Letter to Lete
Доброе утро, Лета. В Петербурге сейчас ночь.
Я смотрю ваши фото, я вижу, как выросла дочь.
Не привози её сюда, хотя бы зимой. I would not want.
Зима хороша, когда глядишь на неё из окна.
Но чем дольше глядишь, тем больше думаешь, когда же весна.
В России, зимой, Лета, остановка запрещена.
Чтобы узнать тебя – хочется спать с тобой.
Чтобы понять тебя – следует стать тобой.
Я поднял по тревоге мои резервы «в ружьё»,
ты скомандовала «отбой».
Гром среди ясного неба прозвучал бы нежней.
А так непонятно чего ожидать: засухи или дождей.
Урожай всё равно погибнет, каким бы он не был,
за несколько дней.
Время в полёте имеет вес, для тех, у кого – часы.
А если часов нет – нечего класть на весы.
Я напоминаю себе самолёт, которому недостаточно посадочной полосы.
Летать так летать, горючее тает, как лёд.
Раскрылся бы парашют, до того, как упадёт самолёт.
На высоте – нормалёк, но гарантию никто не даёт.
Теперь ты в ученых сферах, как раньше в пролетарских слоях.
Преподаёшь, как Бродский, в американских краях.
Твоя жизнь – это повесть о счастье, Лета,
где главное – на полях.
Тринадцать часов из Петербурга в Нью-Йорк.
Зачем я живу в государстве,
где за ягнёнком скрывается волк,
где за эллином, даже гномом – прячется орк?!
Забери меня, Лета, я исполнил кармический долг.
19.12.2019
***
Жесть – это блюдо, которое подают голодным.
Чтобы наверняка, по горло, «от живота».
Жесть питается страстью, иначе остаётся холодной.
Меняет своих «доноров», как прокладки, и, обычно, сыта.
Грациозная кобра, неистовая пиранья.
Старая ведьма в образе юной красы.
Проводит вебинары по спариванию и выживанию.
Сначала кладёт на лопатки, потом на весы.
Обходит тебя, стоящего в общем потоке.
В воздухе, с моря. Достанет из-под земли.
Ей важнее твои добродетели, а не пороки.
Она сделает крюк и не вынет тебя из петли.
В профиль – Красная площадь, анфас – это лобное место.
Исаакий колюч, угловат, как неграненый алмаз.
Социальная жесть – это нациАнальная пьеса,
гомерический хохот и рокот тостующих масс.
По частотам обрезаны, а по лекалам прошиты,
племена неофитов, марионеток стада.
Поделили «поляну» по-свойски «менты» и бандиты.
Рясоносцам отдали на откуп святые места.
«Распилили» Россию чекисты и космополиты.
«Патриотам» отдали на откуп святые места.
11.05.19
Прогулка
Крепость Петра и Павла в снежном воскресном тумане.
Троицкий мост играет голубыми сияющими огнями.
Утренний луч прожектора едва заметен.
Мокрые фонари раскачивает неожиданно тёплый январский ветер.
Утки на льду у Зимней канавки, напротив Летнего сада,
Спят и видят продолжение снегопада.
Одни притихли, другие волнуют талую воду,
ежечасно соединяя музыку из Крепости и природу.
Нева и немцы. Брожу по набережным, островам.
Читаю стихи, оглядываюсь на воду.
Худо-бедно взрослея, здесь, я благодарен вам –
Евгений Борисович, Борис Борисович – за внутреннюю свободу.
Ломай траекторию, пока не сорвался в "штопор".
Отдельные удары не расходятся по прямой.
Стало не о чем говорить? Переходи на шёпот.
Трави помалу, домой, домой.
У Дворцового джазовый пароход и канатный бар занесены по горло.
С начала зимы немало плавучих мест по берегам затёрло.
За Благовещенским чисто, среди кораблей
птицы чинно плывут на льдинах.
Дети из Академии пишут с натуры и, когда-нибудь,
я узнаю это утро на их картинах.
***
Смирение, что тиснение книжное, корешок.
Его горячее золочение, острее, чем графика.
Закругляйся, пока ещё хорошо:
Не прогнулись опоры, не изношены тросы, хватает трафика
Разговор закончить без лишних слов,
Не прервавшись на полуслове.
Легко наломать и подбросить дров,
Чем оправдываться потом, что мы не одной крови.
Уступал тебе, как себе, во всём.
Отвечала загадками, уверяла, что всё зачтётся.
Тайное стало явным одним штрихом.
Хитра лиса, да шкура её продаётся.
Полюбил ледяные водочные "три по сто".
Сочетался законным, но бес попутал:
нашептал о будущем невесть что,
Выдернул из вечной мерзлоты на казачий хутор.
Всему своё время, а значит – казнись потом.
Ухаживания за Музой пропали даром.
Но это ладно, и поделом.
Это выбор между прощением и наваром.
Тусуюсь в Питере, отсыпаюсь в Лен. обл.
Не соперничаю на фестивалях – себе дороже.
Мои спутники – памятный Fender и ноут Lenovo,
Сны о тёплом море, сердечная недостаточность, мороз по коже.
Со всем уважением, законопослушно умасливаю околовластных крыс.
Работаю на унитаз и скупого чужого дядю.
Пою жующим! Моё кредо: за ваши деньги – любой каприз! –
Кредитные обстоятельства пристроились сзади.
Кредитные обязательства, как дальнее плавание, без выходных вообще.
Осталось начать и кончить – двадцать лет, не ропща, не грезя,
Стать смотрителем маяка и бродить по береговой полосе,
Слушая, как волнуется море, и чайки кричат стоящим на волнорезе.
Песня для Леты
Она держит низкий старт,
держит ухо востро.
Она волнует, как фильмы и кофе,
заводит, как ва-банк на "зеро".
Её посты раздвигают границы
глубоких пелевинских тем.
Можно на этом озолотиться,
можно свихнуться совсем.
Во сне у неё появляются крылья,
наяву прорастают клыки.
Она предпочитает поэтические усилия,
а не отгрызает куски.
Со мной творятся необычные вещи,
когда мы пишем Вконтакт;
когда ощущения острее и резче,
чем платонический акт.
Она решительно религиозна,
знает прикуп и код.
Она согласится легко и серьёзно,
но сделает наоборот.
Её не парят новостные вампиры,
обходит ток-шоковый ток.
Я смущаюсь, как Маугли, когда эта Багира
смотрит на красный цветок.
Играю соло, как ветер в поле.
Резюмируют: белиберда;
вопрошают: сколько можно? доколе
Тыры-пыры, туда-сюда?
Спасение в принципе субъективно:
Кто быстрее, того и круг.
Ненависть, если она взаимна –
Умноженье твоих заслуг.
Твой Бог – непривязанная Любовь в чистом сердце,
Мой – на цепи на груди.
Ведём себя, как дикари-иноземцы –
крести, не крести.
Кусты в пустынях тлеют неоновым светом.
Под Храмами – VIP-гаражи.
Масс-медиа шаманят на том и на этом,
внедряя свои типажи.
Киряевы, оглобыстины, сверлиговы, говнольёвы...
Кличка им – Легион.
Аккредитованы и понтовы,
on-line готовы go on.
Как символично "трещат" под фанфары
"лучшие" из трепачей.
А ты не купилась на их гонорары,
не спишь за деньги, не пишешь Речей.
Упыри по-пацански решают по ценам,
Кому на глотку, кого за рога.
Такие, как я, лезут на стены
Под тяжестью рычага.
Стихи мои – ангелы-берегини,
Не прилизаны и не в такт.
Вопиющему из пустыни
Как бы ни было – всё не так.
У тех, кому я пою свои песни,
жизнь удалась.
Они, обычно, вне зоны в «обивалюченной» бездне,
но и там проявляется связь.
А ты сегодня в Риме, завтра в Париже,
под куполом мира вниз головой,
божественна, словно скрипач на крыше
Белинского и Моховой,
Пестеля и Моховой.
20. 12. 2015
***
Backstage
За кулисами – покер без козырей.
Ставка чёт-нечет, трудности перевода.
Одиссей Джек Воробей –
даёшь, расход топлива, даёшь, запас хода!
Чтобы не было женщины на борту!
За бортом – пожалуйста, и на суше.
Не смотри на меня, как мышь на крупу,
солдат на вошь. Тебе же хуже.
Зато не темню, захожу по горячим следам.
Не курю, не торчу, но, если пью, то, как воду.
Сам не съем, другому отдам.
Хочу по любви, не хочу по залёту.
А на воле – степь, туман. Не отпеть, не помянуть.
Я бы взял тебя с собой в долгий перелетный путь.
Синим шёлком, ясным льдом, за душою, под крылом,
Проплывёт вечерний звон, отчий дом и мёртвый сон.
Попробуй меня понять, и тоже станешь таким.
Золотая звезда, голубая вода и дым.
Попробуй меня забыть, положи на свою ладонь.
Режь, сдвигай, меси и мечи.
Кто попадётся, тот попадётся.
Троянского «коня в пальто» сдают москвичи:
столько не стоит, но продаётся.
В дополнительных сценах – кто я такой?
Твой агент, адвокат? Может быть, Ангел?
Главное, чтобы был "под рукой",
удобен, как Lee, бесподобен, как Wrangler.
Здесь не Америка, здесь мне не там.
Дышу и помню закон Природы:
Не плюй в колодец, не прячь по углам.
Ходи и оглядывайся: УРОДЫ.
А на воле хорошо. Поезда летят сквозь лай.
Пристегнуло и не встать, так что, может быть, прощай.
Посошок не по губам. По дороге в черный храм
Я махну ему рукой и возьму тебя с собой.
Попробуй меня понять, и тоже станешь таким.
Золотая звезда, голубая вода и дым.
Попробуй меня забыть, положи на свою ладонь.
***
Пока душа врачует тело,
Его спасает благодать.
Любовь не ведает предела,
Когда обречена страдать.
Такие разные сюжеты,
но всё известно наперёд.
Любовь скитается по свету,
Из дома в дом, из года в год.
Тысячелетие на исходе –
И ни минуты без неё.
И всё-таки она проходит,
когда не берегут её.
Но, думая – не в этом дело –
Нам этой правды не понять.
Любовь не ведает предела,
Когда обречена страдать.
***
С обычным именем и званием
он шел по жизни, не таясь.
Со всем, что называлось крайним,
Его не прерывалась связь.
В его отделе было тесно
Тому, кто прям и не глумлив.
А он жил искренно и честно,
Не заглушая свой мотив.
И было страшно одиноко
Не видеть то, чем стоит жить.
Но ежедневные уроки
Учили ближних возлюбить.
Ему ничто все их интриги
И недоступен их позор.
А на полях конторской книг
Индийский светится узор.
В его душе нисколько денег,
Хотя в руках не сосчитать.
Он не герой и не изменник.
Он просто не желает лгать.
Уйдя в себя на поиск смысла,
Гонимый утренней судьбой,
Он медитирует на числах
И ментаграмме роковой.
Он не завидует кому-то,
Хотя мечты его слепы.
Святой Бухгалтер Абсолюта
На поругании толпы.
***
Как красиво… Зима начинается снова.
Я о ней не скажу не единого слова.
Ей и так хорошо, мне и так одиноко.
Я надеюсь, что скоро умру.
Птичья печаль, черно-белое пламя дороги.
Не покидай. Я уже вышел и вымочил ноги.
Что-то еще не случилось и вряд ли случится.
Что-то еще позовёт и исчезнет, как птица Веры.
Я разожгу в своем сердце последнее завтра.
Брошу в огонь вместе с платьем перо и бумагу.
Ты горяча, бесподобна, светла и любима.
Жаль, мы теперь, как последние птицы проносимся мимо Веры.
Просто смотри, как на стеклах сгущаются тайны.
Это она, чьи причуды нечаянно-печальны.
Словно смычком или кисточкой, не замечая
пальцев твоих, на стекле замыкает начало Веры.
***
Кто проводит тебя у дверей,
Тот узнает, чего ты искал.
Одиночество не веселей,
Но честней, чем случайный причал.
Помолись за себя и за нас,
Повтори эти несколько строк.
Ну, хотя бы еще один раз.
Как же каждый из нас одинок.
Не хочу. Неужели всё зря?
Не хочу. Я такой же, как ты.
В сером небе распад янтаря.
Может быть, это гаснут мосты?
Оставайся. Зачем тебе память в узлах?
Не волнуйся. Мы выпьем и не пропадем.
Затоскуешь, споем о ветрах,
О кострах под холодным дождем.
Я сварю для тебя кофеёк.
Обниму, отогрею до дна.
Как же каждый из нас одинок.
Для того ли нам воля дана?
Не хочу. Неужели всё зря?
Не хочу. Я такой же, как ты.
В сером небе распад янтаря.
Может быть, это гаснут мосты?
***
Всё, что мне нужно, я выучил в детском саду.
Позже – почём фунт лиха и крик души.
Старался делать добро, бросал его в воду.
Оставь мою душу в покое.
Ты словно тень под крылом.
Сон. Перекресток дорог.
Тело твое дышит огнем.
Оставь мою душу в покое.
Вот твои деньги в долг.
Всё, что купил – продал.
Всё, что хотел сберечь – потерял.
Это ли не беда,
Это ли заживёт?
Это святая вода превратилась в лёд.
Ангелом тут как тут.
Мол, разреши, позволь.
Крест на груди сожмет – и в огонь.
Всё, что мне нужно, я выучил в детском саду.
***
По твоим следам, сквозь эпоху после грозы, на свет,
От верного сердца отметая пепел, и пыль, и прах.
Ни с одной другой звездой не по пути,
Потому что нельзя сравнить.
Сквозь немой восторг, сквозь прозрачный дым.
Говорящий образ наших крымских ночей,
Наших скифских развалин – это наши стихи.
Между морем и городом завтрак на зеленом холме.
И никто не звал прочь, никто не знал, что придется жить врозь.
От горячих рук до горячих губ вопреки всему.
За плечами круг, где верховный суд – криминальный фестиваль.
Только серых цветов, только мнимых курсов ложится тень.
Что еще, чтобы стать живым по твоим следам?
***
С нами случится больше, чем прошло стороной.
Твое сердце как цветок на камне, найденном мной.
Но только ли пение свыше толкает на Крестный Ход?
Истинность не в том, что ближе, а в том, что всё-таки ждёт.
Камни хранят молчание. Небеса – океан.
Сердце в отчаянии, когда не в радость стакан,
Наполненный скоротечностью
Испытанной в нем нужды.
Это время торгует вечностью
И траты его пусты.
А ты переменчива, как морская весна.
Девочка, женщина, счастье, вина.
Сердце не присмерти только когда поет.
Ты ответишь: бывает и хуже,
Но и это пройдет.
Камень
Моя стеклянная дверь в ванную, чёрные стены комнат,
Тихая индийская музыка; на часах: то полдень, то полночь.
А на твоей уютной крохотной кухоньке – беседы о детях и книгах,
О том, что проходит мимо, о том, что не повторится.
Это время, которого нет у меня; время, которое ждёт.
Время настроит твой дальний свет на закат, потом на восход.
Лета и Стикс, а с другой стороны – Звезда Полей и Роза Ветров,
Или прости-прощай и ни шагу назад, а вместо дома – степной альков.
На твоём берегу солнце, солнце тебя не оставит.
Твои гости сидят тихо-тихо, слушают стихи, сказки.
Твоя нежность – твоя ответственность за сердце родное и близкое.
Твой Ангел держит нас за руки, твоё февральское вино светится.
Lilith
Эта женщина с крыльями и змеиным хвостом
Появляется снова за окнами мира.
Чья-то лучшая тень, чья-то светлая лира,
Абсолютная кротость, свобода и дом.
Королевская кровь, незнакомка, взгляни
На Елабугу и на Малеевку сверху.
Кем ты стала теперь? Изабель Аджани?
Или Жаном Кокто, верным смерти и свету?
Я прошу об одном, прикоснись и ко мне.
Мы похожи с тобой, как это не странно;
Донжуанский набор, если ты – Донна Анна-
Оставляет всегда всех и вся в стороне.
Учинившим Содом и Гоморру кругом,
Очарованным странникам, розовым девам,
Всё простит и отдаст, вместе с собственным телом,
Женщина с крыльями и змеиным хвостом.
***
Эхо вероисчисления, яма и колея,
Не угаданный прикуп, цепи, теле-семья.
Поделом и недаром приворотное веселье,
Горючая спесь, заливное похмелье.
Круговая порука на дворцовом ковре
Палача и прикормленных кровью на топоре.
Петушиные разборы, тараканьи бега
Во имя метаискупленья плоти и языка.
Закон и пристрастье, жало телеэкрана,
Халифат по алмазным страницам Корана,
Жажда наживы, дикость, варварство
В шедеврах террора анонимного авторства.
Через скрежет и рык – в голубиную высь,
Фаворский свет, счастливую жизнь.
Смертью смерть поправ, говори то, что видишь:
Корни добра, Антарес и Китеж.
До самых окраин, пока нет покаяния,
Сегодняшний Каин, усугубляя деяние,
Платит заказавшим rock and roll и лезгинку
Жизнями за нефть по курсу чёрного рынка.
Чёрный снег
1.
Я сюда никогда не вернусь.
Не оставив ни силы, ни славы,
Родину на переправы
развела ненасытная гнусь:
Те, кто церкви превращали в амбары,
Теперь те, кто с нар – на Канары.
Здесь своих ненавидят и гонят,
Презирают Вольтера и Пруста.
Себя продают и хоронят,
Сети ловчих раскиданы густо.
С тех, кто истинно дорог,
Непременно втридорога взыщут,
Но не слышат, как дышит ребёнок,
Умирая в палате для нищих.
И душа им, и прах – всё едино:
Русский дух, чёрный снег, мертвечина.
От татар и тевтонов, ляхов и шведов,
Чтобы не было бедных – от Святынь и Советов
Отрекались и снова отдавались крылатым слепым.
Я и сам навсегда целовал это знамя,
Но языческий нрав православное пламя
Искупило живыми словами,
И Вечное стало моим.
А кругом кабала и рутина:
Русский дух, чёрный снег, мертвечина.
2.
Я носил в себе рай, хотел остаться любим,
С Тобой говорил в полушёпоте злых голосов.
Лихолетье костров Истории,
Кроме крови приносит дым, которым
Пакистанские цыгане заклинают своих мертвецов.
Хороводы спецслужб, озлобленный, бесправный народ.
Мандаты у холёных шакалов, состоятельных шлюх.
Они держат в зубах очередные жизни,
Получают за службу чужой Отчизне,
По воле пославших, тренируют хватку и нюх.
Мы зависим от их щедрот, благодарны за пряник и кнут,
Мёд и жимолость жизнеутвержденья ожидаемых благ.
Старый карточный долг, новый карточный домик,
Казино, лотереи, рекламный ролик,
Шоу, пыль в глаза показательных обвалов и драк.
От азовских до заволжских набегов
Верноподданных готов, гуннов и печенегов,
Необузданно и неприступно несущих свой флаг.
Где ты, Шем-Гамфораш, Латаринская дева, подранок?
Ни единого знака на крыльях, серебро на груди.
Жизнь то ключом, то челом, но сбежалась охрана,
И ведут на заклание нас с Пастухом впереди.
Новая песня для Леты
Я подводная скала, но открытая книга.
Не имею псевдонима, прозвища, ника.
Не понимаю сакэ и «вино» из пакета.
Мой герой – БГ, а Муза – Гордеева Лета.
Нравится грузинское полусладкое красное.
Моя личная жизнь – территория частная.
Оставь надежду звонящий мне до рассвета.
Исключенья – БГ и Гордеева Лета.
Он научил меня петь и любить, как хотела Природа.
Она на собственном примере показала, какой бывает свобода.
Моей слабостью стала его духовная сила.
А Лета феноменально умна и сумасшедшее красива!
«Губа не дура!», улыбнутся мои Фавориты.
Их улыбки не значат «common», не значат «иди ты…».
Или я тороплюсь, или вышел из Интернета.
Лишние слова никогда не находят ответа.
Как бы не хотелось, не замечен в сомнительных связях.
Ни заслуг, ни достижений, зато предрассудков, как грязи.
В «тёмном царстве» моём кувыркаются с нимфами фавны,
Гений и злодейство, порок и добродетель – «на равных».
Теперь она в лучшей стране, у неё есть ребёнок.
Лета живёт в USA, у неё есть ребёнок.
Журавль в небе, синица в руке, в сердце жар-птица.
Как бы ни было трудно уйти – труднее не возвратиться.
Моей душе давно пора выходить, а душа не одета.
Мне снится Вера Полозкова, снится Голландия Грета.
В тонком мире моём – полевые цветы, самоцветы,
картины БГ и фантазии Леты,
мотивы БГ и запахи Леты.
Ольге Смирновой-Лащевской
Средний тон серебряный, жемчужный.
Плавный ход, полный круг.
Поцелуй болезненный, воздушный.
Перелёт: север – юг.
Целовал, не ожидал подвоха.
Как же так, ну и ну.
Сразу – хорошо, и сразу – плохо.
Не давай. Не верну.
Человек, к несчастью, малодушен,
боязлив, нездоров.
Должен жить, а никому не нужен,
умереть не готов.
И живёт, забывчив и завистлив,
неизвестно зачем.
Счастье от характера зависит,
оттого, где и с кем.
Жизнь моя, подгонка и огранка,
на живца, на испуг.
Крутанул, и крутится «баранка»,
шире круг, шире круг.
Крутанул, и крутится «болванка»,
шире круг, шире круг.
***
Минск торгуется, Киев темнит.
Имперский мрамор, Невский гранит.
Живо и остро: остов, погост.
А мне – мой Васильевский остров, Благовещенский мост.
Сервер исхода, имя, пароль.
Наша порода – наша юдоль.
А я в бешеном ритме, с пеной у рта.
Прежде молитвы – всё суета.
После молитвы – всё суета.
Словно штрафные от земли.
Не проучили, извели.
Самое время: встань со мнойу свечи.
Трижды подумай и промолчи.
Небо в копеечку. Карантин.
Деньги разные. Люди разные. Бог один.
Москва-Ленинград
Я люблю этот город и часто вижу во сне.
Убедил себя, что, всё-таки, с тобой или нет,
Снова приеду, может быть навсегда.
И однажды зимой вернулся сюда.
Без ПМЖ, по вокзалам несколько суток подряд,
Среди мошенников и курдов, пропойц и бродяг,
Умалишённых и вонючих на жестких лавках до утра,
А потом по музеям Творенья Петра.
Первородство и гений на штыках Совнаркома.
Катарсическим искусством сумасшедшего дома
На американ-инглиш, приблатнённой латыни,
Тусовочной фене опускают святыни.
Подойдя почти вплотную к алтарю на Неве,
Шептал: Слава Богу, не всё как в Москве.
Чёрно-белая Нева. Утки на льду
Между снегом и тёплой водой.
Точно также каждой бескровной ночью жизнь моя
Одинокая – рядом с тобой.
От Эрмитажа к Чёрной речке. Из охраняемых зон –
Рубинштейна, 13, "Музэкспресс", "Сайгон".
Минуя "гоп-стоп", валютных "кидал",
Сторонясь раздатчиков, зазывал;
Блуждал сам не свой, как дух по безводным местам –
захламлённым колодцам, занесённым мостам,
К теплу – от витрин и немыслимых цен.
В Казанском соборе, как в театре "Ромэн":
Первородство и гений на штыках Совнаркома.
Катарсическим искусством сумасшедшего дома
На американ-инглиш, приблатнённой латыни,
Тусовочной фене опускают святыни.
Подойдя почти вплотную к алтарю на Неве,
Шепчу: Слава Богу, не всё как в Москве.
Чёрно-белая Нева. Утки на льду
Между снегом и тёплой водой.
Точно также каждой бескровной ночью жизнь моя
Одинокая – рядом с тобой.
***
Ты бесценный подарок своего бытия
И волнуешь меня, как осенняя дрожь
И когда мы рядом, ничего не тая,
Отдаем только то, что уже не вернешь.
Темно-красные розы твоим губам.
Светло-синее утро твоим глазам.
Согревающий дерево ветер согреет тебя,
Так же, как, может быть, смог бы согреть и я,
Если б мы были вместе.
Но мы далеко друг от друга, а сердце поет. Слышишь?
Поет о любви, несмотря ни на что.
И флейта осенней свободы тихо зовет,
Туда, где уже не узнаешь, что что-то прошло.
Темно-красные розы твоим губам.
Светло-синее утро твоим глазам.
Согревающий дерево ветер согреет тебя,
Так же, как, может быть, смог бы согреть и я,
Если б мы были вместе.
***
От повторений до сомнений путь удивительно короткий.
И вера мучается с правдой, и правда верою полна.
От паутинок обещаний до плена клятвенной воронки
Лишь заклинанье честным словом
Да неизбывная вина.
Но слишком рано или поздно не стоит праздновать победу
И веселиться над другими,
И тихо плакать над собой.
Всё ничего до тех порывов, которые ведут к ответу
По свету облачных видений
Над лучезарною водой.
Но если близок миг развязки, а ничего не происходит,
И спят уставшие горнисты твоих стремлений и тревог –
Подобно раненому волку,
Ты не задержишься на взводе.
Как птица, сбитая на взлёте,
Ты вновь решишься на виток.
***
Любой ценой идти вперёд – наивные дела.
Душа жива и не умрёт, какой бы ни была.
И ты со мной, хоть я иной,
Чем многие, чем ты.
Над головой – орёл степной,
А на сердце – цветы.
И может быть не стоит ждать ответов и побед.
И всё равно куда идти – другой дороги нет.
Но, прежде, чем коснется тень священных берегов,
Хотелось бы увидеть День Свечения Снегов.
Тогда и время уходить и начинать с нуля.
Затем удерживает нить небесную земля.
А всё, о чём не домолчал на этом берегу,
Продолжит Музыка Начал на тающем снегу.
***
Зови меня по имени, иди за мной по голосу.
По тоненькому волосу веди в дорогу дальнюю,
Сторонушку нездешнюю,
На страх и риск, как водится.
Убереги от нечисти, тоски и бездорожия.
Ложись, тоскуя, затемно,
Да просыпайся засветло.
Мою печаль-ревнивицу к себе не подпускай.
А я вернусь недугами и ветра недоверием
Обласканный, измученный, уверенный в тебе.
***
Пронеслось, не сбылось, расстаемся.
Это, может быть, меньшее зло
Из того, что еще остается
Пережить, пока не повезло
Окончательно, непоправимо –
С журавлиной удачей – в любви.
Сокровенно неповторимо
И замешано на крови.
Одиночеству трудная верность –
Всё, что есть, на плечах, за спиной.
Неуверенность и откровенность,
И дорожный душевный покой.
Извини, измениться не смею,
Изменить ничего не могу.
Только то, чего стою – имею,
И теряю, оставшись в долгу.
А иначе зачем расставанья
Уготованы светом Звезды
Путеводной? Зачем расстояния
И поспешных поступков следы?
Только то, во что истинно верю,
Только то, чего искренно жду –
Получается с каждой потерей
Сил, потраченных на вражду.
Расстаёмся. Честней и короче
Напоследок находим слова.
И, забывшись, невольно пророчим,
Что любовь не бывает права
Просто так, навсегда, между прочим,
Без тепла, без труда. без следа.
И слова всё ясней и короче,
И уверенней, как никогда.
***
Я думал ты джокер, а вышло, что ты – дама пик.
Но кто мне простит теперь, что всё не закончилось смертью?
И всё, что я знаю теперь, кто мне простит?
У каждого есть еще право на выбор и жертву.
Куда ты посмотришь, когда я останусь один,
Холодной весной, с подсознанием белого волка?
Я думал, ты знаешь, что нужно тому, кто любим.
Я верил тебе, и спасибо, что верил так долго.
Тебя обманули, сказав, что бывает и хуже,
Когда ты решила, что может быть кто-то другой.
Послушай себя, еще раз послушай.
А я тебя жду, потому что хочу быть с тобой.
***
Семейная жизнь – это поиск джокера
В игре, где хоть что-то сошлось.
А семейные люди, как моряки-подводники,
Знают цену явлению «гость».
И в одном из двух побеждает сердце.
А в остальном побеждает прикид.
Главное, что из этой игры
выход всегда открыт.
Она готова отдать ему свою душу,
Когда он бывает богат.
А он ощущает себя мужчиной,
Когда она снимает наряд.
И пока они пьют за долгую молодость,
Деньги в доме и трепет в любви,
Бояться им нечего, даже в том случае,
Когда вдвоём на краю земли.
Им недосуг о тайнах вселенной,
Голосах и всемирном конце.
Но в час расплаты и в день зарплат
Они вместе в одном лице.
Зазеркальная сущность семьи прочнее
Откровений, лишённых уз.
И знают об этом, кому приходилось
Менять минус любви на плюс.
И поэтому я совсем не астролог
В отношении собственных сил.
А всё, что мне стало чуть-чуть известно
Из того, как я думал и жил –
Что в семейной жизни, чем хуже – тем лучше,
Впрочем, как и в жизни вообще.
И каждый раз, понимая это
Я вижу, что я хуже, чем все.
Как в солидной игре, приносящей опыт,
И здесь нужно быть до конца.
А если играешь впервые,
то лучше распять в себе подлеца.
Хотя какая дорога не в пропасть
Не скажет и Дао дэ Дзин.
Семейная жизнь – это поиск джокера,
Который всегда один.
***
Я чужой на вашем празднике жизни
От рождения до заветных ступеней.
Между прочими и иными,
Как Собака, глядящая в Небо.
Не надышишься, если душно и тесно.
Не отвертишься, если прямо и честно –
От беспомощных удивлений
Красоте, что вот-вот взорвётся.
В голове твоей блажь – промычат живые,
Ведомые слепыми, затравленные и злые.
Я бы стал таким или согласился с ними.
Но я – Собака, глядящая в Небо.
Я менял золотые праздника жизни
На скупые слёзы, на воду с ладоней.
И, однажды, подставив сердце под выстрел,
узнал, что всего дороже.
Через силу не плюнуть на то, что ближе,
Когда отбоялся дурных законов,
Когда уходил за росинкой в поле
Умирать на свободной ниве.
Но жизнь продолжается, утихает ветер.
И взгляд в облака как тяжёлый камень.
Это кто-то еще принимает на веру
Веру Собаки, глядящей в Небо.
Автопортрет
От одних я слышал, что ему не петь,
От других, что ему не жить.
Так и нежность его пошла по рукам,
Откровенность сошла на нет.
Ему бы укрыться от этих глаз.
Но он всегда говорил им «привет!».
Веры в справедливость в нем не осталось,
Но осталось то, о чем он писал стихи.
Он курил одну за одной, ругался,
Пил водку с самим собой.
Хотелось любить и хотелось плакать,
А он пил водку с самим собой.
И как ни в чем не бывало
концы с концами сводились
Сами собой.
Он понимал, что это отсрочка
И всегда возвращался домой.
Теперь, когда его нет в живых,
Они не могут его забыть.
Хлеба и зрелищ довольно пока
Хватает кого судить.
Его хоронили под тенью звёзд,
Сминая ногами снег.
И в этот момент, кто-то слышал песню
И видел свет из-под век.
А кто-то смеялся, что он упился,
Другие, что принял яд.
На маленьком фото жалел их всех
Его просветленный взгляд.
И тут началась перебранка, покуда
Кто-то не крикнул «Зачем?!
Что, Господи, он вам сделал плохого,
Он просто писал и пел…»
И вот гитара его висит на стене
В том доме, где он был любим.
Потерянное время, чужая свобода,
Но это прибудет с ним.
А то, что осталось, можно услышать.
Его Подарок таинственно прост:
Несколько строк до краёв души
В сияющей дымке звёзд.
***
Я не скажу тебе о гробовой тоске,
Когда до одурения напьёшься.
И чувствуешь, что всё уже на волоске
И скоро обязательно сорвёшься.
Ну, а пока слабо, и сердце, как струна,
Рассчитывать бессмысленно на благо.
Запойная нелепая борзая тишина,
Упорная. Но жалкая отвага.
Так что ж за блядский род,
Мышиная возня?
Я не могу привыкнуть к этой фальши.
А черти на своё настроили меня.
Разлука нас растаскивает дальше.
Я окрестил её бессовестно и зло,
Словами, непотребными для слуха.
Когда на вираже отскочит колесо –
Ты всё поймёшь о назначении духа.
А дорогих людей терять еще страшней,
Но долго не могу об этом думать.
И напиваюсь вдрызг, и становлюсь сильней
Как будто, но немыслимо не думать.
И только бы дожить до встречи на пути,
В котором нас не бросило единство.
Оставив маяту и страхи позади,
В глазницах у Египетского сфинкса.
Египетский сфинкс – это время, которое зря
Учило нас жить и любить по звериным законам.
***
В смутном зареве лебедином
Помолись о любви.
У завещанной середины
Ветры да ковыли.
Справа, слева ли – одиночество
Да казенный дом.
Больше колется, больше хочется.
Пропадать – пропадём.
И повадились, и наладились
По нужде и так.
В мутном мареве захотелось ввысь
Да неверен шаг.
Непродажные пили, плакали,
Отдали, не нашли.
Отравились хмельными злаками,
Плюнули и ушли.
Им бы силушки да вдогоночку
За вчерашним днем.
Время катится под горочку
Голубым огнем.
Вышли намертво злополучные
Доля доли страшней.
Вслед падучая неминучая
Звездочка ковылей.
Кто мы? Ниточка да иголочка
В поднебесной мгле.
Два огарочка, два осколочка
На большой земле.
Души выдали на посмешище,
Потеряв сполна.
Не одуматься, не утешиться
В лютые времена.
В смутном зареве лебедином
Не забудь о любви.
А заветная середина –
Это Спас-на-крови.
***
Когда я всё еще верил, что может быть лучше
И ждал, как безумный, твои паруса,
Я чувствовал больше. Чем видел и думал,
Пока не упала под сердце слеза.
Откуда ты знаешь, что это значит
Для тех, кто любит?
Откуда ты можешь это знать?
Не будем судить друг о друге
И нас никто не осудит.
Просто жаль, что сердце устало ждать.
Возможно, что всё было быстро,
Возможно, что всё было долго,
Но тот, кто смотрел за нами,
Явно не доглядел.
А жизнь – это не день рождения,
Не Пасха, не новогодье.
Жизнь – это, если вместе,
Между свинца и стрел.
Откуда ты знаешь, что это значит
Для тех, кто любит?
Откуда ты можешь это знать?
Не будем судить друг о друге
И нас никто не осудит.
Просто жаль, что сердце устало ждать.
Я любил тебя больше, чем Бога,
Больше, чем жизнь и память.
Но твоя правота для меня и сегодня – превыше всего.
Любовь никогда не проходит.
Любовь остается с нами.
В сердце или под сердцем.
Тебе это лучше знать.
Откуда я знаю, что это значит
Для тех, кто любит?
Откуда я могу это знать?
Не будем судить друг о друге
И нас никто не осудит.
Просто жаль, что сердце устало ждать.
***
Вот и небо в алмазах,
И то, что прошло стороной.
Вот любовь моя, вот печаль,
Вот дорога домой.
Я не знаю, что станет со мной.
Я не знаю, что станет с тобой.
Я не хочу туда, откуда мы все.
С разноцветной каймой необъятные сны.
Как рубашка души,
Как стакан тишины.
Я смотрю и смотрю,
Что нас ждёт впереди.
Я не хочу туда, откуда мы все.
Собирай чемодан, если есть, что с собой.
Наступает зима, торопись, если хочешь успеть.
Расставайся совсем и со всеми раз так.
А я не хочу туда, откуда мы все.
***
Выйдя очень скоро из того, что называется «дом»,
Сделав поперечный надрез на своём и чужом,
собирая голубую прохладу уставшим крылом,
я вдохну немного неба пересохшим ртом.
Где твоя радость, там буду любить и я.
Нужно быть рядом, единственная моя.
После прощаний, после прощальной тьмы,
Крест обручальный светит из глубины.
Иначе не стоит входить в неведомый круг.
Неправедной мести не меньше, чем праведных мук.
Если сердце одиноко и слышит только собственный стук,
Это сердце погибнет в Аду, среди огненных радуг.
Где-то далеко-далеко остывает моя звезда.
Я не могу открыть глаз, когда она снится.
Черная роза, отравленная слеза, это так близко
Синему камню в твоей душе, ответу на странные сны.
Обручальному Ангелу с той стороны, отражению и тоске.
Я знаю, как вспомнить, чего я ждал, чтобы просто об