Г-н В. Постников в своём сочинении: «Южнорусское крестьянское хозяйство» (М. 1891) собрал и обработал данные земской статистики по Таврической, отчасти также Херсонской и Ека- теринославской губерниям. В литературе о крестьянском разложении это сочинение должно быть поставлено на первое место, и мы считаем необходимым свести по принятой нами системе собранные г. Постниковым данные, дополняя их иногда данными земских сборников. Таврические земские статистики приняли группировку крестьянских дворов по величине посева — приём очень удачный, позволяющий точно судить о хозяйстве каждой группы вследствие преобладания в этой местности зерновой системы хозяйства при экстенсивном земледелии. Вот общие данные о хозяйственных группах таврического крестьянства.
Неравномерность в распределении посева очень значительна: % всего числа дворов (имеющие около 3/10 населения, ибо состав семьи здесь ниже среднего) имеют в своих руках около 1/8 всего посева, принадлежа к малосеющей, бедной группе, которая не может покрыть своих потребностей доходом от своего земледелия. Далее, среднее крестьянство обнимает тоже около 2/5 всего числа дворов, которые покрывают свои средние расходы доходом от земли (г. Постников считает, что на покрытие средних расходов семьи требуется 16—18 десятин посева). Наконец, зажиточное крестьянство (около 1/5 дворов и 3/10 населения) сосредоточивает в своих руках более половины всего посева, причём размер посева на 1 двор ясно показывает «коммерческий», торговый характер земледелия этой группы. Чтобы точно определить размеры этого торгового земледелия в разных группах, г. Постников употребляет следующий приём. Из всей посевной площади хозяйства он выделяет площади: пищевую (дающую продукт на содержание семьи и батраков), кормовую (на корм скоту), хозяйственную (на посевное зерно, площадь под усадьбами и пр.) и определяет таким образом размер рыночной или торговой площади, продукт которой идёт в продажу. Оказывается, что у группы с 5—10 дес. посева всего лишь 11,8% посевной площади даёт рыночный продукт, тогда как по мере увеличения посева (по группам) этот процент повышается следующим образом: 36,5%—52%—61%. Следовательно, зажиточное крестьянство (2 высшие группы) ведёт уже торговое земледелие, получая в год 574—1500 руб. валового денежного дохода. Это торговое земледелие превращается уже в капиталистическое, так как размеры посева у зажиточных крестьян превышают рабочую норму семьи (т. е. то количество земли, которое может обработать семья своим трудом), заставляя их прибегать к найму рабочих: в трёх северных уездах Таврической губ. зажиточное крестьянство нанимает, по расчёту автора, свыше 14 тысяч сельских рабочих. Наоборот, бедное крестьянство «отпускает рабочих» (свыше 5 тысяч), т. е. прибегает к продаже своей рабочей силы, так как доход от земледелия даёт, например, в группе с 5-10 дес. посева только около 30 руб. деньгами на двор. Мы наблюдаем, следовательно, здесь именно тот процесс создания внутреннего рынка, о котором и говорит теория капиталистического производства: «внутренний рынок» растёт вследствие превращения в товар, с одной стороны, продукта торгового, предпринимательского земледелия; с другой стороны — вследствие превращения в товар рабочей силы, продаваемой несостоятельным крестьянством.
Чтобы ознакомиться ближе с этим явлением, посмотрим на положение каждой отдельной группы крестьянства. Начнём с высшей. Вот данные о её землевладении и землепользовании:
Мы видим, следовательно, что зажиточное крестьянство, несмотря на наивысшую обеспеченность его надельной землёй, концентрирует в своих руках массу купчих и арендуемых земель, превращается в мелких землевладельцев и фермеров. На аренду 17—44 дес. расходуется в год, по местным ценам, около 70-160 руб. Очевидно, что мы имеем здесь дело уже с коммерческой операцией: земля становится товаром, «машиной для добывания деньги».
Возьмём далее данные о живом и мёртвом инвентаре:
Зажиточное крестьянство оказывается во много раз обеспеченнее инвентарём, чем бедное и даже чем среднее. Достаточно взглянуть на эту табличку, чтобы понять полную фиктивность тех «средних» цифр, с которыми так любят оперировать у нас, говоря о «крестьянстве». К торговому земледелию у крестьянской буржуазии присоединяется здесь и торговое скотоводство, именно: взращивание грубошёрстных овец. Относительно мёртвого инвентаря приведём ещё данные об улучшенных орудиях, заимствуя их из земско-статистических сборников. Из всего числа жнеек и косилок (3061)-2841, т. е. 92,8%, находятся в руках крестьянской буржуазии (% всего числа дворов).
Вполне естественно, что у зажиточного крестьянства и техника земледелия стоит значительно выше среднего (больший размер хозяйства, более обильный инвентарь, наличность свободных денежных средств и т. д.), именно: зажиточные крестьяне «производят свои посевы скорее, лучше пользуются благоприятной погодой, заделывают семена более влажной землёй», вовремя производят уборку хлеба; одновременно вместе с возкою и молотят его и т. д. Естественно также, что величина расхода на производство земледельческих продуктов понижается (на единицу продукта) по мере увеличения размеров хозяйства. Г-н Постников доказывает это положение особенно подробно, пользуясь следующим расчётом: он определяет количество работников (вместе с наймитами), голов рабочего скота, орудий и пр. на 100 десятин посева в различных группах крестьянства. Оказывается, что это количество уменьшается по мере увеличения размеров хозяйства. Например, у сеющих до 5 десятин приходится на 100 десятин надела 28 работников, 28 голов рабочего скота, 4,7 плуга и буккера, 10 бричек, а у сеющих свыше 50 десятин — 7 работников, 14 голов рабочего скота, 3,8 плуга и буккера, 4,3 брички. (Мы опускаем более детальные данные по всем группам, отсылая тех, кто интересуется подробностями, к книге г. Постникова.) Общий вывод автора гласит: «С увеличением размера хозяйства и запашки у крестьян расход по содержанию рабочих сил, людей и скота, этот главнейший расход в сельском хозяйстве, прогрессивно уменьшается, и у многосеющих групп делается почти в два раза менее на десятину посева, чем у групп с малой распашкой». Этому закону большей продуктивности, а, следовательно, и большей устойчивости крупных крестьянских хозяйств г. Постников совершенно справедливо придаёт важное значение, доказывая его весьма подробными данными не только для одной Новороссии, но и для центральных губерний России. Чем дальше идёт проникновение товарного производства в земледелие, чем сильнее, следовательно, становится конкуренция между земледельцами, борьба за землю, борьба за хозяйственную самостоятельность, — тем с большей силой должен проявиться этот закон, ведущий к вытеснению среднего и бедного крестьянства крестьянской буржуазией. Необходимо только заметить, что прогресс техники в сельском хозяйстве выражается различно, смотря по системе сельского хозяйства, смотря по системе полеводства. Если при зерновой системе хозяйства и при экстенсивном земледелии этот прогресс может выразиться в простом расширении посева и сокращении числа рабочих, количества скота и пр. на единицу посева, то при скотоводственной или технической системе хозяйства, при переходе к интенсивному земледелию, тот же прогресс может выразиться, например, в посеве корнеплодов, требующих большего количества рабочих на единицу посева, или в заведении молочного скота, в посеве кормовых трав и пр. и пр.
К характеристике высшей группы крестьянства надо добавить ещё значительное употребление наёмного труда. Вот данные по 3‑м уездам Таврической губернии:
Г-н В. В. в указанной статье рассуждал об этом вопросе следующим образом: он брал процентное отношение числа хозяйств с батраками ко всему числу крестьянских хозяйств и заключал: «Число крестьян, прибегающих для обработки земли к помощи наёмного труда, сравнительно с общей массой народа, совершенно ничтожно: 2—3, maximum 5 хозяев из 100, — вот и все представители крестьянского капитализма; это» (батрацкое крестьянское хозяйство в России) «не система, прочно коренящаяся в условиях современной хозяйственной жизни, а случайность, какая была и 100 и 200 лет тому назад». Какой смысл сопоставлять число хозяйств с батраками со всем числом «крестьянских» хозяйств, когда в это последнее число входят и хозяйства батраков? Ведь по подобному приёму можно бы отделаться лишь и от капитализма в русской промышленности: стоило бы лишь взять процент промысловых семей, держащих наёмных рабочих (т. е. семей фабрикантов и фабрикантиков) ко всему числу промысловых семей в России; получилось бы «совершенно ничтожное» отношение к «массе народа». Несравненно правильнее сопоставлять число батрацких хозяйств с числом одних лишь действительно самостоятельных хозяйств, т. е. живущих одним земледелием и не прибегающих к продаже своей рабочей силы. Далее г. В. В. упустил из виду мелочь: именно — что батрацкие крестьянские хозяйства принадлежат к числу крупнейших: «ничтожный» в «общем и среднем» процент хозяйств с батраками оказывается очень внушительным (34—64%) у того зажиточного крестьянства, которое держит в своих руках больше половины всего производства, которое производит крупные количества зёрна на продажу. Можно судить поэтому о нелепости того мнения, будто это батрацкое хозяйство — «случайность», бывшая и 100—200 лет тому назад! В-третьих, только игнорируя действительные особенности земледелия, можно брать, для суждения о «крестьянском капитализме», одних батраков, т. е. постоянных рабочих, опуская подёнщиков. Известно, что наём подённых рабочих играет особенно большое значение в сельском хозяйстве.
Переходим к низшей группе. Её составляют несеющие и мало- сеющие хозяева; они «не представляют большой разницы в своём хозяйственном положении… как те, так и другие либо служат батраками у своих односельчан, либо промышляют сторонними и большей частью земледельческими же заработками», т. е. входят в ряды сельского пролетариата. Заметим, что, например, в Днепровском уезде в низшей группе 40% дворов, а не имеющих пахотных орудий 39% всего числа дворов. Наряду с продажей своей рабочей силы сельский пролетариат извлекает доход от сдачи в аренду своей надельной земли:
Всего по 3‑м уездам Таврической губ. сдавалось (в 1884— 1886 гг.) 25% всей крестьянской пашни, причём сюда не вошла ещё земля, сдаваемая не крестьянам, а разночинцам. Всего сдаёт землю в этих 3‑х уездах около % населения, причём арендует наделы сельского пролетариата главным образом крестьянская буржуазия. Вот данные об этом.
«Надельная земля служит в настоящее время предметом обширной спекуляции в южнорусском крестьянском быту. Под землю получаются займы с выдачей векселей, …земля сдаётся или продаётся на год, два и более долгие сроки, 8, 9 и 11 лет». Таким образом, крестьянская буржуазия является также представительницей торгового и ростовщического капитала.[5]
Мы видим здесь наглядное опровержение того народнического предрассудка, будто «кулак» и «ростовщик» не имеют ничего общего с «хозяйственным мужиком». Напротив, в руках крестьянской буржуазии сходятся нити и торгового капитала (отдача денег в ссуду под залог земли, скупка разных продуктов и пр.) и промышленного капитала (торговое земледелие при помощи найма рабочих и т. п.). От окружающих обстоятельств, от большего или меньшего вытеснения азиатчины и распространения культуры в нашей деревне зависит то, какая из этих форм капитала будет развиваться на счёт другой.
Посмотрим, наконец, на положение средней группы (посев 10-25 дес. на двор, в среднем 16,4 дес.). Её положение переходное: денежный доход от земледелия (191 руб.) несколько ниже той суммы, которую расходует в год средний тавричанин (200-250 руб.). Рабочего скота здесь по 3,2 штуки на двор, тогда как для полного «тягла» требуется 4 штуки. Поэтому хозяйство среднего крестьянина находится в положении неустойчивом, и для обработки своей земли ему приходится прибегать к супряге.
Обработка земли супрягой оказывается, разумеется, менее продуктивной (трата времени на переезды, недостача лошадей и проч.), так что, например, в одном селе г. Постникову передавали, что «супряжники часто буккеруют в день не более 1 дес., т. е. вдвое меньше против нормы». Если мы добавим к этому, что в средней группе около Vs дворов не имеет пахотных орудий, что эта группа более отпускает рабочих, чем нанимает (по расчёту г. Постникова), — то для нас ясен будет неустойчивый, переходный характер этой группы между крестьянской буржуазией и сельским пролетариатом. Приведём несколько более подробные данные о вытеснении средней группы:
Днепропетровский уезд Таврической губернии [6]
Таким образом, распределение надельной земли наиболее «уравнительно», хотя и в нём заметно оттеснение низшей группы высшими. Но дело радикально меняется, раз мы переходим от этого обязательного землевладения к свободному, т. е. к купчей и арендованной земле. Концентрация её оказывается громадной, и в силу этого распределение всего землепользования крестьян совсем не похоже на распределение надельной земли: средняя группа оттесняется на второе место (46% надела — 41% землепользования), зажиточная весьма значительно расширяет своё землевладение (28% надела — 46% землепользования), а бедная группа выталкивается из числа земледельцев (25% надела — 12% землепользования).
Приведённая таблица показывает нам интересное явление, с которым мы ещё встретимся, именно: уменьшение роли надельной земли в хозяйстве крестьян. В низшей группе это происходит вследствие сдачи земли, в высшей — вследствие того, что в общей хозяйственной площади получает громадное преобладание купчая и арендованная земля. Обломки дореформенного строя (прикрепление крестьян к земле и уравнительное фискальное землевладение) окончательно разрушаются проникающим в земледелие капитализмом.
Что касается, в частности, до аренды, то приведённые данные позволяют нам разобрать одну весьма распространённую ошибку в рассуждениях экономистов-народников по этому вопросу. Возьмём рассуждения г-на В. В. В цитированной статье он прямо ставил вопрос об отношении аренды к разложению крестьянства. «Способствует ли аренда разложению крестьянских хозяйств на крупные и мелкие и уничтожению средней, типичной группы?». Этот вопрос г. В. В. решал отрицательно. Вот его доводы:
1. «Большой процент лиц, прибегающих к аренде». Примеры: 38-68%; 40-70%; 30-66%; 50-60% по разным уездам разных губерний.
2. Невелика величина участков арендуемой земли на 1 двор: 3—5 дес. по данным тамбовской статистики.
3. Крестьяне с малым наделом арендуют больше, чем с большим.
Чтобы читатель мог ясно оценить не то что состоятельность, а просто пригодность таких доводов, приводим соответствующие данные по Днепровскому уезду.
Спрашивается, какое значение могут иметь тут «средние» цифры? Неужели тот факт, что арендаторов «много» — 56%, — уничтожает концентрацию аренды богачами? Не смешно ли брать «средний» размер аренды [12 дес. на арендующий двор. Часто берут даже не на арендующий, а на наличный двор. Так поступает, напр., г. Карышев в своём сочинении «Крестьянские вненадельные аренды»], — складывая вместе крестьян, из которых один берёт 2 десятины за безумную цену (15 руб.), очевидно, из крайней нужды, на разорительных условиях, а другой берёт 48 десятин, сверх достаточного количества своей земли, «покупая» землю оптом несравненно дешевле, по 3,55 руб. за десятину? Не менее бессодержателен и 3‑й довод: г. В. В. сам позаботился опровергнуть его, признавши, что данные, относящиеся «к целым общинам» (при распределении крестьян по наделу), «не дают правильного понятия о том, что делается в самой общине».
Было бы большой ошибкой думать, что концентрация аренды в руках крестьянской буржуазии ограничивается единоличной арендой, не простираясь на общественную, мирскую аренду. Ничего подобного. Арендованная земля распределяется всегда «по деньгам», и отношение между группами крестьянства нисколько не меняется при мирских арендах. Поэтому рассуждения, например, г. Карышева, будто в отношении мирских аренд к единоличным проявляется «борьба двух начал (!?) — общинного и личного», будто общинным арендам «свойственно трудовое начало и принцип равномерного распределения снятого участка между общинниками», — эти рассуждения относятся целиком к области народнических предрассудков. Несмотря на свою задачу подвести «итоги земской статистики», г. Карышев старательно обошёл весь обильный земско-статистический материал о концентрации аренды в руках небольших групп зажиточного крестьянства. Приведём пример. По трём указанным уездам Таврической губ. земля, арендованная у казны обществами крестьян, распределяется по группам следующим образом:
Маленькая иллюстрация «трудового начала» и «принципа равномерного распределения»!
Таковы данные земской статистики о южнорусском крестьянском хозяйстве. Полное разложение крестьянства, полное господство в деревне крестьянской буржуазии ставится этими данными вне сомнения. Весьма интересно поэтому отношение к этим данным гг. В. В. и Н. —она, тем более, что оба эти писателя признавали раньше необходимость поставить вопрос о разложении крестьянства (замечанием о том любопытном явлении в самой общине, что «нехозяйственные» мужики забрасывают землю, а «хозяйственные» подбирают себе лучшую). Необходимо заметить, что сочинение г. Постникова носит двойственный характер: с одной стороны, автор искусно собрал и тщательно обработал чрезвычайно ценные земско-статистические данные, сумев при этом отрешиться от «стремления рассматривать крестьянский мир как нечто целое и однородное, каким он и до сих пор ещё представляется нашей городской интеллигенции». С другой стороны, автор, не руководимый теорией, совершенно не сумел оценить обработанных им данных и взглянул на них с крайне узкой точки зрения «мероприятий», пустившись сочинять проекты о «земледельческо-ремесленно-заводских общинах», о необходимости «ограничить», «обязать», «наблюдать» и пр. и пр. И вот наши народники постарались не заметить первой, положительной части сочинения г. Постникова, обратив всё внимание на вторую часть. И г. В. В., и г. Н. —он принялись с пресерьезным видом «опровергать» совершенно несерьёзные «проекты» г. Постникова, обвиняя его за нехорошее желание ввести капитализм в России и тщательно обходя те данные, которые обнаружили господство капиталистических отношений в современной южнорусской деревне.