, которые есть, должны существовать в этом мире. И тогда её взоры все настойчивее обращаются к России. Оттуда приходят непонятные сообщения о террористах, молодых юношах и девушках, ради идеи жертвующих своими жизнями. В Англии ни с чем подобным ей, понятно, встретиться не придётся. Устойчивая буржуазная жизнь могла положить конец романтическим мечтаниям Этель.
С помощью знакомой журналистки девушка решила познакомиться с кем‑нибудь из русских эмигрантов. В декабре 1886 года Этель встретилась с бывшим террористом Сергеем Степняком‑Кравчинским. Конечно, он сразу понравился Этель, он был героем её романа — весёлый, сильный, общительный, а главное, мученик ради идеи — таинственный пришелец из её детства. Биография Кравчинского потрясала девушку — он участвовал в итальянском восстании 1877 года, был приговорён к казни, но чудом избежал смерти, приехав в Россию, жил нелегально, готовя покушение на шефа жандармов Мезенцова. Среди бела дня этот герой на людной площади ударом кинжала зарезал Мезенцова и скрылся.
По закону жанра Этель должна была бы влюбиться в Кравчинского, но он был женат, а Этель не могла переступить свои нравственные принципы, да и в силу независимого характера ей всё‑таки самой хотелось вдохнуть настоящей романтики, поэтому русский террорист стал её близким другом. Он же посоветовал девушке отправиться в Россию, снабдив её нелегальными письмами и рекомендациями к друзьям.
Больше двух лет провела Этель в России, зарабатывая на хлеб уроками музыки. Она жила в семье родной сестры жены Кравчинского и, конечно, постоянно сталкивалась с членами террористической организации, которая к тому времени уже была практически разгромлена. Возможно, появись наша героиня в Петербурге несколькими годами раньше, она стала бы рядом с Софьей Перовской или Верой Засулич, но в конце 1880‑х романтической даме нечего было делать в России, только разве сокрушаться по поводу сосланных и жалеть их родственников. Самым запомнившимся событием русской жизни стали похороны Салтыкова‑Щедрина, на которых была устроена настоящая манифестация демократически настроенной публики.
Так и не пережив желаемых острых ощущений, Этель возвратилась домой и вновь попала в тесный круг друзей Кравчинского. Последний считал себя писателем и даже пробовал творить на английском языке. Тут и пригодилась помощь образованной и влюблённой Этель. Девушка с удовольствием включается в работу «Общества друзей русской свободы» — так назвал свою организацию в Лондоне Кравчинский. В основном Этель занимается переводами опусов самого Сергея, но иногда она переключается и на других русских писателей и поэтов — Гаршина, Гоголя, Лермонтова. Так как Степняк родился на Украине, девушка интересуется и творчеством Тараса Шевченко, с удовольствием учит украинские народные песни и язык.
Этель видится с Кравчинским ежедневно и однажды в порыве откровенности она рассказывает ему о своих детских мечтах, да так ярко, непосредственно, что Сергей, любимый друг, советует девушке писать, писать… Эта мысль долго не оставляла её. Этель потихоньку начинает обдумывать план своего романа, однако новые события отвлекли её от творчества.
Осенью 1890 года Сергей ожидал очередного беглеца из России, им оказался польский лихой революционер Михаил Вильфрид Войнич. Своими рассказами этот молодой человек покорил сердце англичанки, которую Кравчинский в шутку называл Булочкой. Войнич поведал ей истории из собственной жизни: как по верёвочной лестнице он бежал из тюрьмы, как с риском для жизни спасал товарищей, как втёрся в доверие к охранникам тюрьмы, но провокатор его выдал, и какие издевательства за этим последовали. Словом, наконец‑то Этель могла безоглядно влюбиться. Назойливый, неуравновешенный, трудный в общении, Михаил плохо ладил с людьми, но это молодая жена разглядела гораздо позднее, а пока, пребывая в эйфории влюблённости к мужу, она выполняет его задание — едет с нелегальной литературой во Львов. Возвратившись оттуда, она наконец‑то садится за роман.
«Овод» написан на одном дыхании, это выплеск влюблённости и романтических мечтаний детства. Этель прошла по каждой дорожке своего героя Артура. Она сочинила поэму его жизни, путешествуя по Италии, подолгу останавливаясь в тех местах, где, по разумению писательницы, проходила жизнь Овода. Ей оставалось самое сложное — перенести придуманное на бумагу. Она постоянно исправляла написанное.
Так случилось, что Степняк‑Кравчинский, её любимый друг Сергей, не увидел «Овода». Перед самым выходом романа в свет в декабре 1895 года он погиб под колёсами поезда. Нечего и говорить, каким страшным ударом стала для Этель его смерть. После ухода Кравчинского жизнь Булочки изменилась. Постепенно уходит из неё революционная романтика. Странное мистическое совпадение — словно судьбоносное предназначение Сергея свершилось — роман написан, можно и умереть.
Теперь Этель Лилиан Войнич занимается сугубо изданием «Овода».
Первая книга вышла в Нью‑Йорке в 1897 году и имела некоторый успех. Написанный в традициях английской мелодраматической литературы, роман понравился читателю своей искренностью и душевностью. За несколько месяцев в Лондоне он выдержал три издания, был даже перенесён на сцену. Войнич приобрела известность.
Успех, конечно, окрыляет, и Этель решает заниматься литературой, но сладостный порыв, который отличал её работу над «Оводом», больше не посещает её душу. Она может только холодно и посредственно сочинять банальные сюжеты, да и то в русле оводовской тематики. Теперь что бы она ни писала — становится продолжением жизни Артура, даже если герой называется другим именем. Глубоко переживая свою несостоятельность, Этель принимается за оставленную когда‑то музыку. Тридцать лет с тупой упорностью Войнич сочиняла ораторию «Вавилон» и умерла с уверенностью, что это единственное её творение в жизни.
А что же ей оставалось? Михаил давно перестал быть романтическим героем и довольно успешно занимался книжным бизнесом. Вместе они переселились в Америку из соображений выгоды и стали совершенно чужими людьми, детей не было, карьера писательницы не состоялась. Об «Оводе» вскоре забыли, а другие книги — «Прерванная дружба», «Сними обувь твою» — и вовсе прошли незамеченными.
И только на склоне лет, в середине пятидесятых, её нашла одна наша журналистка Евгения Таратута. Неожиданно на голову бедной старухи обрушилась слава и поклонение. Войнич не представляла, что её «Овод» выдержал более ста изданий и имеет невероятный, по понятиям Америки, тираж — миллионы экземпляров. Любимая и притягательная когда‑то Россия ответила благодарностью Этель Лилиан Войнич, и даже в США на волне этого интереса появились сенсационные рассказы о забытой писательнице и её произведениях.
МАРИЯ КЮРИ
(1867—1934)
Физик и химик, одна из создателей учения о радиоактивности. Обнаружила радиоактивность тория (1898). Совместно с мужем, Пьером Кюри, открыла (1898) полоний и радий. Дважды лауреат Нобелевской премии — за исследование радиоактивности в 1903 году совместно с П. Кюри и А. Беккерелем; за исследование свойств металлического радия в 1911 году. Разработала методы радиоактивных измерений, впервые применила радиоактивное излучение в медицинских целях.
Ни одна женщина в мире не достигла такой популярности на поприще науки, какая досталась ещё при жизни Марии Кюри. Между тем, когда вглядываешься в детали её биографии, то создаётся впечатление, что не было у этого учёного резких всплесков и провалов, неудач и неожиданных подъёмов, какие обычно сопутствуют гениальности. Кажется, что её успех в физике всего лишь результат титанического труда и редкого, почти невероятного везения. Кажется, малейшая случайность, зигзаг судьбы — и не было бы в науке великого имени Марии Кюри. Но может быть, это только кажется.
А начиналась её в жизнь в Варшаве, в скромной семье учителя Иосифа Склодовского, где помимо младшей Мани росло ещё двое дочерей и сын. Жили очень трудно, мать долго и мучительно умирала от туберкулёза, отец выбивался из сил, чтобы лечить больную жену и кормить пятерых детей. Ему, вероятно, не слишком везло, на прибыльных местах он держался недолго. Сам он объяснял это тем, что не умел ладить с русским начальством гимназий. Действительно, в семье господствовал дух национализма, много говорилось об угнетении поляков. Дети росли под сильным влиянием патриотических идей, и у Марии на всю жизнь остался комплекс незаслуженно униженной нации.
За неимением заработков Склодовские часть дома отдали пансионерам — детям из близлежащих посёлков, которые учились в Варшаве, — поэтому в комнатах всегда было шумно, беспокойно. Рано утром Маню поднимали с дивана, потому что столовая, в которой она спала, нужна была для завтрака пансионеров. Когда девочке исполнилось одиннадцать, умерли мать и старшая сестра. Однако замкнувшийся в себе и сразу резко постаревший отец сделал все, чтобы дети в полной мере радовались жизни. Один за другим они заканчивали гимназию и все с золотыми медалями. Не стала исключением и Маня, показавшая по всем предметам отличные знания. Будто предчувствуя, что дочери предстоят в будущем серьёзные испытания, Иосиф Склодовский отправил девочку на целый год в деревню к родственникам. Пожалуй, это был её единственный отпуск в жизни, самое беззаботное время. «Мне не верится, что существует какая‑то геометрия и алгебра, — писала она подруге, — я совершенно их забыла».
Возвращение в Варшаву оказалось трудным, надо было приниматься за какое‑нибудь дело. А что она могла с гимназическим образованием? Отец находился в подавленном состоянии духа. Желая увеличить свои сбережения, он вложил их столь невыгодно, что в течение месяца от 30 тысяч рублей (немалые по тем временам деньги) не осталось ни гроша. Он сам, своими руками, преградил девочкам путь к хорошему образованию и чувствовал себя преступником.
Мария стала зарабатывать уроками, что едва позволяло сводить концы с концами. Кроме того, труд этот сам по себе оказался столь унизительным и бесперспективным, что было от чего впасть в уныние. Целый день она бегала в разные концы города, мёрзла, экономила на извозчике, а богатые родители учеников не считали её за человека, расплачивались жалкими грошами. Нужно было искать выход, иначе через несколько лет репетиторство грозило превратить Марию в жалкую, рано постаревшую учительницу. Девушка предложила своей старшей сестре Броне, мечтавшей получить медицинское образование, заключить соглашение. Мария тщательно подсчитала все имевшиеся в семье средства и пришла к выводу, что Броня может сейчас уехать в Париж учиться, а она, Маня, будет работать и регулярно посылать сестре деньги. Когда же Броня станет врачом, она поможет вырваться из этого болота Марии. Конечно, это был не лучший выход из положения, но всё‑таки это был хоть какой‑то выход, и Броня, поколебавшись, согласилась.
Мария немедленно нашла себе место в семье богатых помещиков с оплатой в 40 рублей, бесплатным проживанием, питанием и уехала в деревню. Три долгих мучительных года прожила девушка без родных и близких, среди высокомерных, чужих людей. Единственной радостью стали для неё книги и учебники, над которыми она просиживала каждую свободную минуту. Здесь Мария определила своё призвание, поняла, что привлекают её физика и математика. Надо отдать должное силе её характера: даже тогда, когда надежда совсем угасала, когда одиночество было невыносимым, а время, казалось, остановилось, она, стиснув зубы, решала задачи и корпела над учебником физики.
Одно‑единственное значительное событие произошло с ней за эти три года, да и то закончилось очень печально. Она влюбилась в сына хозяев, тот отвечал ей взаимностью. Решили пожениться, однако родители жениха устроили скандал, недовольные выбором юноши. Для гордой, самолюбивой Марии это стало трагедией, она решила никогда больше не обращать внимания на противоположный пол и ещё больше замкнулась в себе.
Но вот пришёл конец её заточению в деревне. Броня выходила замуж и приглашала сестру к себе. В Париже Мария, которой исполнилось уже 24 года, поступила в Сорбонну, и началась полная лишений жизнь. Она с головой ушла в учёбу, отказалась от всяких развлечений — только лекции и библиотеки. Катастрофически не хватало средств даже на самое необходимое. В комнате, где она жила, не было ни отопления, ни освещения, ни воды. Мария сама носила вязанки дров и ведра с водой на шестой этаж. Она давно отказалась от горячей пищи, так как сама варить не умела, да и не хотела, а денег на рестораны у неё не было. Однажды, когда муж сестры зашёл к Марии, она упала от истощения в обморок. Пришлось как‑то подкармливать родственницу. Зато за несколько месяцев девушка смогла одолеть сложнейший материал престижного французского университета. Это невероятно, ведь за годы прозябания в деревне, несмотря на настойчивые занятия, она очень отстала — самообразование есть самообразование.
Мария стала одной из лучших студенток университета, получила два диплома — физика и математика. Однако нельзя сказать, что за четыре года она смогла сделать что‑нибудь значительное в науке или кто‑нибудь из преподавателей вспоминал позже её как студентку, показавшую выдающиеся способности. Она была всего лишь добросовестной, прилежной ученицей.
Весной 1894 года произошло, может быть, самое значительное событие в её жизни. Она встретила Пьера Кюри. К двадцати семи года Мария вряд ли питала иллюзии по поводу своей личной жизни. Тем более чудесной представляется эта неожиданно пришедшая любовь. Пьеру к тому времени исполнилось 35, он давно ждал женщину, которая смогла бы понять его научные устремления. В среде людей гениальных, где так сильны амбиции, где отношения отягощены сложностями творческих натур, случай Пьера и Марии, создавших удивительно гармоничную пару, редчайший, не имеющий аналогов. Наша героиня вытащила счастливый билет.
Мария пыталась стать хорошей женой. Она теперь бегала с утра за продуктами на рынок, научилась готовить, но не хотела бросать лабораторию. Она не знала той душевной лени, которая обычно посещает вышедших замуж женщин: можно и расслабиться, общественного успеха пусть достигает муж, «а я уж как‑нибудь за его спиной».
Мария начинает писать докторскую диссертацию. Просмотрев последние статьи, она заинтересовывается открытием урановых излучений Беккереля. Тема совершенно новая, неисследованная. Посоветовавшись с мужем, Мария решает приняться за эту работу. Она вторично вытаскивает счастливый билет, ещё не зная, что попала в самый пик научных интересов XX века. Тогда Мария вряд ли предполагала, что вступает в ядерную эпоху, что ей доведётся стать проводником человечества в этом новом сложном мире.
Работа начиналась весьма прозаически. Мария методично изучала образцы, содержавшие уран и торий, и заметила отклонения от предполагаемых результатов. Вот где проявилась гениальность Марии, она высказала дерзкую гипотезу: данные минералы содержат новое, неизвестное доселе радиоактивное вещество. Вскоре в её работы включился и Пьер. Необходимо было выделить этот неизвестный химический элемент, определить его атомный вес, чтобы показать всему миру правильность своих предположений.
Четыре года Кюри жили затворниками, они сняли сарай‑развалюху, в котором зимой было очень холодно, а летом жарко, сквозь щели в крыше лились потоки дождя. Четыре года они на свои средства, без всяких помощников выделяли из руды радий. Мария взяла на себя роль чернорабочего. В то время, когда супруг занимался постановкой тонких опытов, она переливала жидкости из одного сосуда в другой, несколько часов подряд мешала кипящий материал в чугунном тазу. В эти годы она стала матерью и все хозяйственные заботы взяла на себя, так как Пьер был единственным кормильцем в семье и разрывался между опытами и лекциями в университете.
Работа подвигалась медленно, и когда основная часть её была закончена — оставалось только сделать точные измерения на новейших приборах, а их не было — Пьер сдался. Он стал уговаривать Марию приостановить опыты, дождаться лучших времён, когда в их распоряжении появятся необходимые приборы. Но жена не согласилась и, приложив неимоверные усилия, в 1902 году выделила дециграмм радия, белого блестящего порошка, с которым потом не расставалась всю жизнь и завещала его Институту радия в Париже.
Слава пришла быстро. В начале XX века радий показался наивному человечеству панацеей от рака. Из разных концов земли супругам Кюри поступают заманчивые предложения: Академия наук Франции отпускает кредит на выделение радиоактивных веществ, строятся первые заводы для промышленного получения радия. Теперь в их доме полно гостей, корреспонденты модных журналов норовят взять интервью у мадам Кюри. И вершина научной славы — премия Нобеля! Они богаты и могут позволить себе содержать собственные лаборатории, набрать сотрудников и приобретать новейшие приборы, при том что супруги Кюри отказались от получения патента на производство радия, подарив своё открытие миру бескорыстно.
И вот, когда жизнь казалась налаженной, наполненной, уютно вмещающей в себя и личную жизнь, и милых крошек‑дочерей, и любимую работу, всё рухнуло в один миг. Как зыбко земное счастье.
19 апреля 1906 года Пьер, как обычно, утром вышел из дому, направляясь на службу. И больше не вернулся… Он погиб страшно нелепо, под колёсами конного экипажа. Судьба, чудесным образом подарившая Марии любимого, будто пожадничав, забрала его обратно.