— Спасибо, — пробормотала девушка.
— Не стоит благодарности, — отозвался Уорик. — С моей стороны, леди, это не любезность, а своего рода забота о собственном спокойствии — на сытый желудок тяжелее бежать.
Он слышал, как она поднялась с постели, поспешно набросила одежду, но направилась не к подносу с едой, а к окну. Опершись локтями о подоконник, Ондайн выглянула наружу.
— Вам больше нет нужды за меня беспокоиться, — сказала она.
— Ох… Это почему же?
— Я… м‑м‑м… по достоинству оценила свое положение. Вы совершенно правы. Если вам нужна молодая женщина… годная, как вы удачно выразились, на роль вашей жены, я с удовольствием ее сыграю. Что может быть лучше для меня?
— Гм, — промычал он, любуясь ее грациозной осанкой, тонкими руками, упершимися в подоконник, и изящным профилем, и неожиданно спросил: — Интересно, за кого вы меня приняли?
— Что? — Озадаченная, она повернулась к нему, но тут же, вспыхнув, закрыла лицо руками. — Что… вы имеете в виду?
— Когда спали, в вашем сне. Вы с кем‑то дрались. И дрались отчаянно. С кем?
— Я… — Ее голос сделался невероятно вкрадчивым. — Я что‑нибудь говорила?
— Госпожа, я первый задал вопрос.
Ондайн пожала плечами, как будто хотела исчерпать вопрос этим движением.
— Наверное, с палачом. Или ньюгейтским стражником.
— И обвиняли их в предательстве и убийстве? Она подняла голову и сверкнула глазами.
— А почему бы и нет? Посидите немного в Ньюгейте, дорогой сэр, вместе с вашим драгоценным королем, и тогда вы, может быть, лучше меня поймете!
Его терпению, кажется, пришел конец.
— Изволите шутить, моя леди! Учтите, вы ищете неприятностей на свою голову! Если вы еще хоть раз позволите себе насмехаться над королем, я за себя не ручаюсь. Вы, мадам, не знаете короля.
Она поспешила скрыть неожиданно выступившие на глазах слезы. Это она‑то не знает короля?!
Искреннее участие, которое Карл проявлял к своим подданным, остроумие и галантное обращение с женщинами придавали ему невыразимое обаяние. Но Ондайн знала, что тяжелые годы, проведенные им в изгнании, кровопролитная многолетняя борьба за корону наложили на монарха неизгладимый отпечаток. Король доверял только себе; никто не догадывался, какие планы зреют в его голове. Он ненавидел жестокость, хотя не было на свете воина храбрее его. Он не выносил дуэлей и питал отвращение к казням, хотя и посылал изменников на эшафот, потому что как король был вынужден подписывать смертные приговоры, когда это требовалось. И в глазах Карла — как и всех тех, кто пришел насладиться казнью в тот незабываемый для нее страшный день, — она была преступницей.
— Я не имею ничего против моего короля, — сказала она громко, убедившись, что терпение мужа лучше не испытывать.
В комнате воцарилась напряженная тишина.
— Принесите мне мыло, если не сочтете мою просьбу оскорбительной, — наконец процедил Уорик сквозь зубы. — Я уронил его из‑за вашего крика. Оно где‑то около ваших ног.
Ондайн посмотрела на мыло и смутилась оттого, что ей придется приблизиться к Уорику, особенно принимая во внимание его настроение и отсутствие одежды.
— Ничего не видно, леди. Ваша исключительная щепетильность не пострадает.
Ондайн стерпела насмешку, потому что решила никогда больше не позволять ему вывести себя из равновесия. Она подобрала мыло, подошла к корыту и, сладко улыбаясь, уронила его в воду.
— Ошибаетесь, сэр. Я не так щепетильна, как кажется на первый взгляд. Если вы помните, я побывала в Ньюгейте.
Уорик подхватил кусок мыла и с царственным видом наклонил голову, подавляя страстное желание обнять ее и проверить на практике справедливость этого высказывания. Разозлившись, он напомнил себе обещание держаться от нее подальше. Но как же трудно его исполнить, когда она стоит рядом, чертовски уверенная в собственной неприкосновенности только потому, что он ночью дал ей слово! Ах, женщины… В этот момент ему показалось, что нет на свете большего удовольствия, чем выпрыгнуть из корыта и, предоставив ей полный обзор произведенного ею эффекта, забраться с ней в мягкую постель. Но он ограничился тем, что сильно сжал ее запястье и предостерегающе сверкнул глазами.
— Ондайн, разве никто не говорил тебе, что играть с чудовищами опасно?
Она даже не пыталась высвободить руку и не отрываясь смотрела на него. Но вдруг ее ресницы опустились, а на щеках показался румянец, поскольку в поле ее зрения попало несколько больше, чем она ожидала.
— Я… хочу есть, — пробормотала она в смущении. Уорик разжал пальцы.
— Иди ешь.
Ондайн направилась в другой конец комнаты, к подносу. Он закрыл глаза и неожиданно почувствовал грусть. Никогда раньше с ним не случалось ничего подобного. Он был очарован этой девушкой почти против своей воли.
«Значит, война! Война между рассудком и сердцем!» — решил он и с яростью принялся тереть ногу.
— Из‑извините меня, лорд Четхэм, — позвала Ондайн.
— Что еще?
— Я только хотела спросить… В вашем доме мы тоже будем жить в одной комнате? — Голос ее звучал слабо и немного дрожал.
Уорик с облегчением выдохнул:
— Нет. У тебя будет своя комната, сразу за моей. — Он немного помолчал. — Комната, которую ты будешь держать все время запертой. Поняла?
Последние слова он произнес резким, подчеркнуто командным тоном, не предполагающим возражений. Команда прозвучала сурово и была повторена, когда не последовало немедленного ответа.
— Ты поняла?
— Да!
— Правил, которые тебе придется соблюдать, немного, но соблюдать неукоснительно. Обещаю никогда не напоминать тебе о Ньюгейте, хотя после дурацкой ночной выходки тебе там самое место.
— Я просто хотела…
— Меня это не касается. Отныне и впредь у тебя нет прошлого. Ты сказала, что твой отец был поэтом. Мы слегка подправим твою родословную. Пусть он будет обедневшим французским дворянином. Впрочем, нет, постой… — Он со вздохом потер подбородок. — Не годится. Тогда ты должна говорить по‑французски.
Ондайн немного подумала и сказала:
— Я говорю по‑французски.
Она скорее почувствовала, чем увидела удивленный взмах его бровей.
— Моя… мать была француженкой. Обедневшей французской дворянкой. — Девушка поморщилась от того, с какой изумительной легкостью родилась у нее эта ложь. Оставалось только молиться, чтобы не забыть свои собственные выдумки.
— Ну что ж, это гораздо лучше объясняет твою правильную речь, — пробормотал Уорик, вдруг снова раздражаясь непонятно отчего.
Ондайн взглянула на поднос, где минуту назад был завтрак, и обнаружила, что съела все до последней крошки. Краска стыда и страха залила ее лицо. Ей не хотелось показаться откровенно вульгарной, и она сказала виновато:
— Извините, на самом деле я…
— Что там еще?
— Завтрак…
— Завтрак на подносе, ешь! — нетерпеливо отозвался он.
— Но я ничего вам не оставила…
— Госпожа, если я захочу есть, то закажу еще.
— Тогда…
— А теперь я спущусь вниз и посмотрю, что этот мошенник Джек делает в общем зале. Я хочу уехать отсюда. Немедленно.
Последние слова прозвучали почти как рычание. Ондайн, обрадовавшись поводу, быстро вскочила на ноги.
— Я сама позову его! — пообещала она и в ту же секунду скрылась за дверью.
Уорик с облегчением вздохнул, вылез из воды и, проклиная все на свете, принялся натягивать одежду.
Мэгги провожала их, стоя на пороге. В то время как настроение молодоженов оставляло желать много лучшего, Мэгги и Джек казались совершенно довольными и счастливыми.
Перед тем как Уорик подсадил Ондайн в карсту, Мэгги теплой м мягкой рукой обняла девушку за талию:
— Не забудь, деточка, он сделал тебя графиней!
Ондайн попыталась улыбнуться, но ее усилия оказались тщетными. Она хотела крикнуть, что когда‑то сама была полноправной герцогиней и в лучшие времена дала бы графу от ворот поворот, но смолчала. По герцогине, соучастнице заговора против короля, плакала тюрьма. Лучше все‑таки играть роль графини, пока невиновность герцогини не доказана.
В карете Ондайн ехала одна. Уорик, крепко захлопнув дверцу, сел с Джеком на козлы.
Впереди были долгие часы пути, чтобы поразмышлять над прошлым и будущим. Будущее представлялось безрадостным. Ей не удастся выпутаться, если она не придумает что‑нибудь необыкновенное. В каком‑то смысле во время отчаянной борьбы за выживание в лесу и даже в дни, проведенные в Ньюгейте, она была более счастливой, чем в своем нынешнем положении. Тогда по крайней мере она утешалась тем, что неодинока в своем несчастье. Теперь же у нее осталась единственная подруга — собственная грусть.
Начало смеркаться. Коляска остановилась. Уорик спустился с козел и сказал, что у них есть немного времени, чтобы размять ноги и подкрепиться холодной дичью, вином и сыром, которые Мэгги дала в дорогу.
Растрепанная и усталая, Ондайн согласно кивнула. Она не возражала, когда Уорик вынес ее из кареты, и поспешила к видневшейся неподалеку роще. Отыскав ручей, девушка умыла лицо прохладной водой и почувствовала себя намного лучше.
На обратном пути Ондайн замешкалась. Уорик и Джек расположились на придорожной траве и, постелив скатерть, опустошали корзину с едой. Джек сидел, скрестив ноги, и, весело поблескивая глазами, вгрызался в огромный кусок мяса; Уорик полулежал, опершись на локоть и вытянув перед собой длинные ноги. На нем была широкополая шляпа, украшенная по роялистской традиции красным броским плюмажем. Вообще он производил вызывающее впечатление, но ее заставил остановиться его смех, добродушный и непринужденный, от которого лицо Уорика делалось еще привлекательнее. Чувственная полнота губ, блеск глаз возбуждали невольный интерес. Он лежал, как праздный шевалье, и ел яблоко.
— Как, вы никогда об этом не слышали? — усмехнулся Джек. — Как же вы пропустили такую историю, а еще считаетесь приближенным к его величеству!
— Я тебе не верю!
— Святая правда! Нелли Гвин, которую поймали вместе с шайкой разбойников, а потом отпустили, так и сказала: «Я никогда не стану подстилкой для католиков! Я — протестантская шлюха!»
— Насколько я знаю Карла, ему бы понравилась эта история. — Уорик откусил яблоко и помахал десертным ножом. — У меня тоже есть кое‑что для тебя. Нелли однажды сказала Карлу, что знает, как очистить его королевство. Во‑первых, выслать всех французов во Францию, во‑вторых, вернуть ее на сцену и, в‑третьих, запереть свой стручок!
Джек засмеялся, но потом вдруг вздохнул:
— Что‑то скажет его величество о вашей женитьбе? Уорик пожал плечами:
— Я же ни у кого не украл невесту.
— А если он кого‑нибудь уже подыскал для вас? Уорик отрицательно покачал головой:
— Карл не стал бы распоряжаться моей судьбой без моего ведома. Я слишком долго сражался за него, так же как делал до меня мой отец. Карл умеет ценить преданность. Думаю, король останется доволен. Он ни разу не препятствовал мне с тех пор, как Женевьева…
— Да, Женевьева! — пробормотал Джек, когда Уорик замолчал. — Вот в чем загвоздка, милорд, именно в этом! Мне очень нравится эта девушка, и я бы не хотел, чтобы ей навредили. Если бы вы только видели, как она шла на виселицу! Прямо как безгрешный ангел! И разрази меня гром, если она не самая писаная красавица, какую только можно себе вообразить. Кроме того, она смелая, сэр, по‑настоящему смелая и решительная. Она не… слабая, не из тех, кого легко взять на испуг…
— Да, Джек, она ничего не боится. Я вижу.
— Дай‑то Бог. Но, сэр, не считая грозящей ей опасности, думаю, ваш вчерашний свадебный трюк удался на славу! Она отменно хороша собой, сладкая, как…
— Сладкая… Черт побери! — чертыхнулся Уорик. — Не доверяй прелестным личикам, Джек! — добавил он и задумался.
— Да я и не видел их столько, сколько вы, сэр! — парировал Джек. — Возьмите хотя бы леди Анну! Бьюсь об заклад, что у нее ангельское личико, но сердце каменное. Конечно, фигура у нее великолепна, но больше всего на свете она хочет вонзить в вас свои коготки. Я готов отдать все мои сбережения, только бы посмотреть, с каким лицом она примет новость. Уорик снова пожал плечами и отрезал яблоко.
— Я никогда не собирался жениться на Анне, и она об этом знала.
— Нет… это вы знали. Но не…
— Тсс!
Уорик резко поднял голову и прищурил глаза, вглядываясь в заросли. Затем он рывком поднялся и широкими шагами двинулся сквозь кустарник. Он схватил Ондайн прежде, чем она успела убежать, и, еле сдерживая гнев, потащил за собой.
— И долго вы здесь стоите?
— Я только что пришла…
— Ложь. Леди, я однажды уже предупреждал вас, что не потерплю, чтобы за мной шпионили! Ни вы, ни кто‑либо другой.
— Да вы и не стоите того, чтобы за вами шпионить! — высокомерно ответила Ондайн, но тут же вспыхнула, увидев Джека. Ей нравился слуга Уорика, и она смутилась, что он оказался свидетелем некрасивой сцены.
Джек вскочил, в замешательстве переминаясь с ноги на ногу. Заметив по глазам хозяина, что вот‑вот разразится буря, он прокашлялся и сказал:
— Милорд! Нам не стоит задерживаться, если вы хотите к ночи добраться до перекрестка!
Уорик бросил взгляд на Джека, затем еще раз — на Ондайн. Кажется, он немного остыл и, взяв ее за подбородок, произнес:
— Больше предупреждений не будет. Я не намерен повторять одно и то же лживой воровке!
— И не говорите, милорд! — выкрикнула она, взбешенная грубым прикосновением. — А я не буду говорить вам!
Он с отвращением отвел руку и сделал знак Джеку:
— Ей потребуется твоя помощь, дуралей, если она не раскается в своих словах. И не научится вести себя как следует! Смелая леди, говоришь? Теперь она будет бояться меня!
Он зашагал через кустарник к ручью. Джек посмотрел на Ондайн и пожал плечами.
— На самом деле он вовсе не такой плохой, миледи. Ондайн сухо засмеялась, но не хотела спорить с Джеком. Она села на траву на место Уорика и заглянула в корзину с едой.
— Ты единственный, кто предупредил меня, что он чудовище, Джек. И теперь я не позволю тебе отказаться от своих слов!
— Я имел в виду совсем другое!
— Ничего, Джек. Я здесь потому, что гожусь для его целей. Но теперь я поняла, что и он годится для моих.
Улыбнувшись, она откусила яблоко. Джек неуверенно улыбнулся в ответ.
Они ехали до глубокой ночи. Ондайн уже давно спала и даже не проснулась, когда карета остановилась. Сквозь сон она поняла, что открылась дверь и вокруг разлился яркий свет.
— Приехали, — сказал Уорик.
— Куда? — промямлила она.
— На постоялый двор. Выходи… Впрочем, не беспокойся, я сам донесу тебя, — пробормотал он.
Ондайн окончательно проснулась, когда он обхватил ее и вытащил из кареты.
— Я пойду сама, — сказала она, заглядывая в его глаза, поблескивавшие золотом из‑под полей шляпы. Ее мысли путались, пробиваясь сквозь туман сновидений, и у нее не было сил сопротивляться.
Он пожал плечами:
— Здесь, конечно, не как у Мэгги, гораздо хуже. Но кажется, это самый лучший постоялый двор на нашем пути. — С этими словами он внес ее в комнату.
Чистая постель. В комнате пахло свежестью. В мерцающем свете лампы Уорик с Ондайн на руках тщательно обследовал все углы, потом положил ее на кровать и задул огонь.
Комната погрузилась в кромешную тьму. Ондайн слышала, как в темноте он сбрасывает с себя одежду. Под тяжестью его тела прогнулась и заскрипела кровать. Наступила гнетущая тишина.
Нервничая, она развязала ленты накидки и подумала, что всю ночь не сомкнет глаз, но, когда открыла их в следующий раз, за окном уже наступило утро.
Уорика рядом не было, не было видно и его одежды. На огромном подносе ее поджидали свежеиспеченные пироги с мясом и высокая оловянная кружка молока. Не теряя времени, Ондайн оделась и по привычке наедаться впрок в один момент опустошила целый поднос.
Она едва успела умыться, когда раздался отчетливый стук в дверь. Девушка вытерла лицо и бросилась открывать. На пороге стоял Уорик, очаровательный, одетый по‑королевски, в черный плащ и темно‑фиолетовую шляпу.
— Ты готова?
— Да.
Он взял ее за руку и свел вниз по лестнице. В этот ранний час в таверне было тихо; какой‑то пьяный дремал после ночных увеселений, положив голову на край стола.
Они вышли на солнечный свет. Перед дверью стояла карета, но Уорик предпочел пешком прогуляться по магазинам, стоявшим в ряд на улице.
— Куда мы идем?
— За покупками, — сказал он отрывисто.
Щедрость Уорика не вызывала сомнений, но он не разрешил Ондайн самой выбирать себе одежду. Целый день она кипела от ярости, потому что он стоял рядом и осматривал ее самым пристальным образом, пока портной хлопотал вокруг нее, примеряя рубашки, накидки, платья из шелка и бархата. Вскоре экзекуция закончилась. Часть платьев была готова, остальные должны были доставить позже в Северную Ламбрию.
Ночь они провели без приключений и на другой день отправились в дорогу. В конце путешествия Уорик сел в карету.
— Мы подъезжаем к поместью, — пояснил он. — Помни: мы встретились и обвенчались в Лондоне, твой отец — француз. У тебя нет приданого, так что, пожалуйста, постарайся быть любезной со слугами. Все должны поверить, что я женился по великой любви и потому не позаботился о приумножений собственного состояния. И если мои люди познакомятся с твоим язычком, обещаю, ты узнаешь, каким неуравновешенным я могу быть.
— Я уже давно это знаю! — выпалила Ондайн и покраснела. Он наградил ее одним из своих самых холодных предупреждающих взглядов.
— Графиня, я должен дать вам еще одно наставление. Мой сосед — лорд Хардгрейв. Мы всегда враждовали, и я прошу вас соблюдать осторожность при встрече с ним. Пожалуй, лучше совсем избегать этих встреч, если только вы не хотите, чтобы я избегал вас. Я не доверяю этому человеку.
Ондайн повернулась к Уорику; его руки были скрещены на груди, а глаза, напряженные от раздумий, устремлены куда‑то вдаль.
— Не думаю, что мне понравится с ним встречаться.
— Никогда, никогда не оставайтесь с ним наедине. Вы поняли? Ондайн тихо вздохнула.
— Да.
Уорик приподнял штору.
— А вот и Четхэм. Мы подъезжаем. Девушка с любопытством посмотрела в окно.
Вдали показался огромный замок. К нему вели две дороги, вдоль которых раскинулись ухоженные сады. Каменное сооружение, украшенное арками и резными окнами, башенками и контрфорсами, казалось, касалось небес. Вокруг замка на склонах холмов и далеко на запад тянулись поля с травой, зеленой, как изумруд; на востоке темнел лес. Горы в пурпурном великолепии возвышались на севере. Поместье, больше похожее на королевский дворец, ошеломляло роскошью.
Заходящее солнце отражалось в окнах, которые то вспыхивали, то погружались во мрак. Ондайн вдруг испытала необъяснимый ужас, подумав, что скрывается за этим мраком.
Пустяки, успокоила она себя. Это — прекрасное поместье, почти дворец. Здесь, на севере, она беззаботно поживет и как следует обдумает план мести.
Муж крепко взял ее за руку. Он улыбался, поблескивая белыми зубами. В его дерзких глазах вспыхивали золотые искорки.
— Графиня, мы дома. И я надеюсь, моя любовь, вы покажете себя очаровательной хозяйкой дома.
Глава 5
Огромные каменные геральдические чудовища, такие же, как на карете Уорика, «сторожили» по обе стороны от мраморной лестницы, ведущей к дверям. Ондайн с удивлением рассматривала их, пока Уорик отдавал Джеку распоряжения относительно багажа. Джек весело поклонился Ондайн, приподняв шляпу, и исчез за коляской.
На верху парадной лестницы бесшумно отворилась двойная дубовая дверь. На пороге стояла женщина, тонкая, высокая и чопорная. На ней было серое скромное платье, глухое и без украшений, такое же чопорное, как она сама. Ондайн затрепетала, осознав, что маскарад начался. И начался с этой суровой, непреклонного вида женщины.
— Мой господин Четхэм! — Женщина шагнула навстречу прибывшим и тепло улыбнулась. Ее милая улыбка несколько оживила общее впечатление строгости, исходившей от ее одежды и всего облика. Ей было около шестидесяти. Серебряная полоска, как будто прочерченная в черных как смоль волосах, притягивала взгляд. Сухие черты некогда прекрасного лица оживляли глаза, становившиеся блестящими и лучисто‑зелеными, когда она улыбалась.
— Матильда! — воскликнул Уорик, быстрыми шагами взбегая вместе с Ондайн вверх по лестнице. Она почувствовала крепкое пожатие его руки, напоминавшее о важности момента.
Экономка смотрела на незнакомую девушку выжидательно и с любопытством, затем, словно спохватившись, присела перед Уориком в легком реверансе.
— Я не ожидала вас, милорд. Также меня не предупредили о приезде гостьи…
— Это не гостья, Матильда, а моя жена, леди Ондайн.
Вряд ли Матильда удивилась бы сильнее, если бы увидела, что каменные чудовища вдруг ожили и прогуливаются по парку. Она открыла рот и дрожащими губами чуть слышно переспросила:
— Ваша жена?
— Да, именно, — ответил задумчиво Уорик. — Дорога была довольно утомительной…
— Ах, ну конечно! — Матильда быстро справилась с изумлением и склонилась в глубоком поклоне перед Ондайн. — Графиня, пожалуйста, сюда…
Она отправилась в глубь замка через большой холл, скользя по мраморному полу. Похоже, сюда выходили двери с запада и востока, но Ондайн не успела хорошенько осмотреться, потому что Матильда торопила их по широкой и витой лестнице в верхние покои. Уорик более не держал девушку за руку, и она шла позади. Матильда на ходу через плечо сообщала скороговоркой:
— Там, за лестницей, обеденный зал, моя госпожа, и старая контора. Жилые комнаты вот здесь, как вы сами видите. Семья обедает в западном крыле. Там же располагаются и комнаты Юстина. Комнаты графа — в восточном, а слуги и горничные живут на третьем этаже. Конечно, вы можете все изменить, если захотите…
— Матильда, мне кажется, что поместьем управляет умелая рука, — сказала Ондайн сладким голосом. Легкая и приятная дрожь возбуждения пронизывала ее; все представлялось просто чудесным. После года скитаний, голода и холода судьба преподнесла ей роскошный подарок: теперь она прекрасно одета, в превосходном окружении… В порыве чувств Ондайн решила полностью оправдать ожидания Уорика Четхэма.
Длинный, устланный коврами коридор вел к фамильной портретной галерее. Ондайн приостановилась.
— Как это восхитительно! — Она всплеснула руками, встала на цыпочки и поцеловала Уорика в щеку, приведя его в полное замешательство. — Моя любовь, вы ничего не рассказывали мне о своих великих предках…
Ондайн потупилась, пытаясь скрыть полученное от его замешательства удовольствие, и кокетливо увернулась, как бы желая получше рассмотреть портрет красивого пожилого мужчины в пышном парике, удивительно похожего на Уорика, но гораздо более чопорного.
— Это ваш отец, любимый? А этот портрет в самом деле принадлежит кисти Ван Дейка?
— Да, — ответил Уорик, настороженно вышагивая рядом с ней и пытаясь скрыть удивление ее образованностью. — Я же говорил вам, моя дорогая, — продолжал он, — что мой отец до самого последнего момента был верен Карлу Первому, а затем удалился в изгнание и сражался за его сына. Сам Карл заказал этот портрет.
Ондайн прошлась по галерее.
Со стен на нее смотрели старомодные леди и лорды с разными выражениями лиц: и веселыми, и меланхолическими, но почти все с золотой искоркой в глазах и пленительными чертами лица, как у Уорика. Она остановилась перед самым поздним портретом, отыскивая черты сходства с мужем, но на нем был изображен явно кто‑то другой. Уорик воздерживался от модной завивки; он не уделял внимания прическе и просто завязывал волосы в узел на затылке. У мужчины на портрете по плечам рассыпались роскошные золотые кудри, а глаза были темно‑зелеными. Он казался таким же красивым, как Уорик, но моложе и… беспечнее. Черты характера еще не запечатлелись отчетливо на его лице.
Уорик обнял Ондайн за плечи.
— Это — Юстин, моя любовь, — напомнил он.
— Ах да, конечно, — весело отозвалась она, озорно прижимаясь к мужу и слегка постукивая пальцами по его груди. — Когда я увижу этого молодого негодника, моего деверя?
— Уверен, что Матильда его поторопит, — ответил Уорик, озабоченный и взволнованный ее лаской и нежностью, хотя прекрасно понимал, что все это только игра.
Матильда покашляла.
— Надеюсь, Юстин где‑то поблизости? — спросил Уорик с легким раздражением.
— Да, милорд. В ваше отсутствие он был образцом послушания, если можно так выразиться.
— Сомневаюсь! — Уорик взял Ондайн за руку и направился обратно в обеденный зал. — Если в зале разведут огонь, мы подождем его там. Матильда, поторопите Ирен с обедом, если можно.
Уорик следовал по начищенным до блеска деревянным полам за Матильдой, открывавшей двери, и подталкивал перед собой Ондайн. Она шла, потупив глаза, пока не оказалась в большом зале с массивным камином. Около камина — обитые парчой кресла и пуфики, еще дальше — стол на шесть персон, окруженный стульями с прямыми спинками и ножками в форме когтистых лап. Вся мебель была украшена резным орнаментом в виде чудовищ. На стенах, по обе стороны от сводчатых окон, висели богатые шпалеры. Перед каждым окном стояли деревянная полированная скамья и двойной серебряный канделябр. Огромная комната производила впечатление уюта и роскоши одновременно. Ондайн была немало удивлена богатому убранству замка лорда Четхэма.
Уорик плотно закрыл дверь, а Ондайн плавной походкой направилась к огню, чувствуя на себе взгляд мужа.
— А я не предполагал, — пробормотал он, — что встречу актрису такого ранга.
Девушка с достоинством села в роскошное, обитое парчой кресло.
— Я же говорила, мой господин, что много путешествовала и бывала при дворах.
Уорик подошел к ней, оперся о спинку кресла и пристально заглянул ей в лицо.
— Вы удивляете даже меня, моя дорогая, — усмехнулся он. Ондайн широко открыла глаза, осчастливленная непринужденностью его обращения.
— Неужели я неправильно вас поняла, лорд Четхэм? Я думала,, что должна предстать перед домочадцами любезной, грациозной, хорошо воспитанной леди и, кроме того… обожающей своего мужа.
— В следующий раз, пожалуйста, предупреждайте заранее, когда соберетесь меня «обожать», — с досадой пробормотал Уорик, испытующе глядя на нее, в то время как она делала вид, что сосредоточенно смотрит в окно.
— Что там внизу? — спросила она, высовываясь наружу.
— Конюшни, — ответил он коротко и приблизился к ней, показывая через плечо на дворцовые постройки. — Там подальше, за холмом, — деревня и фермы. По воскресеньям после обедни а деревне устраивают ярмарку. Хотя у нас есть домовая церковь, внизу, в восточном крыле, Четхэмы последнее время пристрастились к народным гуляньям. Но не волнуйтесь, моя дорогая, я уверен, что вы справитесь со своей ролью… в любой обстановке.
Она хотела ответить на издевку, скрытую в его словах, но дверь отворилась, и комнату наполнил приятный негромкий смех:
— Женился! Уорик, да ты просто плут! Даже словом не обмолвился. Где же та несравненная красавица, которая завоевала твое сердце?
Ондайн обернулась и увидела молодого человека, которого чуть раньше рассматривала на портрете, на этот раз во плоти.
Юстин был на пять‑шесть лет моложе брата — хотя возраст Уорика с трудом поддавался определению — и так же очарователен. Его глаза горели восхищением; он снял с головы украшенную пером шляпу и отвесил изящный, почти благоговейный низкий поклон.
— Моя госпожа!
— Ондайн, познакомься с моим братом, Юстином Четхэмом, — сказал Уорик сухо, но все‑таки довольно тепло ответил на приветствие брата, прежде чем подвести к нему девушку. — Юстин, Ондайн.
— Я так и знал! Имя женщины волшебной красоты должно напоминать о таинственных существах — русалках! — вскричал Юстин.
Ондайн ответила изысканным реверансом, довольная прекрасным настроением Юстина и польщенная необычным комплиментом. По крайней мере хотя бы Юстин отнесся к ней не как к предмету собственности.
— Благодарю вас, Юстин Четхэм. — Она протянула руку для поцелуя. Он не спеша поцеловал ее и, подняв голову, блеснул глазами.
Уорик выдернул руку жены из ладоней брата, обнял ее за плечи и притянул к груди.
— Любезный брат, это моя жена! Найди себе собственную, вместо того чтобы болтаться без дела и проказничать! — сказал он беззлобно, и Ондайн удивилась дружескому тону, поскольку казалось, что поведение Юстина вот‑вот переполнит чашу терпения старшего брата.
Юстин рассмеялся:
— Скажи, Уорик, где ты нашел такую красавицу? Я бы там же поохотился.
— На улицах Лондона! — быстро ответила Ондайн, высвобождаясь из объятий мужа, и обогнула стол, чтобы держаться от него на почтительном расстоянии. Даже под страхом смерти она не смогла бы сказать, зачем подстрекает Уорика, но ей казалось, что если она не воспользуется дарованным судьбой случаем, чтобы отомстить за все его насмешки, то демон очарования овладеет ее душой. Ондайн сладко улыбнулась Юстину: — Да, это истинная правда! Мы встречались на улицах то здесь, то там и наконец решили, что лучше пожениться.
— Похищение невесты и тайное венчание? — предположил Юстин, предвкушая пикантные подробности. — Как романтично!
— Гм, — пробормотал Уорик, направляясь к столу. Ондайн быстро перешла на другую сторону.