Свет он погасил, в квартирке царила тишина, нарушаемая лишь гудением холодильника и музыкой радио, играющего в соседней квартире. Лежа в темноте, он размышлял, не выспался ли он в «Грейхаунде» и не заставят ли его холод, голод, незнакомая кровать и безумие последних недель пролежать без сна всю ночь.
В тишине он услышал треск – будто выстрел. Ветка, наверное, или лед. Мороз, похоже, крепчает.
Сколько придется ждать, когда за ним приедет Среда? День? Неделю? Сколько бы времени у него ни было, стоит придумать себе какое-нибудь занятие. Надо начать снова тренироваться, решил он, и упражняться в фокусах с монетами, пока все трюки не будут получаться гладко. («Повторяй все свои фокусы, – прошептал кто-то в его голове, вот только голос это был чужой, – все, кроме одного. Не след повторять зря трюк, какой показал тебе бедный мертвый Сумасшедший Суини, умерший от холода и от того, что был позабыт и никому не нужен. Только не этот фокус. О, только не этот!»)
Но Приозерье – и впрямь хороший городок. Тень это чувствовал.
Он подумал о своем сне – если это был сон – в ту первую ночь в Каире. Он подумал о Зоре… как, черт побери, ее имя? О полуночной сестре.
А потом он подумал о Лоре…
И мысли о ней словно распахнули окно в его голове. Он вдруг увидел ее. Он действительно почему-то ее видел.
Она была в Игл-Пойнте во дворике позади просторного дома ее матери.
Она стояла на холоде, которого больше не чувствовала или который чувствовала все время. Она стояла под стеной дома, купленного ее матерью в восемьдесят девятом на страховку после смерти отца Лоры, Харви Маккейба, который заработал сердечный приступ, когда с трудом поднимал мусорный бак. Лора смотрела через стекло, прижимаясь к нему холодными руками, но не замутняя его дыханием, смотрела на мать и сестру, на детей и мужа сестры, приехавших на праздники из Техаса. Вот где стояла Лора – в темноте. И не могла не смотреть в дом.
|
|
Слезы защипали Тени глаза, он перекатился на бок.
Он чувствовал себя вуайеристом и поэтому придержал мысли, заставляя их вернуться назад в Приозерье: он увидел озеро, раскинувшееся под ним, и арктические ветры, эти пальцы Мороза Красный Нос гладили его перстами в сто крат холоднее, чем руки любого трупа.
Дыхание Тени участилось, он слышал, как поднимается, завывает горько вокруг дома ветер, и на мгновение ему показалось, что в этом завывании он различает слова.
Если ему и придется где-то быть, то уж лучше здесь, подумал он и заснул.
Тем временем. Неофициальные переговоры
Звяк-звяк.
– Миз Ворона?
– Да.
– Миз Саманта Черная Ворона?
– Да.
– Не могли бы вы ответить на пару вопросов, мэм?
– Вы полицейские? Кто вы?
– Меня зовут Город. Мой коллега – мистер Дорога. Мы расследуем исчезновение двух наших коллег.
– Как их звали?
– Прошу прощения?
– Назовите мне их имена. Я хочу знать, как их звали. Ваших коллег. Скажите мне их имена, и тогда я, может быть, вам помогу.
– …Хорошо. Их имена – мистер Камень и мистер Лес. А теперь можно задать вам несколько вопросов?
– Вы что, ребята, берете себе имена от того, что видите? «О! Ты будешь мистер Тротуар, он – мистер Ковер. Поздоровайтесь с мистером Аэропланом»?
– Очень смешно, юная леди. Первый вопрос: нам нужно знать, видели ли вы этого человека? Вот этого. Можете взять фотографию.
|
|
– Ух ты! Анфас и в профиль с цифрами внизу… Крупный. Но симпатичный. Что он сделал?
– Несколько лет назад он принимал участие в ограблении банка в небольшом городке, был водителем. Двое его коллег решили сбежать с награбленным, не выделив ему доли. Он разозлился. Разыскал их. Едва не убил их голыми руками. Штат заключил сделку с теми двумя, кого он покалечил: они выступили против него на суде. Этот человек получил шесть лет. Отсидел три года. Если хотите знать мое мнение, таких, как он, нужно запирать, а ключ выбрасывать.
– Знаете, я никогда раньше не слышала, чтобы так говорили в реальной жизни. Во всяком случае, вслух.
– Говорили что, миз Ворона?
– «Выделить долю». Такого от нормальных людей не услышишь. Может, в кино, но не в жизни.
– Это не кино, миз Ворона.
– Черная Ворона. Миз Черная Ворона. Друзья зовут меня Сэм.
– Понятно, Сэм. Так вот, этот человек…
– Но вы не мои друзья. Можете звать меня миз Черная Ворона.
– Послушай, ты, соплячка…
– Все в порядке, мистер Дорога. Сэм… прошу прощения, мэм, я хотел сказать, миз Черная Ворона хочет нам помочь. Она законопослушная гражданка.
– Мэм, мы знаем, что вы помогали Тени. Вас видели с ним. В белой «шеви нова». Он вас подвозил. Он заплатил за ваш обед. Он сказал что-нибудь, что помогло бы нам в нашем расследовании? Двое наших лучших людей исчезли.
– Я никогда его не встречала.
– Вы его встречали. Пожалуйста, не допускайте ошибки, считая нас глупцами. Мы не глупы.
– Гм. Я много кого встречаю. Может, я его встретила, да уже позабыла.
– Мэм, в ваших интересах сотрудничать с нами.
|
|
– В противном случае вы познакомите меня со своими друзьями, мистером Тиски-для-Пальцев и мистером Пентоталом?
– Мэм, вы усугубляете свое положение.
– Ага. Прошу прощения. Еще вопросы есть? Потому что сейчас я скажу «до свидания» и захлопну дверь, а вы двое, наверное, сядете в мистера Машину и уедете.
– Ваш отказ сотрудничать был отмечен, мэм.
– До свидания.
Щелк.
Глава десятая
Скажу вам все секреты
Но о прошлом моем солгу
Поэтому отошлите меня в постель – навсегда.
Том Уэйтс. Танго до стертых ног
Вся жизнь в темноте среди грязи – вот что виделось Тени во сне в его первую ночь в Приозерье. Жизнь ребенка в давние времена, далеко-далеко, в земле за океаном, в стране, где восходит солнце.
Но в той жизни не было восходов и закатов, а лишь тусклый свет днём и черная слепота ночью.
Никто не говорил с ним. Снаружи доносились человеческие голоса, но он разумел речь людей не лучше, чем понимал уханье сов или лай собак.
Он помнил или думал, что помнит, одну ночь полжизни назад, когда отворилась дверь и большой человек тихонько вошел, но не ударил его и не покормил, а обнял и прижал к груди. От нее – а это была женщина – хорошо пахло. Жаркие капли упали ему на лицо. Он испугался и громко закричал от страха.
Она поспешно опустила его на солому и сбежала из хижины, прикрыв за собой дверь.
Он помнил то мгновение и лелеял его, как лелеял сладость капустной кочерыжки, кислоту слив, хруст яблок, жирную усладу жареной рыбы.
А теперь в свете огня он увидел лица, и все смотрели на него, когда его вывели из хижины – в первый и единственный раз. Так вот каковы люди! Выросший в темноте, он никогда не видел человеческих лиц. Все было таким новым. Таким странным. Свет от огромного костра резал глаза. Вот дернули за веревку, на которой его вели туда, где ждал мужчина.
И когда в свете пламени поднялся первый клинок, какое ликование всколыхнуло толпу! Дитя темноты стало смеяться вместе со всеми, радуясь свободе.
А потом клинок опустился.
Открыв глаза, Тень понял, что голоден и замерз, а оконные стекла потускнели под коркой льда. Его собственное застывшее дыхание, подумал он. Выбираясь из кровати, он порадовался, что ему не нужно одеваться, поскреб ногтем стекло, проходя мимо окна, почувствовал, как лед скапливается под ногтем, потом тает, превращаясь в каплю воды.
Он попытался вспомнить сон, но тот растаял, оставив по себе ощущение темноты и муки.
Тень надел ботинки, решив сходить в центр города за мостом на северной стороне озера – если он верно запомнил географию здешних мест. Надевая тонкую куртку, он вспомнил данное себе обещание купить теплое зимнее пальто и, открыв дверь квартиры, вышел на деревянную веранду. От холода у него перехватило дыхание: раз вдохнув, он почувствовал, как замерзли все до единого волоски в носу. С веранды открывался прекрасный вид на озеро с его рваными заплатами серого посреди белизны.
За ночь резко похолодало, без сомнения. Наверное, немногим выше нуля по Фаренгейту, и ничего приятного от прогулки ждать не стоит, но Тень был уверен, что без особых затруднений доберется до города. Что сказал вчера вечером Хинцельман? Десять минут пешком? А Тень ведь крупный мужчина. Он пойдет быстро и просто не успеет замерзнуть.
Он двинулся на север, держа курс к мосту.
Вскоре, когда лютый холод проник в легкие, на него накатил сухой кашель. Минуту спустя заболели уши, лицо и губы, а потом еще и ноги. Руки без перчаток он поглубже засунул в карманы, сжав кулаки в надежде согреть пальцы. И вспомнил вдруг байки Ло'кого Злокозны о зимах в Миннесоте – в особенности ту, где говорилось об охотнике, которого в страшный мороз медведь загнал на дерево и тот вынул свой хрен и пустил желтую струю, та замерзала, еще не успев коснуться земли, и охотник соскользнул по шесту замерзшей мочи и сбежал. Воспоминание вызвало саркастическую улыбку, а за ней снова накатил сухой болезненный кашель.
Шаг за шагом, шаг за шагом. Он оглянулся через плечо. Его дом был вовсе не так далеко, как он ожидал.
Идти пешком, решил он, было ошибкой. Но он уже на три-четыре минуты отошел от квартиры, и впереди маячил мост над озером. Гораздо разумнее двигаться вперед, чем возвращаться домой (И что там? Звонить по отключенному телефону? Ждать весны? В квартире же нет еды, напомнил он самому себе).
Он шел, пересматривая свои догадки о температуре на улице – отметка все занижалась: минус десять? Минус двадцать? Минус сорок, может быть, та странная отметина на термометре, где Цельсий и Фаренгейт, – одно и то же? Вероятно, все же не так холодно. Но студеный ветер с озера, который, не стихая, бил ему в лицо, прилетел, наверное, с самой Аляски.
Тень с тоской вспомнил химические грелки для рук и ног. Жаль, что сейчас у него их нет.
Прошло десять минут, а мост словно не приблизился. Тень слишком замерз, чтобы дрожать. Болели глаза. Это не просто холод, а что-то прямо из научной фантастики. Так, наверное, чувствует себя персонаж рассказа, действие которого разворачивается на обратной стороне Меркурия – если у Меркурия есть эта самая обратная сторона. Или на скалистом каменистом Плутоне, где Солнце – всего лишь одна из звезд, горящая чуть ярче других. Это, думал Тень, лишь на йоту ближе тех планет, где воздух приносят ведрами и разливают как пиво.
Проносившиеся мимо случайные машины представлялись нереальными: космические корабли, сублимированные сухой заморозкой брикеты стекла и металла, начиненные людьми, одетыми в несколько свитеров. В голове у него крутился старый шлягер, так любимый матерью, «Гулять в зимней чудесной стране», и он принялся напевать его, не разжимая губ, и попытался идти в такт с ним.
Он больше не чувствовал ног. Идти пешком в такой холод уже казалось ему даже не глупостью, не ошибкой, а дурью вселенских масштабов. Штаны и куртка защищали от стужи не больше, чем сеть или кружево, – ветер попросту дул сквозь них, холодя костный мозг и замораживая ресницы.
«Иди, – сказал он самому себе. – Переставляй ходули. Остановиться и выпить бадью воздуха сможешь, когда вернешься домой». В голове у него зазвучала песня «битлов», и он изменил шаг, подстраиваясь под нее. И лишь подпевая припеву, он сообразил, что напевает «Help».
Он почти достиг моста. Потом ему придется перейти по нему, и все равно останется еще десять минут до магазинов на западном берегу, может, чуть больше…
Мимо проехала, притормозила, развернулась в облаке выхлопного газа и вернулась к нему темная машина. Опустилось стекло, и дымка и пар из окна смешались с выхлопом драконьего дыхания, окружавшего машину.
– У вас все в порядке? – спросил изнутри полицейский.
Первым автоматическим ответом Тени было «Ага, все прекрасно. Просто великолепно, спасибо, офицер», но для этого уже было слишком поздно, и он начал говорить:
– Кажется, я замерзаю. Я шел в Приозерье, чтобы купить еду и одежду, но недооценил расстояние…
Мысленно он уже дошел до этой части фразы, когда понял, что изо рта у него вырвалось только «З-з-ззмсрз» и какой-то треск пополам с дребезжанием, поэтому он только выдавил:
– Зззз-вини-тс. Зззмсрз. Зззвините.
Открыв заднюю дверцу машины, коп сказал:
– А ну садитесь. Там согреетесь, о'кей?
С благодарностью забравшись внутрь, Тень устроился сзади и принялся тереть одну о другую руки, гоня от себя саму мысль о том, что, вероятно, обморозил ноги. Тень уставился на копа через металлическую решетку и попытался не думать о том, как в прошлый раз ехал сзади в полицейской машине, не замечать, что на дверях изнутри нет ручек, а только сосредоточенно потирал руки, стараясь восстановить кровообращение в пальцах. Лицо и покрасневшие пальцы горели, и в тепле снова заболели ноги. Это, решил Тень, хороший признак.
Повернув ключ в замке зажигания, коп тронулся с места.
– Прошу прощения, – сказал он, не поворачиваясь к Тени, а только громче произнося слова, – но выходить из дому было настоящей глупостью. Разве вы не слышали сводку погоды? На улице минус тридцать. Один бог знает, какая температура на ветру – минус шестьдесят, минус семьдесят, хотя, на мой взгляд, если отметка опустилась уже до тридцати, то о ветре уже волноваться нечего.
– Спасибо, – выдавил Тень. – Спасибо, что остановились. Я правда вам благодарен.
– Женщина в Райнеландере вышла сегодня утром наполнить кормушку для птиц в халате и тапочках и примерзла, буквально примерзла, к тротуару. Сейчас она в реанимации. Сегодня утром по телевизору сказали. Вы новенький в городе? – Это был вопрос, но полицейский, по всей видимости, уже знал на него ответ.
– Вчера приехал на «Грейхаунде». Сегодня решил пойти купить теплую одежду, что-нибудь из еды и машину. Я даже не ожидал, что будет так холодно.
– М-да, – отозвался коп. – Меня похолодание тоже застало врасплох. Я слишком изводил себя из-за глобального потепления. Кстати, меня зовут Чад Муллиган. Я шеф полиции Приозерья.
– Майк Айнсель.
– Будем знакомы, Майк. Уже лучше?
– Да, немного.
– И куда вас для начала отвезти?
Тень подставил было руки под поток горячего воздуха из радиатора, потом, когда пальцы обдало болью, убрал их. Пусть отогреваются сами собой.
– Не могли бы вы просто высадить меня в центре?
– И слышать об этом не хочу. Если вам не нужно, чтобы я подогнал вам машину для ограбления банка, я с радостью отвезу вас, куда хотите. Считайте, что вы в прогулочной коляске за счет города.
– Как по-вашему, с чего нам следует начать?
– Вы вселились только вчера?
– Вот именно.
– Уже завтракали?
– Нет еще.
– Ну, тогда я знаю чертовски хорошее местечко для начала, – сказал Муллиган.
Они уже пересекли мост и теперь въезжали в городок с северо-запада.
– Это Главная улица, – объяснил Муллиган, – а это, – добавил он, пересекая Главную и поворачивая направо, – городская площадь…
Даже под снегом площадь казалась величавой, но Тень сразу понял, что лучшее время для нее – лето, когда всю ее заполонит буйство красок: маков, и ирисов, и иных всевозможных цветов, а рощица берез в углу превратится в серебристо-зеленую беседку. Сейчас площадь была бесцветной – зимний набросок реального места – и совершенно пустой. Фонтан отключен на зиму, особняки укутаны снежным покрывалом.
– …а это, – завершил Чад Муллиган, останавливая машину на западной стороне площади, возле старого здания со стеклянной витриной во всю стену, – кафе Мейбл.
Выйдя из машины, он открыл перед Тенью дверцу. Втянув голову в плечи от ветра и холода, оба мужчины перебежали тротуар и вошли в теплое кафе, где завлекательно пахло свежеиспеченным хлебом, пирогами, беконом и супом.
В кафе было почти пусто. Муллиган сел за столик, а Тень устроился напротив него. Он решил, что Муллиган проявляет такую любезность из желания «прощупать» чужака в городе. С другой стороны, шеф полиции вполне мог быть тем, чем казался: дружелюбным и готовым прийти на помощь.
К их столику поспешила женщина – не толстая, а просто крупная, но очень крупная, лет под шестьдесят. Волосы ее отливали тусклой бронзой.
– Привет, Чад, – поздоровалась она. – Пока ты решаешь, что заказать, тебе срочно нужен горячий шоколад. – Она протянула обоим ламинированные меню.
– Но без взбитых сливок, – согласился тот. – Мейбл слишком хорошо меня знает, – признался он Тени. – Что заказываем, приятель?
– И мне горячий шоколад, – сказал Тень. – Только я бы хотел со взбитыми сливками.
– Вот и хорошо, – откликнулась Мейбл. – Надо уметь смотреть в лицо опасности, милый. Ты не хочешь нас познакомить, Чад? Этот молодой человек – твой новый офицер?
– Пока нет, – сверкнул белозубой улыбкой Чад Муллиган. – Это Майк Айнсель. Приехал к нам в Приозерье вчера вечером. А теперь прошу прощения. – Поднявшись, Чад прошел через залу к дверям у самой стойки. На одной висела табличка с нарисованным на ней вытянувшим нос пойнтером, на другой красовался присевший, расставив лапы, сеттер.
– Вы новый жилец в квартире на Нортридж-роуд. В доме старого Пильзена, – весело сказала Мейбл. – Я точно знаю, кто вы. Хинцельман заходил за своим утренним пирогом и все мне о вас рассказал. Вы, ребята, будете только горячий шоколад или посмотрите наше меню завтраков?
– Мне завтрак, – сказал Тень. – Что у вас вкусного?
– Все неплохо. Я сама готовлю. Ради завертышей вам придется возвращаться к нам на северо-запад. А они особенно хороши. Теплые и питательные. Мое фирменное блюдо.
Тень понятия не имел, что такое «завертыш», но сказал, что с удовольствием отведает, и через пару минут Мейбл вернулась с тарелкой, на которой лежал сложенный вдвое пирог. Нижняя его половина была обернута бумажной салфеткой. Взяв пирог за салфетку, Тень надкусил: горячий завертыш был начинен говядиной, картофелем, морковью и луком.
– Первый в моей жизни завертыш, – сказал он, – и впрямь очень вкусно.
– Их придумали жители Великих озер, – пояснила Мейбл. – Обычно дальше Айронвуда их не готовят. Это блюдо привезли с собой шахтеры-корнуэльцы, приехавшие добывать железную руду.
Вернулся шеф полиции и поспешил со смаком отхлебнуть горячего шоколада из огромной кружки.
– Мейбл, ты заставила этого милого молодого человека есть твой завертыш?
– Вкусно, – вставил Тень. Пирог действительно был вкусным – пряное лакомство в горячем тесте.
– Он прямиком в жир откладывается, – сказал Чад Муллиган, похлопывая себя по брюшку. – Я тебя предупредил. Ладно. Так тебе нужна машина?
Без парки это был худощавый парень с круглым выпирающим брюшком. Выглядел он утомленным и знающим свое дело и походил скорее на инженера, чем на копа.
Тень с полным ртом кивнул.
– Ага. Я тут позвонил в пару мест. Джастин Лейбовиц продаст свой «джип» и хочет четыре тысячи, но согласится и на три. Гунтеры вот уже восемь месяцев продают свою четырехприводную «тойоту», машина – страшнее некуда, но сейчас они, пожалуй, сами тебе приплатят, лишь бы ты ее забрал. Если тебя не смущает жутковатый вид, то это большая удача. Я позвонил из автомата в мужском туалете, оставил сообщение Мисси Гунтер на «Недвижимости Приозерья», но самой ее еще нет на месте, наверное, волосы укладывает у Шейлы.
Завертыш оставался вкусным все время, пока Тень его ел, и сказался на удивление сытным. «Еда, прилипающая к ребрам, – как сказал бы его мать. – Так и липнет к бокам».
– Ну, – сказал шеф полиции Чад Муллиган, стирая с губ шоколадную пену. – Думаю, следующая остановка – «Товары для фермы и дома „Хеннингса“», купим тебе настоящий зимний гардероб, потом заскочим к Дейву в «Деликатесы», чтобы ты закупил припасы, а потом я подброшу тебя к «Недвижимости». Они будут счастливы, если сможешь выложить сразу тысячу, а если нет, то по пять сотен в четыре месяца их вполне устроят. Как я и говорил, вид у машины жуткий, но если бы парнишка не выкрасил ее в пурпурный цвет, эта тачка стоила бы все десять тысяч. К тому же она надежная, а если хочешь знать мое мнение, тут зимой такая и нужна.
– Спасибо за помощь, – сказал Тень. – Но разве тебе не следует ездить по улицам и ловить преступников, вместо того чтобы помогать новоприбывшим? Только пойми, я не ябедничаю.
– Мы все ему это говорим, – усмехнулась Мейбл.
– Это хороший городок, – пожав плечами, просто сказал Чад. – Проблем у нас немного. Ну, скорость на улицах всегда кто-нибудь превышает – что, по сути, неплохо, поскольку жалование мне платят из штрафов. В пятницу и субботу какой-нибудь несчастный напьется и побьет жену – и уж поверь мне, пострадавшим может оказаться как мужчина, так и женщина. Но по большей части, у нас тихо. Меня вызывают, когда кто-то запер в машине ключи. Когда собаки мешают лаем спать. Каждый год пару старшеклассников ловят под трибунами на стадионе за курением травы. Самый большой шум по моей части у нас был, когда Дэн Шварц спьяну расстрелял собственный трейлер, а потом понесся по Главной на своем инвалидном кресле, размахивая треклятым обрезом и крича, что прикончит всякого, кто станет у него на пути, и что никто не помешает ему выехать на федеральную трассу. Думаю, он собирался в Вашингтон убивать президента. До сих пор смешно, как подумаю: вот он, Дэн, катит по федеральной трассе с наклейкой на спинке инвалидной коляски: «Мой малолетний преступник имеет вашу стипендиатку». Помнишь, Мейбл?
Та кивнула, поджав губы. Похоже, ей это не казалось таким уж смешным.
– И что вы сделали? – спросил Тень.
– Поговорил с ним. Он отдал мне обрез. Проспался в камере. Дэн – неплохой парень, просто он был пьян и расстроен.
Тень заплатил за свой завтрак и, невзирая на вялые протесты Муллигана, – за оба горячих шоколада.
«Товары Хеннигса» оказались супермаркетом размером с самолетный ангар на южной окраине города, где продавалось все – от тракторов до безделушек (распродажа игрушек и рождественских украшений уже началась). В универмаге толпились покупатели, отдохнувшие после Рождества. Тень узнал девочку, которая сидела перед ним в автобусе. Сейчас она плелась за родителями. Он помахал ей и в ответ получил неуверенную улыбку, открывшую синие резиновые пластинки. Тень праздно подумал, какой она будет через десять лет.
Вероятно, такой же красивой, как девушка за кассой, которая провела по его покупкам верещащим ручным сканером, способным, по всей видимости, звоном остановить трактор, попытайся кто-нибудь вывести его из универмага.
– Десять пар кальсон? – удивилась девушка. – Запасы делаем, а? – У нее была внешность голливудской старлетки.
Тень почувствовал себя так, словно ему снова четырнадцать лет, и не нашелся, что сказать. Поэтому молчал все время, пока она сканировала теплые дутые сапоги, варежки, свитера и куртку на гусином пуху.
Ему не хотелось рисковать, подавая ей кредитную карточку Среды, – во всяком случае, пока рядом с ним с услужливым видом маячил шеф полиции Муллиган, – поэтому за все он заплатил наличными. После чего ушел со своими пакетами в мужской туалет и вернулся оттуда, облаченный в значительную часть покупок.
– Неплохо выглядишь, здоровяк, – улыбнулся Муллиган.
– Во всяком случае, мне тепло, – сказал Тень, и хотя снаружи на автостоянке ветер и обжег ему лицо холодом, но не смог проникнуть под новую одежду. Приняв приглашение Муллигана, Тень забросил свои покупки на заднее сиденье полицейской машины, а сам сел впереди, на пассажирское сиденье.
– Ну и что ты поделываешь, Майк Айнсель? – спросил шеф полиции. – Слишком уж ты здоровый, чтобы сидеть в конторе. Какая у тебя профессия и собираешься ли ты заниматься тем же в Приозерье?
Сердце у Тени забилось, но голос был ровным.
– Я работаю на дядю. Он покупает и продает всякую всячину по всей стране. А я просто таскаю тяжести.
– И он хорошо платит?
– Я член семьи. Он знает, что я его не обворую, а я по ходу перенимаю опыт. Пока не решу, чем на самом деле хочу заниматься. – Фразы выходили у него гладкие и уверенные. В этот момент он знал все о здоровяке Майке Айнселе, и тот ему нравился. У Майка Айнселя не было ни одной из проблем, что одолевали Тень. Айнсель никогда не был женат. Майка Айнселя не допрашивали в товарном поезде мистер Лес и мистер Камень. С Майком Айнселем не разговаривали телевизоры. («Хочешь посмотреть на титьки Люси?» – спросил голос у него в голове.) Майк Айнсель не видел кошмарных снов и не верил в приближение бури.
В «Деликатесах Дейва» он доверху наполнил тележку, набирая, как ему показалось, стандартный набор бензоколонок: молоко, яйца, хлеб, яблоки, сыр, печенье. Просто продукты. Всерьез он поедет закупаться потом. Пока Тень ходил по проходам, Чад Муллиган здоровался с покупателями, знакомил их с Тенью:
– Это Майк Айнсель. Он въехал в пустую квартиру в доме старого Пильзена. Второй этаж с видом на озеро, – говорил он.
Тень оставил попытку запомнить все имена. Он просто пожимал руки и улыбался, потея и чувствуя себя неуютно в утепленных одежках в жарко натопленном магазине.
Чад Муллиган подвез его через улицу к «Недвижимости Приозерья». Мисси Гунтер (со свежеуложенной и покрытой лаком прической) не нуждалась в рекомендациях – она уже и так прекрасно знала, кто такой Майк Айнсель. Надо же, этот милый мистер Борсон, его дядя Эмерсон, такой приятный человек, проезжал тут всего шесть или семь дней назад и снял квартиру в доме старого Пильзена, ну разве там не потрясающий вид? Только подождите до весны, милый. Нам так повезло, столько озер в наших местах летом совсем зеленые становятся от водорослей, просто желудок выворачивает, а наше… Четвертого июля из него еще пить можно, и мистер Борсон квартплату внес за целый год вперед, а четырехприводная «тойота» – ну, даже не верится, что Чад Муллиган еще ее помнит, и она просто счастлива была бы от нее избавиться. По правде сказать, она почти смирилась с тем, что придется отдать ее в этом году Хинцельману как рухлядь; нет – что вы! – машина вовсе не рухлядь; на ней ездил ее сын, пока не уехал учиться в колледж в Грин-бей, ну… просто однажды он взял и перекрасил ее в пурпурный, и – ха-ха! – она очень надеется, что Майк Айнсель любит пурпурный цвет, вот и все, что тут можно сказать, а если нет, то она его не винит…
Шеф полиции Муллиган с извинениями исчез еще до конца этого монолога («Похоже, я срочно нужен в конторе. Рад был познакомиться, Майк») и перетащил покупки Тени в багажник микроавтобуса Мисси Гунтер.
Мисси отвезла Тень к своему дому, где на подъездной дорожке стоял престарелый спортивный фургон на легковом шасси. Машину наполовину занесло ослепительно белым снегом, но части, видимые из-под снега, были покрашены таким сочно-пурпурным, что надо было быть основательно и многократно укуренным, чтобы этот цвет показался хотя бы чуточку привлекательным.
И тем не менее мотор завелся с первого же оборота, обогреватель работал, хотя потребовалось целых десять минут держать мотор на холостом ходу, а обогреватель – на полную мощность, прежде чем невыносимый холод внутри сменился промозглым холодком. Пока машина прогревалась, Мисси Гунтер повела Тень на кухню: прошу прощения за беспорядок, но после Рождества малыши повсюду разбрасывают игрушки, а у нее просто не хватает духу их убрать, не хочет ли он пообедать, у них на обед остатки рождественской индейки? Ну, тогда кофе, буквально через минуту сварится свежий. Сняв со скамейки у окна большую красную машину, Тень сел, а Мисси Гунтер стала спрашивать, познакомился ли он уже с соседями, и Тени пришлось признаться, что еще нет.
Пока из кофеварки мерно капал кофе, Тень узнал, что в его доме еще четыре квартиры: раньше, когда это был еще дом Пильзена, а сам старый Пильзен жил в квартире внизу, он сдал две верхние квартиры; теперь их объединили и там живет пара молодых людей, мистер Хольц и мистер Неймен, они и в самом деле семейная пара, и когда она говорит «семейная пара», мистер Айнсель, вы не подумайте ничего такого, у нас тут всякие есть, в лесу ведь не только сосны растут, хотя по большей части такие остаются в Мэдисоне или в Миннеаполисе, но, по правде сказать, никого в городке это не волнует. Они уехали в Кей-уэст на зиму, вернутся в апреле, вот тогда и познакомитесь. Главное, что Приозерье – действительно хороший город.
А рядом с мистером Айнселем – квартира Маргерит Ольсен и её маленького мальчика; милая леди, очень, очень милая леди, но жизнь у нее была тяжелая, а она все равно душечка, она работает в «Новостях Приозерья». Не самая интересная газета на свете, но, по правде сказать, Мисси Гунтер считала, что большинству жителей она потому и нравится, и другая им не нужна.
Ох (тут она опомнилась и налила кофе), как бы ей хотелось, чтобы мистер Айнсель увидел город летом или поздней весной, когда сирень, яблони и вишни – все в цвету, на ее взгляд, нигде на свете нет ничего красивее.
Тень дал задаток в пятьсот долларов и, забравшись в машину, стал задом сдавать из двора на подъездную дорожку. Мисси Гунтер постучала по ветровому стеклу.
– Это вам. – Она протянула ему желтовато-коричневый пакет. – Я едва не забыла. Это местная шутка. Мы напечатали их несколько лет назад. Вам совсем не обязательно заглядывать в конверт прямо сейчас.
Поблагодарив ее, Тень осторожно поехал назад в город, выбрав дорогу, которая вела вокруг озера. Ему и впрямь хотелось увидеть его весной, или летом, или осенью: он не сомневался, что городок будет очень красив.
Десять минут спустя он уже был дома.