Арторон
(...)
Мех горностая серебрился на ее плече; в темной прическе-башне полыхнули перья казуара; на обнаженной коже, словно глаз змеи, горел одинокий рубин.
– Мне бы хотелось, господин Ворондиль, – распорядилась беломраморная фрейлина, – иметь с вами беседу конфиденциального порядка. С глазу на глаз. Изволите?
Я выдержал морозный, быстрый взгляд и с гуттаперчевой улыбкой поклонился.
– О, весьма возможно!
Одному мне заметное змеистое движенье… Рука у Леди-изо-Льда была пуста. Пока – пуста.
«Уж не кинжал ли она прячет?..»
– Там улица и дом с апартаментами, в записке, – выдохнула Изрэмит: мне чудилось, что я читаю слова по губам.
– Посмею ль я осведомиться, в честь чего назначена беседа? – спросил я, сделав тонкую усмешку, не то игривую, не то ерническую. – И за что мне – такая честь?
– Вы много… путешествовали, господин Ворондиль. Много знаете. Ваш редкий опыт, редкие уменья могли бы… посодействовать мне в трудную минуту. Однако же я не настаиваю, господин Ворондиль. Если великодушный рыцарь не желает мне помочь, я знаю, к кому обратиться, – проговорила Леди-изо-Льда (я молча глядел в пол). – Тогда я к Зигуру пойду.
– К ко-му?
– К Зигуру, – членораздельно прошептала мраморная внучка эмиссара. – Он ведь у нас самый главный волшебник.
– А я, по-вашему, тоже волшебник?
– Да. Тоже.
Что, раздери меня Зигур, она замышляет?! Я раньше жалость чувствовал, и изумленье, и жгучее любопытство. Теперь я просто ее боялся и смерть как не хотел идти.
Рука моя, как на шарнирах, поднялась. В ладони фрейлины мелькнула сложенная вчетверо записка. Я быстро взял ее, и кисти наших рук на миг соприкоснулись… Пальцы у Леди-изо-Льда были горячие, точно ее била лихорадка.
Издалека все это выглядело так, как будто мы обменялись светскими любезностями.
– Условились, – сказал я, пряча лист бумаги. – И когда?
– Нет, не сейчас. В четверг. В час пополудни.
Я сделал все, чтобы не выдать своего волнения и ужаса.
Опять поймали на слове, глупо-то как! В какую грязную игру меня втянула фрейлина Ар-Фаразона?
(...)
Апартаменты оказались тесные и с пошлой меблировкой. Все стены желтыми бумажными обоями оклеены. Зато – жарко натопленный камин и мягкие сиденья...
Изрэмит, как обычно, была полностью непроницаема. Только едва заметная дрожь в пальцах помогла представить, что на самом деле ощущает Леди-изо-Льда.
Надтреснутым и странно-резким голосом фрейлина стала выстреливать слова:
– Мне бы хотелось… Не привыкла просить помощи и открываться. Некому верить. Нет людей вокруг. У вас, сородичей, дурные убеждения, но вы-то слово держите. Могу я на вас положиться?
– Смотря какое дело замышляете, леди Изрэмит.
– Будьте покойны! Я ничего не замышляю стыдного, – фрейлина спрятала молниеносные глаза. – Но я действительно не знаю, кого попросить, если не Зигура...
– От сих мест, пожалуйста, подробнее.
«В какую грязную историю..?»
– Извольте. Я хотела бы, чтобы мне вернули память.
– …..?
– Мне было шесть, когда это случилось. А я даже не помню родительских лиц. И Фазун-Тарик, и в семье второго дела... они всё-всё собрали и попрятали – картины, наброски, бюсты. Отец мой был великий человек. Великодушный, благородный человек. А что мне от него осталось? Детское имя?
– То есть вы желаете сказать, что вас лишили памяти? И это сделали врачи из Гильдии? А вы не попытались…
– К ним не подступишься ни с какими деньгами, у них лекарская клятва. Они уверяют, что лучше было так.
– Они, наверное, лучше знают?
– Я совершеннолетний человек, и я могу распоряжаться!!! – взорвалась Изрэмит. – И я сама отвечу за последствия. Однако я, господин Ворондиль, не настаиваю. Если благородный друг эльфов не хочет помочь девушке, то я найду, к кому обратиться.
– Постойте! Если так… то я готов помочь вам, Леди-изо-Льда!
– Как вы ска…
– Но! Вы хоть понимаете, о чем просите?
– Но вы ведь должны знать запретные искусства, кто еще? Вы… ну, так долго учились у…
– У нолдор, леди Изрэмит. У так называемых врагов короны. Только вы меня не поняли. Я смогу сделать, о чем просите, я-то готов. Ну а вы? Вы понимаете, что вам придется вывернуть всю душу предо мной? Снять эту маску, коей вы так сильно дорожите?
– Мне нечего скрывать! – сверкая саблями-бровями, вспыхнула Изрэмит. – Мне двадцать три – у меня прошлого-то нет! Я при дворе-то полтора года. Знаете, чем я там занимаюсь? Начальствую над кошками. Должность почетная, но глупая. Не то что при старых хозяйках дворца… Будь вы хоть трижды шпион, засланный Гиль-Галадом – чему я не очень верю – вам не раскрыть Арменелосскихтайн, так и знайте!
Куда пропали светскость, ледяная вежливость Изрэмит? Не говорит, но бьет киянкой.
«А заглянуть бы фрейлине под маску, – пробежала шальная мысль. – Любопытно».
Иная, нехорошая, тошнотная мыслишка сгустилась, начала сдавливать горло. «Корифей науки» – смотрит на меня?
Проникнув в память девушки, я сам открою душу перед нею. Может быть, Зигур подослал ее за этим?.. Саурон способен на такие каверзы.
А я уже слово дал... Ну, пусть нюхает-глядит, барад-дурский болван! Тайн мне никто не доверял, об эльфах и Элендиле он знает больше моего.
Но как могла – она?.. Меня трясло от омерзенья. Без слова протянул я руку фрейлине Ар-Фаразона и ощутил вдруг – ее раздирают несколько схожие сомнения на мой счет.
(...)
– Пап-пап! А если Белобрысый не поклонится, его будут ругать? Ну, только вы его не сильно, он больной же!
– Замийан, уведи ребенка… Научите Белобрысого, как с господином разговаривать. Только не горячитесь.
Наказав розгой наглеца, Нардуфар распустил рабов по баракам.
Прежняя жизнь прошла между войной, ристаньями и одами. Тысячи рабов так и остались бы для молодого командора именем числительным без запаха и плоти, если бы не отец. Отец сказал – устроить за морем ревизию. Сын-Нардуфар послушался, взял отпуск и уплыл на континент с женой и шестилетней дочкой.
Дотошный командор начал вникать. Спустился в эргастерий и открыл так много нового, что заперся в апартаментах на весь день, не допуская до своей особы ни жену, ни дочь.
Чем можно поразить героя-воина, который передал ключи от Барад-дура Королю? Если в темницах люди-пленники становятся похожими на орков, то мастерская – это, верно, Мордор? А кто тогда он сам – хозяин мастерской?
– А я вам говорю, что это мастерская для особенных рабов, – понизил голос управляющий. – Для зачумленных.
– Да какая здесь чума?!
– Отец не говорил вам? Не отписывал? Вы посмотрели б их дела, молодой господин! Они из Мордора, господин Нардуфар. Больше скажу: они из Барад-дура – замка, который стоит на костях.
– Я знаю, что такое Барад-дур, – холодно улыбнулся командор, – нет там никаких костей. И не тебе меня учить.
– Вы ничего не знаете! Что там творилось. Под землей, – наклонил лоб человек с сединою на висках. – И мне не можно знать! Да только порученцы вашего отца скупили всех этих уродов по сто мирианов за голову, как телков. А почему?
– Стало быть, хлипкие они, Бавиброн? Если человеческой цены за них никто не запросил? Все же военная добыча на дороге не валяется. Или Враг их впроголодь держал?
– Не хлипкие они, господин Нардуфар, и голодом не морены. А косоглазые и косоротые. Там полуорки, четверть-орки – вот кто там, господин Нардуфар, в оковах обретается. Саурон... в подвалах у себя скрестил орков с людьми, бр-рр... Вы сами рассудите, перебить таких бесчеловечно все-таки, а разве кто их купит? Ваш отец их и решил совсем задешево скупить для эргастерия, но не снимать оков ни на день.
Нардуфар покривился.
– Доказательства? – встал молодой господин. – Вастаки тоже косоглазые, а люди. А этот... Белобрысый? Он на тебя похож, какой он полуорк?
– Нет, кто на нас похож – не полуорки. Только с ними, господин Нардуфар, не легче. В подвалах Барад-дура Саурон занимался с ними этим... наркомантией!
– Чем?! Что это такое, «наркомантия»?.. А... ха-ха-ха!!! Некромантия! Бавиброн, не смеши моего камердинера! Не притворяйся ученее, чем ты есть.
– Неучен, – наклонил лоб управляющий. – А дело знаю.
Командор начал нервными шагами мерить комнату:
– Ученость – дело наживное; совести, Бавиброн, вот чего тебе недостает! У тебя люди в кандалах... и на всю жизнь... чудовищно!
– Они не совсем люди, господин... На рудники их надо, право слово, да отец ваш не велит. Каторжники для шахты ему даром достаются. А за собственных рабов – деньги уплачены.
– Бавиброн. Меня сейчас стошнит. Как можно человека посадить на цепь без сроку?! А тем более безвинного?! За что?! Только за то, что Враг над ними экспериментировал?
– Пап-пап! А кто такая Наркомантия? – выскочила девочка из-за портьеры.
– Изрэмит... ты откуда здесь?.. Эй!!! Кто доглядывает за ребенком?! Совсем тут... распустились. Некромантия, доченька, давай говорить правильно. Некромантия.
– Я должен их вернуть на цепь обратно, – тихо сказал управляющий, – пока не поздно.
В комнату ворвалась нянечка в малиновом капоте.
– Замийан! По твоей вине дочь сейчас слышала, что ей совсем не нужно слышать. Если еще раз недосмотришь за Изрэмит – наживешь себе большие... приключения. А ты, Бавиброн, делай, что тебе велят.
– Ну... не могу я бешеных собак спустить с цепи: за вас же отвечаю, – вновь опустил лоб пожилой колонист. – Поймите, это вам не Остров Нуменор. Тут как с волками жить... Мне дорога семья и жизнь! Увольте, не спущу…
– Забирай свою семью, ты уволен! Я легионом командовал, справлюсь и с кучкой рабов – а с трусами знаться не стану. Я нуменорец. Я не позволяю, чтобы у меня в поместьях люди, как кобели, сидели на цепи! Ты подожди, это еще начало! Отцу отпишу! И до рудников доберусь!
Тут управляющий забегал по двору, воздев руки к небу и вопя, что он, конечно, не первый век знается с образованными господами и всего навидался в жизни, но он-де не думал, не гадал, что можно до белой горячки начитаться.
Все были спущены с цепи. Изрэмит тоже убежала от «догляда».
Девочка первым делом отыскала белобрысого раба. Неправда, чем же он похож на нуменорца? От него вонь. У него желтая щетина. Только рубаха непростая: спереди серая, а сзади красная, в разводах. И все же было что-то в этом человеке... притягательное.
Юная Изрэмит (скажем сразу: попрыгунья не терпела, если кто-то ее звал, будто трехлетку, «маленькой» – могла и встать на табуретку и пощечину влепить) – так вот, юная госпожа Изрэмит, взглянув на белобрысого, сразу схватила быка за рога. Спросила в лоб – как из костей построить целый замок и чем Саурон крепил кости, чтоб все это не обвалилось, кто такая Некромантия, и чем с ней Враг в подвале Барад-дура занимался?
– И отчего у тебя глаз все время дергается?
Лицо у северянина из Пушты было спокойным, словно камень. Только левый глаз порою жил отдельной от всего лица, своею собственною жизнью. Как будто всему миру этот глаз со злобою подмигивал...
– Там страшно, девонька... – вот все, что раб сумел из себя вытянуть.
– Меня зовут «леди Изрэмит»!
***
Весело было и светло, и пламя лизало звезды. Как расправлялись с отцом-матерью, я видел, но описывать не стану.
Шестилетнюю дочку донага раздели, обмазали земляным маслом.
– Чумазая, как мы! – гоготали косоглазые рожи. – Улхбад, бери ее в жены!
Все онемело. Даже страха не осталось. Языки пламени мелькнули близко-близко: кто-то решил поиграть с факелом. Девочка шутки не понимала и, не мигая, глядела в огонь; шутника это сильно разозлило и…
Чья-то рука перехватила факел и воткнула его полуорку в глаз! Топот и брань.
Изрэмит очутилась за чьей-то широкой спиной, на закорках; сполохи уносящегося вдаль пожара осветили медь волос… И тихий голос северянина:
– Не бойся, девонька. Забудь. Тебе только снится.
Ей закружило голову от запаха пота и грязи. С шушом дышал Белобрысый. Дергался его ужасный левый глаз.
Скороговорка копыт: конники мчались на зарево. Их вел хорунжий вместе с управляющим усадьбой.
Бавиброн, получив отставку, сразу помчался в лагерь конников. Растолковал, что господин на книжной почве помешался – расковал опасных заключенных. Подняли целое крыло кавалеристов, чтобы не было беды. Но помощь прискакала слишком поздно...
***
Утро. Пруд. Лотос. Золотые рыбки. «Вот наша новая усадьба! То был просто страшный сон! От Тени эти сны, но очень скоро все забудется...» Девочку умощали благовоньями, поили шоколадом, развлекали сказками... Опять недоглядели!
Малышка выбежала на широкий двор, прокралась мимо дремлющего на цепи привратника. Средь тусклой зелени, как ящерка на раскаленном камне, извивалась и блестела сонная дорога. Папа с мамой вот-вот вернутся, сердце ведь не обманет! Сейчас, быть может, из-за поворота…
Вчера усадьбу посетили важные персоны. Раб-северянин со следами розги на спине теперь был вымыт, выбрит, вычесан, посаженс лордами за один стол. За каждым вопросом господ следовал честный ответ.
В награду за спасение ребенка Белобрысый получил вольную грамоту с венком. И в таком виде, с золотым венком на голове, был вздернут как зачинщик мятежа. Вешали прямо у ворот – обычное бесстыдство в Королем забытой колонии.
Лен волос летел по ветру в пламенеющих лучах. Золото бросилось в глаза Изрэмит, и (как в ту ночь) бросился в ноздри острый запах. Пахло не потом, а трупом: висельник начал разлагаться с неправдоподобной быстротой.
Мышцы и жилы становились костью: девочка не могла никуда бежать!
Ветер усилился, играя волосами. Перед глазами раздувалась белоснежная рубашка повешенного. У самой травы шевелилась пара штанин. Казалось, труп зажил своею собственною жизнью.
– Назад, Изрэмит! Назад, Изрэмит! Назад! – долетели выкрики.
Левый глаз мертвеца был раскрыт и не имел зрачка. Как будто спрашивал:
«А? Кто такая Некромантия? Щас, девонька, я покажу тебе, что делал Саурон...»
– Изрэмит!!! – топот ног раздался близко-близко.
Сполохи уносящегося вдаль пожара осветили лен волос…
Труп улыбнулся и схватил девочку за волосы.