Марина Анисина
Точки над i
Текст книги предоставлен издательством АСТ https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=330692
«Анисина М. Точки над i»: АСТ, Астрель, Харвест; М.; 2007
ISBN 978‑5‑17‑048894‑0, 978‑5‑271‑18964‑7, 978‑985‑16‑3572‑2
Аннотация
В России ее называли «изменницей Родины», во Франции она стала национальной героиней, дважды кавалером ордена Почетного Легиона – высшей награды Французской республики. Ее личная жизнь после отъезда из России окутана тайной. Никогда, ни в одном интервью она не была так откровенна, как в своей биографической книге.
Кто приложил руку к ее фактическому «изгнанию» из спорта на Родине? Как и чем она жила во Франции долгих 9 лет – до победы на Олимпийских играх 2002 года? Историю ее истинных отношений с Алимжаном Токтахуновым («Тайванчиком») и все подробности нашумевшего «олимпийского скандала», откровения о ее личной жизни и «закулисной» жизни мира фигурного катания, а также подробности участия в популярном телевизионном проекте «Танцы на льду» узнает читатель из первой книги, которую знаменитая «русская француженка», олимпийская чемпионка Марина Анисина решила опубликовать в России.
Марина АНИСИНА
ТОЧКИ НАД I
СКАНДАЛ В АНГЛИЙСКОМ КОРОЛЕВСТВЕ
Скандал разразился в самый неподходящий момент. Не знаю, правда, бывают ли для скандалов «подходяще моменты». Но в моем случае хуже ситуацию представить было невозможно.
Август 2002 года. Я – «свежеиспеченная» олимпийская чемпионка. Полгода назад, в американском Солт‑Лейк‑Сити, мы с моим партнером, французом Гвендалем Пейзера, выиграли Олимпиаду в спортивных танцах на льду. Я еще не успела привыкнуть ни к желанному званию, ни к тому ажиотажу, который творился вокруг нас. В мире мы шли буквально нарасхват: одно шоу за другим, мелькали континенты, страны, города.
Первого августа мы приехали в Англию. Великобритания праздновала полувековой юбилей правления королевы Елизаветы II, и нас в числе других олимпийских чемпионов пригласили на открытие ледового дворца в городе Ноттингем. Кататься предстояло в присутствии самой английской королевы! Немногим олимпийским чемпионам за всю историю Игр выпадала такая честь. В общем, я гордилась собой, тем более, что поводов для гордости после той Олимпиады у меня было хоть отбавляй: во Франции мы с партнером стали национальными героями. До нас последнее «золото» на льду в фигурном катании французы получали много лет назад, так что Франция ликовала. Мы – кавалеры высшей награды республики, ордена Почетного легиона. Наши лица – на телеэкранах, обложках самых популярных журналов и газет – одним словом, триумф!
Мы с Гвендалем откатали номер на свежем льду новенького дворца, из своей ложи нам приветливо улыбнулась ее величество, и мы направились в раздевалку. Звонит мама, взволнована, говорит загадками о каком‑то аресте, просит обязательно включить телевизор. Я одно поняла – арестовали Алимжана Токтахунова, которого все называли просто Алик. Первая мысль – а я тут при чем? Да, я с ним знакома, но с ним были знакомы все русские, живущие во Франции, каждый бывал в его хлебосольном доме. Меня больше волновал не его арест, а почему так расстроена мама? Выхожу на финал шоу – по традиции все фигуристы в конце шоу выходят на лед для поклонов. Взялись с партнером за руки, как это принято, и вдруг он меня спрашивает:
– Что ты там натворила? Все говорят о каком‑то скандале…
Но у меня не было времени его расспросить. Нас уже построили в линеечку, на льду расстелили ковровую дорожку, ее величество подошла к каждому спортсмену, всем пожала руку – и мы стали расходиться. Вижу, на меня окружающие как‑то по‑особому посматривают. Вспомнила мамин звонок об аресте Алика, думаю, может, есть какая‑то связь. Но какая?
В Ноттингеме шел проливной дождь, в гостиницу идти не хотелось, и мы небольшой компанией – фигуристы из России и я – отправились в ресторан поужинать. Вернулись довольно поздно. В фойе гостинцы – толпа журналистов. Мой менеджер, Ибрагим Зазуи, муж нашего тренера Мюрель, никого ко мне не подпускает:
– Она устала, прошу вас, господа, до завтра.
Я опять насторожилась. Поднялась в свой номер, думаю, телевизор, что ли, включить? А я телевизор в последнее время очень редко включала – слишком много пришлось его смотреть в первые годы моей жизни во Франции. В общем, я только еще подумала – стук в дверь. Открываю – на пороге Антон Сихарулидзе:
– Включай телевизор, там на всех каналах наши физиономии.
Включила – действительно, на экране крупным планом лицо Алика, Алимжана Токтахунова, потом – мое, потом – олимпийских чемпионов в парном катании Антона Сихарулидзе – Елены Бережной и той канадской пары, которой на Олимпиаде в Солт‑Лейк‑Сити дали вторую золотую медаль. «Золото» выиграли Антон и Лена, но разразился скандал, были обвинения в подкупе судей, и тогда Олимпийский комитет принял решение вручить еще одну золотую медаль чемпионов канадцам… Случай в истории Олимпийских игр беспрецедентный. Об этом тогда было столько разговоров. Но меня эти скандалы обошли стороной – моя медаль, вернее, наша с Гвендалем ни у кого сомнений не вызывала. И вдруг скандал, в центре которого – я, Марина Анисина, русская француженка, олимпийская чемпионка 2002 года.
Все выпуски новостей на всех телеканалах начинаются с упоминания моего имени. Даже в день моего триумфа на Олимпиаде такого не было. Первое, что я услышала – «русская мафия». В Италии, по запросу американского ФБР, арестован и заключен в тюрьму Алимжан Токтахунов, в России больше известный по кличке Тайванчик. Обвинение – организация международного сговора «путем подкупа судей» в присуждении золотых медалей в парном катании и танцах на льду на Олимпиаде в американском Солт‑Лейк‑Сити. Как сообщил американский спортивный канал И‑эс‑пи‑эн, ссылаясь на представителей американских правоохранительных органов, «…Токтахунов организовал такое решение судей, которое принесло золотую медаль французской паре Марина Анисина – Гвендаль Пейзера» в танцах на льду – в обмен на «золото» в парном катании российской паре Антон Сихарулидзе – Елена Бережная. Расследование этого дела велось ФБР в сотрудничестве с итальянскими правоохранительными органами, поэтому Токтахунов и был арестован в Италии.
Первое, что пришло в голову – этого не может быть! Ставилась под сомнение наша с Гвендалем выстраданная победа, путь к которой занял целых 10 лет. К той Олимпиаде мы в мире фигурного катания были всеми признаны как сильнейшая танцевальная пара: чемпионы мира, Европы, финала Гран‑при… Что же получается? Один человек может повлиять на решение судей не на каких‑то рядовых соревнованиях, а на Олимпиаде!.. Тогда зачем вообще нужны Олимпиады? Это во‑первых. И, во‑вторых, почему целых полгода об этой истории молчали? Кому понадобился этот скандал именно сейчас?
В ту ночь я не сомкнула глаз. Постоянно прокручивала в голове все, что услышала с экрана телевизора. К тому же у меня не умолкал телефон – звонили из Франции и Америки, моя мама, друзья из России, мой американский менеджер… Мне стало страшно. Но тогда я и представить не могла, какие испытания еще ждут меня впереди.
Утром все фигуристы разъезжались по домам. В аэропорту я боялась смотреть по сторонам, постоянно казалось, что все вокруг только обо мне и говорят. Уже объявили регистрацию на мой самолет, когда ко мне подошел американский спортсмен. Я напряглась, ожидая услышать какой‑нибудь каверзный вопрос. Не представляла, что можно и нужно говорить в таких случаях. А он просто спросил, не помочь ли мне с багажом. Я увидела в его глазах тревогу и искреннее сочувствие. Для меня было полной неожиданностью внимание и забота, которую тем утром, в аэропорту, всячески пытались показать едва знакомые мне коллеги по льду из самых разных стран. Так что, оказавшись в самолете, я уже чуть‑чуть расслабилась. Мой французский менеджер Ибрагим Зазуи в самолете сел рядом со мной и предупредил:
– Никаких интервью.
Вернулась в Лион, в нашу с мамой квартирку. На маме буквально лица не было. Телефон звонил непрерывно, журналисты требовали общения со мной, задавали дурацкие вопросы – мы отключили телефон. Тогда они стали ломиться в дверь – мама не открывала. Мы жили как в осаде. Еще недавно мой дом осаждали фанаты, теперь возле дверей ночевали кровожадные журналисты. Две недели все французские газеты писали только об этом скандале – как будто в мире больше ничего не происходило. Иногда мне казалось, что именно журналисты этот скандал и раздули. Сначала я думала, что вся шумиха лишь потому, что я – русская. Но позже поняла, что дело совсем в другом. Журналисты, французские особенно, очень любят «копаться в чужом белье». А уж если речь идет о людях известных, то они с удвоенным рвением начинают тешить публику… «Посмотрите, они такие же, как вы. Сегодня – герои, а завтра – никто, пыль под ногами». Наверное, это нравится читателям, раз журналисты так стараются. Очевидно, обывателю приятно видеть, как свергают с пьедестала вчерашнего кумира, и думать: «Хорошо, что обо мне никто ничего не знает, а то и мое доброе имя полоскали бы сейчас на каждом углу».
Тогда на каждом углу полоскали мое имя. Но я не могла сидеть взаперти, у нас были обязательства – большое турне на юге Франции, куда мы с Гвендалем и отправились вместе с другими олимпийскими чемпионами. На первом шоу я боялась выходить на лед. Думала, все зрители встанут – и мы уйдем освистанные. Публика действительно встала при нашем появлении – и стоя скандировала минут пять. Я чуть не расплакалась, понимая, что таким образом люди пытались меня поддержать. Наши выступления, как обычно, прошли на «ура». Это меня приободрило.
Все происходило в городе Арль, там стояла жара, температура около 30, а все ледовые арены – на открытом воздухе. В общем, лед подтаял, кататься было невозможно, шоу отменили. Но люди с билетами все равно пришли – просто чтобы взять автографы. Нас с Гвендалем всячески утешали: «Не обращайте внимания – все равно вы наши самые любимые фигуристы!» А в гостинице меня осаждали журналисты, которых я к тому времени уже начинала тихо ненавидеть. И там, в Арле, Французская федерация фигурного катания приняла решение провести открытую пресс‑конференцию. Общения с прессой я не боялась – понимала, что вся эта скандальная история – чистый бред. Меня только удивляло, как серьезные люди могут в нее верить. Но чиновники из Федерации постоянно меня накручивали: «Одно неосторожное слово и…» Интересно, а какие слова должны быть «осторожными»? Тогда впервые я испытала страх, с другой стороны, хотелось, наконец, услышать – какие ко мне претензии и в чем меня обвиняют. В душе я на сто процентов была уверена, что наша с Гвендалем золотая медаль на олимпиаде абсолютно честная. Наши выступления проходили на глазах у миллионов зрителей, а не при зарытых дверях, и в нашей победе в тот день никто не усомнился – мы были лучшими. И к нашей победе Алимжан Токтахунов не имел никакого отношения.
Мой партнер на ту пресс‑конференцию пришел в майке с надписью «Я не виновен!». Понимаю, что так он пытался над всеми подсмеяться – но мне эта эскапада была неприятна. Если бы надпись гласила «Марина не виновна!» – я бы восприняла это как поддержку с его стороны.
За столом – президент нашей федерации, Гвендаль и я. В зале – не меньше сотни журналистов. Огромное количество камер и фотоаппаратов со вспышками. От этих вспышек у меня заболели глаза, сразу подумала: «Так вот почему звезды так часто появляются перед камерами в темных очках!» Посыпались вопросы, один нелепее другого. При этом журналисты сами задавали вопросы, сами же на них и отвечали. Так что общался с ними преимущественно президент нашей федерации.
Но когда на следующий день большинство газет появилось с расшифровкой разговоров Алимжана Токтахунова с самыми разными людьми накануне Олимпиады, из которых следовало, что он якобы пообещал мне поддержку, я очень пожалела о своем молчании. Я понимала, что все эти «расшифровки» кем‑то сфабрикованы, кому‑то очень нужна эта игра, в которой я стала «козлом отпущения».
В одном себя винила – почему накануне, на пресс‑конференции не заявила перед всеми: ни в какой поддержке я не нуждалась и никого о ней не просила. К тому же какую поддержку мог мне оказать человек, не имеющий никакого отношения к фигурному катанию? Поверить в то, что некто со стороны способен оказать давление на судей соревнований высочайшего уровня, может только абсолютно несведущий человек.
Тот тур в августе 2002 года показался мне бесконечным. После него мы с Гвендалем собирались ехать в Америку, выступать в шоу Коллинза, с которым у нас был контракт. Но, посовещавшись, решили не рисковать: именно Америка раздула весь этот скандал.
ИЗГОЙ
Вернулась из турне в Лион. На улицу по‑прежнему боялась выходить, а если выходила – натягивала бейсболку чуть ли не до подбородка, чтобы меня не могли узнать. Устала ужасно – срочно нужен отдых. Я не предполагала, что скоро повешу свои коньки на гвоздик – и у меня будет предостаточно времени и для отдыха, и для того, чтобы подумать и понять, почему все это произошло. А тогда мы с мамой отправились на родину, в Москву, с которой у меня всегда было связано само понятие «отдых».
Я смело ходила по московским улицам, где меня, правда, регулярно останавливали – но только чтобы взять автограф. Газеты в России тоже писали об этом скандале, но достаточно вяло, без французского энтузиазма. И отношение ко мне было адекватным, никто не покушался на мою медаль, журналисты, если и расспрашивали о чем‑то, делали это вполне деликатно. В общем, родина меня поддержала. Иногда эту поддержку я получала там, где ее совсем не ждала.
Однажды в ток‑шоу на телевидении, когда обсуждалась судьба наших золотых медалей, в студию в числе участников дискуссии были приглашены Татьяна Анатольевна Тарасова и Илья Авербух. На Олимпиаде в Солт‑Лейк‑Сити мы с ним стояли на одном пьедестале, только он с Ириной Лобачевой – ступенькой ниже. Мы с моим партнером выиграли у них «золото». И на том телевизионном ток‑шоу, как рассказывал мой папа, Авербух стал утверждать, что у них с Лобачевой медаль отобрали – это они должны были стать олимпийскими чемпионами! И тогда, в прямом эфире, Татьяна Анатольевна со свойственной ей прямотой обратилась к Авербуху:
– Илюша, посмотри мне в глаза и признай честно: Маринка (то есть я, Анисина) ведь лучше тебя была…
После Москвы мы с мамой поехали в Биарриц. Я очень люблю море, от него получаю энергию, восстанавливаюсь. Не зря все‑таки у меня это имя – Марина, «морская». Океан и на этот раз меня успокоил, но ненадолго. Вернулись в Лион, и я опять заметалась, не знала, что делать, что предпринять. Скандал поутих, но сделал свое дело – обо мне как будто все забыли. Во всех смыслах. После Олимпиады у нас с Гвендалем была масса приглашений участвовать во всевозможных шоу – как ледовых, так и телевизионных. Время после Олимпиады для ее победителей и призеров – самое благодатное для строительства будущего. А мы с партнером еще до Олимпиады решили: получим «золото» – и уйдем из любительского спорта в профессиональный. Предложения сыпались как из рога изобилия, Гвендаль был нарасхват: вечером он в ток‑шоу на одном канале, утром в очередном шоу – уже на другом. А я от всех приглашений отказывалась. Казалось, приглашают лишь затем, чтобы опять поставить напротив телекамеры и попытаться вытянуть из меня то, чего я не знала.
Этот скандал к тому же разом перекрыл мне все источники дохода. Мне пришлось отказаться от тура по Америке. Сразу несколько известных фирм, которые намеревались заключить очень выгодные для меня контракты, испарились, как по мановению палочки злой волшебницы. Совсем недавно я была нужна всем: промоутерам, телевидению и даже мальчикам и девочкам, выписывающим первые «па» на льду и мечтающим о славе. А теперь, оказалось, я, Марина Анисина, никому, кроме мамы, на всем белом свете не нужна. С этим чувством я засыпала, с ним же просыпалась. Смотрела из окна своей квартиры на улицы Лиона, где мимо проходили чужие люди, и у меня было ощущение дежавю – однажды, давно, это в моей жизни уже происходило… Ровно десять лет назад, осенью 1992 года, такая же одинокая я стояла у бортика катка в спорткомплексе «Олимпийский» города Москвы. Хотя еще за два месяца до этого моя жизнь складывалась самым чудесным образом: талантливая девочка из знаменитой спортивной семьи намеревалась покорить мир и уже успела кое‑что для этого сделать. Но все рухнуло в одно мгновение…
ЗА БОРТОМ
Июль 1992 года. Я пришла на обычную тренировку, на лед. Правда, все было не совсем обычно: мы тренировались в Швейцарии, в небольшом курортном местечке. Я даже не запомнила его названия, но помню до мельчайших подробностей тот день, который оказался знаковым в моей судьбе. Правда, осознала я все это значительно позже.
Обычные тренировки в Швейцарии были для нас как праздник. Тогда немногие фигуристы из России имели такую возможность – тренироваться на льду летом, да еще за границей. Но нашим тренером была Наталья Линичук, олимпийская чемпионка 1980 года в танцах на льду. Танцевальная пара Линичук – Карпоносов стали вторыми олимпийскими чемпионами после Пахомовой – Горшкова в истории советского фигурного катания. После их победы наша страна стала «законодателем моды» в танцах на льду, оттеснив царивших там прежде англичан.
Наталья являлась для меня тогда идеалом: и как успешная женщина, и как спортсменка – напористая, сильная, удачливая. Я очень хотела так же стремительно «взлететь» в своей карьере, как Наталья, громко заявить о себе на ближайшей Олимпиаде, а уже на следующей – получить олимпийское «золото». Работала на «полную катушку», старалась всегда быть поближе к ней, чтобы ничего не упустить. У Натальи были свои амбиции – она намеревалась воспитывать олимпийских чемпионов и в конце концов занять место в ряду наших самых именитых тренеров – Чайковской, Дубовой, Тарасовой. Тренером Линичук была очень требовательным и – жестким.
Прославленная русская школа фигурного катания всегда держалась на строжайшей дисциплине, где малейшее неповиновение тренеру каралось. В группе Натальи Линичук, например, для нас было недопустимым выйти на лед после нее. И если она приходила и видела, что на льду мы своими коньками нарисовали недостаточно узоров, могла на нас накричать, обзывая лентяями и бездельниками. И даже выгнать с тренировки. Русские тренеры, как я поняла позже, тренируясь во Франции, безусловно, развивали в фигуристах природные таланты, но при этом всячески подавляли личность.
Наталья умело налаживала отношения с «заграницей» – ее часто приглашали на спортивные семинары и сборы за рубежом, а она могла взять с собой одну‑две пары. Мы с моим партнером оказались в числе избранных не случайно: дважды чемпионы мира среди юниоров!.. Через пару недель мне исполнится 17, моему партнеру Илье – 19, и мы переходим во взрослую категорию. Я уже строила грандиозные планы. В своих мечтах видела себя на самых почетных пьедесталах. И даже держала в руках олимпийское «золото»… Мой партнер тоже, наверное, об этом мечтал. Только рядом с собой видел на всех пьедесталах не меня, а другую. Но тогда я ни о чем не подозревала. Работала. Готовилась не просто к очередным соревнованиям – к победам. Нам уже поставили новую программу, сшили новые костюмы…
На одной из тренировок в Швейцарии ко мне подошел Коля Морозов. Кстати, сейчас Николай Морозов – известный тренер по фигурному катанию и хореограф олимпийской чемпионки 2006 года в Турине Шизуки Аракава.
А тогда, в 92‑м, он с удовольствием встал бы со мной в пару. Может, поэтому и решил сообщить мне новость первым:
– А ты что, ничего не знаешь?
– Интересно, а что я должна знать?
– Да все уже об этом говорят. Илья с тобой больше кататься не будет.
Я поверила сразу. Потому что какое‑то ощущение было. На тренировках поведение моего партнера изменилось. Илья Авербух – а именно он являлся тогда моим партнером – всегда хотел результатов работы, а с недавних пор это как будто ушло. Он со мной просто катался, у него не было прежней одержимости. Но все равно известие стало для меня шоком.
Я действительно ничего не знала. А решение, оказывается, было уже давно принято – и без меня. Причина, как потом мне объяснили, вполне безобидная: мой партнер влюбился. Его избранница тоже была фигуристкой, и они как будто решили кататься вместе. И это их решение я вполне могла понять. Но я не могла понять: почему он сам не сказал мне об этом? Почему?
Сделала вид, что ничего не знаю, подошла к Илье – и мы вместе начали тренировку. Я все ждала: вот сейчас, сейчас он все скажет… Но он молчал. Мне было очень тяжело скрывать то, что уже знала, но я не подавала вида. О будущем думать не было сил, хотя я все понимала: он будет кататься с новой партнершей, со своей любимой девушкой, а я остаюсь одна. Вся подготовка насмарку. Об Олимпиаде – забыть. У меня мама и бабушка, жили мы более чем скромно, все доходы – бабушкина пенсия и небольшая мамина зарплата. Я с моими первыми победами и первым заработком стала надеждой нашей семьи. Несмотря на юный возраст, я понимала: ответственность за нашу маленькую семью ложится на мои плечи. Но какое будущее теперь меня ждет? Я училась в институте физкультуры, как и большинство фигуристов, и каталась. Со льдом была связана вся моя жизнь. Другой жизни я для себя не представляла.
Сборы продолжаются. Мы тренируемся. И никто НИЧЕГО НЕ ГОВОРИТ! Потом отъезд в Москву, пара выходных, и опять тренировки. Наконец все это мне надоело. На очередной тренировке, утром, я поняла, что больше молчать не могу, мое терпение на исходе. Мы вышли на лед, взялись за руки, я повернулась к Илье и, с трудом сдерживаясь, чтобы не взорваться, спросила:
– Ну и сколько же все это будет продолжаться? Я уже все знаю, ты уже все решил. Зачем мы тратим время?
А он:
– Да это не я. Это Линичук так решила.
Тогда я его спрашиваю в лоб:
– А почему же ты мне это сам не сказал?
А он уходит от ответа, начинает рассуждать, с кем мне лучше кататься…
– А вот это уже не твое дело, – говорю, – я сама за себя решу.
И вся ситуация такая странная: мы катаемся по кругу, выясняя отношения, а Линичук стоит у бортика и наблюдает за нами. Вообще‑то у нас запрещено так вот без дела прогуливаться. Но тут она, очевидно, все поняла и нас не останавливала. Я сама к ней подошла – и услышала ответ на свой незаданный вопрос:
– Это Илья сам все решил.
Я ничего не стала выяснять. Ледовые правила знала: если бы тренер не захотела разбивать перспективную пару, никакие романы и романсы ни на что бы не повлияли. Так что надо все принимать как данность. И я приняла, понимая: мне нужен новый партнер. Но кого я могу найти сейчас? Лето у нас – разгар сезона. И если бы Илья оставил меня в конце сезона, весной, у меня было бы время действительно кого‑то подыскать. Теперь это нереально. На этом сезоне можно ставить точку. Да и на ближайшем будущем тоже. Честно говоря, я и не видела никого в качестве моего партнера среди своих сверстников. Коля Морозов хотел кататься со мной. Но я знала: спортивного будущего с ним у меня нет.
Илья Авербух, с которым мы дважды становились чемпионами мира среди юниоров, был для меня, безусловно, лучшим. До него я каталась с Сергеем Сахновским. Он потом уехал в Америку, правда, выступал за Израиль. Я осталась одна. Еще недавно – одна из самых перспективных спортсменок среди танцевальных пар России.
Я вернулась домой и только теперь решилась рассказать все маме и бабушке. Для них это оказалось еще бо?льшим шоком, особенно для мамы. Если мы с Ильей были просто партнерами, то наши мамы дружили. И моя мама никак не могла взять в голову, как же это могло произойти? Она, в прошлом известная фигуристка, понимала: если я пропущу целый сезон, то на лед уже просто могу не вернуться. В нашем виде спорта важен каждый день. В общем, дома – паника, бесконечные обсуждения и разговоры на вечные темы: что делать и с чего начать? А я все думала: почему это произошло именно со мной? Ничего случайного в жизни не бывает – это я уже и тогда понимала.
БОЙТЕСЬ СВОИХ ЖЕЛАНИЙ…
Причин моего первого в жизни краха было несколько – и каждая, вероятно, имела право на существование. Причина первая: мое предательство.
Чемпионами мира среди юниоров мы с Ильей Авербухом стали очень рано: мне 14 лет, ему – 16. Это было в 1990 году. Мы первый раз поехали на международные соревнования, причем сразу на чемпионат мира – и выиграли. Кстати, нашими главными соперниками тогда считались французы – Гвендаль Пейзера со своей партнершей, которые были далеко не дебютантами. Мы с Ильей, никому не известная пара, появились и – победили. Мы тогда тренировались в группе Людмилы Пахомовой, нашей самой знаменитой олимпийской чемпионки в танцах на льду. Именно благодаря паре Пахомова – Горшков и их тренеру Елене Чайковской танцы на льду были включены в 1976 году в олимпийскую программу, а сами фигуристы стали первыми в истории олимпийскими чемпионами в этом виде спорта. Людмила Пахомова и Александр Горшков также первыми из советских фигуристов завоевали звания чемпионов Европы и мира, приоткрыв двери на мировую арену для российской школы фигурного катания, которая там прочно обосновалась на долгие годы.
В группу Пахомовой отбирали только очень одаренных детей. Там у нас был свой постоянный тренер, ее ассистент, Геннадий Аккерман, и если честно, именно Аккерман сделал из нас чемпионов. Про пару Анисина – Авербух сразу все заговорили, прочили нам блестящее будущее…
В следующем, 1991, году чемпионат мира мы с Ильей проиграли, заняв всего 4‑е место. А победила тогда не самая сильная пара из России. Они тренировались у Натальи Линичук, которая как тренер находилась в то время на подъеме. К ее воспитанникам даже у судей было особое отношение. Подобная политика – обычное дело в нашем виде спорта: часто смотрят не на то, как ты катаешься, а у кого тренируешься. Но я допускаю, что легкая победа при первом же появлении на мировой арене могла вскружить нам голову. Может, мы после победы и работали не в полную силу. Так или иначе, когда мы вернулись после этого проигрыша, то засомневались в себе, засомневались и наши с Ильей мамы. Тогда они принимали огромное участие в нашей спортивной жизни, к тому же очень дружили. Мама Ильи предложила сменить тренера – пойти к Наталье Линичук, которая вместе с мужем Геннадием Карпоносовым только что основали свою школу: в России в начале 90‑х стало модным открывать «свой» или даже «семейный» бизнес, в том числе в фигурном катании. Мы как послушные дети по совету мам пришли к Линичук, которая пообещала сделать из нас олимпийских чемпионов, нарисовала блестящие перспективы. Но как все это объяснить нашему тогдашнему тренеру, Аккерману? Мучались оба – и Илья, и я, хотя все уже было решено. Мы собирали свои сумки, складывали вещи, когда вдруг Илья заявил:
– А может, останемся у Геннадия? Как‑то неудобно все получается…
А я ужасно не люблю возвращаться, если ушла уже далеко вперед. Мы вместе все решили, договорились, Линичук нас ждет. Почему мы должны остаться? Чтобы не портить отношения с Аккерманом? В общем, для меня обратного пути не было. Но в душе мы оба ощущали себя предателями. Наверное, о том же думал и Геннадий. Он ничего не сказал, но обиделся.
…С Аккерманом я не общалась много лет, а потом, уже оказавшись во Франции, пригласила его поработать с нами – и он с радостью согласился. Мы до сих пор поддерживаем отношения…
Когда мы ушли от Аккермана, мне было 15 лет. Те полтора года, что мы с Ильей тренировались у Линичук, я постоянно вспоминала свое первое в жизни предательство. Наверное, Илья тоже об этом помнил. Но теперь уже он, Авербух, предал меня. Старая истина: все, что мы совершаем, обязательно к нам вернется. Рано или поздно. Как хорошее, так и плохое.
Причина вторая – Наталья.
Наталья Линичук видела нас с Ильей перспективной парой, и отношение к нам было особое. Она работала с нами даже больше, чем с теми парами, которых сама вырастила: на нас делали ставку. Я как‑то сразу к Наталье прониклась, во всем ей доверяла. Правда, за «кулисами» ходили разные разговоры. Поговаривали, что Линичук, взяв готовую пару, впоследствии легко может ее «разбить», чтобы создать «свою». При этом неизбежно кто‑то из пары оказывается «за бортом». Когда я осталась одна после ухода Ильи, конечно, вспомнила все эти «закулисные» разговоры, но верить в это не хотелось, как не хотелось терять и благосклонности Натальи. Не то чтобы она была для меня кумиром, но уважала я ее безусловно. Дорожила ее расположением, прислушивалась к каждому ее слову. А Наталья мне постоянно говорила:
– Ты, Марина, своего добьешься. Конечно, будут какие‑то жертвы, но надо работать. Очень много работать.
Я и сама знала, что без работы никогда ничего не получится. И еще я знала, что всего должна добиться сама.
Существовала и третья причина, о которой я никогда никому не говорила.
И этой причиной была я сама. Точнее, одно мое желание. Не зря говорят: «Бойтесь своих желаний – они имеют обыкновение сбываться…» В душе я давно хотела расстаться с Ильей. Он был прекрасным партнером, но я мечтала о другом. И уже тогда, в Швейцарии, поверив в слухи об уходе Ильи, еще не переговорив с ним, я стала искать какой‑то выход, прокручивая самые фантастические варианты. В общем, начала присматриваться к возможным кандидатам на место своего партнера. Сидим вечером с тренером перед телевизором, просматриваем кассеты с выступлениями зарубежных пар, а у меня свой интерес: «Вот появилась новая канадская пара, хорошие фигуристы, особенно мальчик, Виктор Кратц. Намного лучше, чем Илья, – думаю. – Правда, он катается с другой девочкой – вариант нереальный. Но на заметку взять надо».
Своего будущего партнера из Франции, Гвендаля Пейзера, я тогда тоже отметила.
Мы никогда не были с Ильей близкими друзьями. Просто партнеры. Могли ругаться, как все ругаются, но без скандалов, а скандал в нашем спорте – явление обычное. У некоторых пар дело доходило даже до драки. Сколько перспективных дуэтов распалось из‑за этих скандалов! У нас такого не было. Вечером поругаемся, а на следующий день – на льду, взявшись за руки. Перед нами стояла общая цель – и это было превыше всего. Но как только закончим тренировку, каждый идет в свою сторону. У Ильи свои друзья и интересы, у меня – свои. Мы очень разные. На льду, да, мы прекрасно понимали друг друга. Но только на льду. Так что когда я услышала о его уходе, паника началась в моей голове, а в душе было полное спокойствие. Потому что я уже давно мечтала о другом партнере, и каждый раз, приходя на тренировку, увидев Илью, я думала: «Ну вот, опять он. Мы как лошади в одной упряжке. Неужели это на всю жизнь?» Так что, осыпав его упреками, сказав все, что положено говорить в таких случаях, я буквально на следующий день вздохнула с облегчением: гора с плеч! И можно самой сделать свой выбор, а не кататься с тем, кого для меня мама подобрала. Дома почти траур, а я в душе ликовала. Но никому этого ликования не показывала. Надо поддерживать маму и бабушку, которые были просто в отчаянии.
СУДЬБА
До 17 лет я жила с ощущением, что мир создан для меня и вращается вокруг меня, как земля вращается вокруг солнца. Я никогда не задумывалась, что такое счастье – была просто счастлива. Потому что живу, потому что у меня такие красивые и знаменитые родители и расчудесная бабушка. Потому что занимаюсь самым любимым делом: танцую – да еще на льду. Всегда – в красивых костюмах. Про себя потихоньку напевала: «Я маленькая балеринка, танцую и пою…»
Я родилась в семье профессиональных спортсменов. Мама, Ирина Черняева, фигуристка, чемпионка СССР в парном катании, одна из первых воспитанниц тренера Татьяны Анатольевны Тарасовой. А папа – знаменитый хоккеист Вячеслав Анисин, воспитанник ее отца, великого тренера Анатолия Владимировича Тарасова. Понятно, что у меня с пеленок было все, о чем многие дети могли только мечтать: папа разъезжал «по заграницам» – то у него сборы, то игры и турниры. В каждую поездку он уезжал с очередным, составленным мамой списком под названием «что купить». Про этот список знала вся хоккейная сборная СССР – мамин вкус ни у кого не вызывал сомнений, и хоккеисты частенько спрашивали папу, что в очередной раз заказала ему жена. Папа терпеливо ходил по магазинам, побаиваясь маминых нагоняев. Обычно у него все получалось, но случались и казусы. Однажды папа привез мне туфли на одну ногу и к тому же – разных размеров. Вот было смеху!..
Мама слыла в Москве одной из первых красавиц. Когда я смотрела на нее, собирающуюся в гости или в театр, в красивой меховой шубке, со сверкающими бриллиантовыми сережками и сияющими глазами, даже иногда думала: неужели это моя мама? Я ее обожала и – побаивалась. Но главным человеком в моем детстве была бабушка. Вместе с ней мы перебирали награды мамы и папы, хранившиеся в большой шкатулке. Рассматривали фотографии, где они стояли на почетных пьедесталах. И я мечтала, что когда‑нибудь в этой шкатулке будут храниться фотографии, на которых уже я буду стоять на таких же высоких пьедесталах.
В школе я была круглой отличницей, но за поведение в моем дневнике стоял «уд.». Наверное, мне следовало родиться мальчиком – очень любила в детстве похулиганить. Причем натворю что‑нибудь на уроке, заведу полкласса, а сама, сложив ручки на парте, внимательно смотрю в глаза учителю. В общем, доставалось моим родителям – в школу их вызывали регулярно. Дело дошло до того, что меня даже отказывались принимать в пионеры. Конечно, я не хотела никому досаждать, просто темперамент рвался наружу – а дома была железная дисциплина, мама и бабушка постоянно меня контролировали. Так что «оторваться» я могла только в школе. Но в конце концов маме и бабушке удалось меня усмирить, а мою буйную энергию направить в мирное русло – я даже стала примерной пионеркой. Я во всем хотела быть первой, никакое самое почетное «второе» место меня не устраивало уже в детстве. Когда я начала заниматься фигурным катанием, сразу же для себя решила – буду олимпийской чемпионкой.
Папу в детстве я видела чаще по телевизору, чем дома. Он для меня был как принц из сказки: появлялся «в блестящих доспехах», с кучей подарков, подбрасывал меня под потолок, а я визжала от радости. Если мама и бабушка меня постоянно воспитывали, то папа разрешал все.
Помню, папа уезжал на очередные игры, в Америку. Мы его проводили рано утром, и я пошла в школу. Времени до занятий было предостаточно, мы играли во дворе, кто‑то заметил самолет высоко в небе, все задрали головы, а я как бы между прочим сообщила:
– Наверное, на этом самолете мой папа в Америку полетел…
Мне с детства многие завидовали. Сначала я этого не замечала, потом, повзрослев, старалась просто не обращать внимания. Честно говоря, мне всегда нравилось быть «избранной». Даже история нашей семьи казалась мне необычной, не такой, как у всех.
Отца моей мамы, дедушку, я не знала – он умер до моего появления на свет. Бабушку я просто обожала – о ней отдельный рассказ. Многие из родственников по линии мамы уехали из России сразу после революции 1917 года, рассеялись по всему миру. Правда, об этом я узнала уже во Франции: говорить о родственниках за границей во времена Советского Союза было не принято. А вот из родственников по линии папы никто никуда не уезжал, все остались в Стране Советов, служили ей верой и правдой. Две мои прабабушки, золотошвейки, вышивали знамена для Кремля. Папина мама, моя бабушка Лидия Васильевна Анисина, всю свою жизнь проработала в ЦУМе. В юности была манекенщицей, демонстрировала шляпки. У нас в семейном альбоме сохранились фотографии с той поры. А еще она увлекалась конькоб