Если ты будешь внимать смыслу исполняемых тобой песнопений, ты изменишься от этого сам и петь будешь с благоговением. А если ты будешь петь с благоговением, то даже если ты допустишь в пении ошибку – благоговение эту ошибку «усладит». А вот если ты внимателен только к технике пения, то есть если ты стараешься лишь не ошибиться в нотах и благоговения в твоем пении нет, то ты станешь таким же, как один мирской певчий, который пел «Благослови, душе моя, Господа», а впечатление было такое, словно кузнец бил кувалдой по наковальне. Я этого певчего услышал, когда ехал куда-то в машине. Долго слушать я его не смог, попросил водителя выключить магнитофон. Если человек поет не от сердца, то своим пением он словно выгоняет тебя из церкви. Есть один Священный Канон, который говорит о том, что за бесчинные вопли полагается епитимья, потому что такие вопли выгоняют людей из церкви (Иеромонах Исаак, «Житие Старца Паисия Святогорца», стр. 448).
Если на Всенощном бдении мы споем какие-то из песнопений протяжным напевом, то они придадут богослужению торжественность.
Когда мы расстроены или огорчены, будем петь что-то церковное. Псалмопение прогоняет диавола, потому что оно одновременно и молитва, и презрение к нему. Когда нас борят хульные помыслы, не надо противоборствовать им молитвой Иисусовой, потому что в этом случае мы противостаем диаволу лоб в лоб, и он воздвигает против нас еще большую брань. Когда приходят хульные помыслы, будем петь церковные песнопения, и диавол, видя, что мы его презираем, лопнет от злости (Там же, стр. 501).
Посмотри, как возвращается всё на свои места в византийском церковном пении! Сейчас петь по-византийски выучились даже малые дети. Раньше было трудно найти человека, который знал бы византийское пение. А сейчас его знают малые дети, и взрослые, видя это, задумываются. А какие же у византийского пения красивые сладкие «завитушки» (γυρίσματα)! Особенно в чисто византийских произведениях одни подобны тонкой соловьиной трели, другие – нежному плеску набегающей волны, третьи придают мелодии особую величавость. Все они подчеркивают божественные смыслы, делают на них ударение. Вот только услышать эти красивые «завитушки» можно не часто. Большинство певчих пропевают музыкальные произведения не полностью, ущербно, шаблонно. Они оставляют в пении пустоты, дыры! А самое главное – поют, не следя за ударением. Удивляюсь: неужели в их певческих книгах нет ударений, подобно тому как их нет в нынешней грамматике? Большинство певчих поют совершенно поверхностно, одноцветно – как будто у них по нотам проехал дорожный каток и всё умял. Всё «па-ни-зо» да «па-ни-зо» [названия нот в византийской музыке, соотв. ре-до-си. Прим. В.Ш.], а толку никакого. Другие певчие выделяют ударные слоги, но без сердца и с визгом. Есть и такие, кто с силой выделяет слоги, но все одинаково, топорно – словно гвозди заколачивают. Да, правда ведь: поют или совсем без ударения или выделяют ударением, но слишком жестко. Такие певчие не воспламеняют, не изменяют тебя. А вот чистое византийское пение – насколько же оно сладостно! Оно умиротворяет, умягчает душу. Правильное церковное пение – это излияние вовне внутреннего духовного состояния. Это божественное веселие! То есть Христос веселит сердце, и человек в сердечном веселии говорит с Богом. Если певчий соучаствует в том, что он поет, то, в хорошем смысле, изменяется и он сам, и те, кто его слушает. Много лет назад один старый певчий, приехав из мира на Святую Гору, опростоволосился. Святогорцы пели по-старинному. Его поставили петь вместе с ними, но он пел без «завитушек», потому что не знал их. А святогорские отцы выучились им по Преданию. Уж потом-то и этот певчий, и некоторые другие начали в затылках чесать. У них появилась добрая обеспокоенность, они стали разыскивать, читать литературу, слушать старинных певчих, певших по Преданию, и обнаружили «завитушки», которые были у древних.
Турки ведь тоже заимствовали музыку из Византии, когда пришли в Малую Азию. Поэтому турецкие народные песни (ἀμανέδες) некоторым образом берут слушающего за сердце. В народе даже говорят: «Пой песни по-турецки, разговаривай по-французски, а пиши – по-гречески». Не то чтобы все турки отличались хорошим голосом, нет. Но даже те турки, у которых нет хорошего голоса, поют с душой, с чувством. А некоторые греки, не зная, что турецкие народные песни происходят из Византии, говорят, что, мол, это мы заимствовали византийское пение у турок! Да когда турки пришли в Византию из азиатских глубин, у них не было ни музыки, ни пения! У них тогда вообще ничего не было. Они взяли мелодии из византийской музыки.
– Геронда, а почему католикам по душе гармонизации?
– Почему? Говорят, что такая музыка понятнее народу. А ты помнишь тех католических монахинь во Франции, что пели «Христос воскресе» и одновременно танцевали с иконой современный танец? Пасху справляли! А икону держала в руках сама настоятельница монастыря! Всё изменяли, подменяли одно другим – и видишь, до чего докатились в итоге! Как-то я услышал одного монаха, певшего славословие. Мелодия показалась мне несколько странной. «Что же он такое поет?» – подумал я. «Чье это ты пел славословие?» – спросил я его потом. «Петра Пелопоннесского, – ответил он, – только я его маленько подправил». – «Ты подправил славословие Петра Пелопоннесского?!» – «Ну, а что, – говорит, – разве я не вправе это сделать?» – «Если хочешь, можешь написать свое собственное славословие, но не надо портить чужое!» Вот так – взял и изменил мелодию чужого славословия, а потом, небось, еще и называл бы свой опус «святогорским». Надо быть очень внимательным. Нельзя менять то, что создано раньше. Если хочется, можно создать что-то свое и дать ему свое имя. На это человек имеет право. Но брать старое и менять его – это неблагоговение. Все равно как если бы человек, не смыслящий в иконописании, хотел бы исправить старинную икону. Если ему так хочется, пусть напишет свою икону, но не уничтожает чужую (Старец Паисий Святогорец. Слова, том 1, стр. 370–374).