В Ветхом Завете фигурируют два брата, сыновья Адама и Евы. Один из них, Каин, убивает другого, Авеля. Образ Каина развился до личности Тувал-Каина, «отца всех кузнецов». Яхве берет Каина под защиту и, для того чтобы его не убили, отмечает его своим «знаком». Талмуд («Вершит рабба», 22) разъясняет, что знак этот, которым отмечен убийца-кузнец, «сияние, подобное солнцу». В апокрифическом «Житии Адама» говорится, что Ева родила Каина «сияющим».12
Таким образом, все эти мастера (кузнецы) являются, как и вайнахский Пхьармат, «Мастерами-Солнцами».
В хеттской мифологии кузнецом, кующим богов, представлен Солнце-Царь.13 Его «сын», земной царь, в подражание Мастеру-Солнцу, также кует священные ритуальные предметы.14 Японские императоры, в качестве одной из самых священных регалий, до сих пор сохраняют зеркало, изготовленное богом кузнецом Амацумарой, чтобы выманить им богиню солнца Аматэрасу из пещеры.15
Как мы помним, в эпизоде рождения героя из камня важное место занимает пастух. В абхазской, кабардинской и осетинской версиях пастух («нартский пастух») явлен прямо, а в вайнахской версии присутствие пастуха как бы раздвоено его приметами: «коровы», которых доит девушка и «молодой человек», который оказывается вблизи.
Образ «пастуха» в мотиве рождения «солнечного героя» из камня занимает одно из центральных мест и лишь расшифровав этот образ мы сможем полностью раскрыть изначальный смысл и содержание всего эпизода.
«Пастухами» в различных мифологиях названы следующие боги: Ахурамазда, Пушан, Митра, Агни, Аполлон, Гелиос, Пан, Думузи.16 У древних евреев сам Яхве считался пастухом, земля - пастбищем, а люди - скотом, охраняемым пастухом Яхве (см. напр. «Пс». 79,2).
Кто же эти боги-пастухи, какими стихиями они управляют?
Ахурамазда - верховное божество в иранской мифологии. Основатель и покровитель жреческого клана. Видимое проявление, «тело» Ахурамазды - огонь; ему поклоняются, поклоняясь огню. Он-отец бога солнца Митры.17 Пушан - в индийской мифологии божество солнца. Разъезжает по небу в колеснице, запряженной козлами. Женат на дочери Солнца.18
Митра - восточно-иранский бог солнца. Он - сын Ахурамазды. В античную эпоху отождествлялся с греческими богами Гелиосом (бог солнца) и Гефестом (бог огня и кузнечного ремесла).19
Агни - в индийской мифологии бог огня (агни -«огонь»); может «восходить на небе», т.е. становиться «небесным огнем» - солнцем. Часто отождествлялся с Митрой.20
Аполлон - один из «солнечных богов» древней Греции. Его стрелы, которые он мечет во врагов, это солнечные лучи.21
Гелиос - основной солнечный бог в древней Греции,» самое архаическое, «доолимпийское» божество. В поздний период отождествлялся с Аполлоном.22
Пан - «бес полуденный», то есть «солнечный», как называли его ранние христиане, в римской традиции назывался Сильаном.23 О Сильване мы поговорим подробно позднее, а теперь лишь укажем на бесспорную «солнечность» (солярность) этого божества.
Думузи, «пастырь времен до потопа», умирающий и воскресающий бог в шумеро-аккадской «серологии, божество плодородия”. «Умирание и воскрешение» - одна из главных мифологических черт солнца, которое ночью «уходит в мир мертвых», «умирает», а утром «воскресает». Плодородие (или его отсутствие) есть милость (или гнев) солнца.24
Об «огненной природе» Яхве мы поговорим ниже, в специальном разделе, а теперь лишь напомним, что Яхве в Ветхом Завете появляется всегда и только в виде пламени.
Таким образом, образ «пастуха» раскрывается полностью - это солнце (или огонь, видимо, «небесный огонь»). Если в образе «кузнеца» преобладают черты «жреца огня», то у «пастуха» такое же преобладание черт «небесного огня»- солнца. Однако, обе эти стихии в мифологиях настолько тесно связаны, что образы «огня» и «солнца» очень часто подменяют друг друга в различных мифах.
Образ матери «огня-солнца» в различных мифологиях прогрессирует от «камня» к «камню-женщине» и от последней - к «женщине», рядом с которой камень фигурирует лишь полунамеком, а то и вовсе отсутствует. Все эти варианты, бесспорно, ретроспективно сходятся на технологии высекания огня из камня. В этом древнейшем своем состоянии миф о рождении огня (солнца) непосредственно из камня (даже без косвенного участия в этой акции женщины) отчетливее прослеживается народов (племен) Америки и Океании. Так, напрямую с камнем, без посредничества женщины, связываются Манко Капак у инков; Мауи в Океании; На-Реау у микронезийцев островов Гилберта; Нденгеи у меланезийцев; солнце у микронезийцев Каролинских и Маршалловых островов; Тагаро у меланезийцев островов Новые Гебриды; Тайме у индейцев кайова; Тмепогод у микронезийцев острова Палау; Фомагата у индейцев чибча-муисков; Эдао у микронезийцев Маршалловых островов и т.д. Однако, солнце напрямую из скалы выходит также у корейцев; Митра рождается из камня без всякого соучастия женщины; Хур (огонь) у армян появляется напрямую из камня без намека на присутствие женщины. Так что, древнейший архетип этого мифа не локализован четкими географическими рамками.
От восприятия камня как некоей субстанции, порождающей огонь (солнце), остается мизерный шаг до ассоциативной привязки этой «порождающей субстанции» к женскому образу, образу «рожающей матери». Вначале, как в нартском эпосе, женщина (Сатаней, Шатана, Сата) лишь провоцирует своей обнаженностью или красотой «оплодотворение» камня солнцем - «пастухом». Затем она извлекает огненный зародыш с помощью жреца огня («кузнеца» - «мастера»); иногда «донашивает» оплодотворенный камень за пазухой или под мышкой. И становится, по цепочке наглядных ассоциаций, как бы матерью новорожденного и воспринимается таковой всеми окружающими. Таковы, например, «дева-камень» из арабской и Кибела («мать» рожденного из камня Агдистиса) из фригийской мифологий.
Затем «камень» отступает на второй план или вообще остается вне поля зрения мифа, и «герой» рождается женщиной, но обязательно чудесно, необычным способом. Например, на одном из храмов Исиды в Египте сохранилась такая надпись: «Я - мать владыки Гора, и никто не поднимал моего платья».25 Гор - это солнце, сын Исиды.
В нартском эпосе сохранилась, как можно полагать, наиболее распространенная магическая инсценировка (мистерия) этого древнейшего и основного мифа. Сам миф и его вариации дают нам возможность восстановить ход мыслей и ассоциаций древних людей и зарождение мистерии огня и солнца.
Конечно, все эти сопоставления и анализы могли бы представлять лишь чисто научный, академический интерес, если бы разбираемый нами миф не сыграл в жизни человечества роль, определившую всю его историю и культуру, весь облик его цивилизации.
Тысячекратно проделанная операция извлечения огня из камня не могла не побудить людей древности задуматься: а как, собственно, огонь оказывается внутри камня? Ответ мог быть только один: камень оплодотворяется, в его нутро попадает огненное семя, испускаемое «огнем небесным» - солнцем. Вспомним, как «пастух» (солнце), увидев раздетую Сатаней, «испустил крик» и пустил «стрелу». «Стрелы» солнца - это его лучи, как у Аполлона. Иногда «стрела» солнца - молния. Именно так расшифровывает эту ситуацию В.Г.Ардзинба.26 Затем, в примечании, ученый отмечает, что «стрела» и «кровь» - эвфемизм (иносказательное обозначение) для семени».27 Примечательно, что и по-вайнахски стрела (пха) и кровь, зародыш (пхьа) звучат одинаково28 и возводят свою семантику к имени бога огня (солнца) Пхьа, который, как можно предположить из этих созвучий, «осеменяет стрелой» (молнией).
Раз солнце питает такую постоянную и непрерывно проявляемую сексуальную привязанность к камню, то камень, очевидно привлекателен для «небесного огня», возбуждает его. В хурритском мифе «Песнь об Улликумми» соитие бога Кумарби со скалой мотивировано тем, что при виде огромного камня, лежащего посреди озера «у Кумарби подпрыгнуло сердце».29 У этой фразы явный эротический подтекст.
Итак, объяснение загадки пребывания огня «во чреве» камня было найдено: камень для солнца (небесного огня) - самый привлекательный любовный объект и «пастух» оплодотворяет его с помощью луча или молнии. Кстати, у многих народов некоторые камни считаются застывшими молниями или лучами солнца, как, например, янтарь или камни черного (красного) цвета.
Затем, как мы уже отмечали, «женственность» камня привела к ассоциативному отождествлению его с женщиной, чьи ритуальные функции заключились в «усыновлении» огня, выходящего из чрева камня. Если жрец огня (мастер) становился “отцом” огня, то некая жрица становилась его «матерью». Эта функция «матери огня» до сих пор сохранилась в вайнахском языке в обозначении хозяйки дома, очага - «Цlе нана» (буквально «мать огня»). Вероятно, в древних мистериях огня «цlе нана» составляла ритуальную пару «цlен стагу» - жрецу огня (мастеру).
Новорожденному пламени, как и человеческому детенышу, нужно постоянно «питаться», чтобы «окрепнуть». Мощь огня, его размеры напрямую зависят от количества «питания» (дров, хвороста). Интересно, что первое ритуальное кормление Сасрыквы в абхазской Нартиаде производит не «мать» Сатаней, а «кузнец» Аинар-жьи, извлекший его из камня.30
Разумеется, самая обычная «пища» огня - дерево. Однако, жаря на огне мясо, люди обратили внимание на то, что капающий на угли жир вызывает особенное «оживление» огня, заставляет его жадно подпрыгивать вверх, к мясу, шуметь, трещать, ярко вспыхивать и разгораться сильнее. Живое, трепетное пламя всем своим поведением «давало знать», что самая желанная, вкусная пища для него - жир, тук, плоть.Люди, обожествившие огонь, не могли, конечно, отказать божеству ни в чем. И началась бесконечная, не поддающаяся никакому исчислению бойня животных и людей в жертву (в «пищу») огню - земному и небесному.
Богу - все самое лучшее! Самые сильные, здоровые, красивые животные и, соответственно, самые сильные, красивые, здоровые люди - как правило, юноши и девушки. Часто - дети, которые не растратили свою жизненную силу, таящуюся в сексуальной энергии. Впрочем, тема жертвоприношений настолько обширна, что она требует специального раздела.
Добавим только, что мистерия огня (солнца) породила не только ритуальное умерщвление людей, но и ритуальную проституцию, вначале имитирующую «священное соитие» солнца («пастуха») с камнем («девой-камнем» или просто «девой»). Но и данный ритуал, неотделимый от мотива «священного» гомосексуализма и «священного» инцеста нуждается в особом рассмотрении.
Грех отвратителен и сам по себе. Но особенное омерзение он вызывает в том случае, когда пытается облечься в «священные» покровы ритуала, обязательного для последователей им же порожденной религии.
Пхьармат, Мастер-Солнце... Обнаружив его неожиданно в самом центре масонского ритуала, мы должны задать себе несколько вопросов. Например - что связывает нартский эпос с масонской теофилософией? Или - кому поклоняются масоны в лице Великого Архитектора? И - что собой символизирует масонский храм, в котором отправляются культы «вольных каменщиков»?
Итальянский исследователь истории масонства Микеле Морамарко, признаваемый в этом качестве самым объективным и эрудированным, пишет о символике масонского храма, что «храм в миниатюре воспроизводит Вселенную».31 Вселенная, по обратной логике восприятия, это храм; храм-мастерская, в котором установлен трон Мастера: «Храм имеет прямоугольную форму. Потолок усыпан звездами, пол - с узором в виде шахматной доски. Одна из стен не достигает потолка. При входе в храм, символически обращенный на Запад, возвышаются две колонны Б и Й. На Востоке установлен трон Мастера, председательствующего в ложе».32 Чтобы убедиться в том, что масонский Мастер есть «наш» Мастер - Солнце, поищем рядом в храме три символа - Камень, Солнце, Огонь.
Мы помним, что в культе кузницы каменная наковальня служила не только в качестве священного ремесленного атрибута, но и как алтарь. А теперь читаем у М. Морамарко:
«В центре храма треугольный алтарь, на котором лежат Библия, угольник и циркуль. На каждой из трех граней алтаря начертаны слова: Свобода - Равенство - Братство. У подножия алтаря один неотесанный и один отесанный камень...»33 Камень мы обнаружили, поищем Солнце, которое в культе кузницы присутствует явственно - этот культ, как уже отмечалось, отправлялся в дни летнего и зимнего солнцестояния. Опять обращаемся к работе итальянца:
«После того, как масоны вошли в храм и руководители ложи заняли свои места, начинается Работа. Согласно ритуалу, она символически начинается ровно в полдень, подчеркивая солярность (т.е. «солнечность» - авт.) события».34 Далее мы узнаем, что Библия, лежащая на алтаре, раскрыта на первой странице Евангелия от Иоанна, где напечатан Пролог («В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог...» и т.д.), рассказывающий в эзотерической форме об Иисусе Христе (мир ему). О месте Христа в масонстве мы поговорим позже, а теперь обратим внимание на слова М. Морамарко: «У масонов Иоанн - евангелист празднуется по случаю зимнего солнцестояния.»35
Что касается третьего искомого символа (Огонь), то и он обнаруживается в масонском храме. Наш источник пишет «Сегодня свечи в храме являются своеобразным напоминанием о культе огня. Прав, видимо, такой исследователь масонства, как Буше, когда он напоминает в своей «Символогии масонства» о зороастрийском происхождении обычая возжигания священного огня».36
Мы бы порекомендовали М.Морамарко спуститься в поисках культа огня несколько глубже во времени, не застревая на эпохе зороастризма, но ведь Морамарко, будучи масоном, и не обязан объяснять нам все тайны «братства». Нас вполне удовлетворяет то, что масонский Мастер оказывается Солнцем («Мастер пребывает на Востоке»)37 и что в ритуалах масонского храма обнаруживаются все три символа Верховного Существа - Камень, Огонь, Солнце, а богодьяволизм Верховного Существа выражают относимые к нему слова: «пребывающее вверху и пребывающее внизу взаимоотражены и в этом чудо единого».38 Чудо еще и в том, что эта формула странным образом совпала с формулой марксовской диалектики - «единства и борьбы противоположностей».
Узнав о том, что Маркс начал свою карьеру как масон-иллюминат, мы перестанем удивляться, а пока поговорим о «противоположностях».
Глава 3
Нарты: добро и зло.
Ранее мы вскользь обрисовали характер той среды, из которой выросла «интеллектуальная элита» первобытного человечества - клан «мастеров» и «жрецов огня». Эти две профессии в течении многих тысячелетий составляли, по сути, единую ритуальную целостность, о чем наглядно свидетельствует «культ кузнецов», сохранившийся в некоторых своих проявлениях вплоть до наших времен. Кузнец-мастер металла. Но совершенно очевидно, что до эпохи металла он был преимущественно «мастером камня». Камень, на котором как на алтаре возжигали огонь, являет собой наиболее почитаемый атрибут «культа кузницы», а сам кузнец, зажигающий огонь на каменной наковальне, выполняет функции жреца в этом ритуале.
Из века в век «элита» пополнялась физически и умственно неполноценными людьми. Уже объяснялось почему. Усложнение и совершенствование «каменной индустрии», которой занимались «хранители огня», требовали предварительной подготовки, ученичества. А ученики рекрутировались среди тех детей, чьи физические или умственные дефекты напрочь перечеркивали надежды воспитать из них сильных и ловких охотников и воинов. Недаром почти во всех мифологиях мира «кузнецы» предстают увечными, злыми, демоническими существами. Это - отголосок древней реальности. У всех европейских народов по сей день бытуют предания о «злых карликах» (гномах, альвах, цвергах, эльфахи т.д.), горбатых и кривоногих «мастерах кузнечного ремесла», живущих под землей или в пещерах. Эти существа необычайно мудры, способны смастерить чудесные вещи, и в то же время полны злобы и хитрости. Часто их рисуют людоедами и почти всегда подчеркивается их гипертрофированная сексуальность. Любопытная деталь: карлики-кузнецы, попав в лучи солнца, превращаются в камни.1
Связь ущербности и порождаемого им комплекса неполноценности с различными жуткими преступлениями, в том числе и в каннибализмом, а также с некоторыми видами половых извращений - общее место и одна из основ современной психиатрии, и весьма характерно, что весь этот «букет» проступает в описаниях «карликов-кузнецов».
Подобные существа населяют мифы буквально всех народов - от эскимосов до австралийцев и от китайцев до исландцев. Есть они и в вайнахских мифах. Это - «заячьи всадники» (пхьагал берий). В вайнахских сказаниях они сосуществуют с нартами. Так, в предании «Жены Пхьагал Бери и Сеска-Солсы» заячий всадник выступает в роли друга «солнечного героя» - Сеска-Солсы2, или несет с ним совместно «богатырскую вахту» по охране вайнахской земли от внешних врагов.3 Примечательно, что верховое животное карликов из вайнахских легенд пхьагал (заяц) хранит в своем названии общий корень с именем бога огня Пхьа и со словом «мастер» (пхьар). Это созвучие достаточно прозрачно указывает на связь вайнахских «заячьих всадников» с их европейскими «собратьями», гномами-кузнецами.
Нужно сказать, что воссозданный нами мрачный портрет не полностью передает облик мастеров. Часто они несут в себе черты идеального благородства, самопожертвования во имя рода человеческого. Таким предстает перед нами вайнахский Пхьармат, Мастер-Солнце, таким в греческой мифологии рисуется Прометей - «родоначальник всех ремесел», почитавшийся в Афинской Академии в виде огня на каменном алтаре.4 Чем объяснить эту противоречивость в мифологизированном, общечеловеческом образе Мастера?
Объяснение - в двойственной природе самого огня, которому служит и с которым отождествлен Мастер. Огонь полон разительных противоречий, совокупность которых полностью исчерпывает содержание двух мировых антитез - Добра и Зла. Огонь добр, ибо дарует тепло, и злобен, ибо ожоги его несут страдания и гибель. Он дарует яркий свет, но в копоти и углях, остающихся после него, проступает его вторая, мрачная сущность. Огонь, как и его небесная ипостась - Солнце, основа жизни, но он же и творец смерти, ибо пожирает жизнь. Про огонь не скажешь окончательно, добр он или злобен, ибо он добр и злобен одновременно, он объединяет в себе оба эти качества, они в нем нераздельны и едины. Он не бог и не дьявол. Вобрав в себя добро и зло, он - богодьявол в единой личности; он, огонь, как и солнце-Верховное Существо, средоточие всех противоположностей, антитез мира.
Природа и люди таковы, какими сотворил их Демиург, Мастер-Солнце, Верховное Существо - по образу и подобию своему. Познай природу со всей ее неизбывной жестокостью и красотой, познай свою человеческую суть, в которой вся грязь и мерзость природы и вся ее красота, и ты познаешь Верховное Существо. Верховное Существо - лишь отражение, лишь подобие мира природы и людей, сотворенных им. Следовательно, Зло так же священно, как и Добро, ибо и Добро и Зло - проявления единого, непознаваемого Верховного Существа. Слабый человеческий разум не в силах оценивать или судить проявления Верховного Существа. Человек должен лишь служить и подражать Мастеру, кладя на его алтарь и добрые и злые деяния свои.
Убийца и врачеватель, распутник и аскет, лжец и правдолюб, скупой и щедрый - человек богоподобен, ибо подражает своему творцу - Верховному, Высшему Существу. В эзотерическом суфизме (как и в масонстве), эта концепция нашла четкую формулировку у Ибн ал-Араби, прозванного «Величайшим учителем» (аш-шайх ал-акбар): «Человек осуществляет высшую цель - явить Богу Его образ, дабы тот мог лицезреть себя со стороны, поэтому, в конечном счете, все поступки человека угодны Богу, а запреты и повеления, содержащиеся в священных писаниях, не имеют абсолютной ценности».5
В такую философию развилось поклонение Огню, Солнцу и Камню. Таково содержание и суть мистерии нартов, дошедшей до нас в виде эпоса. Продолжим наш анализ.
Возвращаясь к теме «заячьих всадников», следует обратить внимание на табуированность названия зайца у вайнахов, которые и по сей день предпочитают называть это животное описательным именем - лергъяхар («длинноухий»), особенно перед выходом в путь или в дороге.
Табуирование названия того или иного животного - надежный признак того, что оно когда-то почиталось. Мы уже упоминали о присутствии в названии зайца (пхьагал) имени бога Пхьа - древнего вайнахского покровителя огня и ремесел. Может быть, именно Пхьа и разъезжал на этом животном?
Тогда, вторая часть названия этого своеобразного «скакуна» может таить в себе намек на «верховое», «ездовое» животное, а дословная семантика названия «пхьа-гал» должна обозначать что-то вроде «конь (бога) Пхьа». И действительно, в различных нахских языках и диалектах можно найти массу терминов, обозначающих подобных животных, а именно - коней (гил, гаьл, гел и т.д.). Это же слово «покрывает» и оленей (гlал, гlел, гlал, гlала, кlала и т.д.).6 Кистинцы слово «гал» в названиях зайца и лисы (цхьуагил) произносят как «гил». Все эти соответствия и их огласовки в нахских языках и диалектах дают нам довольно надежную этимологию вайнахского названия зайца (пхьагал) как «коня бога Пхьа», что-то напоминающее конька-горбунка из русских сказок, на котором «славянский Прометей», держась за его длинные уши, отправляется добывать Жар-птицу (жар - синоним огня).
Естественно, на «коне бога Пхьа» может ездить только сам бог Пхьа, и поэтому Пхьагалбери, «заячий всадник», и есть этот бог, и совсем неудивительны поэтому разные истории, которые о нем рассказываются в вайнахских сказаниях.
В частности, это существо непобедимо и его побаивается сам великий нарт Сеска-Солса. Когда Пхьагал-бери, встретившись с Сеска-Солсой, которого не знает в лицо, начинает спрашивать у нарта о его собственных качествах, Сеска-Солса отвечает:
• Сеска-Солса очень сильный человек. Его можно изо всей силы ударить мечом по голове, и на его черепе не будет даже царапины. Пхьагал-бери предлагает ударить его и подставляет голову. Сеска-Солса бьет его мечом, однако, не наносит этим ударом карлику никакого вреда. Второе испытание - скатить с горы огромный камень, который не в силах сдвинуть с места даже 60 нартов, забежать вперед и ударом руки загнать камень обратно. Пхьагал-бери без труда справляется и с этим. Сеска-Солса пугается и расстается с силачом-карликом, так и не открыв ему свое имя. Перед, уходом карлик поручает нарту передать Сеска-Солсе его вызов на поединок. Не явиться на поединок - позор, явиться - верная смерть. Однако, жена Сеска-Солсы по-своему решает эту дилемму. Она берет с собой угощение, едет к жене Пхьагал-бери и становится её названной сестрой. После этого и карлику ничего не остается, как стать побратимом Сеска-Солеы.7
По ингушским преданиям, клан Барханоевых ведет свое происхождение от Пхьагал-бери и считается, что именно он воздвиг родовой замок этого клана.8
В вайнахских сказаниях проступают и некоторые признаки отождествления Пхьагал-бери, иными словами бога Пхьа, с Сеска-Солсой. Так, некоторые легенды повествуют о крошечном коне знаменитого нарта высотой «в три локтя».9 Это размеры не боевого коня а какого-то пони и, естественно, Сеска-Солса выглядел бы смешным, восседая на этой крошке, если бы не соответствовал ей своим ростом, как и бог-карлик Пхьа.
По всему нартскому эпосу вайнахов рассыпаны туманные намеки на древнее, первоначальное отождествление не только бога Пхьа с Сеска-Солсой, но и их обоих - с нартом Пхьарматом.
Так, в абхазо-адыгских сказаниях огонь для людей (или нартов) добывает Сасрыква (Сосруко), точным соответствием которого в вайнахской Нартиаде является Сеска-Солса. Однако, в вайнахских сказаниях «прометеевская» роль отведена не Сеска-Солсе, как стоило бы ожидать, а нарту Пхьармату, кузнецу, которого можно отождествить с «нартскими кузнецами» абхазо-адыгов и осетин («Аинар-жьи, Тлепш, Курдалагон). Иначе говоря, у вайнахов огонь добывает не «солнечный герой», рожденный из камня, а нарт, аналогичный Аинар-жьи, Тлепшу и т.д. Казалось бы, непонятная загадка.
Но эта загадка полностью разъясняется, если обратить внимание на то, что и у абхазов «солнечный герой» Сасрыква с самого своего детства не расстается не только с оружием воина, но и с инструментами кузнеца (клещи, молот).
Все эти обстоятельства и побудили В.Г.Ардзинбу отметить следующее: «...кривизна ног, хромота, клещи и молот, как орудия Сасрыквы-Сосруко, ряд других деталей его «биографии» тесно сближает его с кузнецом».10
В наиболее классическом варианте вайнахского мифа о Пхьармате, записанном поэтом и этнографом А.Сулеймановым еще в 1937 году от Муртазалиева Сулимы (1867 года рождения) в селении Доьра, Села-Сата названа матерью Пхьармата11, что делает последнего, во всяком случае, братом Сеска-Солсы. Более того, Села-Сата, как и у абхазо-адыгов, является матерью всех вообще нартов.12 Что касается «раздвоения» Пхьармата и Сеска-Солсы, то и его можно объяснить по аналогии с, осетинским эпосом, в котором Сослан и Сосруко (Созруко) представлены как два самостоятельных героя13, которые, более того, даже не являются братьями по матери, в отличие от Пхьармата и Сеска-Солсы.
Но почему у этих двух героев разные имена? Это - главное препятствие, которое мешает им «слиться, как у абхазо-адыгов, в одну личность. А на самом ли деле эти имена «разные»?
Вайнахский «солнечный герой» единственный в ряду своих эпических «собратьев» (Сасрыква, Сосруко, Сослан), который носит двойное или сдвоенное имя. Давно и совершенно справедливо отмечено, что первая часть его имени (Сеска) является чем-то вроде «отчества» или прозвища. 14 Оставив пока в стороне прозвище, обратимся к его имени - Солса.
Сразу бросается в глаза созвучие имени Солса с именем осетинского «солнечного героя» нарта Сослана - обстоятельство постоянно подчеркиваемое различными учеными-нартоведами.
Осетинский ученый Т.А.Гуриев, являющийся, судя по уверенному тону его суждений, признанным языковедом-иранистом, пишущим учебные пособия для студентов, подвергает имя нарта Сослана ценному для нас лингвистическому анализу. Так, ученый отделяет от основы этого имени «суффикс принадлежности к роду (имеется в виду - к патрономическому роду - авт.)». Суффикс этот – конечное - ан.15 Таким образом, остается основа имени - Сосл. Нетрудно заметить, что это имя, не отягощенное суффиксом принадлежности, еще более приближается к звучанию имени вайнахского Солсы. Сосл и Солс - возможна ли в одном из этих имен метатеза (перестановка) двух последних согласных - л и - с? Т.А.Гуриев отмечает, что такие перестановки характерны для осетинского языка, а котором Солс мог восприняться как Сосл.16
Однако, мы ни в коей мере не собираемся подталкивать читателя к кощунственной для любого осетинского нартоведа мысли, что в осетинский эпос это имя попало из вайнахских сказаний. Для наших задач вполне достаточно того, что эти имена (Сосл и Солс) когда-то могли звучать полностью идентично, хотя их созвучие очень близко и безо всяких лингвистических манипуляций. Поэтому для нас в первую очередь важно то, как осетинские ученые расшифровывают имя нарта Сослана. Получив в свое распоряжение эту расшифровку, мы без особого риска сможем связать ее и с именем вайнахского Солсы.
Т.А.Гуриев возводит имя нарта Сослана к имени осского царевича, мужа царицы Тамары, Давида Сослана. Имя Давида Сослана, как уверенно констатирует Т.А.Гуриев, было перенесено на того нартского героя, который фигурирует в эпосе как «нарт Сослан».17 По мнению ученого, это произошло по причине необычайной популярности Давида Сослана как среди средневековых осетин, так и грузин. В качестве доказательства этой неординарной популярности, Т.А.Гуриев, приводит выдержки из различных переводов поэмы великого грузинского поэта Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре», которую средневековый поэт посвятил, как известно, именно Давиду Сослану.
К нашему стыду, мы не читали это великое произведение, поэтому будем ссылаться на те выдержки из поэмы, которые приводит в своей работе осетинский ученый. По нашему мнению, с которым, будем надеяться, согласится и читатель, те места из поэмы, на которые ссылается Т.А.Гуриев, доказывают не только популярность Давида Сослана, но и связь его «прозвища» или, если угодно, фамилии, с солнцем. Речь идет о втором компоненте имени царевича - Сослан. Обратимся к тексту поэмы:
«...Месх безвестный из Рустави, кончил я свое творенье.
Божеству грузин Давиду, что грядет путем светила,
Чья с восхода до заката на земле известна сила...
Написал я эту повесть, чтоб досуг его делила».
Давид здесь не назван Сосланом, но зато про него строки, в которые Шота Руставели вложил довольно прозрачный «солнечный» смысл: «грядет путем светила (то есть солнца)». И про силу Давида, известную на земле, говорится - «с восхода до заката». То есть, с восхода до заката солнца.
А вот выдержка из перевода «Витязя...» на русский, сделанного Георгием Церетели и называемого Т.А.Гуриевым «одним из лучших»:
«Божеству грузин - Давиду, чей всегдашний спутник - солнце,
Я слагаю песнопенья, чтя двора его устав».
Здесь опять имя Давида называется без «Сослана», однако, говорится, что солнце - его «всегдашний спутник».
И, наконец, строка из перевода «Витязя...» на осетинский Георгия Бестауты:
«Арын гуырдзыйы хуыцауы-хур-Дауыты...» и т.д.