Либерально-демократическая и радикально-демократическая теории

ценность общества. Государство, которое возникает на основе договора, руководствуется ценностями общества, носителем которых выступает народ, оно ограничено "суверенитетом народа". Свобода человека в общественном состоянии может быть обеспечена лишь тогда, когда свободен народ, имеющий волю давать законы государству⁷.

По мнению Ю. А. Красина, ни одна из современных концепций не отвечает адекватно на коренной вопрос демократии: как совместить свободу индивида, необходимую для раскрытия его способностей, с устройством социума, обеспечивающим эту свободу для всех и приводящим в движение великую силу общественной солидарности. "Варианты ответа на этот вопрос, предлагавшиеся в рамках как либеральной, так и социалистической традиции, выглядят недостаточно убедительными. Более того, есть основания считать, такого ответа просто не существует. И дело не только в том, что полная гармония между свободой индивида и демократической организацией социума (народовластием), по-видимому, в принципе недостижима. Гораздо важнее то, что оптимальные пути приближения к этому идеалу на каждом конкретном этапе истории разные. Какими они могут быть для нашего времени, пока трудно сказать. В теоретических представлениях о современной демократии сегодня доминируют сомнения и неопределенность. Потребность в серьезном теоретическом прорыве в данной сфере ощущается все острее"⁸.

Красин полагает, что, для того чтобы сохранить демократию как систему народовластия, необходимо выйти за рамки либеральной представительной модели, равно как и более демократичной модели участия, поскольку как форма политического правления она должна базироваться на более широком основании - на ее понимании как "образа жизни граждан". Такое понимание демократии позволяет глубже осмыслить проблему национальной специфики форм политического развития любого общества. В разных культурах соотношение элементов связки "индивид-социум" оценивается по-разному, в либеральной западной традиции акцент делается на свободе личности, тогда как в большинстве восточных стран приоритет отдается социуму. Потому, пишет автор, попытки навязать либерально-западные критерии демократии странам с иной культурой вызывают реакцию отторжения. Мировая практика однозначно свидетельствует о том, что единого стандарта демократии нет и не может быть в принципе - слишком широк диапазон критериев, по которым таковая может определяться⁹.

Выводы такого рода представляются бесспорными, но только не адептам "эталонной" демократии, которые настойчиво навязывают - нередко с помощью военной силы - свои концепции всему миру, прежде всего развивающимся странам и новым государствам постсоциалистической формации. Между тем сама западно-либеральная демократия переживает кризис, о чем все чаще свидетельствуют те же средства массовой информации, что обличают пороки политической системы в России и других странах. "Многие из нас... - признает влиятельная американская газета "Вашингтон Таймс", - считают, что наш путь - единственный (не самый лучший или не самый быстрый, а единственный) путь в рай. Более того, многие из нас убеждены: тот, кто верит в другой путь, проклят Богом, а поэтому мы можем с чистой совестью унижать и осуждать их"¹⁰. Многочисленные свидетельства такого рода собраны в недавно изданной книге "Западные СМИ о кризисе "эталонной демократии"". Ответственный редактор издания И.Недяк, отмечая, что западная демократия пасует перед угрозами современному миру и продуцирует острейшие противоречия, вместе с тем пишет: "Признание кризиса либеральной модели демократии вовсе не означает отрицания ценности демократии как таковой, как "образа жизни". Нет и не может быть единого стандарта демократии. Она - не застывшая форма, а продукт политической, правовой, культурной, экономической деятельности человеческого общества и развивается вместе с ним, в том числе и посредством кризисов"¹¹.

Одной из особенностей демократического транзита в России стало сохранение у власти ключевых групп советского правящего класса. Отсутствие в стране фазы публичного достижения соглашения между представителями противоборствующих в ходе транзита сторон гарантировало старому правящему классу политическую и экономическую безопасность, а также его включение в новые структуры на правах признанного участника демократического процесса. В этой роли старый номенклатурный класс стал одним из центральных компонентов новой власти и смог участвовать в борьбе за власть по демократическим правилам. "Отчасти поэтому, - пишет политолог А.Мельвиль, - транзит в России стал не столько радикальным разрывом с прошлой советской системой, сколько ее специфической метаморфозой, в результате которой под лозунгами демократии и антикоммунизма фактически было сохранено ядро номенклатуры в рамках обновленного правящего класса, включившего в себя как старые кадры партийных и хозяйственных прагматиков, так и новых карьерных профессионалов из демократических рядов... Этот обновленный правящий класс удержал власть и приобрел собственность, выйдя в главные призеры масштабного закрепления в фактически частное и/или акционированное владение прежде государственной собственностью, перераспределив ее между основными входящими в него кланами и картелями за дымовой завесой приватизации. В результате в основе формирующейся в России олигархической (многое говорит в пользу такой квалификации) политической системы и оказались основные корпоративные группы интересов. При этом массовые интересы по-прежнему плохо артикулируются и не имеют адекватной политической репрезентации"¹².

Россия готова принять - и принимает - те ценности западной демократии, которые соответствуют традициям страны, современным реалиям развития российского общества. Совершенно неприемлема любая система демократии как обязательный эталон, как модель, на которую следует равняться. Это неприятие исходит не из национальных амбиций либо принципа исторической исключительности, а из трезвого осознания собственного и международного опыта, если угодно, из здравого смысла. Покончив с тоталитаризмом, Россия (как, впрочем, и любая другая страна) не в состоянии реализовать у себя за полтора-два десятка лет западную модель демократии хотя бы в основных ее элементах. Это примерно то же самое, что осуществить ленинско-сталинскую концепцию построения социализма "минуя капитализм" в бывших колониальных странах, ни в одной из которых, заметим, не привилась в зеркальном виде и "эталонная" демократия.

В изложенной выше позиции нет ничего, что противоречило бы постулатам западной демократии. Датский теолог и педагог Халь Кок в своей книге "Что такое демократия?", написанной в 1945 г., отвечает на заданный в ее названии вопрос: "Это не система, не доктрина. Это образ жизни, который, постоянно отступая и возвращаясь, прорастал в Западной Европе в течение добрых 2000 лет. Образ жизни, который за время своего долгого и неспокойного существования вобрал в себя много влияний со всех сторон. Демократия не есть нечто законченное в себе. Поэтому-то постоянно идут дебаты о ее сущности. Демократия - не победа, которая выиграна, а борьба, которая постоянно продолжается. Демократия - не однажды достигнутый результат, но задача, которая должна решаться снова и снова. Прежде всего, это не учение, которое можно преподавать и которое можно быстро усвоить или быть обращенным в него. Это образ мыслей, образ жизни, который усваиваешь только тогда, когда живешь этим образом в своей личной жизни, в отношениях с семьей и соседями, с более широкими внешними кругами, в отношениях к землякам и, наконец, в отношении к другим народам - в этом последнем пункте мир еще не очень много видел демократии. Птица видна по полету, говорит старая пословица. Вот так же и демократы узнаются по их поступи, а эту поступь не усвоишь в один день"¹³.

Что касается российских "демократов", то они и через полтора десятилетия после начала реформ не усвоили ни уроков истории России, ни уроков западной демократии. Едва не доведя страну до полного и бесповоротного развала, они и сегодня пытаются увлечь общество радикальными проектами, скроенными по шаблонам "эталонной" демократии. Сегодня все признающие демократические ценности страны - и так называемые "старые" демократии, и "новые" демократии - оказались в равно сложных условиях поиска ответов на беспрецедентные вызовы времени. Ни одна из них не может предложить единственно верное решение возникающих проблем. Так, китайские реформаторы, которые вывели КНР на лидирующие позиции в мировой экономике, опровергли тем самым одно из расхожих утверждений либералов о том, что экономический прогресс возможен лишь в условиях западной демократии.

Надо признать, что демократический транзит в России протекает с большими заминками, попятными движениями, традиции прошлого во многом продолжают определять его содержание и векторы развития. Как отмечает Мельвиль, новая российская власть "пошла по совершенно традиционному для России пути реформирования - волевым порядком и по вертикали сверху вниз. В большинстве успешных демократических транзитов реформаторская инициатива, действительно, приходит сверху. Однако важное и принципиальное отличие заключается в том, что в этих случаях понуждение сверху выступает лишь в качестве первичного катализатора глубинных процессов, впоследствии развивающихся в самой толще общества. Затем функции самой власти в основном сводятся к обеспечению институциональной поддержки этих процессов в соответствии с общепринятыми демократическими процедурами".

Почему же в России такой первичный импульс не вызвал долговременной реакции в виде непрерывного демократического развития? Идеологи либерал-реформизма видят главную причину в нехватке у посткоммунистических лидеров решимости и последовательности, какие, по их мнению, могли бы обеспечить жесткий авторитарный курс демократического транзита. Это странное для либерала убеждение выразил в своей книге под характерным названием "Приживется ли демократия в России?" экономист Е.Ясин: "Лучшим вариантом была бы активная реформаторская политика авторитарного режима до начала демократизации. Тогда наиболее непопулярные экономические меры были бы проведены заблаговременно"¹⁵.

Что касается российских граждан, то интересно их отношение к своим правам и обязанностям. В какой мере и каким образом участвуют они в общественной жизни? Социологические опросы дают удручающие ответы. О существовании в России общественных организаций знают или "что-то" слышали около 60% опрошенных. Их членами считают себя только 10% россиян: из них 3% состоят в профессиональных союзах, 1% - в организациях, поддерживающих пенсионеров, инвалидов и ветеранов, и 2% - в других общественных организациях. В такой ситуации сама власть, вопреки всем известным концепциям гражданского общества, вынуждена стимулировать участие граждан в общественной жизни. Тем более что на вопрос "Хотели бы Вы участвовать в работе какой-либо общественной организации?" большинство опрошенных россиян (73%) ответили отрицательно, 15% выразили такое желание и 11% затруднились с ответом. В материалах "круглого стола", проведенного в 2006 г. ВЦИОМ по итогам таких опросов, отмечается, что современное российское общество напоминает рассыпающийся песок, из которого не удается создать устойчивых социальных конструкций, а сами элементы общества, попадая в зону притяжения иных цивилизационных ядер, неизбежно теряют собственную идентичность. Однако "неоконсервативная революция", произошедшая в российском обществе в последние годы, в определенной степени изменила вектор общественного запроса и основные парадигмы массового сознания. Связанная с этой идеей неоконсервативная идеология адресуется активному меньшинству и содержит прагматическое обоснование модернизации мобилизующей силы для обновления общества.

Формальное присутствие в постсоветской России многих демократических политических институтов отнюдь не означает, что у нас реально функционирует демократическая политическая система, основанная на гражданской культуре и участии. Напротив, происходит выстраивание некоего подобия авторитарной властной вертикали, формируется политическая система иерархически структурированных властных отношений, при которых существует единственный центр принятия решений, а рядовые граждане зачастую отстранены от участия в политике.

Появление значительного числа западных транзитологических теорий, раскрывающих переход от советской системы к новому политическому порядку, способствовало возникновению новых формулировок, таких как "фасадная демократия", "авторитарная демократия", "полудемократия" и т. п. Так, Д. Колльер и Ст. Левицки, анализирующие происходящие в России процессы, обнаруживают более 550 "подвидов" демократии, Л. Даймонд, пытаясь осмыслить понятие демократии, говорит о демократии электоральной и либеральной, а также псевдодемократии¹⁸. Для описания нового качественного состояния современного российского общества и его отличия от предшествующего используются термины: "управляемая", "делегативная" демократия, "постноменклатурный патронат", "режимная система" и др.

В последнее время довольно острые дискуссии вызывает термин "суверенная демократия", предложенный В. Сурковым. Предложение, думается, не совсем корректное. Если оно имеет целью подчеркнуть специфику демократии в России, то почему бы ее просто не назвать "российской демократией" наряду с американской, английской и другими демократиями, каждая из которых также отличается своеобразием? Если речь идет о том, чтобы показать ее независимость, защитить от внешнего политического и идеологического давления, то в этом случае уместней говорить о политическом режиме, государстве - институтах, отнюдь не тождественных демократии. Если таким образом понимается самое существо явления, то возникают невольные ассоциации с идеями исключительности, избранности государства (нации, народа), далекими от демократии. Вполне обоснованными представляются сомнения профессоров С. Наумова и Н. Слонова, что "термин "суверенная демократия" недостаточно удачно выражает стремление авторов и сторонников этого понятия к подлинной независимости нашей страны и реальному народовластию. Понятие не только должно быть верным (соответствовать наличной или предполагаемой реальности) по своему содержанию, но и правильным по своей внутренней форм.

Терминологическая новация едва ли вызвала бы столь живой общественный интерес, если бы не вышла из-за кремлевских стен, хотя, по свидетельству политолога В. Никонова, тамошние верхи относятся к ней довольно сдержанно²¹. Публицист В. Рудаков связывает ее появление с предвыборной кампанией: "Особенность текущего момента заключается еще и в том, что тотальная деидеологизация партийного (и, следовательно, предвыборного) поля происходит на фоне непрекращающихся попыток Кремля "идеологизировать политическое пространство". Там давно признали, что одних лишь "административных скрепов" явно недостаточно для удерживания гигантских просторов Родины, и поэтому нужна "актуальная система политических ценностей". Собственно, именно так и возникла концепция "суверенной демократии""²².

Постоянный критик путинской России С. Белковский тоже принял участие в дискуссии, пытаясь ответить на вопрос, почему Россия не Туркмения²³. Именно Сапармурат Ниязов успешно воплотил в жизнь две концепции, по утверждению аналитика, - над осмыслением которых путинский Кремль все еще отчаянно бьется, - "энергетическую империю" и "суверенную демократию". По его мнению, эти термины подходят лишь для стран второй геополитической лиги, которые заведомо и откровенно признают, что они "глухие углы" человечества и не имеют ни претензий на особую роль в окружающем мире, ни амбиций, выходящих за их собственные границы. Россия как страна, под такое определение не подпадающая, может даже не надеяться, что Запад позволит ей спокойно выстраивать "суверенную демократию" - слишком важна для него Россия и ее включенность в международные процессы.

По мнению академика Е. Примакова, "суверенная демократия" является двусмысленной терминологией. "Конечно, Россия была и остается суверенным государством, - говорит академик, - с древней и богатой историей. Россия идет к общечеловеческим ценностям, таким как демократия, своими путями с учетом традиций, истории, многонационального характера государства, географического положения. Однако необходимо, чтобы все это, укладывающееся в понятие государственного суверенитета, не использовалось теми, кто пытается и внутри страны, и вне ее отделить Россию от происходящих объективных процессов - глобализации, транснационализации экономической деятельности, сближения различных цивилизаций".

В ходе дискуссий вокруг "суверенной демократии" возникает еще один вопрос: не пытается ли автор этой концепции возродить былой оптимизм по поводу перспектив российской демократии, который давно выветрился из общественного сознания под действием либерал-демократических реформ? Попытка похвальная, но вряд ли продуктивная. Для этого потребовалось бы изменить самое направление реформ, придать им подлинно демократический, т. е. социальный характер. Пока же и в массовом сознании, и в научной транзитологии преобладает идея неопределенности будущего демократии в России, осторожное отношение к западным методикам оценки переходного периода, которым зачастую не поддается реальность российских трансформаций.

Для утверждения демократического уклада в стране, освободившейся от тоталитарного прошлого, недостаточно одной лишь демократической процедуры формирования органов власти. Каждые новые парламентские и президентские выборы в любой молодой демократической республике как бы полностью ревизуют достигнутое к этому времени согласие между элитами, упрочившееся в конфигурации самой власти, и организуют консенсус вокруг новых знаковых фигур. Добившийся победы на выборах альянс политических и финансово-экономических элит, включая оппозиционные, формирует правительство и прочие органы исполнительной власти.

В России пока проходило противостояние с "коммунистическим тоталитаризмом", демократия как проект политического устройства общества имела более или менее четкие очертания. Сегодня они расплываются, то и дело меняя свои очертания. Изменчивость, неопределенность, свойственные демократическому развитию вообще, российскому присущи в особенности. Политическая стабилизация может привести к "угасанию" этих сил, и тогда может прекратиться сам процесс движения, т. е. все останется как есть. Это постоянно надо иметь в виду, обращаясь к проблемам демократического развития в России.

Из сказанного можно сделать следующий вывод. Переход к демократии - процесс длительный и сложный, неизбежно конфликтный. Как показывает исторический опыт, включая опыт западной демократии, этот процесс невозможен в обход местных традиций и особенностей, без кропотливой работы по преодолению инерции прежнего образа жизни, вне бесчисленных компромиссов и соглашений. И это относится к России, тем более, что здесь демократический транзит возглавили выходцы из старого класса - от Б. Н. Ельцина до его министров и региональных руководителей, выступивших в роли "либеральных" реформаторов.

Было бы утопичным ожидать, что российский социум мог бы сразу - под действием реформ и указов - перевоплотиться в гражданское общество, подобное тому, которое веками складывалось в западных странах и которое представляет собой совокупность социальных отношений и институтов, функционирующих независимо от политической власти и способных на нее воздействовать, общество автономных индивидов и автономных социальных субъектов. Гражданское общество самодостаточно; оно выражает отношения людей как участников рынка товаров и услуг, собственников, партнеров, конкурентов, соседей, членов общественных объединений и движений, церквей, землячеств, кланов. Институты гражданского общества властью не обладают, однако оно стихийно порождает правовую систему.

Постсоветское государство в России, безусловно, далеко от западных образцов демократии. Оно все еще находится в процессе становления, и к нему едва ли применимо веберовское определение - упорядоченная административная иерархия, способная принимать подкрепленные силой властные решения на всей своей территории. В России сложилась парадоксальная ситуация, обусловленная противоречием между слабостью государства (ограниченность и подконтрольность сферы влияния судебной власти, фискальный произвол, коррумпированность чиновников и т. п.) и гипертрофией государственного аппарата, фактически неподконтрольного общественности и парламенту. Крайне бюрократизированная система власти влечет за собой изменение содержания классических понятий государства и управления. Она воспроизводит многие черты советской системы, но их реадаптация к новым условиям означает, что они выполняли некие жизненно важные для общества и государства функции. При сохранении такой системы российское государство, равно как и политически организованное гражданское общество, обречено на слабость. Эта проблема не является исключительно российской. Государственные устройства такого типа характерны фактически для всех государств бывшего СССР. Об этом свидетельствуют неоправданно высокий объем полномочий исполнительной власти, широкое распространение подобия авторитарных форм руководства, манипулирование парламентами, слабость судебного надзора, связи между бюрократическими и криминальными структурами и многое другое.

Возникший в России политико-правовой режим был не в состоянии просто формализовать существующие структуры власти и собственности. Создавая новый социоэкономический и политический порядок, он пытался использовать элементы прежнего. Апеллируя к всеобщим нормам демократии и либеральных прав, он в то же самое время был занят радикальной перестройкой общества, известной как "демократизация", но отнюдь не тождественной демократии. Противоречие между демократизацией и демократией как таковой стало источником общественных конфликтов и придало всему процессу оттенок безальтернативности. А поскольку наличие возможности выбора составляет суть демократической политики, российская демократия с самого начала была урезанной - продуктом компромисса между старыми и новыми порядками.

Признавая все противоречия и слабости российской демократии, нельзя вместе с тем отрицать, что страна довольно далеко продвинулась по пути утверждения в жизни общества целого ряда демократических институтов и принципов. Конституция установила разделение властей, сложились и с разной степенью эффективности функционируют представительские, в том числе парламентские, институты. Легитимация власти посредством выборов, при всех огрехах, стала нормой. Сохранилась завоеванная свобода слова, хотя власть и крупный бизнес стремятся поставить средства массовой информации под свой контроль. Возникла система многопартийности, правда, весьма далекая от той, которая действует в развитых демократиях. Вместе с тем, возникшие демократические институты не только функционально слабы, но и структурно недостроены.

Политический плюрализм, многопартийность, альтернативные выборы и другие завоевания демократии стали привычными для российских граждан. Другое дело, что новый порядок вещей бюрократия пытается приспособить для своих эгоистических целей. Но это происходит и в странах с вековыми демократическими традициями. Тут свое слово должен сказать закон, который, надо надеяться, в конце концов восторжествует в нашей стране.

Сегодня переход России от тоталитаризма к гражданскому обществу далек от завершения. Роль политических партий в этом процессе еще не вполне определилась. Право не вошло в обычную норму общественной жизни. Закон не стал основой порядка. Остатки прежних государственных институтов и структур во многом сохраняют свое влияние. "Право силы" все еще действует в общественно-политической жизни, зачастую одолевая право закона. И сегодня созвучны современности слова историка В. О. Ключевского: "Государство понимали не как союз народный, управляемый верховной властью, а как государево хозяйство... Поэтому народное благо, цель государства, подчинялось династическому интересу хозяина земли и самый закон носил характер хозяйственного распоряжения, исходившего из москворецкой кремлевской усадьбы и устанавливающего порядок деятельности подчиненного, преимущественно областного управления, а всего чаще - порядок отбывания государственных повинностей обывателями".

Нынешнюю Россию нельзя оторвать от ее многовековой истории, постижение которой только и может дать верный ориентир на пути развития российского общества и государства.

Демократический транзит в России детерминирован всей ее тысячелетней историей, а не либеральными импровизациями группы всем известных реформаторов и не импортными моделями демократии. Несмотря на дискретный характер развития, он является закономерной, неотъемлемой составляющей отечественной истории. Демократия в России сформировалась такой, какая она есть. Иной не получилось. Едва ли стоит называть ее "суверенной", "национальной" и т. п., а тем более противопоставлять другим демократиям. Это - российская демократия, сложный процесс, обусловленный непростым сочетанием появляющихся демократических начал с особенностями развития современной России. Таковой она и останется, продолжая развиваться в тесной связи с общемировым процессом демократизации.

Вопросы философии, №5,2008, C.3-13