День был холодный, куда холоднее обычного, даже для веслина. Аспект Арлин стоял на краю тренировочного поля и смотрел, как мастер Хаунлин учит группу послушников обращаться с посохом. Судя по возрасту и по тому, что группа была невелика – это были те, что выжили к третьему году. Поодаль безумный мастер Ренсиаль пытался стоптать конем другую группу мальчишек. Его пронзительные вопли далеко разносились в морозном воздухе. – Здравствуй, брат Ваэлин, – приветствовал его аспект. – Аспект, прошу предоставить тридцать пятому пехотному полку зимние квартиры. По настоянию аспекта они оба соблюдали этот ритуал: Ваэлин официально просил предоставить им квартиры каждый раз, как полк возвращался в Дом ордена, в знак того, что, несмотря на то что полк финансируется и экипируется орденом, подразделение все равно остается частью королевской стражи. – Просьба удовлетворена. Как там, в Нильсаэле? – Холодно, аспект. Большую часть минувших трех месяцев они провели на границе Нильсаэля с Кумбраэлем, охотясь на одну особенно дикую и фанатичную шайку богопоклонников, называвших себя Сынами Истинного Меча. Одной из их самых неприятных привычек было похищать и насильно обращать в свою веру нильсаэльских детей, многих из которых подвергали различным истязаниям, чтобы добиться послушания, а некоторых, особенно упрямых или беспокойных, даже убивали. Охотиться за шайкой среди гор и долин южного Нильсаэля было непросто, однако же полк преследовал разбойников так свирепо, что к тому времени, как их загнали в угол в одном глубоком ущелье, еретиков осталось всего человек тридцать. Они тут же убили оставшихся у них пленников, брата и сестру восьми и девяти лет, похищенных на нильсаэльской ферме за несколько дней до того, а потом принялись стрелять в Бегущих Волков, распевая молитвы своему богу. Ваэлин предоставил Дентосу с его лучниками истребить еретиков всех до единого, и совесть его совсем не мучила. – Потери есть? – спросил аспект. – Четверо убитыми, десять ранеными. – Прискорбно. И что ты узнал об этих, как их там, Сынах Истинного Меча? – Они считали себя последователями Хентеса Мустора, который, как полагают многие кумбраэльцы, был воплощением Истинного Меча, о коем говорится в пророчестве в их пятой книге. – Ах да. Очевидно, существует еще одиннадцатая книга, о которой говорят по всему Кумбраэлю, «Книга Истинного Меча», в которой повествуется о жизни и мученической кончине Узурпатора. Кумбраэльские епископы ее осудили как еретическую, но многие их последователи стремятся ее прочитать. Так оно всегда бывает: сожжешь книгу – из пепла возродится тысяча новых. Похоже, убив одного сумасшедшего, мы создали в их церкви новое течение. Вот ведь ирония судьбы, а? – Да, аспект. Он замялся, собираясь с силами, чтобы сказать то, что надо было сказать, но аспект его, как всегда, опередил. – Король Янус желает, чтобы я поддержал его войну. «Вас, кажется, вообще нельзя застать врасплох», – подумал Ваэлин. – Да, аспект. – Скажи, Ваэлин, веришь ли ты, что в каждом переулке и под каждым кустом таятся альпиранские шпионы, которые готовят вторжение их войск? – Нет, аспект. – А веришь ли ты, что альпиранские отрицатели похищают наших детей, чтобы осквернять их в своих неудобопроизносимых богопоклоннических обрядах? – Нет, аспект. – В таком случае, считаешь ли ты, что грядущее богатство и процветание Королевства зависит от того, сумеем ли мы присоединить три главных альпиранских порта на Эринейском море? – Не считаю, аспект. – И тем не менее ты явился просить моей поддержки от имени короля? – Я явился просить совета. Ради того, чтобы принудить меня повиноваться, король поставил под угрозу моего отца и его семью. Но я считаю, что не могу спасти их ценой гибели тысяч людей в бессмысленной войне. Должен быть способ заставить короля отказаться от этой идеи, как-то на него надавить. Если бы все ордена выступили единым фронтом… – Время, когда ордена выступали единым фронтом, давно миновало. Аспект Тендрис жаждет войны с неверными, как похмельный пьяница жаждет эля, а наши братья из Третьего ордена зарылись в книги и на события в мире смотрят с холодным равнодушием. Пятый орден, по обычаю, не принимает участия в политике, а что касается Первого и Второго, для них общение с собственными душами и с душами Ушедших куда важнее любых земных забот. – Аспект, у меня есть причины полагать, что существует еще один орден, который, возможно, обладает большим могуществом, чем все прочие, вместе взятые. Он ожидал хоть какого-то проявления тревоги или шока, но аспект лишь слегка приподнял бровь. – Я смотрю, сегодня тот день, когда надлежит раскрыть все тайны, брат. Аспект сцепил свои длиннопалые руки, спрятал их под одеяние, повернулся и кивнул. – Идем, пройдемся. Они молча шли рядом. Под ногами похрустывал иней. С тренировочного поля доносились возгласы и стоны боли и торжества, которые он так хорошо помнил. Ваэлин внезапно ощутил острый приступ ностальгии: несмотря на всю тогдашнюю боль и потери, годы, проведенные в этих стенах, были в каком-то смысле проще, а потом королевские интриги и тайны Веры принесли в его жизнь тьму и смятение. – Откуда тебе это сделалось известно? – спросил наконец аспект. – На севере я повстречал человека, брата ордена, который Верные давным-давно считают мифическим. – И он тебе рассказал о Седьмом ордене? – Не совсем по своей воле, и очень немного. Он подтвердил, что Седьмой орден по-прежнему существует и что тайна эта известна всем аспектам. Хотя, учитывая недавний разрыв с Четвертым орденом, подозреваю, что аспект Тендрис пребывает в неведении относительно этого факта. – Так оно и есть, и очень важно, чтобы он пребывал в нем и впредь. Ты не согласен? – Конечно, согласен, аспект. – Так что тебе известно о Седьмом ордене? – То, что он связан с Тьмой, как мы с войной, а Пятый орден – с целительством. – Именно так. Хотя наши братья и сестры из Седьмого ордена не говорят о Тьме. Они рассматривают себя как хранителей и владельцев опасного тайного знания, большая часть которого бросает вызов таким мирским понятиям, как имена или категории. – Но согласятся ли они использовать это знание, чтобы нам помочь? – Конечно. Они всегда так поступали и продолжают поступать так по сей день. – Человек, которого я встретил на севере, говорил о войне внутри Веры, о том, что внутри Седьмого ордена некоторые оказались развращены собственным могуществом. – Развращены, а быть может, сбиты с толку. Кто скажет? Многое остается известным лишь ушедшим годам. Ясно одно: члены Седьмого ордена овладели знанием, которое лучше было бы оставить сокрытым, и каким-то образом проникли Вовне и коснулись чего-то, некоего духа или существа, наделенного таким могуществом и злобой, что оно едва не погубило нашу Веру, а с нею и все Королевство. – Но его удалось победить? – Вернее было бы сказать – «сдержать». Однако оно и поныне бродит там, Вовне, и ждет. И существуют люди, которые призваны выполнять его повеления, строить заговоры и убивать по его наущению. – Резня аспектов… – И это, и многое другое. Ваэлин подумал о своей встрече с Одноглазым в недрах города и о том, что Одноглазый говорил Френтису, вырезая замысловатый узор шрамов у него на груди. – Ожидающий. На этот раз аспект заметно удивился. – А ты не терял времени зря, да? – Кто он? Аспект помолчал, обернулся, посмотрел на мальчиков на тренировочном поле. – Быть может, это мастер Ренсиаль, а его кажущееся безумие все эти годы служит лишь прикрытием его подлинных замыслов. Или мастер Хаунлин, который так и не рассказал, откуда у него эти ожоги. А может, это и ты, кто знает? Взгляд, который аспект устремил на Ваэлина, был пугающе пристальным. – В конце концов, что может быть лучшим прикрытием? Сын владыки битв, отважный во всем, по всей видимости, не имеющий пороков, любимый Верными. И в самом деле, что может быть лучшим прикрытием… Ваэлин кивнул. – Это верно. Лучше меня только вы, аспект. Аспект медленно моргнул, отвернулся и пошел дальше. – Я хочу сказать, что он слишком хорошо прячется, и никакие ухищрения и усилия Седьмого ордена пока не помогли его обнаружить. Это может быть брат ордена или солдат твоего полка. Или даже кто-то, кто вообще не имеет никакого отношения к ордену. Насчет того, как он это сделает, пророчества ничего внятного не сообщают, зато ясно, что цель Ожидающего – уничтожить наш орден. Ваэлин озадаченно нахмурился. Концепция пророчества была не свойственна Вере. Пророки и их видения принадлежали области ложных верований, богопоклонников и отрицателей, цепляющихся за суеверия, которые они принимают за мудрость. – Пророчества, аспект? – Появление Ожидающего было предсказано Седьмым орденом много лет назад. В их рядах есть те, кто обладает даром прозревать будущее, или, по крайней мере, те изменчивые облака тени, что составляют будущее, – так мне говорили. Видения, описанные такими людьми, редко совпадают так, чтобы тени слились в узнаваемое целое, но все они сошлись в двух моментах: у нас будет лишь один шанс обнаружить Ожидающего, и, если мы не сумеем этого сделать, наш орден падет, а без ордена падет и Вера, и Королевство. – Но шанс его остановить у нас есть? – Один – есть, да. Последний брат, который изрек пророчество на эту тему, жил больше ста лет тому назад. Говорят, он впадал в транс и записывал свои видения куда более четким и изысканным почерком, чем самый искусный писец в стране, хотя вне транса он вообще не умел ни читать, ни писать. И вот незадолго до смерти он еще раз взялся за перо и оставил короткий отрывок: «Война разоблачит Ожидающего, когда король отправит свое войско сражаться под солнцем пустыни. Он будет искать смерти своего брата и, может статься, обретет свою собственную». «Смерти своего брата…» – Ты пережил два покушения на свою жизнь еще во время обучения, – продолжал аспект. – Мы полагаем, что оба были совершены теми, кто служит злой силе, обитающей Вовне. Она почему-то жаждет твоей смерти. – Но если Ожидающий таится в ордене, отчего бы ему просто не убить меня? – То ли еще не представилась возможность, то ли он при этом рискует выдать себя, а ему еще многое нужно сделать. Но среди хаоса войны, среди стольких смертей, он может попытаться воспользоваться случаем. Ваэлина пробрала дрожь, не имеющая никакого отношения к ледяным ветрам, выметающим тренировочное поле. – Королевская война – это и есть наш шанс? – Наш единственный шанс. – Предсказанный человеком, который что-то такое написал в трансе больше ста лет тому назад. То есть вы готовы заставить орден ввязаться в войну на основании одного этого? – После всего, что ты видел, всего, что тебе стало известно, ты все еще сомневаешься в этом? Эта война все равно будет, поддержим мы ее или нет. Король принял решение, и его уже не переубедишь. – Если это произойдет, Королевство может пасть в любом случае. – А если нет, оно падет обязательно. И не просто распадется на враждующие фьефы, как прежде – оно будет лежать в руинах, земля будет выжжена, леса сгорят дотла и все люди: и народ Королевства, и сеорда, и лонаки, – все погибнут. Что еще нам остается? * * *
– Я не мог придумать, что ответить, – говорил Ваэлин Шерин, водя пальцем по гладкой коже ее руки. – Он был прав. Это было ужасно, кошмарно, но он был прав. Он сказал мне, что это будет война, какой мы еще не знали. Будут принесены великие жертвы. Но я должен вернуться. Независимо от того, сколько моих солдат и братьев погибнут, я должен вернуться в Королевство, когда выполню свою задачу. Перед тем как расстаться, он сказал, что я напоминаю ему мою мать. Я часто гадал, как они познакомились, а теперь, наверно, так и не узнаю. Ее голова лежала на столе, глаза были закрыты, губы полураскрыты, рука все еще сжимала бокал, который дал ей Ваэлин. – Две части валерианы, одна часть царского корня и щепотка ромашки, чтобы забить вкус, – сказал он, поглаживая ее по голове. – Постарайся не возненавидеть меня. * * *
Он одел ее в ее плащ, спрятал в складках платок и дощечки и отнес ее в гавань. Нести ее было легко, она была такая хрупкая. Ам Лин ждал на причале возле большого купеческого корабля, его жена, Шоала, крепко держала его за руку, и лицо у нее кривилось от сдерживаемых слез: она с тоской смотрела на город, которого, по всей вероятности, никогда более не увидит. Губернатор Аруан сговаривался с капитаном корабля, коренастым человеком с Дальнего Запада, который заметно встревожился при виде Ваэлина. Возможно, то был один из капитанов, которых принудили смотреть на сожжение кораблей после того, как моряки попытались бежать. Ваэлин его не помнил. Но, как бы то ни было, капитан быстро перестал торговаться с губернатором и поднялся по трапу. – О цене договорились, – сказал губернатор Ам Лину. – Они поплывут прямиком на Дальний Запад, и первый порт, в котором… – Мне лучше не знать, – вмешался Ваэлин. Ам Лин подошел, забрал у него Шерин, легко подняв ее на своих мускулистых руках каменщика. – Скажите ей, что меня убили, – попросил Ваэлин. – Что, когда корабль отходил от пристани, явилась императорская гвардия и убила меня. Каменотес нехотя кивнул. – Как песнь подскажет, брат. – Она могла бы остаться здесь, – предложил губернатор Аруан. – В конце концов, город ей многим обязан. Ей не будет грозить большая опасность. – Губернатор, вы в самом деле думаете, будто лорд Вельсус разделяет вашу благодарность? – осведомился Ваэлин. Губернатор вздохнул. – Пожалуй, нет. Он снял с пояса кожаный кошелек и протянул его Шоале. – Это ей, когда она очнется. И передайте ей от меня спасибо. Ваэлин провел пальцами по волосам Шерин, пытаясь навеки запечатлеть в памяти ее спящее лицо. – Берегите ее, – сказал он Ам Лину. Ам Лин улыбнулся. – Моя песнь не позволила бы мне поступить иначе. Он повернулся, чтобы уйти, потом остановился. – В моей песни не слышно прощальных нот, брат. Мне невольно думается, что в один прекрасный день мы еще споем вместе. Ваэлин кивнул, отступил назад, Ам Лин поднялся на борт с Шерин на руках. Ваэлин стоял рядом с губернатором, глядя, как корабль отходит от пристани, несомый отливом к выходу из гавани, разворачивая паруса, ловя дующий к северу ветер, увозя ее прочь. Он стоял и ждал, пока парус не сделался лишь крохотным пятнышком на горизонте, пока он не исчез совсем и не остались лишь море да ветер. Ваэлин отстегнул меч и протянул его Аруану: – Губернатор, город ваш. Мне приказано ждать лорда Вельсуса за стенами. Аруан посмотрел на меч, но даже не попытался его взять. – Я замолвлю за вас словечко, у меня есть связи при дворе. Император славится своим милосердием… Он запнулся и остановился, видимо, осознав, насколько все это пустые слова. Помолчав, он заговорил снова: – Спасибо, что спасли мою дочь, милорд. – Возьмите, – настойчиво повторил Ваэлин, протягивая меч. – Пусть лучше вы, чем лорд Вельсус. – Как вам угодно. Губернатор взял меч своими пухлыми руками. – Я могу что-то сделать для вас? – Я хотел попросить насчет моей собаки… Часть V
«В длительных партиях, когда «атака лжеца» или один из других вышеописанных дебютов оказываются безуспешными, раскрывается вся истинная сложность кешета. В следующих главах будут рассмотрены наиболее эффективные стратегические ходы, которые можно использовать в длительных партиях, начиная с «маневра лучника», который называется так в честь приема, используемого альпиранскими конными лучниками. Подобно «атаке лжеца», «маневр лучника» использует введение противника в заблуждение, но в то же время оставляет простор для использования непредвиденных возможностей. Искусный игрок может атаковать одновременно две цели, оставляя противника в неведении относительно своей конечной цели до тех пор, пока не откроется наиболее выгодная возможность». Неизвестный автор, «Кешет: правила и стратегия», Большая библиотека Объединенного Королевства Рассказ Вернье
– И? Изложив свои последние слова губернатору, Аль-Сорна умолк. – Что – «и»? – осведомился он. Я скрыл свое раздражение. Становилось все более очевидно, что северянин получает немалое удовольствие, изводя меня. – И что было потом? – Ну это вы знаете. Я вышел за ворота и стал ждать, поутру подъехал лорд Вельсус с отрядом императорской гвардии и взял меня под стражу. Принца Мальция целым и невредимым доставили в Королевство. Янус умер вскоре после этого. История суда надо мной подробно изложена в вашем труде. Что еще я могу вам рассказать? Я осознал, что он прав. Он поведал мне свою историю целиком – настолько, насколько она может быть изложена в письменном виде, – сообщил значительное количество прежде неизвестных подробностей, прояснил причины начала войны и природу породившего ее Королевства. Однако я испытывал неотступное ощущение, что там есть что-то еще, что история, рассказанная мне, не полна. Я помнил моменты, когда он запинался – совсем ненадолго, однако достаточно, чтобы убедить меня, что он о чем-то умалчивает, быть может, скрывает то, чего не желает сообщать. И, глядя на множество слов, испещрявших листы бумаги, которые теперь лежали на палубе вокруг моего тюфяка, я помрачнел, представляя, сколько трудов потребуется, чтобы перепроверить рассказанное им, какие изыскания придется провести, чтобы подкрепить эту историю фактами… «Где же среди всего этого истина?» – спросил я себя. – Итак, – сказал я, собирая листы и старательно складывая их по порядку, – вот и ответ на вопрос о причинах войны? Просто глупость безрассудного старика? Аль-Сорна улегся на своем тюфяке, заложив сцепленные руки за голову и глядя в потолок. Лицо его было мрачным и отстраненным. Он зевнул. – Это все, что я могу вам поведать, милорд. А теперь не позволите ли отдохнуть? Завтра меня ждет верная смерть, и я предпочел бы встретить ее свежим и бодрым. Я проглядывал страницы, выделяя пером те отрывки, где он, как я подозревал, был не особенно откровенен. К своему разочарованию, я обнаружил, что таких мест куда больше, чем хотелось бы. Я нашел даже несколько противоречий. – Вы утверждали, что никогда более с ней не встречались, – сказал я. – Однако вы говорите, что принцесса Лирна присутствовала на летней ярмарке, когда Янус втянул вас в свои захватнические планы. Он вздохнул, не поворачивая головы. – Мы просто обменялись приветствиями мимоходом. Я не счел это достойным упоминания. Тут в памяти всплыло смутное воспоминание, фрагмент из моих собственных изысканий, которые я проводил, составляя свою собственную историю войны. – А как насчет каменщика? Лишь легкая заминка – но как много она мне сказала! – Какого каменщика? – Каменщика из Линеша, с которым вы сдружились. Ему потом за это дом сожгли. Когда я исследовал время, проведенное городом под вашей оккупацией, эта история была хорошо известна. Однако вы о нем не упомянули. Он повернулся на бок и пожал плечами. – Дружбой это не назовешь. Я хотел, чтобы он высек статую Януса для городской площади. Как зримое подтверждение того, что город принадлежит ему. Каменотес, разумеется, отказался. Однако это не помешало кому-то спалить его дом. Насколько я знаю, когда война окончилась, они с женой уехали из города – и, похоже, у них были на то серьезные причины. – А та сестра вашей Веры, что помешала красному мору опустошить город? – настаивал я, начиная сердиться. – Как насчет нее? Горожане, которых я опрашивал, много рассказывали о ее доброте и о том, как вы были близки с ней. Некоторые даже полагали, будто вы были любовниками. Он устало покачал головой. – Что за нелепицы! Что касается того, что с нею стало – ну, полагаю, она возвратилась в Королевство вместе с войском. Он лгал. Я был в этом уверен. – Зачем вы тогда вообще взялись это рассказывать, если не собирались рассказать мне все? – осведомился я. – Вы хотите выставить меня глупцом, Убийца Светоча? Аль-Сорна хмыкнул. – Глупец – любой, кто не считает себя глупцом. Сударь, я хочу спать. * * *
За двадцать лет, что миновали после уничтожения столицы мельденейцев, они предприняли немало усилий, чтобы отстроить город заново, еще пышнее и роскошнее прежнего, быть может, бросая вызов своими архитектурными достижениями. Город громоздился вокруг просторной естественной гавани на южном побережье Ильдеры, самого крупного острова архипелага. С моря открывался великолепный вид на сияющие мраморные стены и красные черепичные крыши, перемежающиеся высокими колоннами, посвященными бесчисленному множеству морских богов, коим поклонялись островитяне. Я читал о том, как отец Аль-Сорны, не менее грозный, чем он сам, распорядился повергнуть колонны, когда его воинство хлынуло на берег, сея пламя и разрушение. Выжившие рассказывали, как королевская стража мочилась на упавшие статуи, стоявшие на вершинах колонн, упиваясь кровью и победой и скандируя: «Бог есть ложь!» посреди пылающего города. Если Аль-Сорна и испытывал угрызения совести за разрушения, устроенные его отцом, он никак это не проявил. На приближающийся город он смотрел лишь с умеренным интересом, держа в руке ненавистный меч и облокотившись на борт. Моряки не обращали на него внимания. День был ясный, безоблачный, корабль легко взрывал носом спокойные воды, паруса были свернуты, и моряки налегали на весла под хриплые окрики боцмана. Я подошел к борту и встал рядом. Мы с ним не стали здороваться. В голове по-прежнему гудело множество вопросов, но сердце стыло: я понимал, что ответа на них он не даст. Какую бы цель он ни преследовал, рассказывая мне свою повесть, теперь она была достигнута. Больше он мне ничего не расскажет. Большую часть ночи я лежал без сна, так и сяк размышляя над его историей, ища ответы и находя лишь все новые вопросы. Быть может, он намеревался жестоко отомстить за суровое осуждение его и его народа, которым была проникнута почти каждая строка моей истории войны? Но, невзирая на то, что я никогда не испытывал к нему особо теплых чувств, я понимал, что он на самом деле человек не мстительный. Он был грозным врагом, это правда, но редко стремился к мести ради мести. – Вы все еще помните, как с ним обращаться? – спросил я наконец, наскучив молчанием. Он взглянул на меч, что держал в руках. – Скоро увидим. – По всей видимости, Щит настаивает на честном поединке. Полагаю, вам дадут несколько дней, чтобы потренироваться. После стольких лет бездействия вы вряд ли окажетесь столь уж серьезным противником. Его черные глаза устремились в мою сторону, взгляд их был слегка насмешливым. – Что заставляет вас думать, будто я бездействовал? Я пожал плечами: – А что можно делать в камере в течение пяти лет? Он снова перевел взгляд на город и ответил негромким шепотом, еле слышным на ветру: – Петь. * * *
Когда мы пришвартовались к причалу, почти все в гавани постепенно замерло. Все грузчики, рыбаки, матросы, торговки рыбой и шлюхи бросили свои дела и обернулись, чтобы посмотреть на сына Сжигателя Города. Воцарилась гробовая, гнетущая тишина, и даже непрерывные крики бесчисленных чаек словно бы притихли, приглушенные атмосферой невысказанной всеобщей ненависти. Лишь один человек среди всей этой толпы казался глух к этому настроению: высокий мужчина, который стоял с распростертыми объятиями внизу трапа и сверкал широкой, белозубой улыбкой. – Добро пожаловать, друзья, добро пожаловать! – воскликнул он густым, звучным баритоном. Спустившись на пристань, я осознал, как он высок и могуч, обратил внимание на дорогую рубашку синего шелка, обтягивающую его плечистую худощавую фигуру, и на саблю с золотым эфесом, что висела у пояса. Его волосы, длинные, медово-золотистые, развевались на ветру, подобно львиной гриве. Это был, прямо сказать, самый красивый человек, какого я когда-либо видел. В отличие от Аль-Сорны, он выглядел именно так, как рассказывалось в легендах о нем, и я понял, кто передо мной, прежде чем он представился: Атеран Элль-Нестра, Щит Островов, тот самый, с кем приехал сразиться Убийца Светоча. – Господин Вернье, не так ли? – приветствовал он меня, и моя рука утонула в его ручище. – Знакомство с вами – большая честь для меня, сударь. Ваши труды занимают почетное место на моих полках. – Благодарю вас. Я обернулся навстречу Аль-Сорне, который спускался по трапу. – А это… – Ваэлин Аль-Сорна, – закончил за меня Элль-Нестра, отвесив низкий поклон Убийце Светоча. – Повесть о ваших деяниях намного опережает вас, разумеется… – Когда будем сражаться? – перебил Аль-Сорна. Глаза Элль-Нестры слегка сузились, но улыбаться он не перестал. – Через три дня, милорд. Если вас это устроит. – Нет, не устроит. Я хочу покончить с этим фарсом как можно быстрее. – Мне казалось, что последние пять лет вы томились в заточении по воле императора. Разве вам не требуется время, чтобы восстановить свое мастерство? Я буду чувствовать себя обесчещенным, если люди скажут, что победа далась мне чересчур легко. Глядя, как они смотрят друг на друга, я был изумлен тем, какие они разные. Хотя оба были примерно одного роста, мужественная красота и ослепительная улыбка Элль-Нестры должны были бы затмить суровое, угловатое лицо Аль-Сорны. Но было в Убийце Светоча нечто, что бросало вызов властному облику островитянина, некая внутренняя неспособность принижаться. Я, разумеется, знал, в чем дело: я видел это и в фальшивом добродушии, которое напустил на себя Элль-Нестра, и в том, как он непрерывно мерил взглядом своего противника. Убийца Светоча был самый опасный человек, какого он когда-либо встречал, и Элль-Нестра это понимал. – Могу вас заверить, – ответил Аль-Сорна, – никто и никогда не скажет, что победа далась вам легко. Элль-Нестра кивнул. – Тогда завтра, в полдень. Он указал на группу вооруженных людей, стоявших поблизости, моряков с жестким взглядом, увешанных всяческим оружием. Все они взирали на Убийцу Светоча с нескрываемой антипатией. – Моя команда сопроводит вас в отведенное вам жилье. Советую не останавливаться по дороге. – А госпожа Эмерен? – спросил я, когда он уже собрался было уйти. – Где она? – Она расположилась у меня дома и не терпит никаких неудобств. Вы увидитесь с ней завтра. Она, разумеется, велела передать вам самый теплый привет. Это была неприкрытая ложь. Что она рассказала ему обо мне и насколько у них близкие отношения? Быть может, между ними возникло нечто большее, чем просто союз двух людей, жаждущих мести? Нам отвели закопченное здание почти в самом центре города. Судя по красивой кирпичной кладке и разбитым мозаикам на полу, некогда это жилище, вероятно, принадлежало кому-то высокопоставленному. – Дом владыки кораблей Отерана, – нехотя ответил на мой вопрос один из матросов. – Отца Щита. Он сделал паузу и зыркнул на Аль-Сорну. – Он погиб в огне. Щит распорядился оставить все как есть, в качестве напоминания для себя и всего народа. Аль-Сорна как будто не слушал. Его глаза блуждали по потрескавшимся серо-черным стенам, и взгляд у него был какой-то отстраненный. – Еда там есть, – сказал мне матрос. – Все на кухне, оттуда лестницы ведут на нижние этажи. Если что потребуется, мы снаружи. Обедали мы в столовой, за большим столом красного дерева – на удивление приличная мебель для такого разоренного дома. Я нашел сыр, хлеб и несколько видов копченого мяса, и еще весьма недурное вино, в котором Аль-Сорна узнал плод южных виноградников Кумбраэля. – Отчего его зовут Щитом? – спросил он, налив себе чашку воды. Я обратил внимание, что к вину он почти не притрагивался. – После визита вашего отца мельденейцы решили, что им следует позаботиться об обороне. Каждый владыка кораблей должен был выставить по пять кораблей для флота, который постоянно патрулирует острова. И капитан, которому выпала честь командовать этим флотом, называется Щитом Островов. Я помолчал, осторожно посмотрел на него. – Как вы думаете, сумеете вы его одолеть? Его глаза блуждали по столовой, задерживаясь на облезлых останках стенной росписи, хотя что там было изображено – теперь сделалось не видно под черными разводами на месте некогда ярких красок. – Его отец был богатым человеком, из Империи выписал художника, который нарисовал фреску с портретами всей семьи. У Щита было трое братьев, все старше него, и все же он знал, что отец любит его больше прочих. Он говорил с пугающей уверенностью, внушающей подозрение, что мы обедаем среди призраков погибшей семьи Щита. – Много же вы разглядели в пятнах выгоревшей краски! Он поставил чашку, отодвинул тарелку. Если то и была его последняя трапеза, мне показалось, что особого энтузиазма она в нем не вызвала. – Что вы станете делать с историей, которую я вам рассказал? «С неоконченной историей, которую вы мне рассказали», – подумал я, но ответил: – Она дала мне немало пищи для размышлений. Однако, если я ее опубликую, вряд ли многих убедит описание этой войны как проявления маразма глупого старика. – Янус был интриган, лжец, а временами и убийца. Но был ли он на самом деле глупцом? Сколько бы крови и денег ни ушло в песок в той ненавистной войне, я до сих пор не уверен, что это все не было частью некоего великого замысла, какого-то окончательного плана, настолько сложного, что мне его просто не объять рассудком. – Когда вы говорите о Янусе, вы рассказываете о бессердечном и хитроумном старике, однако я не слышу гнева в вашем голосе. Вы не испытываете ненависти к человеку, который вас предал. – Предал? Меня? Единственное, чему когда-либо был верен Янус – это его наследие, Объединенное Королевство, которым вечно будет править род Аль-Ниэрен. Это единственное, что его волновало по-настоящему. Ненавидеть его за его поступки – все равно что ненавидеть скорпиона, который тебя укусил. Я осушил свой бокал и снова потянулся за бутылкой. Я обнаружил, что этот дар Кумбраэля мне нравится, и внезапно ощутил желание напиться. Напряжение этого дня и предстоящее завтра зрелище кровавого поединка оставили у меня внутри тревожное ощущение, которое мне не терпелось утопить в вине. Я и прежде не раз видел, как умирают люди, преступники и изменники, предаваемые казни по велению императора, но, как бы ярко ни полыхала моя ненависть к этому человеку, я обнаружил, что уже не способен упиваться мыслями об ожидающей его насильственной смерти. – А что вы станете делать завтра, если одержите победу? – спросил я, обнаружив, что язык у меня слегка заплетается. – Вернетесь в свое Королевство? Как вы думаете, король Мальций будет вам рад? Он отодвинулся от стола и встал. – Думаю, обоим нам известно, что победы мне не видать, что бы ни произошло завтра. Спокойной ночи, сударь. Я налил себе еще вина, слушая, как он поднимается по лестнице и входит в одну из спален. И он еще мог спать! Сам я в ту ночь был не в состоянии обрести покой без помощи вина. Но я знал, что он будет крепко спать, не тревожимый ни жуткими кошмарами, ни чувством вины. – А ты, Селиесен, ты испытывал бы ненависть к нему? – спросил я вслух, надеясь, что и он тоже присутствует среди призраков, толпящихся в этом доме. – Да нет, вряд ли. Это была бы тема для нового стихотворения, и только. Тебе ведь всегда нравилось их общество, этих грубиянов, размахивающих мечами, хотя ты так и не сумел стать одним из них. Ты научился их замашкам, научился ездить верхом и выписывать красивые узоры саблей, которую они тебе дали. А вот драться так и не научился, верно? На глаза наворачивались слезы. Ну вот, пьяный писака сидит и хнычет в доме, наполненном призраками. – Ты так и не научился драться, сволочь такая! * * *
Среди немногих достопримечательностей, которые Мельденейские острова способны предложить относительно взыскательному гостю, имеется некоторое количество впечатляющих руин, которые можно видеть на побережье более крупных островов. Хотя все они различны по размеру и назначению, сооружения эти, тем не менее, демонстрируют единство замысла и воплощения, явно указующие на то, что они возведены единой культурой, некой древней расой, которой свойственны были эстетическая утонченность и изысканность, коих совершенно лишены нынешние обитатели архипелага. Наиболее впечатляющий образчик этой некогда великой архитектуры, дошедший до наших дней – это амфитеатр, расположенный примерно в двух милях от мельденейской столицы. Амфитеатр этот вырублен в углублении утесов, состоящих из желтого мрамора с красными прожилками, которые находятся на южном берегу острова, и потому не пострадал от хищничества многих поколений островитян, которые отнюдь не чураются растаскивать прочие развалины на строительные материалы. Огромная чаша восходящих ступенями сидений, возвышающаяся над просторной овальной сценой, где некогда, без сомнения, великие ораторы, поэты и артисты услаждали своим творчеством куда более просвещенную аудиторию, ныне служила удобным местом для публичных казней каких-нибудь злодеев и позволяла современным островитянам любоваться тем, как люди бьются насмерть. Матросы Щита разбудили нас, как только над городом занялась заря. Они объяснили, что нам лучше попасть на место поединка прежде, чем местные жители проснутся, заполнят улицы и примутся копить ненависть к отродью Сжигателя Города. Как я и ожидал, Аль-Сорна ничем не проявлял свою озабоченность в ожидании, пока солнце достигнет срединного положения на небе. Он сидел в нижнем ряду амфитеатра, меч его покоился рядом с ним, а сам он смотрел на море. С юга дул крепкий бриз, хотя отсутствие облаков предсказывало, что дождя не будет. Мне хотелось знать, кажется ли Аль-Сорне, что это хороший день, чтобы встретить свою смерть. Госпожа Эмерен прибыла за час до полудня в сопровождении еще двоих матросов Щита. Одета она была, как всегда, в простое черно-белое платье, и ее тонкое лицо не было приукрашено ни притираниями, ни драгоценностями. Единственным знаком ее положения было сапфировое кольцо на пальце. Однако ее врожденное достоинство и гордая осанка по-прежнему были при ней. Я поднялся, чтобы приветствовать ее, когда она вышла на овальную арену, и отвесил ей почтительный поклон. – Здравствуйте, госпожа Эмерен! – Приветствую, господин Вернье. Ее голос нимало не утратил памятного мне роскошного тембра, слегка украшенного слабыми следами особого певучего выговора, свойственного лишь тем, кто воспитан при императорском дворе. Меня вновь ошеломила ее красота, ее безупречная кожа, полные губы и ярко-зеленые глаза. Госпожа Эмерен издавна считалась идеальным воплощением истинно альпиранской женственности: столь же прелестная, сколь и верная долгу, дочь знатного рода, с детских лет привеченная императором, получившая образование при дворе наравне с его родными сыновьями, она была ему дочерью во всем, кроме названия. И когда Селиесен был избран судьбой, они просто не могли не пожениться. В конце концов, кто еще мог быть достоин ее? – Все ли с вами в порядке? – спросил я. – Надеюсь, вы не испытали никакого дурного обращения? – О, люди, взявшие меня в плен, вели себя более чем великодушно. Она перевела взгляд на Убийцу Светоча, и я вновь увидел то выражение холодной, неисчерпаемой злобы, искажавшее ее идеальные черты всякий раз, как она говорила о нем. Аль-Сорна встретился с нею взглядом и слегка кивнул. На его лице не отразилось ничего, кроме сдержанного любопытства. – При вас нет охраны, – заметила госпожа Эмерен. – Пленник дал императору слово, что ответит на вызов Щита. Охрану сочли излишней. – Понятно. Здоров ли мой сын? – Вполне. В последний раз, как я его видел, он весело резвился, играя. Я знаю, что он ждет не дождется вашего возвращения. Как, впрочем, и все мы. Она сверкнула глазами в мою сторону, опалила почти такой же жаркой ненавистью, как ее ненависть к Убийце Светоча, и я обнаружил, что не в состоянии встретиться с ней взглядом. «Она все знала с самого начала, – вспомнил я. – Отчего бы ей не испытывать ненависти и ко мне тоже?» – Когда я вернусь в Империю, мы с сыном станем жить в тишине и уединении, – сказала мне госпожа Эмерен. – Я не испытываю желания возвращаться ко двору. И не рассчитываю на благодарность за то, что я наконец-то сумела покарать убийцу своего мужа. Я тяжко вздохнул. – Так, значит, это правда? Все эти обстоятельства – ваших рук дело? – Мельденейцы тоже жаждут справедливости. Щит своими глазами видел, как его родители и братья гибли в огне. Мне не потребовалось долго уговаривать его мне помочь. Эти северяне обладают редкостным даром пробуждать ненависть в людях. – И вы в самом деле верите, будто ваша ненависть умрет вместе с ним? А ну как нет? В чем вы станете искать утешения тогда? Ее зеленые глаза сузились. – Не читай мне проповедей, писец! Ты человек безбожный, мы оба это знаем. – Так вы теперь ищете утешения у богов? Вымаливаете дары у равнодушного камня? Селиесен заплакал бы… Сапфировое кольцо рассекло мне щеку – она дала