– Довольно.
– А теперь, когда вы оскорбили мою порядочность всеми мыслимыми способами, – проговорила вдова, наконец-то берясь за чашку, – может быть, вы мне все-таки скажете, на сей раз без обмана, что вы делаете в моей гостиной?
– Я доставил мисс Уэдерелл сообщение личного характера, – признался Девлин.
Вдова обернулась к Анне:
– Что такое?
– Вы не обязаны ей отвечать, – быстро произнес Девлин. – Если не хотите, то не обязаны. Ни единым словом.
– Анна, – угрожающе произнесла Лидия Уэллс, – что еще за сообщение?
– Его преподобие показал мне некий документ, – объяснила Анна, – в силу которого половина состояния, найденного в хижине Кросби, принадлежит мне.
– Ах вот как, – обронила Лидия Уэллс. И хотя голос ее звучал невозмутимо, Девлину показалось, что в глазах ее мелькнула паника. – А кому же принадлежит вторая половина?
– Мистеру Эмери Стейнзу, – отвечала Анна.
– Где этот документ?
– Я его спрятала.
– Ну так пойди принеси! – рявкнула Лидия.
– Не делайте этого, – быстро вмешался Девлин.
– Не пойду, – отозвалась Анна, даже не притрагиваясь к лифу.
– Вы могли бы, по крайней мере, оказать мне любезность и рассказать всю правду как есть, – упрекнула Лидия. – Вы оба.
– Боюсь, для нас это невозможно, – промолвил Девлин, прежде чем Анна успела открыть рот. – Понимаете, эти сведения имеют отношение к преступлению, до сих пор не раскрытому. Помимо всего прочего, речь идет о попытке шантажировать некоего мистера Алистера Лодербека.
– Простите? – переспросила вдова.
– Что? – удивилась Анна.
– Боюсь, ничего больше я вам сообщить не могу, – отозвался Девлин, отмечая, к вящему своему удовлетворению, что вдова побледнела как полотно. – Анна, если вы хотите идти в суд немедленно, я сам вас туда провожу.
– Правда? – покосилась на него Анна.
– Да, – подтвердил Девлин.
– И что тебе вдруг понадобилось в суде? – осведомилась Лидия Уэллс.
– Мне нужна помощь адвоката, – объяснила Анна. – Это мое гражданское право.
Миссис Уэллс устремила на Анну непроницаемый взгляд.
– Нелучшим же образом ты отплатила мне за доброту, – негромко произнесла она наконец.
Анна подошла к Девлину и взяла его под руку.
– Миссис Уэллс, – проговорила она, – я не за доброту вашу отплатить собираюсь.
Юпитер в Козероге
Глава, в которой Обер Гаскуан веселится от души; Коуэлл Девлин снимает с себя ответственность, а Анна Уэдерелл совершает ошибку.
В Хокитикском дворце правосудия, прибежище магистратского суда, процесс велся по-простецки, без особых церемоний. Зал заседаний был обтянут веревками – ни дать ни взять загон для стрижки овец. Чиновники округа сидели позади ряда рабочих столов, отгородившись таким образом от мятущейся толпы; во время судебной сессии эти столы создавали своего рода баррикаду между должностными лицами и общественностью, каковой полагалось стоять. Место судьи, на данный момент пустовавшее, представляло собою просто-напросто капитанское кресло на помосте, правда для большей представительности задрапированное овечьими шкурами. Тут же торчал огромный флаг Соединенного Королевства, закрепленный на древке, чересчур коротком для полотнища такого размера. Ткань легла бы складками на землю, если бы какая-то предприимчивая душа не догадалась подставить под древко пустую винную бочку, – эта подробность скорее подрывала, нежели усиливала впечатление от штандарта.
Утро в суде малых сессий выдалось хлопотливое. Апелляционную жалобу миссис Уэллс об аннулировании сделки по продаже имущества Кросби Уэллса наконец-то удовлетворили, а это означало, что состояние Уэллса, прежде помещенное на хранение в Резервный банк, перешло в фонд мирового судьи. Комиссионные Харальда Нильссена в размере четырехсот фунтов назад не потребовали по двум причинам: во-первых, эта сумма явилась законным вознаграждением за честно выполненную работу; во-вторых, за это время она была полностью пожертвована на строительство новой тюрьмы в Сивью. Не подобает, заявил судья, отзывать благотворительный дар, тем более такой щедрый и бескорыстный, и похвалил Нильссена, в его отсутствие, за оказанное городу благодеяние.
Теперь еще предстояло детализировать разнообразные судебные расходы, по большей части отражавшие многочасовые попытки судебных чиновников отыскать свидетельство о рождении покойного мистера Уэллса. Эти расходы тоже возместят из наследства миссис Уэллс, каковое, за вычетом налогов и сборов и после всех бессчетных корректив, ныне составляло чуть больше трех с половиной тысяч фунтов. Эта сумма будет выплачена миссис Уэллс в любой валюте по ее желанию, как только Резервный банк произведет все необходимые расчеты. У миссис Уэллс есть что сказать? Нет, нету, – но, выплывая из здания суда, она одарила Обера Гаскуана широкой улыбкой, и глаза ее сияли.
– Эй, Гаскуан!
Гаскуан, завороженно уставившийся в пространство, заморгал:
– Да?
В дверях стоял его сослуживец Берк, с пухлым бумажным конвертом в руках.
– Джимми Шоу говорит, ты в морском страховании здорово разбираешься.
– Точно, – подтвердил Гаскуан.
– Ты не возьмешь на себя еще одну работенку? Только что поступила.
Гаскуан, нахмурившись, воззрился на конверт:
– Что еще за «работенка» такая?
– Письмо от некоего Джона Хинчера Гаррити, – объяснил Берк, потрясая конвертом. – Касательно очередного кораблекрушения на отмели. Судно «Добрый путь» зовется.
Гаскуан протянул руку:
– Давай гляну.
– Вот спасибо!
Конверт со штемпелем Веллингтона был уже вскрыт. Гаскуан вытащил содержимое. Первый из обнаруженных документов оказался лаконичным письмом от Джона Хинчера Гаррити, члена парламента от избирательного округа Хиткот, в Кентербери. Политик уполномочивал представителя Хокитикского суда от его имени списать средства с частного счета «Группы Гаррити» в Новозеландском банке. Он выражал уверенность, что вложенные документы послужат достаточным объяснением, и заранее благодарил работника банка за труд. Гаскуан отложил бумагу в сторону и обратился к следующей. Это тоже оказалось письмо – на имя «Группы Гаррити», перенаправленное Гаррити в банк.
Хокитика, 25 февраля 66 г.
Господа,
настоящим имею сообщить вам о прискорбном факте крушения барка «Добрый путь», что вплоть до последнего времени находился в моем управлении, на опасной Хокитикской отмели. Владелец корабля мистер Кросби Ф. Уэллс недавно скончался; я улаживаю дела как его доверенное лицо. Насколько мне известно, приобретя «Добрый путь», Кросби Ф. Уэллс унаследовал также и все существующие страховые полисы от предыдущего владельца А. Лодербека, члена «Группы Гаррити», и, следовательно, поскольку на судно «Добрый путь» распространяется защита и возмещение в рамках данной ассоциации, я бы хотел выбрать все средства, определенные мистером Лодербеком для этой цели, дабы оплатить подъем затонувшего судна. Прилагаю полный перечень всех понесенных расходов, договоры купли-продажи, квитанции, сметы, описи и т. д. и остаюсь,
искренне ваш,
Фрэнсис У. Р. Карвер
Гаскуан нахмурился. Что это еще Карвер затеял? Кросби Уэллс со всей определенностью не покупал «Доброго пути»; судно приобрел сам Карвер под именем Уэллса. Гаскуан пролистал оставшиеся страницы, по-видимому присланные Карвером мистеру Гаррити в доказательство законности своих притязаний: заключение начальника порта о крушении судна, сводный баланс по долговым обязательствам, разнообразные расписки и свидетельства. Наконец, в самом низу стопки обнаружился экземпляр купчей на судно «Добрый путь», по-видимому принадлежавший лично Карверу. Гаскуан вытащил листок из пачки и присмотрелся к подписи. На документе значилось «Фрэнсис Уэллс»! Что за игру ведет Карвер? Однако, вглядевшись внимательнее, Гаскуан обнаружил, что эффектный росчерк рядом с буквой «Ф» вполне может сойти за «К»… да, действительно! Между «К» и «Ф» даже чернильная точка очень удачно втиснулась. Чем дольше Гаскуан изучал бумагу, тем больше убеждался в ее неоднозначности: Карвер, должно быть, поставил фиктивное имя с далекоидущей целью. Гаскуан встряхнул головой, а затем рассмеялся.
– Что это тебя так позабавило? – вскинул глаза Берк.
– Да так, пустяки, – отмахнулся Гаскуан.
– Ты ж только что смеялся, – не отставал Берк. – В чем шутка-то?
– Никакой шутки нет, – заверил Гаскуан. – Это я в знак одобрения, вот и все.
– И чего ты такое одобряешь?
– Хорошо выполненную работу.
Гаскуан вновь вложил бумаги в конверт и встал, намереваясь немедленно отнести авторизационное письмо Джона Хинчера Гаррити в банк, – как вдруг дверь фойе открылась и вошел Алистер Лодербек. За ним по пятам следовали Джок и Огастес Смиты.
– Ага! – воскликнул Лодербек, заметив в Гаскуановой руке письмо. – Я, выходит, как раз вовремя. Да-да, я утром получил весточку от самого Гаррити. Тут путаница возникла, так я пришел внести ясность.
– Мистер Лодербек, я полагаю, – сухо отозвался Гаскуан.
– Мне нужно побеседовать с глазу на глаз с судьей, – промолвил Лодербек. – И срочно.
– В настоящий момент судья обедает.
– Где он обедает?
– Боюсь, что не знаю, – отозвался Гаскуан. – Дневное заседание начнется в два; вы можете до тех пор подождать. Прошу прощения, джентльмены.
– А ну стойте-ка, – заявил Лодербек, едва Гаскуан, поклонившись, направился к выходу. – Куда это вы направились с этим письмом?
– В банк, – отвечал Гаскуан, он терпеть не мог грубой назойливости, каковую только что продемонстрировал Лодербек. – Мистер Гаррити уполномочил меня произвести от его имени некую финансовую операцию. Прошу меня извинить. – И он снова попытался уйти.
– Погодите! – воззвал Лодербек. – Да погодите вы минуточку! Я ведь по этому самому делу к судье и явился; ни в какой банк вы не пойдете, пока я не выложу все как есть!
Гаскуан смерил его холодным взглядом. Лодербек, по-видимому, понял, что стоит сбавить обороты, и попросил:
– Выслушайте меня, пожалуйста! Как ваше имя?
– Гаскуан.
– Гаскуан, значит? Да, я так и понял, что вы француз.
Лодербек протянул руку; Гаскуан ее пожал.
– Я тогда с вами поговорю, – заявил Лодербек. – Раз уж судью заполучить не могу.
– Я полагаю, вы предпочтете побеседовать при закрытых дверях, – произнес Гаскуан без особой теплоты.
– Да, идет. – Лодербек обернулся к помощникам. – Вы ждите тут, – велел он. – Я через десять минут вернусь.
Гаскуан провел его в кабинет судьи и затворил за собою дверь. Оба уселись в виндзорские кресла, лицом к судейскому рабочему столу.
– Так вот, мистер Гаскуан, – тотчас же заявил Лодербек, подаваясь вперед, – в двух словах: это не что иное, как подстава. Я не продавал «Доброго пути» Кросби Уэллсу. Я продал его человеку, который назвался Фрэнсисом Уэллсом. Но это вымышленное имя. Я тогда этого не знал. Вот этот человек. Ну Фрэнсис Карвер. Это был он. Он взял себе вымышленное имя – Фрэнсис Уэллс, и ему-то под этим именем я и продал корабль. Понимаете, имя как таковое он сохранил. Только фамилию сменил. Суть в том, что он подписал купчую фиктивным именем, а это противозаконно!
– Позвольте, правильно ли я вас понял? – переспросил Гаскуан, притворяясь, будто сбит с толку. – Фрэнсис Карвер утверждает, что «Добрый путь» приобрел Кросби Уэллс… а вы утверждаете, что это ложь.
– Да, ложь! – подтвердил Лодербек. – Это вопиющая махинация! Я продал корабль человеку по имени Фрэнсис Уэллс.
– Которого не существует.
– Это вымышленное имя, – повторил Лодербек. – А настоящее – Карвер. А мне он сказал, что Уэллс.
– Фрэнсис Уэллс, – уточнил Гаскуан, – а Фрэнсис – второе имя Кросби Уэллса, и Кросби Уэллс вполне существует или, по крайней мере, существовал. Так что вы, вероятно, ошиблись в отношении личности покупателя. Я нахожу, что разница между «Фрэнсис Уэллс» и «К. Фрэнсис Уэллс» не так уж и велика.
– А что там еще за «К»? – насторожился Лодербек.
– Я внимательно изучил направленный мне экземпляр документа о купле-продаже, – объяснил Гаскуан. – Он подписан К. Фрэнсисом Уэллсом.
– Ничего подобного!
– Боюсь, что именно так, – отозвался Гаскуан.
– Значит, документ был подделан, – настаивал Лодербек. – Был подделан уже позже.
Гаскуан открыл конверт и извлек оттуда купчую:
– При первом рассмотрении мне показалось, что здесь значится просто «Фрэнсис Уэллс». И лишь приглядевшись внимательнее, я заметил и вторую букву: она написана слитно с «Ф».
Лодербек скользнул глазами по документу, нахмурился, присмотрелся ближе – и щеки его и шея вспыхнули густым румянцем.
– «К» там или не «К», но эту купчую подписал мерзавец Фрэнсис Карвер. На моих глазах, между прочим!
– Сделка была заверена подписью свидетеля?
Лодербек промолчал.
– Если нет, то у нас будет ваше слово против его слова, мистер Лодербек.
– То есть правда против лжи!
На это Гаскуан предпочел не отвечать. Он вновь вложил документ в конверт и разгладил его на колене.
– Это подстава! – негодовал Лодербек. – Я на него в суд подам. Я с него шкуру спущу!
– По какому обвинению?
– По обвинению в мошенничестве, ясное дело. Тут и имперсонация, и подлог.
– Боюсь, свидетельства окажутся против вас.
– Ах вот как, да?
– У закона нет оснований усомниться в подписи, – промолвил Гаскуан, снова разглаживая конверт, – поскольку никаких других документов, официальных или нет, что могли бы послужить образцом почерка, от мистера Кросби Уэллса не сохранилось.
Лодербек открыл было рот, словно собираясь что-то сказать, но тут же закрыл и покачал головой.
– Это была подстава, – повторил он. – Подстава как есть!
– А почему, как вы думаете, мистеру Карверу в общении с вами понадобилось брать вымышленное имя?
Ответ политика прозвучал неожиданно.
– Я тут нарыл на Карвера кой-какой компромат, – сообщил он. – Его отец занимал видный пост в одной из британских торговых фирм – в «Дент и К°». Может, вы о нем даже слышали. Уильям Рошфор Карвер. Нет? Ну, ладно. Где-то в начале пятидесятых он доверил сыну клипер «Палмерстон», и сын начал возить китайские товары из Кантона туда-сюда под флагом «Дент и К°». Карвер был еще совсем мальчишкой. Его, конечно, здорово избаловали, в столь юном возрасте доверив ему корабль. Ну так вот что мне удалось найти. Весной пятьдесят четвертого года «Палмерстон» обыскали перед выходом из Сиднейской гавани – рутинный досмотр, ничего особенного, – и выяснилось, что Карвер преступил закон сразу по нескольким статьям. Уклонение от уплаты налогов, нарушение таможенных правил и множество прочих мелких правонарушений. На каждое из них, отдельно взятое, судья мог бы посмотреть сквозь пальцы, но, когда их накопилось так много, закону пришлось принять меры. Карверу дали десять лет на Кокату – десять лет каторжных работ, не шутка! Великое бесчестье. Отец был вне себя от ярости. Он отобрал корабль, лишил сына наследства и, в качестве последнего штриха, постарался очернить имя сына во всех портах и на всех верфях в южной части Тихого океана. К тому времени, как Карвер вышел из тюрьмы, репутация у него была под стать капитану Кидду, по крайней мере среди мореплавателей. Никто из судовладельцев не сдал бы ему в аренду корабль, и ни в какую команду его бы не приняли.
– Так что он взял себе вымышленное имя.
– Точно, – подтвердил Лодербек, откидываясь назад.
– Любопытно, почему он назвался вымышленным именем только вам, – небрежно обронил Гаскуан. – Кажется, ни в каком другом контексте он фамилией Уэллс не пользовался – только при покупке вашего корабля. Мне, например, он представился как мистер Фрэнсис Карвер.
Лодербек свирепо воззрился на него.
– Вы ж газеты читаете, – упрекнул он. – Или я должен вам все разжевать да в рот положить? Я один раз уже приносил публичные извинения, больше не стану.
Гаскуан наклонил голову.
– А, – обронил он. – Карвер назвался вымышленным именем, то есть Фрэнсисом Уэллсом, чтобы воспользоваться вашей былой связью с миссис Уэллс.
– Именно, – кивнул Лодербек. – Он назвался братом Кросби. Сказал, что сводит счеты за Кросби – за то, что я его жену сбил с пути истинного. Карвер прибег к тактике запугивания, и она сработала.
– Ясно, – кивнул Гаскуан, недоумевая, почему Лодербек не предоставил столь же убедительного объяснения Томасу Балфуру двумя месяцами раньше.
– Послушайте, – сказал Лодербек, – я с вами не лукавлю, мистер Гаскуан, и говорю вам, что закон на моей стороне. О разрыве Карвера с отцом широко известно. У него найдется тысяча поводов взять себе вымышленное имя. Да я, если что, могу его отца попросить дать показания. Как это Карверу понравится?
– Полагаю, не слишком.
– Вот-вот! – воскликнул Лодербек. – Совсем не понравится!
Гаскуана этот спор начинал понемногу раздражать.
– Что ж, удачи вам, мистер Лодербек. Надеюсь, вы сумеете привлечь мистера Карвера к ответственности, – промолвил он.
– Избавьте меня от банальностей! – рявкнул Лодербек. – Говорите прямо.
– Как скажете, – пожал плечами Гаскуан. – Вы и без меня знаете, что наличие повода – это еще не доказательство. Нельзя осудить человека только за то, что возможно подтвердить, будто у него была веская причина совершить данное преступление.
– Вы мне не верите? – ощетинился Лодербек.
– Ну что вы, – возразил Гаскуан.
– Вам просто кажется, что дело мое проигрышное. Что все мои доводы не выдерживают критики.
– Да. Я считаю, что обращаться с этим делом в суд крайне неразумно, – кивнул Гаскуан. – Простите за резкость. Я, безусловно, сочувствую вашим неприятностям.
По правде говоря, Алистер Лодербек не вызывал у Гаскуана ни тени сочувствия. Сострадать он умел лишь тем, кто стоял на общественной лестнице ниже его, и хотя он признавал, что Лодербек угодил в положение самое что ни на есть незавидное, тем не менее богатство и высокое положение политика служили в глазах Гаскуана достаточным утешением в любых неприятностях, с какими тому предстояло столкнуться в ближайшее время. Более того, малая толика несправедливости пойдет Лодербеку даже на пользу! Глядишь, еще усовершенствуется как политик, думал Гаскуан, – натура довольно-таки деспотичная, по крайней мере в частных своих суждениях.
– Я дождусь судьи, – буркнул Лодербек. – Он-то разберется, что к чему.
Гаскуан засунул конверт в карман пиджака, туда же, где сигареты.
– Я так понимаю, что в настоящий момент Карвер пытается выбрать средства из вашей страховки на условиях «защита и возмещение», чтобы выплатить кредиты, которые брал в ходе работ по подъему затонувшего судна.
– Именно так.
– А вы желаете закрыть ему доступ к деньгам.
– Правильно.
– На каких основаниях?
Лодербек побагровел.
– На каких основаниях? – вскричал он. – Этот мерзавец меня облапошил, мистер Гаскуан! Он все это с самого начала спланировал! Вы дурак, если считаете, что я сдамся без боя! Или это вы мне и советуете? Сдаться без боя?
– Мистер Лодербек, – парировал Гаскуан, – я не дерзну давать вам какие бы то ни было советы. Я лишь отмечаю, что нарушений закона не вижу. В своем письме к мистеру Гаррити мистер Карвер ясно дал понять, что действует от имени мистера Уэллса, поскольку мистер Уэллс, как вы знаете, мертв. На сторонний взгляд, Карвер поступает как нельзя благороднее, улаживая дела от имени судовладельца, поскольку сам судовладелец заняться ими не может. И я не вижу, как вам удалось бы это опровергнуть.
– Но это неправда! – взорвался Лодербек. – Кросби Уэллс не покупал корабля! Фрэнсис Карвер подписал треклятый документ за другого человека! Это подлог чистой воды!
– Боюсь, доказать это будет непросто, – возразил Гаскуан.
– Почему? – недоумевал Лодербек.
– Потому что, как я вам уже объяснил, образцов настоящей подписи Кросби Уэллса у нас нет, – пояснил Гаскуан. – В хижине не обнаружили никаких документов, а его свидетельство о рождении и лицензия на золотодобычу пропали бесследно.
Лодербек открыл было рот, чтобы возразить, – и снова отчего-то передумал.
– О! – внезапно воскликнул Гаскуан. – Мне тут в голову пришло…
– Что? – встрепенулся Лодербек.
– Его брачное свидетельство. Там должна быть его подпись, верно?
– А, – кивнул Лодербек. – Да.
– Но нет, – тут же передумал Гаскуан, – этого недостаточно. Чтобы доказать, будто подпись покойного подделана, одного образчика почерка мало.
– А сколько надо? – осведомился Лодербек.
– Я юридических подробностей не знаю, – пожал плечами Гаскуан. – Но предполагаю, что для подтверждения несоответствий поддельной подписи потребуется несколько образчиков настоящей.
– Несколько образчиков, – эхом откликнулся Лодербек.
– Ну что ж, – промолвил Гаскуан, вставая. – Ради вас надеюсь, мистер Лодербек, что вы чего-нибудь да отыщете, но между тем, боюсь, закон вменяет мне в обязанность выполнить поручение мистера Гаррити и отнести эти документы в банк.
* * *
Выйдя из «Удачи путника», капеллан не сразу проводил Анну Уэдерелл в суд. Вместо того он отвел девушку в гостиницу «Голова Гаррика», где заказал порцию рыбного пирога – тамошнее круглогодичное фирменное блюдо – и стакан подслащенного лимонного напитка. Затем усадил Анну за стол, поставил перед нею тарелку с едой и велел подкрепиться; она молча послушалась. Как только тарелка опустела, Девлин пододвинул ей через стол напиток и спросил:
– Где мистер Стейнз?
Анну вопрос, похоже, не удивил. Она взялась за стакан, пригубила, поморщилась – слишком сладко! – и помолчала немного, не сводя глаз с собеседника.
– Вдали от моря, – наконец выговорила она. – Где-то в глубине страны. Не знаю доподлинно где.
– К северу или к югу отсюда?
– Не знаю.
– Его удерживают насильственно?
– Не знаю.
– А по-моему, знаете, – возразил Девлин.
– Не знаю, – запротестовала Анна. – Я его не видела с января, и я понятия не имею, почему он вот так пропал бесследно. Я только знаю, что он жив и что он где-то на суше.
– Потому что вам бывают вести. В вашей голове.
– Вести – не совсем то слово, – промолвила Анна. – Я не так сказала. Это скорее… впечатление. Вроде как пытаешься вспомнить недавний сон, помнишь общие очертания и само от него ощущение, но никаких подробностей, ничего в точности. И чем сильнее напрягаешь память, тем больше расплывается картина.
– То есть у вас «ощущение» такое, – нахмурился Девлин.
– Да, – кивнула Анна.
– У вас такое ощущение, что мистер Стейнз жив и находится где-то вдали от моря.
– Да, – подтвердила Анна. – Но подробностей сообщить не могу. Я знаю, что это какое-то заболоченное, слякотное место. Или густо заросшее. Где-то у воды, только не на взморье. Вода текучая, быстрая. По камням журчит… Понимаете, как только я пытаюсь облечь впечатление в слова, оно ускользает.
– Все это звучит слишком туманно, милая.
– Не туманно, – возразила Анна. – Я вполне уверена. Так бываешь уверен, что видел сон… ты знаешь, что видел сон… но подробностей не помнишь.
– И как давно у вас эти «ощущения»? То есть сны?
– Только с тех пор, как я отказалась от прежнего ремесла, – отвечала Анна. – Со времен того провала в памяти.
– Иначе говоря, с тех пор, как пропал Стейнз.
– С четырнадцатого января, – кивнула Анна. – С этого самого числа.
– И образы всегда повторяются – вода, жидкая грязь? Сон всегда один и тот же?
– Нет.
Пояснять девушка не стала.
– Ну же, что еще? – не отступался Девлин.
– Ох, – смущенно промолвила она. – На самом деле просто обрывки впечатлений. Переживания. Образы.
– Образы чего?
Она смущенно отвернулась:
– Образы меня.
– Боюсь, я не вполне понимаю.
Она перевернула руку ладонью вверх:
– Его мысли обо мне. Мистера Стейнза то есть. О чем он грезит, когда меня представляет.
– То есть вы видите себя, но его глазами.
– Да, – обрадовалась Анна. – Именно.
– Должен ли я предположить, что мистер Стейнз относится к вам с большим уважением?
– Он любит меня, – произнесла Анна и, помолчав мгновение, повторила: – Он меня любит.
Девлин критически оглядел ее.
– Понятно, – проговорил он. – А мистер Стейнз признавался вам в любви?
– Нет, – покачала головой Анна. – В том нет нужды. Я ж все равно об этом знаю.
– И часто у вас бывают такие ощущения?
– Очень часто, – подтвердила она. – Он обо мне все время думает.
Девлин кивнул. Вот теперь ситуация наконец-то прояснилась, и по мере того, как приходило понимание, у священника сжималось сердце.
– Вы влюблены в мистера Стейнза, мисс Уэдерелл?
– Мы об этом говорили, – призналась она. – В ту ночь, когда он исчез. Мы болтали всякую ерунду, и я ляпнула какую-то глупость про безответную любовь, и тут он посерьезнел, заставил меня умолкнуть и сказал, что безответной любви не бывает, тогда это и не любовь вовсе. Сказал, что любовь – свободный дар, а любящие, соединившись, становятся равными половинками единого целого.
– В этих словах много страсти, – отметил Девлин.
Это ей, по-видимому, понравилось.
– Да, – подтвердила Анна.
– Но даже после всего этого он не объяснился вам в любви?
– Он не давал никаких клятв. Я же сказала.
– И вы тоже не давали.
– Мне случая не представилось, – посетовала девушка. – В ту же ночь он исчез.
Коуэлл Девлин вздохнул. Да, он наконец-то понял Анну Уэдерелл, но понимание это его не обрадовало. Девлин знавал немало несчастных женщин с ограниченными средствами: только полет на крыльях фантазии позволял им вырваться из убогой клетки жалкого существования. Такого рода фантазии неизбежно приправлялись волшебством: покровительство ангелов, приглашение в рай, – и история Анны, при всей ее трогательности, казалась столь же невероятной. Да это же мучительно ясно как день! Единственный перспективный холостяк в кругу Анниных знакомых пылает любовью настолько глубокой и чистой, что все различия между ними уже не важны? Он не мертв – он просто пропал бесследно? Он посылает ей «вести», доказывающие силу его чувства, – и слышать их дано только ей? Все это – чистой воды фантазии, думал про себя Девлин. Бедная девочка сама себе все напридумывала. Юноша, конечно же, мертв.
– Вам хочется, чтобы мистер Стейнз любил вас всем сердцем, да, мисс Уэдерелл?
Анну намек явно обидел:
– Он вправду меня любит.
– Но я не об этом спрашивал.
Девушка сощурилась:
– Всем хочется, чтобы их любили.
– Это правда, – печально подтвердил Девлин. – Мы все хотим быть любимы и нуждаемся в любви, сдается мне. Без любви мы – никто.
– Здесь вы единодушны с мистером Стейнзом.
– В самом деле?
– Да, – подтвердила Анна. – Он сказал бы в точности то же самое.
– Ваш мистер Стейнз прирожденный философ, мисс Уэдерелл.
– Право, ваше преподобие, вы только что сказали комплимент самому себе, – внезапно улыбнулась Анна.
Какое-то время оба молчали. Анна потягивала свой подслащенный напиток, Девлин угрюмо озирал обеденную залу гостиницы. Но вот Аннина рука легла на грудь, где под тканью по-прежнему таилась подделанная дарственная.
Девлин вскинул глаза.
– У вас достаточно времени, чтобы пересмотреть свое намерение, – промолвил он.
– Я просто хочу посоветоваться с юристом.
– Вы уже посоветовались со священником.
– Ага, – кивнула Анна. – «Блаженны кроткие».
Девушка тут же пожалела о своей дерзости: ее лицо и шея вспыхнули жарким румянцем, и она отвернулась.
Внезапно Девлину расхотелось иметь с нею дело. Он отодвинулся от стола и сложил руки на коленях.
– Я провожу вас до здания суда, но не дальше, – объявил он. – Как вы распорядитесь документом, что у вас в руках, меня не касается. Знайте, что лгать, выгораживая вас, я не стану. И уж конечно, не стану лгать в суде. Если меня спросят, я без колебаний скажу правду: что вы подделали подпись своей собственной рукой.
– Хорошо, – отозвалась Анна, вставая. – Большое спасибо за пирог. И за напиток. И спасибо за все, что вы сказали миссис Уэллс.
Девлин тоже поднялся.
– Вам не следует меня благодарить, – промолвил он. – Боюсь, я вышел из себя. Я повел себя нелучшим образом.
– Вы были великолепны, – заверила Анна, шагнула вперед, положила ладони ему на плечи и деликатно поцеловала в щеку.
* * *
К тому времени, как Анна Уэдерелл явилась в Хокитикский суд, Обер Гаскуан уже отбыл в Резервный банк, надежно затолкав конверт от Джона Хинчера Гаррити во внутренний карман пиджака. Алистер Лодербек также давно покинул здание. Анну принял незнакомый ей краснолицый адвокат по фамилии Друган. Он проводил посетительницу к нише в дальнем конце зала, где оба уселись по разные стороны стола, грубо сколоченного из сосновых досок. Не говоря ни слова, Анна протянула адвокату обгоревший документ. Юрист положил его на стол, выровнял точно по краю и, сложив ладони козырьком у глаз, погрузился в чтение.
– Где вы это взяли? – спросил Друган наконец, поднимая глаза.
– Мне этот документ передали, – объяснила Анна. – Анонимно.
– Когда?
– Нынче утром.
– Как именно передали?
– Кто-то подсунул его под дверь, – солгала Анна. – Пока миссис Уэллс была здесь, в здании суда.
– Была здесь, в здании суда, где ей сообщили, что по ее апелляции сделку наконец-то аннулировали, – скептически отметил Друган. И вновь вернулся к дарственной. – Кросби Уэллс… и Стейнз – тот самый парень, о котором ни слуху ни духу… а мисс Уэдерелл – это вы. Странно. Есть мысли насчет того, кто мог подбросить вам документ?