Сократ (469 – 399 до н. э.), древнегреческий философ. Жил в Афинах. В конце жизни был привлечен к суду за «введение новых божеств и развращение юношества». Приговорен к смерти; отказавшись спастись бегством, принял в тюрьме яд.
/Последние слова Сократа на суде: «Но уже пора идти отсюда, мне – чтобы умереть, вам – чтобы жить, а что из этого лучше, никому не ведомо, кроме бога».
В мудрости, очевидно, есть что-то запретное, точнее, запредельное. Все мудрецы поплатились за свой дар и за свои занятия смертью. Это весьма редки и очень особенные люди. Не случайно молва определила их жизненный статус как «нуждающиеся в уходе». Ратоборцу угрожает гибель на поле брани (вспомним расхожее: «На войне могут убить и даже ранить»); властолюбец, когда наслаждается властью, уже заражен свержением; а любомудр, устремляя взор к сильному свету, ведет себя как слепой с теми, кто живет при лучине, пусть даже она и электрическая. Увы, таковы свойства зрения! Увы, превосходство – это всегда заявка на выход, а для нашего случая – на уход./
С. никогда ничего не писал, и сведения о его воззрениях историки философии черпают из вторичных источников – главным образом из «сократических» сочинений Платона и Ксенофонта (карикатурный образ С. был выведен Аристофаном в «Облаках»). Анализ этих источников показывает, что никакой философской «системы» у С., по-видимому, не было. По своему облику С. не был похож на философа в традиционном понимании; он, скорее, был народным мудрецом, образ жизни и поведение которого производили не меньшее впечатление, чем содержание этих высказываний. Проводя большую часть времени на площадях, в палестрах и т.д., С. вступал в беседы с любым, кто желал говорить с ним.
|
|
/Рассказывают, что Тимей спросил его: «О учитель, почему ты не запишешь свою мудрость на бумаге?» Сократ ответил: «О Тимей, сколь прочно все же твое доверие к шкурам мертвых зверей и сколь сильно твое недоверие к живым, вечным мыслям»./
Стиль и характер этих бесед ярко отражены в диалогах Платона (особенно ранних). Как Платон, так и Ксенофонт свидетельствуют, что С. отрицательно относился к натурфилософским спекуляциям предшествующей эпохи, считая достойным внимания лишь чисто человеческие проблемы. В то же время для него был неприемлем гносеологический и этический релятивизм софистов, с которыми, судя по диалогам Платона, он неоднократно вступал в споры. Обсуждая смысл различных нравственных понятий (благо, мудрость, справедливость и т.д.), С., по словам Аристотеля, впервые начал использовать индуктивные доказательства и давать общие определения.
В этике С. придерживался строгого рационализма, утверждая, что добродетель тождественна знанию и что человек, знающий, что такое добро, не станет поступать дурно.
Политические взгляды С. основывались на убеждении, что власть в государстве должна принадлежать «лучшим», т.е. нравственным, справедливым и опытным в искусстве управления гражданам; исходя из этого, он подвергал суровой критике недостатки современной ему афинской демократии.
Важнейшая заслуга С. в истории философии состояла в том, что в его практике диалог сделался основным методом нахождения истины. Если ранние мыслители догматически постулировали основные принципы своих учений, то С. стремился критически обсудить все возможные точки зрения, заранее не присоединяясь ни к одной из них. Антидогматизм С. выражался позитивным знанием; в силу этого он считал себя не учителем мудрости, а всего лишь человеком, способным пробуждать в других стремление к истине. Образ С., нарисованный Платоном с замечательным художественным мастерством, вошел в сознание последующих поколений как высочайший пример кристально честного, независимого мыслителя, ставящего искание истины выше всех других побуждений.
|
|
Майевтика, или мэевтика, буквально повивальное искусство, с которым герой платоновских диалогов Сократ любил сравнивать свой метод философствования. Исходя из убеждения, что, за неимением собственной мудрости, он не может учить чему-либо, Сократ видел свою задачу в том, чтобы, беседуя и ставя все новые и новые вопросы, побуждать других самим находить истину. Обычно подобные беседы протекали в поисках ответа на вопрос: «что такое х?» (где под «х» понималось добро, справедливость или какое-либо иное, в большинстве случаев нравственное общее понятие), причем в ходе обсуждения один за другим отвергались ответы, признававшиеся неверными. Далеко не всегда собеседники приходили к удовлетворявшему их результату. Сократ полагал, что помогая рождению истины в других людях, он продолжает в нравственной области дело своей матери, повитухи Фенареты.
/ - Я, - сказал Агафон, - не в силах спорить с тобой, Сократ. Пусть будет по-твоему.
- Нет, милый мой Агафон, ты не в силах спорить с истиной, а спорить с Сократом – дело нехитрое./
Ирония, философско-эстетическая категория, отмечающая момент диалектического выявления (самовыявления) смысла через нечто ему противоположное, иное. Как риторическая фигура И. связана с сатирой, а через нее – с комическим, юмором и смехом. Понятие И. развивается из семантического комплекса, заключенного в греч «ироник», т.е. «притворщик», означающее человека, который говорит не то, что думает, что нередко сочетается с мотивом самоумаления, самоуничижения: Аристотель определяет И. как извращение природы (т.е. «середины») в сторону умаления и противопоставляет И. хвастовству. По определению псевдоаристотелевской «Риторики к Александру», И. означает «говорить нечто, делая вид, что не говоришь этого, т.е. называть вещи противоположными именами». Будучи направлена на выявление противоречия между личиной и существом, между словами, делами и сущностью, И. предполагает, т. о., определенную жизненную позицию, сопоставимую с позицией греческого киника и русского юродивого. Такова «сократовская И.», как ее понимал Платон: самоуничижение Сократа, его «неведение» (он знает, что ничего не знает), переходит в свою противоположность, позволяя обнаружить чужое «незнание» как иронический момент и подойти к высшему, истинному знанию. Т. о., уже сократовская И. в ее платоновско-аристотелевском осмыслении соединяет в себе И. как философско-этическую установку (давшую впоследствии И. как эстетическую позицию), И. как риторическую фигуру (прием) и И. как момент самого человеческого бытия. Долговечная риторическая традиция (от 4 в. до н. э. до начала 19 в.) кодифицирует И. как прием в ущерб ее жизненно-практические общезначимости и диалектические функции.
|
|
Красноречие: противопоставление софистов и С. С. замечает, что убеждать можно по-разному: или «внушая веру в справедливое и несправедливое», или «сообщая знание о том, что справедливо, а что нет». На различии «веры», которая «может быть и истинной, и ложной», и «знания», которое может быть «только истинным», и основано противоречие в определении красноречия у Горгия и у Сократа.
Софист настаивает на том, что цель красноречия – «внушать веру», т. е., по сути, манипулировать адресатом. Сократ противопоставляет этому свое понимание целей риторики как дисциплины и деятельности: она должна не внушать веру, а «поучать, что справедливо и что нет». Цель красноречия – истина об обсуждаемом предмете, именно такая риторика дает подлинное благо людям и обществу и потому является настоящим искусством, тогда как риторика софистов, манипулируя слушателем с помощью формальных приемов, льстя им, угождая им, есть не искусство, а простая сноровка, основанная на лжи и лицемерии, и потому не благая, а пагубная, не приносящая настоящей пользы, а доставляющая низменное удовольствие.
Диалектика означает прежде всего умение вести беседу, беседовать, или находить истину в споре. Что же делает человека диалектиком? Это сочетание двух способностей.
Первая – находить общее для разных явлений (предметов), возводить частное к общему, восходить от вида к роду. При этом необходимо умение давать определения предметам речи и мысли, чтобы речь приобрела ясность
Вот как говорит об этой способности Сократ: «… Охватив все общим взглядом, возводить к единой идее разрозненные явления, чтобы, определив каждое из них, сделать ясным предмет нашего поучения» – вот первая из способностей, которые в совокупности делают человека диалектиком. Эта деятельность получила впоследствии названии и н д у к ц и и.
Вторая же способность – это «наоборот, умение разделять все на виды, на естественные составные части, стараясь при этом не раздробить ни один член, как дурные повара». Это умение отражает противоположный ход мысли – от общего к частному. Он был позднее назван д е д у к ц и е й.
В риторике процесс «поднятия» мыслью от вида к роду и «спуска» от рода к видам, разновидностям составляет содержание риторического топа «род и вид», «разновидности». На основании этой мыслительной и речевой работы строится о п р е д е л е н и е предмета речи и мысли: начиная с Сократа определение дается через ближайший род и видовое отличие.
Михальская А.К. Русский Сократ: Лекции по сравнительно-исторической риторике. – Academia. 1996.