1. Ужас небытия. Оригинальный мыслитель, представитель русского космизма Н.Ф. Федоров утверждал, что высшая цель человечества — победа над смертью, воскрешение всех людей, когда либо живших на Земле. Эту задачу он называл «общим делом» всех живых, по отношению к мертвым, его размышления на эту тему были опубликованы учениками в сборнике под названием «Философия общего дела». Н. Федоров хотел избавить человечество от кошмарного ужаса небытия.
Мучительно ужас небытия переживал Лев Толстой. Перед лицом неизбежной смерти он считал все бессмысленным, даже продолжение рода человеческого. Вот, например, что он писал в этой связи о детях: «Зачем мне любить их, растить и блюсти их? Для того же отчаяния, которое во мне, или для тупоумия? Любя их я не могу скрывать от них истины, — всякий шаг ведет их к познанию этой истины. А истина — смерть».[595]
«Неизбежность смерти — наитягчайшая из наших горестей»,[596] — утверждал французский мыслитель XVIII в. Вовенгарг.
Ужас небытия трагически переживал теолог, философ и писатель, предшественник экзистенциализма С. Кьеркегор: «Можешь ли ты представить себе что‑нибудь ужаснее такой развязки, когда существо человека распадается на тысячи отдельных частей подобно рассыпающемуся легиону изгнанных бесов, когда оно утрачивает самое дорогое, самое священное для человека — объединяющую силу личности, свое единое сущее Я?». Многие люди склоняются к такому же мнению.
«Если вместе со смертью, — писал В.М. Бехтерев, — навсегда прекращается существование человека, то спрашивается, к чему наши заботы о будущем? К чему, наконец, понятие долга, если существование человеческой личности прекращается с последним предсмертным вздохом. Не правильно ли тогда ничего не искать от жизни и только наслаждаться теми успехами, которые она дает, ибо с прекращением жизни все равно ничего не останется. Между тем иначе сама жизнь, как дар природы, протечет без тех земных удовольствий и наслаждений, которые она способна дать человеку, скрашивая его временное существование. Что же касается заботы относительно других, то стоит ли вообще об этом думать, когда все: и «я», и «другие» — завтра, послезавтра или когда-нибудь превратятся в «ничто». Но ведь это уже прямое отрицание человеческих обязанностей, долга и вместе с тем отрицание всякой общественности, неизбежно связанной с известными обязанностями. Вот почему человеческий ум не мирится с мыслю о полной смерти человека за пределами его земной жизни, и религиозные верования всех стран создают образы бесплотной души, существующей за гробом человека в форме живого бестелесного существа, а мировоззрение Востока создало идею о переселении душ из одного существа в другие». [597]
|
|
Все наше существо противится смерти, воспринимает ее как нечто ужасное, как абсолютное зло по отношению к человеку, как нечто прямо противоположное жизни и свободе. Вот что писал по этому поводу Н. Бердяев: «Природа прежде всего для меня противоположна свободе, порядок природы отличается от порядка свободы. Личность есть восстание человека против рабства у природы… Жизнь есть величайшее благо, дарованное Творцом. Смерть есть же величайшее и последнее зло».
Природа наделила человека разумом, в результате он пришел к осознанию смерти и стал несчастнее не осознающих свою смертность «бессловесных тварей».
|
|
Русский философ Евгений Трубецкой, пересказывая воззрения атеистов, писал: «Страдание и смерть — вот в чем наиболее очевидные доказательства царствующей в мире бессмыслицы. Порочный круг этой жизни есть именно круг страдания, смерти неправды».
Выход из этого круга он видел в принятии христианских ценностей.
А если отказаться от веры в Бога? Тогда остается вспомнить слова Достоевского, сказанные устами Черта из видения Ивана Карамазова: «О, я люблю мечты пылких, молодых, трепещущих жаждой жизни друзей моих! «Там новые люди», решил ты еще прошлою весной, сюда собираясь, «они полагают разрушить все и начать с антропофагии».
- Глупцы, меня не спросились! По-моему и разрушать ничего не надо, а надо всего только разрушить в человечестве идею о боге, вот с чего надо приняться за дело! С этого, с этого надобно начинать, - о слепцы, ничего не понимающие! Раз человечество отречется поголовно от бога (а я верю, что этот период, параллельно геологическим периодам, совершится), то само собою, без антропофагии, падет всё прежнее мировоззрение и, главное, вся прежняя нравственность, и наступит всё новое. Люди совокупятся, чтобы взять от жизни все, что она может дать, но непременно для счастия и радости в одном только здешнем мире. Человек возвеличится духом божеской, титанической гордости и явится человеко-бог. Ежечасно побеждая уже без границ природу, волею своею и наукой, человек тем самым ежечасно будет ощущать наслаждение столь высокое, что оно заменит ему все прежние упования наслаждений небесных. Всякий узнает, что он смертен весь, без воскресения, и примет смерть гордо и спокойно, как бог. Он из гордости поймет, что ему нечего роптать за то, что жизнь есть мгновение, и возлюбит брата своего уже безо всякой мзды. Любовь будет удовлетворять лишь мгновению жизни, но одно уже сознание ее мгновенности усилит огонь ее настолько, насколько прежде расплывалась она в упованиях на любовь загробную и бесконечную... ну и прочее, и прочее, в том же роде. Премило!
|
|
Иван сидел, зажав себе уши руками и смотря в землю, но начал дрожать всем телом. Голос продолжал:
- Вопрос теперь в том, - думал мой юный мыслитель: возможно ли, чтобы такой период наступил когда-нибудь или нет? Если наступит, то все решено, и человечество устроится окончательно. Но так как, в виду закоренелой глупости человеческой, это пожалуй еще и в тысячу лет не устроится, то всякому, сознающему уже и теперь истину, позволительно устроиться совершенно как ему угодно, на новых началах. В этом смысле ему «все позволено». Мало того: если даже период этот и никогда не наступит, но так как бога и бессмертия все-таки нет, то новому человеку позволительно стать человеко-богом, даже хотя бы одному в целом мире, и уж конечно, в новом чине, с легким сердцем перескочить всякую прежнюю нравственную преграду прежнего раба-человека, если оно понадобится. Для бога не существует закона! Где станет бог - там уже место божие! Где стану я, там сейчас же будет первое место... «всё дозволено» и шабаш! Все это очень мило; только если захотел мошенничать, зачем бы еще, кажется, санкция истины? Но уж таков наш русский современный человечек: без санкции и смошенничать не решится, до того уж истину возлюбил...».[598]
Современный человек, порабощенный бытом, техникой, силою государства и капитала, никак не ощущает себя всемогущим Богом. Он все более разуверивается в грядущем счастливом будущем.
Может показаться, что таков удел атеиста: перед лицом смерти стараться урвать от жизни все. Не веря в Бога, он волен сам назначать «правила игры», когда добро и зло превращаются в понятия относительные. Но как показывает история порой и истово верующие тоже действуют по принципу «все позволено». В силу данной ему свыше свободы воли, у человека всегда есть выбор, кому посвятить свою душу: Богу или дьяволу, жить в добре или погрязнуть во зле.
Но существует и прямо противоположное отношение к смерти: смерть — благо. Вот что писал по этому поводу знаменитый французский философ Мишель Монтень: «Признаем чистосердечно, что бессмертие обещают нам только Бог и религия: ни природа, ни наш разум не говорят нам об этом. Смерть — не только избавление от болезней, она избавление от всякого рода страданий».[599]
Аналогичным образом смерть оценивается и с позиций стоицизма. Даже свою смерть стоики пытались исследовать как предмет объективного анализа, совершенно отстраненно. Так знаменитый римский философ-стоик Сенека, когда император Нерон, как это было принято в древнем Риме, приговорив его к смерти, передал ему послание со словами: «ты свое прожил», вскрыл себе вены и до тех пор, пока находился в сознании, диктовал «отчет» о своих наблюдениях за процессом собственного умирания.
Современные экзистенциалисты считают, что человек должен достойно жить и достойно умереть, бесстрашно гладя смерти в лицо. По поводу такого отношения к смерти крайне негативно высказался Н. Бердяев: «экзистенциалисты считают, что достоинство человека в бесстрашном принятии смерти как последней истины. Человек живет, чтобы умереть, его жизнь есть жизнь к смерти. Уже Фрейд считал инстинкт смерти самым благородным в человеке, о котором он мыслил очень низко. Гейдеггер, в сущности, в смерти видит единственное настоящее торжество над низменным das Man, т. е. видит в ней большую глубину, чем в жизни. Человек есть конечное существо, в нем не раскрывается бесконечность, и смерть принадлежит к его структуре. Сартр и Симона де Бовуар готовы видеть в смерти положительные достоинства. Мне представляется эта современная направленность поражением духа, упадочностью, смерто-божничеством. Бесспорно, достоинство человека в бесстрашии перед смертью, в свободном принятии смерти в этом мире, но для окончательной победы над смертью, для борьбы против торжества смерти. Все религии боролись против смерти. Христианство же есть религия воскресения по преимуществу. Современному направлению, признавшему торжество смерти последним словом жизни, нужно противопоставить очень русские мысли Н. Федорова, великого борца против смерти, признававшего не только воскресение, но и активное воскрешение. Экзистенциалисты выше марксистов, потому что для них все-таки существует проблема смерти, которая не существует для марксистов. Для марксистов погружение в коллектив и активность в нем уничтожает самый вопрос о смерти. Но при всей жалкости этого решения у них все-таки нет обоготворения смерти. Если нет воскресения всех живших к вечной жизни, нет бессмертия, то мир абсурден и бессмыслен».[600]
С научных позиций смерть является регулятором и организатором жизни. Все организмы в благоприятных условиях размножаются в геометрической прогрессии. Этот «напор жизни», по выражению В. И. Вернадского, очень быстро превратил бы земную биосферу в кишащий муравейник.
Чтобы этого не произошло, мир устроен так, что одни поколения освобождают арену жизни для других. Только в такой смене поколений залог эволюции организмов.
С позиции естествознания смерть живого организма — это разложение на мельчайшие составные части, атомы и молекулы, которые продолжают свои странствия из одних тел в другие. Примерно так писал в своем дневнике В. И. Вернадский, подчеркивая, что страха смерти не ощущает. Но есть у него и другая запись: «в одной из мыслей я касался выяснения жизни и связанного с ней творчества, как слияния с Вечным Духом, в котором слагаются, или который слагается из таких стремящихся к исканию истины человеческих созданий, в том числе и моего. Выразить ясно я это не могу».
Последнее замечание очень показательно. Хотя с научных позиций все ясно, но человек не желает мирится с выводами науки и выискивает основания для обоснования бессмертия. Вера в посмертное существование для подавляющего большинства людей — вовсе не результат собственного духовного опыта, а лишь догадка, принимаемая на веру. Есть ли возможность подтвердить или опровергнуть ее по данным современной науки?
2. Смысл смерти. У русского философа Н. Н. Страхова есть оригинальное сочинение «Мир как целое», где одна глава называется «Значение смерти».
«Смерть — это финал оперы, последняя сцена драмы, пишет автор, — как художественное произведение не может тянуться без конца, но само собою обособляется и находит свои границы, так и жизнь организмов имеет пределы. В этом выражается их глубокая сущность, гармония и красота, свойственная их жизни.
Если бы опера была только совокупностью звуков, то она могла бы продолжаться без конца; если бы поэма была только набором слов, то она также не могла бы иметь естественного предела. Но смысл оперы и поэмы, их существенное содержание требуют финала и заключения».
Действительно, в хаосе нет ни начала, ни конца. Только организованные тела способны развиваться в определенном направлении. Но всякая организация имеет предел своего совершенства. Достигнув его, остается либо сохранить устойчивость, либо деградировать. В первом случае рано или поздно начинают сказываться законы природы: в изменяющейся среде активно живущий организм, достигнув относительного совершенства начинает «срабатываться», нести невосполнимые потери.
«Если бы какой-нибудь организм, — продолжает Страхов, — мог совершенствоваться без конца, то он никогда бы не достигал зрелого возраста и полного раскрытия своих сил; он постоянно был бы только подростком, существом, которое постоянно растет и которому никогда не суждено вырасти.
Если бы организм в эпоху полной зрелости стал вдруг неизменным, следовательно, представлял бы только повторяющиеся явления, то в нем прекратилось бы развитие, в нем не происходило бы ничего нового, следовательно, не могло бы быть жизни.
Итак, одряхление и смерть есть необходимое следствие органического развития; они вытекают из самого понятия развития. Вот те общие понятия и соображения, которые объясняют значение смерти».
Речь идет о смерти достигших совершенства особей не только ради освобождения арены жизни, но и для возможности достижения более высокого уровня совершенства и поддержания наивысшей биологической активности.
Даже скоротечность смерти рассматривается как благо: «Смерть замечательна своею быстротою, — утверждает Страхов, — она быстро низводит организм от состояния деятельности и силы к простому гниению. Как медленно растет и развивается человек И как быстро, по большей части, он исчезает.
Причина этой скорости заключается именно в высокой организации человека, в самом превосходстве его развития. Высокий организм не терпит никакого значительного нарушения своих отправлений.
С этой точки зрения смерть есть великое благо. Жизнь наша ограничена именно потому, что мы способны дожить до чего-нибудь Н. Страхов считает сомнительным ученье дарвинизма. Но его отношение к смерти, как к расплате за совершенство, созвучна представлениям дарвинизма о прогрессивной эволюции видов, в результате выживания наиболее совершенных из них. Согласно дарвинизму, в лаборатории природы идут постоянные поиски все более активных, развитых, наилучшим образом организованных форм. Неудачные экземпляры отбраковываются, а удачные имеют возможность сохраняться, но со временем и они должны уступить место новым, еще более совершенным видам — природа вынуждена использовать смерть как средство все большего разнообразия и процветания жизни.
3. Происхождение жизни. Как заметил Конфуций: «Не зная, что такое жизнь, можно ли, знать смерть?». Что же такое жизнь с точки зрения рационалистического мышления?
Древняя мудрость гласит: «все, что имеет начало, имеет и конец». В материальном мире мы не знаем ничего, противоречащего этому закону. Животные и растения, звезды и планеты, даже Вселенная по современным научным представлениям, имели когда-то начало, а значит, будут иметь и конец. Все рожденное обречено на смерть.
Смысл смерти — регулировать жизнь. Однако тогда смысл жизни вовсе пропадает: для чего нужны сложнейшие создания, если им заранее предопределена смерть? Только нелепой игрой слепого случая остается объяснить появление живых организмов. И уже вовсе трагической бессмыслицей бытия видится появление разумных существ, сознающих бренность своей жизни.
На вопрос о бессмыслице появления жизни, неизбежно заканчивающейся смертью, наука отвечает предельно просто: такова суровая действительность, обусловленная объективными законами мироздания. По отношению к мирозданию некорректны вопросы: почему или — зачем? Они заранее предполагают волю Бога. Но для научного познания это излишняя гипотеза — как сказал в свое время Наполеону известный французский философ. Как же возникла жизнь?
О возникновении жизни люди задумывались с незапамятных времен. В некоторых древних мифах высказана мысль о рождении первых растений и животных из грязи, ила. То же утверждал основатель материализма Демокрит. По его представлениям, атомы, сплетаясь, образуют различные вещества, а также растения и животных не беспричинно, а «на каком-нибудь основании, в силу необходимости». Подробнее он объяснял это так: «Земля сперва затвердела, а затем, когда вследствие согревания, поверхность ее стала приходить в брожение, она во многих местах подняла вверх кое-какие из влажных (веществ), и (таким образом) возникли на их поверхности гниющие (образования), покрытые тонкими оболочками... начали рождать жизнь, они (гниющие образования) тут же стали получать по ночам питание от влаги, осаждавшейся из окружающей атмосферы». В конце концов, из них «возникли разнообразные формы животных».
Особенно распространено было мнение, восходящее к Аристотелю, о самозарождении личинок многих организмов в гниющем мясе. Эта гипотеза была опровергнута опытами итальянского ученого Франческо Реди во второй половине XVII в.
Еще раньше англичанин Вильям Гарвей провозгласил: «Всякое животное — из яйца». Вернадский предложил называть утверждение «живое — от живого» «принципом Реди».
Из современных ученых на вопрос о возникновении организмов большинство ответить примерно так. Некогда на безжизненной Земле сложились условия для химической эволюции, в результате которой синтезировались сложные органические молекулы, а из них после бесчисленных проб и ошибок сформировались крохотные сгустки органического существа, способные осуществлять обмен веществ и размножение.
Такого рода гипотезы многочисленны и подчас подробно разработаны. Им посвящены, помимо множества статей — основательные монографии.[601]
Предполагается, что немалую роль сыграли глинистые частицы — коллоиды — и такие природные силы, как разряды молний, извержения вулканов, распад радиоактивных минералов, вторжения метеоритов в земную атмосферу.
У всех этих гипотез есть серьезный недостаток: нет ни одного факта, подтверждающего теоретическую возможность самопроизвольного зарождения живых организмов на Земле из неорганических веществ. Сложнейшие лабораторные эксперименты проводились много лет в разных странах, но искусственный, техногенный синтез хотя бы примитивнейшего организма все еще не удался.
Предположим, когда-нибудь такие опыты увенчаются успехом. Что они докажут? Только то, что для техногенного воспроизведения жизни необходимы человек разумный, соответствующая наука и техника. Все это мало напоминает природные условия на первозданной Земле.
Более убедительными были бы факты, полученные в результате «путешествий во времени», в глубины геологического прошлого. Ведь если организмы появились некогда на Земле, пусть даже в виде «семян», занесенных из других обитаемых миров, то ее история должна начинаться с эры, лишенной жизни.
Поиски такой эры продолжаются с прошлого в. и поныне безрезультатно. Самые древние из известных горных пород прямо или косвенно свидетельствуют о существовании в ту пору — около 4—4,5 млр лет назад — микроорганизмов.
Благодаря вертикальным движениям земной коры и круговоротам литосферы древнейшие осадки вновь «выныривают» на солнечный свет, в результате геологи имеют возможность мысленно путешествовать в любые эры, изучая приповерхностные каменные массивы.
Итак, несмотря на все усилия ученых разных специальностей, о происхождении живых организмов на Земле существуют только догадки.
Некоторые специалисты вернулись к давно высказанной идее о переносе «зародышей жизни» на нашу планету из Космоса. Но это принципиально ничего не меняет, если исповедовать наиболее популярную ныне теорию образования Вселенной, относящую момент ее рождения на 15—20 млрд лет в прошлое. Все равно где-то на неведомой планете должно было свершиться таинство появления жизни.
Если было начало Вселенной, то, значит, было и начало жизни. События эти не могли происходить одновременно, если свершился, как утверждают астрофизики, «большой взрыв» первоначального сверхплотного вещества. Лишь на определенном этапе остывания взорвавшегося вещества, должны возникнуть благоприятные условия для формирования организмов.
И вновь господствующие в современной науке представления о зарождении Вселенной, Солнечной системы, Земли, организмов приводят нас к признанию необязательности жизни в Космосе, где господствует мертвая материя.
4. Научные теории о происхождении жизни. Обычно считается, что первые научные теории о происхождении жизни создали А. И. Опарин и Дж. Холдейн. Однако еще в самом начале XX в. немецкий ученый О. Леман предложил оригинальную теорию формирования первичных форм жизни из жидких кристаллов — своеобразных веществ, совмещающих свойства жидкости и твердого тела. Он провел эксперименты и представил фотографии капель жидких кристаллов, напоминающих одноклеточные организмы.
В те годы была опубликована брошюра биохимика С. П. Костычева «О появлении жизни на Земле». Он критически отозвался о всех предлагавшихся в ту пору гипотезах самозарождения организмов. По его мнению, случайное появление живой клетки совершенно невероятно: «Если бы я предложил читателю обсудить, насколько велика вероятность того, чтобы среди неорганической материи путем каких-нибудь естественных, например, вулканических процессов случайно образовалась большая фабрика — с топками, трубами, котлами, машинами, вентиляторами и т. п., то такое предложение в лучшем случае произвело бы впечатление шутки. Однако простейший микроорганизм устроен еще сложнее всякой фабрики; значит, его случайное возникновение еще менее вероятно». Общий же вывод С. П. Костычева таков: «Когда отзвуки споров о самозарождении окончательно заглохнуть, тогда все признают, что жизнь только меняет свою форму, но никогда не создается из мертвой материи».
Через 10 лет, в 1923 г., В. И. Вернадский по-своему развил эти идеи в докладе «Начало и вечность жизни». Он постарался обосновать положение о коренном различии живой и мертвой материи. И выдвинул тезис: жизнь геологически вечна. В геологической истории мы не можем обнаружить эпохи, когда на нашей планете отсутствовала жизнь.
«Идея вечности и безначальности жизни, — утверждал Вернадский, — получает в науке особое значение, так как наступил момент в истории мысли, когда она выдвигается вперед как важная и глубокая основа слагающегося нового мировоззрения будущего».
Дальнейшее развитие научной мысли развеяло подобные надежды. Возобладало механическое мировоззрение и убеждение в существовании начала не только жизни, но и Вселенной. Но придется еще раз повторить: до сих пор, несмотря на все усилия специалистов, не удалось обнаружить ни одного факта, доказывающего существование в геологической истории «абиогенной», безжизненной эры; нет ни одного опыта, подтверждающего возможность сконструировать живой организм из мертвой материи. Следовательно, подтверждаются идеи С. П. Костычева и В. И Вернадского о вечности жизни.
В настоящее время некоторые ученые попытались возродить эти идеи на современном научном уровне. Данные астрофизики и астрохимии показывают, что в межзвездной среде присутствует огромное количество сложных органических молекул. По подсчетам американских ученых Ф. Хойла и Ч. Викрамасинге в нашей Галактике имеется около 1052 биомолекул и примитивнейших организмов. Эти данные, по словам Викрамасинге, «со всей очевидностью свидетельствуют, что жизнь на Земле произошла, как нам представляется, от всепроницающей общегалактической живой системы. Своим происхождением земная жизнь обязана космическим газовым и пылевым облакам, которые позднее были захвачены кометами и выросли в них». Он ссылается на подсчеты вероятности случайного синтеза сверхсложных биомолекул при условии случайных соединений их составных частей. Число таких всевозможных комбинаций оказалось огромным: 1010000 — значительно больше количества атомов во Вселенной. Ученый сделал вывод: «Скорее ураган, проносящийся по кладбищу старых самолетов, соберет новехонький суперлайнер из кусков лома, чем в результате случайных процессов возникнет из своих компонентов жизнь».
Как видим, наш современник невольно повторил довод, а в некоторой степени и образ, высказанный русским ученым в начале века. И даже прекрасно зная — как специалист — концепцию «большого взрыва», Викрамасинге не признает ее: «Свои собственные философских представления я отдаю вечной и безграничной вселенной, в которой каким-то естественным путем возник творец жизни — Разум, значительно превосходящий наш».
Но почему в безграничной Вселенной в какой-то момент времени неким естественным путем должен возникнуть творящий Разум, который потом создает Жизнь? И опять таки — значит, нет космической вечной жизни.
В Мироздании господствует мертвая материя, торжествует смерть. На Земле со временем из-за угасания светила или еще по какой-нибудь причине природная обстановка станет непригодной для жизни. Следовательно, подвержены смерти не только отдельные особи, не только каждый из нас, не только все человечество, но и вся земная жизнь, до нового благоприятного случая возрождения жизни где-то в звездных системах. Так есть ли все-таки выход из этого тупика?
5. «Два синтеза Космоса» — так определил В.И. Вернадский противостояние двух мировоззрений.
С одной стороны, Вселенная предполагается величайшей механической системой, с другой — величайшим организмом. В первом случае дело обстоит так, как подразумевает большинство научных теорий. А во втором — следующим образом.
«Было ли когда‑нибудь и где‑нибудь начало жизни, — спрашивает Вернадский, или жизнь и живое такие же вечные основы Космоса, какими являются материя и энергия? Характерна ли жизнь и живое только для одной Земли или это есть общее проявление Космоса?. Каждый из нас знает, как много для всех нас важного ценного и дорогого связано с правильным и точным ответом, разрешением этих вопросов. Ибо нет вопросов более важных для нас, чем вопросы о загадке жизни, той вечной загадке, которая тысячелетиями стоит перед человечеством. Мы знаем — и это знаем научно, — что космос без материи, без энергии не может существовать. Но достаточно ли материи и энергии — без проявления жизни — для построения Космоса, той Вселенной, которая доступна человеческому разуму?».
На этот вопрос он предпочел ответить отрицательно, ссылаясь именно на научные сведения, а не на личные предпочтения, философские или религиозные убеждения: «Можно говорить об извечности жизни и проявлений организмов, как можно говорить об извечности материального субстрата небесных тел, их тепловых, электрических, магнитных свойствах и их проявлений. С этой точки зрения столь же далеким от научных исканий будет являться вопрос о начале жизни, как и вопрос о начале материи, теплоты, электричества, магнетизма, движения».
По мнению Вернадского, представления о мире, основанные на данных физики, химии, математики, механики, чрезвычайно упрощают реальность, предлагая схемы, далекие от действительности. Вселенная при этом превращается либо в хаос, в котором случайно возникают области упорядоченности, либо в грандиозную мешанину, управляемую мировым Разумом и различными божествами.
Для Вернадского Вселенная воплощена, прежде всего, в земной жизни — биосфере. «Эти представления о природе, — продолжает Вернадский, — не менее научны, чем создания космогоний или теоретической физики, но они менее проникнуты призрачными созданиями человеческого ума».
«Есть всегда ученые, — писал Вернадский, — которые ярко чувствуют и охватывают эту живую, реальную Природу нашей планеты, всю проникнутую вечным биением жизни, и для которого это понимание единой Природы является руководящей нитью всей научной работы».
Почему же исследователи утрачивают это чувство живой Природы? Главная причина в том, что окружающая человека среда радикально меняется. Создана искусственно «вторая» природа — техносфера. Современный человек в быту, труде, на отдыхе остается деталью гигантской механической системы. В результате весь мир начинает представляться человеку подобием техносферы — миром механических систем, оттесняющих жизнь на задворки бытия.
Одно замечание Вернадского хотелось бы выделить: «В науке нет до сих пор ясного сознания, что явления жизни и явления мертвой природы, взятые с геологической, т. е. планетной, точки зрения, являются проявлением одного процесса».
Логически тут не все равнозначно. Сначала резко разделены явления жизни и мертвой природы, а затем указано, что они едины. Но какое возможно органичное единство живого и мертвого? И чем тогда отличается техногенная точка зрения от биологической? Если биологи разработали понятие организма, а представители точных, технических наук — механизма, то какой возможен симбиоз: то ли органический механизм, то ли механический организм? Или возможен какой-то третий синтез Космоса, объемлющий первые два?
У Вернадского есть выражение: «всюдность жизни» (имеется ввиду состояние биосферы). Но как можно представить с научных позиций единство явлений мертвой и живой природы? Какое из этих двух явлений преобладает? Или они в действительности сплетены в неразрывный клубок?
В экологических системах происходит круговорот жизни и смерти ради жизни. Ибо вся экологическая круговерть гарантирует устойчивое существование входящих в нее видов.
Но экологическая система — понятие в значительной мере умозрительное. Называть ее единым организмом можно лишь условно. Иное дело вся область жизни — биосфера. Это пленка жизни на планете.
Некоторые ученые предлагают называть биосферой совокупность живых организмов («живое вещество» — по Вернадскому). Однако организмы вовсе не образует единой сферы, обволакивающей Землю. Они разобщены, а самое главное — неотрывны от среды обитания. Все атомы, слагающие их, лишь на определенный срок входят в живую плоть. Вслед за Кювье можно назвать организмы устойчивыми, хотя и недолговечными, вихрями атомов. И вся биосфера как целое — тоже совокупность таких устойчивых организованных «вихрей атомов», круговоротов веществ и энергии. Ее с полным основанием следует считать организмом.
Биосфера — живой космический организм. Питательной средой для нее является минеральный субстрат планеты, а энергию поставляет Солнце.
Такой вывод следует из учения Вернадского о биосфере, ее космической и планетной сущности.
Молекулы и атомы нашего тела являются принадлежностью биосферы. Каждый из нас — клеточка этого космического сверхорганизма. Прекращение нашей индивидуальной жизни не означает заметной потери для биосферы. В нашем организме тоже постоянно отмирают одни клетки и нарождаются другие. Как показывает статистика, на Земле больше рождается людей, чем умирает. В этом смысле правомерно говорить о торжестве жизни, а не смерти.
Однако мы ощущаем себя не только телесно, но и духовно. Даже телесная гибель не слишком страшна. Если она не сопровождается мучениями, то выглядит подобием вечного сна без сновидений. Ужасно другое: мысль о полном прекращении сознания, разума, восприятия жизни. Это означает безнадежную потерю всего, к чему мы привыкли: восприятия окружающего мира, Вселенной, потерю собственных чувств, желаний, мыслей.
6. Жизнь в информационном аспекте. Дробление одноклеточного организма есть, по своей сути, рождение двух организмов. При половом размножении две клетки, сливаясь, дают начало новому организму. Однако в этот момент организма, как такового, еще нет. Появляется идея будущего индивидуума, сгусток генетической информации, определяющей врожденные его качества. Включается механизм кристаллизации особи (по выражению выдающегося физика Эрвина Шредингера — апериодического кристалла).
Возникает вопрос: разве организм появляется только тогда, когда активно поглощает из внешней среды молекулы, наращивая свое тело? В материальном воплощении — да, он оформляется именно тогда. Но ведь все его атомы достаточно быстро заменяются новыми. Они не более чем строительный материал. План строения, конструкция, устойчивость, динамика — все это определяется генетической информацией, записанной на молекулярном уровне.
Следовательно, в информационном аспекте идея данного конкретного организма складывается из двух источников — от двух родителей. И у каждого из них в свою очередь есть два источника генетической информации. Таким образом, информационные истоки каждого живого существа уходят в далекое прошлое. От поколения к поколению, от родителей к детям непрерывно передается идея жизни.
Возникает образ живой ткани, сплетенной из млн. особей в четырехмерном пространстве-времени биосферы. К каждому из нынешних организмов тянутся непрерывные нити былых жизней. В этом смысле наше прошлое — это история всего живого вещества на планете.
Когда мы говорим о продолжительности существования отдельной группы животных и растений, то имеем в виду определенный набор признаков, для нее характерный и устойчиво сохраняющейся от формирования до вымирания данной группы. Но ведь каждая из групп не возникла из ничего и чаще всего не канула в ничто. Ей предшествовали родственные формы, а от нее «отпочковались» новые виды.
Как индивид каждый из нас имеет определенный возраст. В то же время мы являемся представителями того или иного семейства, рода, племени и эти корни могут уходить на сотни тысяч лет в прошлое. Принадлежа к биологическому виду Homo sapiens, мы насчитываем 40 тыс. лет, а принадлежность к семейству гоминид отодвигает наше прошлое на миллионы лет. Так шаг за шагом мы углубляемся в геологическое прошлое, вплоть до эпохи зарождения жизни на Земле или даже во всем Космосе.
Как разновидности единого живого вещества любые существующие виды имеют одинаковый возраст. Просто в истории биосферы они изменялись с разными скоростями. Одноклеточные организмы — и без того очень совершенные — остались более или менее неизменными, а те, которым суждено было стать людьми, эволюционировали с максимальной скоростью.
Рождение каждого из нас есть конечный результат бесконечно долгого складывания по частям и передачи из поколения в поколение генетической информации, биологической идеи, которая реализуется в виде того или другого организма. Рождение — это и есть материализация этой идеи. Но она при этом не исчезает, а продолжает хранится в генах, записанная на молекулярном уровне.
Обычно утверждают, что генетическую информацию контролирует окружающая среда посредством естественного отбора наиболее приспособленных особей. Допустимо ли тут говорить о стремлении к совершенству? И что в таком случае понимается под совершенством? Если приспособление к окружающей среде, то следовало бы говорить об уходе от совершенства, учитывая высочайшие приспособительные возможности простейших организмов.
Здесь допустима техническая аналогия. Топор или мотыга за многие тысячелетия принципиально не менялись, тогда как компьютеры всего лишь за несколько десятилетий проделали огромную эволюцию: сменилось несколько поколений «умных машин», из которых первые поколения выглядят безнадежно устаревшими. Сходным образом кануло в Лету множество разновидностей сложных технических систем (самолетов, автомобилей, морских судов и т. д.), при устойчивом существовании простейших приспособлений (крючок, игла, молоток, топор и т. д.). В технике быстрее других выбраковываются самые хитроумные, наукоемкие, сложные механизмы. Нечто подобное происходит и в живой природе.
Выходит, смерть — плата за избыточную сложность, за возможность творческой свободы и за разум.
Кристалл максимально приспособлен к окружающей среде, полностью зависит от нее, ничему не обучается и существует вне понятий жизни и смерти.