Учредил ли или подтвердил ли Никейский собор троицу как догмат христианства? Многие полагают, что это было именно так. Но факты показывают обратное.
Провозглашенный этим собором символ веры действительно подтвердил некоторые моменты относительно Сына Бога, которые дали бы возможность различным священникам рассматривать его как равного в определенном смысле Богу Отцу. Однако свет проливается благодаря выяснению того, чего Никейский собор не говорил. Весь первоначально обнародованный символ веры гласил:
«Мы верим в единого Бога, всемогущего Отца, создателя всего видимого и невидимого;
И в единого Господа Иисуса Христа, Сына Бога, рожденного от Отца, единородного, то есть из сущности Отца, Бога от Бога, света от света, истинного Бога от истинного Бога, рожденного, не сотворенного, одной сущности с Отцом, через Которого появилось все: небесное и земное, Который из-за нас людей и из-за нашего спасения нисшел и воплотился, став человеком, пострадал и на третий день снова воскрес, поднялся в небеса и придет судить живых и мертвых;
И в Святой Дух» 3.
Говорит ли этот символ веры, что Отец, Сын и святой дух – это три лица в одном Боге? Говорит ли он, что трое равны в вечности, силе, положении и мудрости? Нет, не говорит. Здесь вообще нет никакой формулировки три-в-одном. Подлинный Никейский символ веры не учреждал и не подтверждал троицу.
Этот символ веры, самое большее, приравнивает Сына к Отцу в том, что они «одной сущности». Но он ничего подобного не говорит о святом духе. Все, что он говорит, так это: «Мы верим... в Святой Дух». Это не является догматом христианского мира о троице.
Даже ключевое выражение «одной сущности» (гомоу́сиос) не обязательно означает, что собор верил в численное равенство Отца и Сына. New Catholic Encyclopedia (Новая католическая энциклопедия) говорит:
«Остается сомнительным, намеревался ли собор подтвердить численную идентичность сущности Отца и Сына или нет» 4.
Даже если собор подразумевал, что Сын и Отец были едины численно, это все равно не могло быть троицей. Это могло бы быть только двуединым Богом, а не триединым, как того требует догмат о троице.
«Точка зрения меньшинства»
Верили ли епископы, собравшиеся в городе Никея, в целом, в то, что Сын был равным Богу? Нет, были противоположные точки зрения. Например, одна из них была представлена Арием, который учил, что у Сына было начало, имеющее предел во времени, и по этой причине он не равен Богу, но подчинен во всех отношениях. С другой стороны, Афанасий верил в то, что Сын в определенном смысле равен Богу. Были и другие точки зрения.
В отношении решения собора – рассматривать Сына той же сущности (единосущным), что и Бог, – Мартин Марти говорит: «Фактически, Никея представляла точку зрения меньшинства; разрешение споров было неловким и было неприемлемым для многих, кто не придерживался арианской точки зрения» 5. Подобным образом, книга A Select Library of Nicene and Post-Nicene Fathers of the Christian Church (Избранная библиотека никейских и посленикейских отцов христианской церкви) замечает, что «ясно сформулированное, в отличие от арианства, положение учения было поддержано лишь меньшинством, хотя это меньшинство достигло своей цели» 6. А труд A Short History of Chrisrian Doctrine замечает:
«То, что казалось особенно неприемлемым для многих епископов и теологов Востока, было концепцией, внесенной в символ веры самим Константином, – гомоусиос [«одной сущности»] – что стало предметом разногласий в последующей борьбе между ортодоксальностью и ересью» 7.
После собора споры продолжались десятилетиями. Те, кто стояли за идею приравнивания Сына к Всемогущему Богу, некоторое время были непопулярными. Например, Мартин Марти говорит об Афанасии: «Его популярность возрастала и падала, и он так часто [в годы после собора] был отправляем в ссылку, что в конце концов стал постоянным путешественником» 8. Афанасий провел в ссылке многие годы, потому что политические и церковные должностные лица были против его взглядов, приравнивавших Сына к Богу
Поэтому неправильно заявлять, что Никейский собор 325 года н. э. учредил или подтвердил догмат о троице. Того, что позже стало учением о троице, в то время не существовало. Мысль о том, что Отец, Сын и святой дух были каждый истинным Богом и равными в вечности, силе, положении и мудрости, но все же одним Богом – триединым Богом, – не была развита ни этим собором, ни более ранними отцами церкви. Как утверждается в книге The Church of the First Three Centuries (Церковь первых трех столетий):
«Распространенный сегодня догмат о Троице... не получает никакой поддержки в словах Юстина [Мученика]: и это наблюдение может относиться ко всем доникейским отцам, то есть ко всем христианским писателям трех столетий спустя после рождения Христа. Действительно, они говорят об Отце, Сыне и пророческом, или святом, Духе, но не как о равных, не как об одной численной сущности или как о Трех в Одном, как это принимается теперь сторонниками Троицы. Фактом является прямо противоположное. Догмат о Троице, как его объясняли эти отцы, существенно отличался от современного догмата. Это мы утверждаем как поддающийся доказательству факт, как и любой факт в истории человеческих взглядов.
Мы предлагаем любому человеку привести одного хоть сколько-нибудь известного писателя первых трех столетий, который бы верил в этот догмат [о Троице] в том смысле, в каком в него верят сейчас».
Никея, однако, представляла собой поворотный пункт. Она открыла возможность официальному принятию Сына как равного Отцу, что проложило путь более поздней идее троицы. Книга Second Century Orthodoxy (Ортодоксия второго столетия) Д. А. Бакли замечает:
«По крайней мере до конца второго столетия вселенская церковь оставалась объединенной в одном принципиальном восприятии; они все принимали превосходство Отца. Они все считали Бога, всемогущего Отца, единственно высшим, неизменным, неописуемым и не имеющим начала...
С уходом тех писателей и вождей второго столетия церковь обнаружила... что она медленно, но неумолимо скользит к тому пункту... где на Никейском соборе была достигнута кульминация всего этого постепенного подрыва первоначальной веры. Там маленькое вспыльчивое меньшинство навязало свою ересь молчаливо согласившемуся большинству и, поддерживаемое политическими властями, принудило, уговорило лестью и запугало тех, кто пытался сохранить первоначальную чистоту своей веры незапятнанной