Она не заметила седого мужчину у себя за спиной, пока он не сел рядом с ней.
— Привет, — сказал он.
Она вздрогнула.
— Ой! Вы меня напугали, — воскликнула Мелисса.
Он сухо улыбнулся.
— Ну, мы ведь этого делать не хотели.
После того как Мелисса ушла, Джейк написал заметку для газеты и вернулся к «реальной» задаче, которая перед ним стояла.
Если кто-то умер в той таверне убогого городка Дептфорда 30 мая 1593 года, то абсурдность дознания, быстрое прощение предполагаемого убийцы, заявление королевы, сделанное позже, интересы Уолсингемов — все это вело к одному выводу: кто бы там ни умер (если кто-то умер), это точно был не Кристофер Марло.
Далее Джейк хотел проверить возможные частичные совпадения в карьерах Шекспира и Марло. Они попросту отсутствовали. Если отбросить нападки Грина, то имя Шекспира упоминалось разве что в кратких записях священника англиканской церкви Фрэнсиса Мереса, который в «Палладис Тамиа», книге 1598 года, на странице 281 перечислил Шекспира среди других елизаветинских драматургов. И хотя он хвалил пьесы, дальнейшее изучение вопроса показало, что Мерес получил беспорядочное и плохое образование, не имел ни малейшего таланта критика и был кем-то вроде елизаветинского Босвелла (но без добродетелей Босвелла), если верить одному из ведущих ученых мужей того времени. У него не было доступа к театру, и он знал об авторах только с чужих слов. Попросту говоря, он опубликовал список, напечатанный в кварто.[74]
Мерес упоминал и Марло. В своих «Сокровищах ума» (также напечатанных в 1598 году) Фрэнсис Мерес заявляет, что «Кристофер Марло был заколот кинжалом грязным слугой, соперником в любовных утехах».
«Иными словами, — подумал Джейк, — его источники информации о Марло были такими же ненадежными, как и о Шекспире».
|
|
Далее описание убийства и клевета продолжались — ведь Марло некому было защитить. Джейку удалось найти следующее достойное упоминания описание смерти Марло в книге Уильяма Вона «Золотая роща» (1600 год), где впервые всплыл Дептфорд и удар кинжалом, нанесенный человеком «по имени Ингрэм».
Свидетельство о смерти и регистрация погребения в церкви Святого Николая, Дептфорд: первое июня, 1593 год, Кристофер Марло, убит Фрэнсисом Арчером. Опять же, настоящий отчет коронера обнаружен лишь в 1925 году биографом Лесли Хотсоном. Все это время документ был спрятан в Лондоне, в Государственном архиве, но никто об этом не знал, точнее, никто не пытался его искать. Этот документ во многих отношениях противоречил предположениям, сделанным прежде, но не самому «факту» смерти Марло или неприглядным обстоятельствам, в которых она произошла. Таким образом, официальная версия с того самого момента, как она прозвучала, стала общепринятой.
Около двух часов ночи Джейк отметил, что Мелиссы все еще нет, и решил зайти в Интернет.
И вновь его поразило странное несоответствие между жизнью Марло, его работами и историей с ересью и убийством. Никто из Звездной палаты не подумал проверить (впрочем, это не входило в их интересы) истинную религиозность Марло и его философские взгляды, которые звучали в его пьесах, как красноречиво показала Мелисса. В качестве новых доказательств Джейк нашел работу профессора английской литературы университета штата Индиана по имени Рой Баттенхаус о религиозном содержании творчества Марло. Баттенхаус энергично поддерживал мысль, к которой пришли Джейк и Мелисса: Кит не мог быть атеистом.
|
|
Как выразился Баттенхаус: «В показаниях (Бейнса и Кида) нарисован богохульствующий и отчаянный тип, которого трудно связать с Марло, изучавшего богословие в Кембридже и чью верность религии ее величества подтвердил Тайный совет». Пытаясь нанести удар Марло обеими сторонами меча, Бейнс заявил о приверженности Кита к католицизму, повторив обвинения против него, которые были отвергнуты в Кембридже. Баттенхаус писал, что если Марло и говорил что-то, противоречащее интересам Англии и церкви, то только в те моменты, когда исполнял роль шпиона. Как отметил Баттенхаус: «Если в реальной жизни он был актером, маскирующим свои истинные взгляды, то тогда доносы на него — в особенности политического характера — следовало рассматривать в контексте исполнения им определенной роли».
Иными словами, ерунда и не более того.
Джейк вспомнил, что Мелисса произнесла почти такие же слова. Баттенхаус цитировал и другого британского ученого по имени Ю. М. Эллис-Фермор, который писал о модернизме Марло: «Марло был близок к тому, чтобы сформулировать мысль о том, что дух и „желание“ человека есть не больше и не меньше, чем Бог в человеке… Концепция… поразительно современна, во всяком случае, совершенно независима от точки зрения его современников». Но в то время Звездная палата услышала лишь обвинителей Марло (в первую очередь архиепископа Уитгифта), а Марло, как Корделия в «Короле Лире», был слишком горд и упрям, чтобы защищаться. Вздохнув, Джейк сделал быстрый поиск по Бейнсу, чтобы выяснить, не пропустил ли он чего-нибудь.
|
|
Он с интересом отметил, что Бейнс был знаком с Марло в Кембридже. Точнее, посещал Кембридж в то же время. Могли ли они тогда поссориться? Прежде от внимания Джейка ускользнул один пункт, который мог сыграть для Бейнса первостепенную роль в достижении его главной цели — полного уничтожения Кристофера Марло. Бейнс обвинил Марло в новом серьезнейшем преступлении, что, без сомнения, должно было обрушить против Марло ярость его главного покровителя — королевы, — так как речь шла о подделке денег. Фальшивомонетчик подлежал казни. Более того, в сводах законов не было такой вещи, как оправдание по суду Звездной палаты. Как только выдвигались «доказательства» (вполне достаточно было обвинения, Бейнсу не пришлось особенно утруждаться), суд можно было считать законченным.
В елизаветинской Англии не было своих Ф. Ли Бейли,[75]как и помилований в последнюю минуту. После того как дело передавалось в Звездную палату, оставалось лишь выяснить, какой будет смерть обвиняемого: виселица, сожжение, утопление, четвертование или же обезглавливание. Ричард Бейнс, которому не противостоял адвокат, просто перечислил все, что хотел услышать архиепископ Уитгифт, который получил полное право вынести смертный приговор Кристоферу Марло. Джейку пришло в голову, что Ричард Бейнс мог бы успешно выступать на американском радио или даже стать политиком, если бы жил в наше время. Или из него получился бы радикальный имам. Джейк сделал пометку, чтобы не забыть вставить эту мысль в следующую статью, которая уже начала формироваться у него в голове.
Продолжив поиск, он нашел подтверждение словам Мелиссы, которая говорила, что аналогичные обвинения выдвигались против рыцарей-тамплиеров. Практически слово в слово они были взяты из религиозных трактатов того времени, озаглавленных «Падение позднего арианизма», в особенности из «Книги богохульств», о которой Марло однажды упоминал, когда писал «Доктора Фауста». Смысл здесь в том, что Марло читал книгу, чтобы использовать ее в работе (что он и признавал), из чего сделали вывод, что он, «должно быть», верил в то, что там написано.
«В некотором смысле похоже на Патриотический акт, — мрачно подумал Джейк. — С таким же успехом можно было сделать вывод, что если у Шекспира на столе лежала пьеса, то он, „должно быть“, ее написал».
Тут Джейку в голову пришло, что издатели Первого фолио могли прийти к аналогичному заключению по той же причине.
Таким образом, к концу мая 1593 года «смерть» Кристофера Марло стала практически неизбежной.
Но что послужило непосредственной причиной смерти? И тут дознание выглядело как-то странно. Конечно, как только Джейк вник в проблему глубже, он обнаружил среди разных биографий в Интернете, что даже тем медицинским утверждениям, которые упоминаются в дознании, верить нельзя. Он нашел ссылку на книгу доктора Сэмюеля А. Танненбаума «Убийство Кристофера Марло», написанную в 1928 году. Танненбаум собрал мнения ведущих нейрохирургов того времени, и все они согласились, что такого рода рана, какую якобы нанес ножом Фризер Марло, не могла стать фатальной. Королевский коронер написал, что она привела к «немедленной смерти». Тем не менее на месте преступления практически не обнаружили крови, из чего следует, что артерии не были задеты (а значит, удар не мог быть смертельным), или в комнату принесли уже мертвое тело, как предположила Мелисса.
Джейк вдруг понял: если бы эти трое умели лгать лучше, правда была бы утеряна навсегда.
Итак, теперь все ясно. Кит Марло с помощью тех, кто был заинтересован в его спасении, сделал то, что должен был сделать. Просто сбежать из Англии — а ему такую возможность предоставили — было бы безумием: шпионы церкви выследили бы его даже на краю земли и убили бы. Возможно, это сделала бы та же самая троица.
«Хороший сюжетный ход для романа, — подумал Джейк. — Дважды быть убитым одними и теми же людьми».
Но если Кит официально считался мертвым, он мог продолжать писать в ссылке, не опасаясь, что его найдут. Лучшее и единственное решение. Он был тем самым поэтом, написавшим великие сонеты. Стоит ли удивляться, что жители Стратфорда цепляются за официальную версию смерти Марло с упорством ребенка, не отдающего свой рожок, — у них есть на то причины. Как сказала Мелисса, если Марло остался в живых, дело Шекспира получало смертельную рану. По какой другой причине мысль о том, что человек, придумавший специальные эффекты в могучем «Тамерлане», человек, живший театром, мог имитировать свою смерть, станет вызывать такое ярое неприятие? Почему ученые вроде Десмонда Льюиса и его партнера подверглись таким нападкам?
Отчет коронера был подписан благородным Уильямом Денби, коронером королевы. Из чего можно сделать вывод, что кто-то положил отчет на стол Денби, чтобы тот поставил на нем свое имя. Как и многое другое, вызывающее теперь сомнения, нельзя утверждать, что отчет составил он сам. Или что он хотя бы его читал. Нет ни малейших оснований считать, что Денби присутствовал на дознании в Дептфорде. Зачем ему было ехать в это мрачное место? В документе имеется столько сомнительных утверждений, что, если бы Денби сначала с ним ознакомился, он бы никогда не поставил на нем свою подпись. Скорее всего, он сделал это по приказу королевы. Любой хороший адвокат сумел бы доказать, что такой документ нельзя принимать к рассмотрению, и произнес бы парочку острот, достойных Джерри Спенса.[76]
А так как Денби имел репутацию честного человека, он этот документ не читал. В противном случае он бы поставил под сомнение смехотворные выводы, приводящиеся там. Значит, он получил приказ его подписать. Остается выяснить ответ еще на один вопрос: почему королева велела собственному коронеру заняться делом, которое не находилось в его юрисдикции? Сунир уже ответил на этот вопрос: у королевы имелись свои причины прикрыть дело, что также объясняет, почему отчет так быстро исчез вместе с «телом». Особенно если ее же правительство и приложило руку к тихому исчезновению ее любимого драматурга и талантливого шпиона — живым он приносил гораздо больше пользы.
По мере того как ночь приближалась к холодному серому рассвету, а его беспокойство за Мелиссу становилось все сильнее, к Джейку постоянно возвращался один и тот же вопрос: кто лежит в могиле церкви Святого Николая в Дептфорде? Он заснул, пытаясь найти на него ответ.
Глава 28
Ты настоящий бог мщения…
У. Шекспир. Виндзорские проказницы
(Перевод С. Маршака и М. Морозова)
Мелисса возвратилась домой сразу после рассвета.
Она решила не рассказывать о том, что произошло вечером в автобусе. Она знала немало людей, в том числе и в Беркли, которые считали, что совпадений не бывает и что все происходит в соответствии с какой-то целью. Некоторые называют это судьбой, другие цитируют теорию «шести рукопожатий».[77]Как бы то ни было, ее встреча со старым знакомым посреди города с населением в десять миллионов должна была что-то означать.
Так и получилось. Он дал ей имя, снабдил указаниями, несмотря на недовольство ее растущим интересом к Марло и попытки ее отца идти по следу, оставленному Десмондом Льюисом. Когда она спросила о причинах, он похлопал ее по колену и сказал: «Ты знаешь, с каким восхищением я отношусь к твоему огненному темпераменту. Быть может, мне представился шанс сказать: „Это буйный сад, плодящий одно лишь семя“».[78]
— Папа? — Она подошла к дивану и потрясла его за плечо.
— Ладно, ладно, я уже проснулся, — пробормотал Джейк, недовольный тем, что его разбудили, но одновременно испытывая огромное облегчение — Мелисса благополучно вернулась.
Ему удалось поспать не больше часа, прежде чем она его разбудила. Наверное, он был похож на красноглазого демона из «Декамерона» — Мелиссу изрядно позабавил его взъерошенный вид, хотя она и сама устала. Впрочем, выглядела Мелисса, как и всегда, так, словно только что сошла с картинки из рекламного буклета «Дав».
— Что случилось? Как ты?
— Я в порядке. Послушай, что тебе известно о Шекспировском фонде?
— Не слишком много. А почему ты спрашиваешь?
— Я случайно встретилась с человеком, который рассказал мне, что фонд принимает серьезные меры, чтобы защитить Имя. Тебе удалось узнать, кто устроил обыск в офисе и квартире доктора Льюиса?
— Могу лишь предположить, что это сделали одни и те же люди. Но почему ты думаешь, что они из фонда?
Она стащила через голову свитер и повесила его на плечики.
— Я не знаю, но такой вариант возможен. Почему бы тебе не проверить эту версию? — Она скрылась в ванной и включила душ.
Через полчаса Мелиссу уже не интересовал окружающий мир, а Джейк забыл о сне. Он вспомнил слова Макбета: «Бальзам увечных душ, на пире жизни, сытнейшее из блюд…».[79]Увы, сейчас на этом пиру сон не из тех блюд, что будут подавать ему. Он решил, что, прежде чем углубляться в то, что произошло с Китом Марло в 1593 году, ему необходимо выяснить, чем занимался в это время Уилл Шекспир.
Подкрепившись свежим кофе, в едва заправленной рубашке с расстегнутым воротом, Джейк стоял на пороге Британской библиотеки ровно в 9.30 — время открытия. Вскоре он уже сидел в архивах.
Сначала он хотел получить подтверждение словам Сунира, которые тот произнес, как теперь казалось Джейку, столетия назад. Быстро просмотрев первую из стоявших на полке биографий Шекспира, он нашел то, что искал. Так и есть, появление Уильяма Шекспира как автора литературного труда состоялось менее чем через две недели после «смерти» Кристофера Марло, в июне 1593 года. Несколько раньше, в апреле, когда Марло был еще жив и здоров, в «Стейшенери компани»[80]была анонимно зарегистрирована длинная поэма. Но в посвящении, добавленном два месяца спустя, автором уже назывался Уильям Шекспир, который написал, что это его первое творение.
«Венера и Адонис». Джейк вытащил свою сумку и нашел список. «В. А.»
— Вот оно! — пробормотал он.
Он позвонил Суниру, рассчитывая, что застанет его между занятиями, и ему повезло.
— Сунир, это Джейк Флеминг. У вас есть минутка?
— Ну, немного времени у меня есть. А что случилось?
— Расскажите мне о «Венере и Адонисе».
— Да, конечно! Именно это сокращение из вашего списка я и пытался разгадать. «Творение» — это изобретение Барда. Мои коллеги с кафедры английской литературы, естественно, утверждают, что Шекспир тем самым хотел сказать, что данная поэма является его первой письменной работой. Хотя пьеса «Генрих Шестой» уже вовсю готовилась к постановке — несоответствие, которое они не в силах объяснить.
— И очень важное несоответствие. Нельзя воспринять этот факт двояко.
— Тем не менее так утверждал сам Шекспир.
— Так вот почему знатоки творчества Шекспира вынуждены с неохотой признать, что Марло имеет какое-то отношение к «Генриху Шестому»?
— Как вы сказали, нельзя трактовать это двояко. И все же в течение многих веков им сходило с рук это несоответствие. Вот еще одна причина, по которой доктор Льюис заинтересовался Марло.
— Давайте уточним, правильно ли я вас понял, — продолжал Джейк, еще раз просматривая свои записи. — Все три части пьесы «Генрих Шестой» были опубликованы в тысяча шестьсот двадцать третьем году в Первом фолио под именем Шекспира. Следовательно, их написал именно он. Если это напечатано, значит, правда.
Оставалось надеяться, что индус понял его иронию.
— И это, естественно, ставит под сомнение заявку на «первое творение».
«Невероятно, — подумал Джейк. — Как им удалось все это провернуть? Такого просто не может быть. В тысяча пятьсот девяносто третьем году в литературном мире возникает прежде неизвестный, поздно расцветший Уилл Шекспир, которому около тридцати лет и о котором никто ничего не слышал раньше — если не считать пылких „похвал“ Роберта Грина. Со своим отточенным до блеска „первым творением“ — что не может не вызвать вопроса: а чем, собственно, он занимался прежде? Едва ли нас удовлетворит такой ответ: ухаживал за лошадьми, играл в спектаклях, продавал зерно, покупал костюмы для пьес, а потом моментально обрел образование и успех».
— Сунир, как они объясняют это несоответствие?
— С этим несоответствием они поступили так же, как и со всеми остальными, — выбросили, как ненужный хлам.
— Ясно. В таком случае как бы вы это объяснили?
— Ну, учитывая известные наклонности Барда и выпады Грина, можно предположить, что Шекспиру в руки попала рукопись «Венеры и Адониса», он выяснил, что автор «мертв», а зная печатника Ричарда Филда, который, кстати, родился в Стратфорде, он решил помочь самому себе. Согласно первому биографу Шекспира, Николасу Pay, это «единственное его стихотворное произведение, которое он опубликовал сам».
— Любопытно.
— Послушайте, я должен бежать, у меня начинаются занятия. Давайте встретимся позднее, ладно? Нам нужно поговорить о Ламбете.
Позднее Джейк пожалел, что они не договорились на определенное время.
Сама поэма оказалась длинной, цветистой, но прелестной. Джейк дочитал ее до конца, а потом вернулся к титульной странице. Ему показалось, что посвящение выглядит каким-то льстивым, а его стиль куда больше походит на завещание Шекспира, чем на саму поэму. Воображение фермера. И это лишь подтверждало гипотезу Сунира, считавшего, что Шекспир попросту украл поэму, поставил на ней свое имя, а потом написал (или продиктовал) посвящение. Однако, изучая первую страницу, Джейк увидел кое-что еще, заставившее его сердце забиться быстрее. Над заголовком стоял эпиграф на латыни: Vilia miretur vulgus: mihi flauus Apollo Pocula Castalia plena ministret aqua. Эти строки показались Джейку знакомыми. Он вернулся к стойке и обратился к одной из библиотекарей.
Она посмотрела на страницу и приподняла брови.
— Это строки из «Любовных элегий» Овидия. Как странно, я никогда прежде не обращала на них внимания.
Джейк принялся быстро листать свои записи и вскоре нашел то, что искал: Кристофер Марло перевел с латыни «Любовные элегии» Овидия, когда учился в Кембридже. Латинские строчки из эпиграфа переводились так: «Пусть помышляющие о низком любуются низкопробным. Меня же прекрасный Аполлон ведет к источнику муз». Более всего это походило на насмешку. Шекспир уже показал себя «помышляющим о низком», по словам Ричарда Грина. Марло, которого Грин предупреждал, вполне мог быть о нем того же мнения и дразнить Шекспира из ссылки. Что же касается «источника муз», то именно Марло, а вовсе не Шекспира Томас Пил называл «Любимцем Музы». Более того, Джейк обнаружил, что граф Саутгемптон, которому посвящена поэма, учился вместе с Марло в Кембридже.
«Боже мой! — подумал Джейк. — Какая замечательная и ужасная ирония — вор даже не понимал, что сам указал на истинного автора, одновременно осмеивая себя самого! Но главная ирония состоит в том, что ему (Шекспиру) удалось получить всю славу».
Как только Джейк вернулся к полкам, он сумел сделать еще одно поразительное открытие, и ему ужасно захотелось снова позвонить Суниру. Здесь, среди множества работ, якобы принадлежавших Барду, имелся список пьес, на которых Шекспир поставил свое имя, но которые отвергли знатоки Шекспира, — так называемый Апокриф.[81]Джейк уже догадался, что в списке Льюиса он фигурирует как «Апок.». Теперь многое становилось понятным. Льюис вовсе не имел в виду Апокалипсис. Джейк быстро переписал названия и ссылки.
«Локрин» (очень разгневанный Роберт Грин? Некоторые думают, что это Томас Кид)… «Новая форма, просмотренная и исправленная У. Ш.» (сравнить с «Тщетными усилиями любви», 1598, с надписью на титульном листе: «Новые исправления и добавления У. Шекспира»).
Сэр Джон Олдкастл… «Написано Уильямом Шекспиром».
История о Томасе, лорде Кромвеле… «Написано У. Ш.».
Лондонский блудный сын… «Уильям Шекспир».
Вдова Пуританка… «Написано У. Ш.».
Йоркширская трагедия… «Написано У. Шекспиром».
Перикл, правитель Тира (позднее шекспироведы признали, что она принадлежит его перу).
Трудное правление короля Джона… «Написано У. Ш.».
Сэр Эдмунд Чамберс, самый известный знаток Шекспира, признал, что последняя пьеса, «вероятно», написана Марло. Интересно, каково мнение Чамберса о том, что Шекспир поставил свои инициалы на этой пьесе? А также на тех, о которых Джейк никогда не слышал:
Арден Фэвершэм.
Рождение Мерлина.
Прекрасная Эмма.
Веселый дьявол Эдмонтона.
Муцедор.
Джейк быстро собрал все свои записи и на автобусе доехал до Чаринг-Кросс. Он хотел поговорить о том, что ему удалось узнать, с Блоджеттом.
Когда Джейк вошел, Блоджетт пребывал в отвратительном настроении.
— О странствующий ученый, — хмуро сказал он. — Лучше поздно, чем никогда, что тут еще скажешь.
Джейк уловил острый запах дыма.
— Что случилось? — спросил он, оглядываясь по сторонам.
Впрочем, он все увидел сам. В магазине был пожар. Блоджетт склонился над стопкой влажных, почерневших от огня манускриптов в задней части магазина.
— К счастью, я пришел сегодня рано, когда огонь только начал разгораться, поэтому мне удалось его потушить прежде, чем он причинил серьезный вред. — Он указал на пустой огнетушитель, валяющийся на полу.
— Похоже, пострадало немало книг. — У Джейка возникли неприятные подозрения, он вспомнил бритоголовых. — Вы узнали, почему начался пожар?
— Офицер-пожарный сказал, что дело в электропроводке. Но я заметил, что запор на одном из окон сломан. — Он принюхался. — А с утра я уловил слабый запах керосина.
Джейк вспомнил о теории самоубийства.
— Совпадение, конечно?
— Несомненно.
— Как много вы потеряли?
— Не слишком много. Главным образом папки с документами. Налоговые декларации — какая ирония судьбы! И несколько книг и манускриптов по магии. Иными словами, всякий хлам, который я все равно не смог бы продать. Или не захотел бы.
— Я очень сожалею, — сказал Джейк.
— Ничего страшного. У меня есть страховка. А моя жена уже много лет уговаривает меня продать магазин и уйти на покой. Возможно, время пришло. — Он грустно оглядел магазин. — Однако я буду скучать без моих книг. Да, тут уж ничего не поделаешь.
— Могу я принести вам чай? Или, может быть, что-нибудь еще?
— У меня была электрическая плитка, но ее конфисковали. Она попала под подозрение в первую очередь. Хотя эта плитка — самая новая вещь во всем магазине. Моя жена подарила ее мне на Рождество в прошлом году. Не важно. — Блоджетт бросил бумаги, которые держал в руках, на покрытый пеплом письменный стол. — Чем я могу вам помочь в это чудесное (если не считать пожара) утро?
— Если вы не против отвлечься, я бы с удовольствием пригласил вас поужинать. Я бы хотел поговорить с вами об Апокрифе.
— Ах да, таинственный Апокриф. В этом списке было одно словечко, которое вертелось у меня на языке. «Апок.». Причудливое слово. Не припомню сразу, кто его придумал, кажется Флей. Да, пожалуй, именно так. — Блоджетт еще раз огляделся по сторонам. — Честно говоря, мне бы не хотелось сейчас покидать место преступления. Если вам не действует на нервы эта атмосфера сожженных Библий и старых манускриптов, то я бы предпочел остаться здесь. Кроме того, нам может потребоваться справочный материал, если, конечно, я сумею его найти.
Блоджетт откатил свое кресло подальше от места пожара и принес из задней части магазина стул для Джейка.
— Надеюсь, вас не смутит пепел в дополнение к саже, — со смехом сказал Блоджетт.
— Вовсе нет. — Джейк был слишком взволнован, чтобы сидеть, тем не менее он присел на край стола и открыл блокнот. — А вам никогда не казалось странным, что ученые с легкостью отвергали слабые пьесы Шекспира только из-за того, что они были совсем плохими, хотя на них стояло его имя?
Блоджетт фыркнул.
— Слабыми? Некоторые из них были просто бездарными.
— Тем не менее позднее те же самые ученые (или последователи, так, наверное, лучше выразиться?) охотно соглашались с тем, что он написал «хорошие» пьесы, к которым не имел никакого отношения, вроде «Перикла», «Эдуарда Третьего» и «Сэра Томаса Мора».
— Несмотря на то, что последняя пьеса считалась творением сэра Энтони Манди.
— Из чего следует, что имя Шекспира на книге еще ничего не значит.
— Это вы сказали, а не я. Но должен с вами согласиться. Здесь явно используются двойные стандарты.
— Так почему же никто не усомнился в правдивости Кварто и того же Первого фолио?
— Потому что они есть, и все. Потому что нам так всегда говорили. По той же самой причине, по которой истинные верующие воспринимают Библию буквально или кладут поклоны в сторону Мекки. Не существует никакого объяснения вере.
— Так вы считаете, что Шекспир — это религия?
— Ну, настолько далеко я не захожу. Однако речь может идти о слепой вере — так я бы мог сказать.
— Но почему именно это имя, забудем сейчас обо всех его достоинствах, дает такие основания для веры?
— Быть может, все дело в том, что Шекспир есть воплощение мечты обычного человека?
— Мечта обычного человека, — повторил Джейк, записывая его слова в блокнот. — Вы знаете, чем больше я размышляю на эту тему, тем больше мне кажется, что Шекспир — это что-то вроде фирменной марки.
Блоджетт удивился.
— В те времена понятия «фирменная марка» не существовало.
— Тогда почему так возмущался Роберт Грин? Он упрекал Шекспира в воровстве. Потом его имя появилось на «Венере и Адонисе» и на пьесах в Кварто. А теперь дело дошло до главного — этого Апокрифа. Это единственное объяснение.
Блоджетт поджал губы.
— Доктор Льюис и я беседовали на эту тему. Он считал, что может быть лишь два рациональных объяснения Первому фолио: либо Шекспир был чудовищным плагиатором и в течение всей своей карьеры воровал направо и налево, либо он был вором, укравшим все работы одним махом.
— Так или иначе, но ему все сошло с рук.
— Вы хотите сказать, что существовала еще и третья возможность: он попросту купил все эти пьесы и стихи и поставил на них свое имя, как на товар? А затем убедил мир в своем авторстве?
— Корпорация «Шекспир», — пробормотал Джейк.
Блоджетт недоверчиво покачал головой.
— Все кристально ясно, если взглянуть с точки зрения аналогии с «вороном». Это напоминает мне Голливуд. Студии или продюсеры покупают сценарии, а потом объявляют их своими. Писатель, в особенности если речь идет об авторе литературного текста, оказывается в стороне, его заменяют, о нем забывают, и он в буквальном смысле исчезает. Особенно в прежние времена.
Блоджетт изучающе посмотрел на него.
— Это весьма радикальная идея.
— Но именно так все происходит в Голливуде. Почему не в Банксайде? И тогда все сразу становится понятным.
— Ну, в те дни не было такого понятия, как «закон об авторских правах». Труппа была заинтересована в том, чтобы пьесы оставались в театре и чтобы не было «пиратства». А потому пьесы нередко покупали на имя труппы. — Он встал и потянулся. — А как вы продвигаетесь с остальной частью списка?
Джейк положил список на стол, и они вместе принялись его изучать. Дознание больше не вызывало сомнений, и Блоджетт согласился относительно «Венеры и Адониса».
— Значит, осталось расшифровать последние три записи. Что-то есть в Ламбетском дворце. И та книга, о которой я у вас спрашивал, помните? Кажется, ее написал Кельвин Гоффман?
— Да, спасибо, что напомнили. Я нашел экземпляр, но куда-то засунул листок с вашим телефоном. Однако книга довольно дорогая.
— А вы ее полистали?
— Извините, мне было некогда.
— Ну ладно, так где же она? — нетерпеливо спросил Джейк.
На лице Блоджетта появилось лукавое выражение.
— Я ее продал. Сегодня утром.
— Наверное, вы шутите.
Блоджетт торжествующе усмехнулся.
— Очень привлекательной и настойчивой молодой женщине. Удивительное совпадение, у вас с ней общая…
— Мелисса? Она была здесь? — Джейк улыбнулся и покачал головой. — Ловкая чертовка.
— Ну, я не знал, когда вы появитесь. Ведь после вашего предыдущего визита прошло несколько дней.
— Не имеет значения. А завтра вы здесь будете? Я расскажу вам, что написано в книге.
— Если того захочет Бог.
Джейк надел пальто и вышел на холод — и тут же обратил внимание на припаркованную на противоположной стороне улицы, в зоне, где стоянка была запрещена, машину с тонированными стеклами. Джейк не сомневался, что уже видел ее прежде. Отбросив всякую осторожность, он перебежал через дорогу и постучал в окно.
— Ладно, открывайте! — закричал Джейк.