Климент Александрийский (II–III в.)
Должно охранять и слух и зрение свое от заражения их всем неблагородным; мы должны быть далеки от позорной склонности к выпиванию, которая действительно есть плод тупоумия и ведет к тупоумию; она должна совершенно исключаться нравами нашего общества; мы особенно должны остерегаться удовольствий, соединенных с разнеживающей сладострастие глаза и уха щекоткой. Но именно звуки хроматические и жалобные мотивы карийской музы столь же гибельны для нравов как и разные ядовитые напитки: такого рода музыка при своей разнузданности и безобразии склонность к беспорядочным пиршествам лишь раздувает...
Мелодии же должны мы выбирать проникнутые бесстрастностью и целомудрием; мелодии же, душу разнеживающие и расслабляющие, не могут гармонировать с мужественным нашим и великодушным образом мыслей и расположением. Искусство, выражающееся в переливах голоса по разным коленам, есть лживое искусство; влияет оно на развитие склонности к жизни бездеятельной и беспорядочной. Мелодиями же строгими и серьезными бесстыдство и дикое пьянство, напротив, предупреждаются в самом зародыше. Разнеживающие звуки музыки хроматической посему мы предоставим людям, устраивающим грязные кутежи, и гетерам, имеющим обязанность украшать себя всем цветным («Педагог», 2:4).
Сщмч. Киприан Карфагенский (III в.)
Во время молитвы речь наша и моление да будут соединены с благочинием, спокойствием и скромностью, будем же помышлять о том, что мы стоим перед лицом Бога и что надобно угодить очам Божиим и положением тела и звуком голоса. Производить шум криком – это признак бесстыдного; напротив, скромному прилично молиться смиренной молитвой (Книга о молитве Господней).
|
|
Свт. Афанасий Великий (IV в.)
Посему, чтобы не произошло какого-либо подобного смятения, разум требует, чтобы душа, по слову Апостола, имея ум Христов [1 Кор. 2:16], пользовалась этим вождем и им сдерживала что есть в ней страстного, и начальствовала над телесными членами, приводя их в послушание разуму, и чтобы, как плектр в гармонии, так сам человек, соделавшись псалтирем, и внимая духу, всецело во всех членах и движениях послушен был и служил Божьей воле. Подобием же и образом такого безмятежного и спокойного состояния помыслов служит напевное чтение (ἡ ἐμμελὴς ἀνάγνωσις) псалмов; потому что, как душевные помышления свои делаем известными и выражаем посредством произносимых нами слов, так и Господь, желая, чтобы сладкозвучие слов служило символом духовной стройности в душе, установил петь мелодично и произносить псалмы нараспев (ἐμμελῶς τὰς ᾠδὰς ψάλλεσθαι, καὶ τοὺς ψαλμοὺς μετ᾽ ᾠδῆς ἀναγινώσκεσθαι). И это есть потребность души, чтобы ей быть в добром расположении, по написанному: благодушествует ли кто в вас, да поет [Иак. 5:13]... Посему, не таким способом читающие божественные песни псалмопевствуют неразумно, услаждают же сами себя и навлекают на себя порицание, что не красна похвала во устех грешника [Сир. 15:9]. Но поющие указанным выше способом, – так что благозвучие речений происходит у них от благонастроенности души и от согласия ее с духом, – хотя поют устами, но, воспевая вместе и умом, великую доставляют пользу не только себе, но и желающим их слушать. Так блаженный Давид, поя пред Саулом, и сам благоугождал Богу, и удалял от Саула смятение духа и припадок неистовства, и приводил душу его в упокоение. Так священники, воспевая, призывали души народа к безмятежию и единомыслию с ликовствующими на небесах. Так произношение псалмов нараспев (τὸ μετὰ μέλους λέγεσθαι τοὺς ψαλμούς) не показывает старания о благозвучии, но служит знаком стройности помыслов в душе, и напевное чтение (ἡ ἐμμελὴς ἀνάγνωσις) есть символ благонастроенного и необуреваемого состояния ума. Ибо и то, чтобы хвалить Бога на кимвалах доброгласных, гуслях и десятострунном псалтири, было также символом, что и телесные члены приведены в правильное сочетание, как струны, и душевные помыслы соделались подобными кимвалам, и уже все это приводится в движение и оживляется гласом и духом уст, так что, по написанному, человек духом живет и умерщвляет деяния плотские [Рим. 8:13]. Таким образом, кто поет хорошо, тот приводит в стройность душу свою, и как бы из неровной делает ровною, и душа, придя в состояние сообразное с ее природой, ничего не боится, но делается тем более способной к живости представлений и приобретает большее желание будущих благ, потому что настроенная благозвучием речений забывает страсти, и, помышляя лучшее, с радостью обращается к уму, сущему во Христе (Послание к Маркеллину об истолковании Псалмов, 28-29).
|
|
Свт. Иоанн Златоуст (IV в.)
|
|
Христианское пение должно звучать в сердце, а не в одних устах, и каждый звук должен быть звуком сердца, выражением мысли, отзывом желаний. Бессмысленное пение недостойно христианина, каждое действие которого должно быть разумным.
Будем приходить сюда [в церковь] с надлежащим благоговением, чтобы вместо отпущения грехов не умножить их и с тем не возвратиться домой. Чего же мы желаем и требуем? Того, чтобы, вознося божественные песнопения, вы были проникнуты великим страхом и украшены благоговением, и таким образом возносили их. Из присутствующих здесь есть люди, которых, я думаю, не знает и ваша любовь, которые, не почитая Бога и считая изречения Духа обыкновенными, издают нестройные звуки и ведут себя нисколько не лучше беснующихся, колеблясь и двигаясь всем телом и показывая нравы, чуждые духовному бдению. Жалкий и несчастный! Тебе должно с изумлением и трепетом возносить ангельское славословие, со страхом совершать исповедание перед Создателем и через это испрашивать прощение грехов, а ты переносишь сюда обычаи шутов и плясунов, безобразно протягивая руки, припрыгивая ногами и кривляясь всем телом. Как ты не боишься и не трепещешь, дерзко слушая такие изречения? Разве ты не знаешь, что здесь невидимо присутствует Сам Господь, измеряя движение каждого и испытывая совесть? Разве ты не знаешь, что Ангелы предстоят этой страшной трапезе и окружают ее со страхом? Но ты не разумеешь этого, потому что слышанное и виденное тобой на зрелищах помрачило твой ум, и совершаемое там ты вносишь в церковные обряды, обнаруживая бессмысленными криками беспорядочность своей души. Как же ты испросишь прощение своих грехов? Как преклонишь на милость Господа, принося моление столь небрежно? Ты говоришь: помилуй мя, Боже, а сам обнаруживаешь нрав, противный помилованию. Взываешь: спаси мя, а сам принимаешь вид, чуждый спасения. Помогут ли сколько-нибудь молитве руки, непрестанно поднимаемые кверху и движимые беспорядочно, и сильный крик, производимый напряженным дуновением воздуха, но не имеющий смысла? Не свойственны ли такие действия беспутным женщинам, встречающимся на перекрестках, или кричащим на зрелищах? Как же ты осмеливаешься к ангельскому славословию примешивать бесовские шутки? Как ты не стыдишься того изречения, которое здесь произносишь: работайте Господеви со страхом и радуйтеся Ему с трепетом [Пс. 2:11]? Это ли значит: работать со страхом, чтобы действовать необузданно и с напряжением и самому не знать, о чем говоришь беспорядочными звуками голоса? Это – знак презрения, а не страха, дерзости, а не смирения; это свойственно более произносящим шутки, нежели славословящим (1-я беседа на слова пророка Исаии).
Преп. авва Памво (IV в.)
Авва Памво послал ученика в Александрию продать рукоделие. Проведя в городе шестнадцать дней тот, как говорил нам, проводил ночи в притворе храма св. Марка, и, увидев богослужение городской церкви, он возвратился к старцу; он также выучил несколько тропарей. Говорит ему старец: «Вижу, чадо, что ты чем-то смущен; не случилось ли с тобой в городе какого искушения?» Брат говорит старцу: «Поистине, авва, в нерадении тратим мы дни наши в этой пустыне и не поем ни канонов, ни тропарей. Ибо когда пошел я в Александрию, то увидел церковный чин, как они поют, и сильно опечалился. Почему и мы не поем канонов и тропарей?» Старец говорит ему: «Горе нам, чадо, ибо наступают дни, когда монахи оставят твердую пищу, изреченную Святым Духом [т.е. псалмы и песни Св. Писания], и последуют песнопениям и мелодиям (ᾄσματα καὶ ἤχους). Ибо какое сокрушение, какие слезы появятся от тропарей? Какое сокрушение будет у монаха, когда в церкви или в келье он будет стоять и возвышать голос свой подобно быкам? Ибо если мы стоим пред Богом, то должны стоять с великим сокрушением, а не с возношением, ибо монахи не для того вышли в эту пустыню, чтобы предстоять Богу и при этом возноситься, петь песни и отмерять ритмы мелодий (ῥυθμίζωσιν ἤχους), махать руками и переступать ногами. Но мы должны с великим страхом и трепетом, со слезами и воздыханиями, с благоговением и сокрушением, умеренным и смиренным голосом приносить Богу молитвы. Ибо вот, говорю тебе, чадо, что придут дни, когда христиане станут портить книги святых Евангелий и святых Апостолов и божественных пророков, стирая с них святые письмена и вписывая тропари и языческие изречения, и рассеется ум их по тропарям и речам язычников» («Великий Патерик», том 1, гл. А, 84. Перевод мой).
Последнее предсказание аввы Памво исполнилось уже в конце IV – начале V в., когда появились стихотворные переложения Св. Писания на язык Гомера. Для примера можно взять отрывок из переложения Евангелия от Иоанна, сделанного Нонном Панополитом (Египет):
...Тою порой Иисус, череду неизбежных свершений
В сердце объемля Своем и зная, чему оставалось
Сбыться, конец торопя, промолвил толпе предстоявшей:
«Жажду!» Уже недалече была уготована чаша,
Полная уксусом горьким; и некто, с неистовым духом,
Губку, возросшую в бездне морской, в непостижной пучине,
Взял и мучительной влагой обильно насытил, а после
На острие тростника укрепил и приподнял высоко;
Так он к устам Государя приблизил смертельную горечь,
Прямо пред ликом Его на шесте длиннотенном колебля
В воздухе губку высоко и влагу в уста изливая
Вместо живительных вод и божественных яств неистленных.
(перевод С.С. Аверинцева)
Тропарями, о которых упоминается в рассказе, назывались тогда любые песнопения небиблейского происхождения. В наши дни видно, как исполняется и первое предсказание аввы Памво: в приходских храмах при сокращении богослужений суточного круга из них почти полностью исчезает их библейская основа – псалмы и библейские песни, но при этом небиблейская гимнография (стихиры, каноны, тропари) остается практически нетронутой.
Блаж. Иероним (IV-V вв.)
Петь Богу надлежит не столько гортанью, сколько сердцем; гортань и уста в храме не должны быть таковы, как в трагедии, или будто в храме нужно петь театральные мотивы и песни, а надлежит благоговейно произносить и познавать Св. Писание. Хотя бы пение в храме и не было сладкогласнейшим, все же оно, при добрых делах, приятно Богу. Слуга Христов должен петь так, чтобы приятными были слова, которые он произносит, а не голос его, дабы этим изгнать злого, Саулова духа из тех, в которых этот злой дух, подобно Саулу, обитает, и дабы этот злой дух не вселился в тех, кто храм Божий превращает в театр (Толкование на послание к Ефесянам, гл. 5).