Он был большой любитель всяких таких шуточек. Нельзя сказать, что мне все это понравилось. Я привык общаться с людьми более спокойными и всегда считал, что чтение Святого Писания приносит гораздо больше пользы, чем пререкания. Но я не мог сказать ему «нет». Он обращался так со всеми и переделать его было невозможно. Поэтому я согласился. Я купил 50 акров болотистой земли от своего имени и заплатил за нее наличными больше 30 фунтов стерлингов. Еще 8 фунтов пришлось заплатить за обработку и в два раза больше за осушение. На всей земле я посеял репс по 9 пенсов за акр. 12 фунтов ушло на повторную вспашку и 11 фунтов — на то, чтобы поставить забор. Все деньги на расходы давал мне сэр Джон и, надо отдать ему должное, не скупился при этом. Если бы Бог был милостив, на следующий год я собрал бы урожай в 300, 400, а то и 500 пудов отборного репса. Учитывая расходы на сбор урожая и молотьбу, я мог бы выручить 24 шиллинга за пуд. Этой суммы хватило бы, чтобы сполна расплатиться с сэром Джоном и вернуть ему 300 или даже 400 фунтов за его 100. Все бы это я сделал, но случилось то, чего я никак не ожидал. Толпища мелких жучков прошлись по моей земле, а огромные стаи птиц склевали все семена и молодые побеги. Я потерял все, на что возлагал такие надежды. Мне нечем было расплатиться с сэром Джоном на следующий год. Я лишился всего. Он человек слова и тут же выставил меня за ворота, сказав, что эта потеха стоила потерянных денег. Его собаки гнались за мной по пятам и чуть не разорвали на куски. Собаки всегда приводили меня в ужас, потому что это хищные и злобные существа, которые всегда так и норовят цапнуть тебя или облаять. Джимми Барвик видел все это и его толстый живот так и трясся от смеха. Последние слова сэра Джона, когда я уходил, были: «Эй, ты, чванливая утка!» Эту историю Джимми Барвик рассказал потом в Байдфорде. Они так веселились, что я не мог этого больше вынести и решил перебраться в другое место. И что же! Даже ты, который, видимо по всему, не из этих краев, обращается ко мне с теми же самыми словами.
Фил размышлял над превратностями судьбы, по чьей воле он повторил те же слова.
— Кто такой этот сэр Джон? — спросил он.
Его собеседник обернулся и посмотрел на него:
— Кто такой сэр Джон? Похоже, ты пришел из мест, более далеких, чем я предполагал, раз ты не знаешь сэра Джона Бристоля.
— Сэр Джон Бристоль? Не думаю, что я когда-либо слышал это имя.
— Никогда не слышал о сэре Джоне Бристоле. Воистину, ты и впрямь пришел издалека. Он очень грубый человек. Я думаю, Бог специально погубил мой урожай, чтобы покарать за то, что я поступил на службу к такому жестокому и богохульному разбойнику, который не признает церкви и ни разу не держал в руках молитвенника.
— Кому же вы служите теперь? — спросил Фил.
— Я? Я мог бы стать умным, грамотным и верным управляющим. Вместо этого я учу сельских малышей и составляю гороскопы деревенским болванам. Так дорого я поплатился за злую шутку этого жестокого человека. «Это стоило таких денег», — сказал он. Если бы ему хватило ума и терпения подождать еще год, эти деньги вернулись бы ему золотыми гинеями. — Он закрыл глаза, откинул назад длинные волосы и прижал руки ко лбу. — Никогда, никогда не слышал такого оскорбительного обращения!
Филип Маршам окинул его взглядом и подумал, что такое длинноволосое чучело как нельзя лучше подходит для всяких шуток и розыгрышей.
Мимо них по дороге проходили люди — старик в повозке, женщина, двое мужчин, несущих бочонок, но Фил не замечал ни этих людей, ни своего длинноволосого знакомого. Он был слишком поглощен своими мыслями. Наконец его случайный попутчик поднялся, стиснул двумя руками книгу и нервно заговорил:
— Я должен идти, я должен идти. Они приближаются. Я умру скорее, чем избавлюсь от них. О, Боже милостивый! Они выследили меня. Если я пойду по дороге, то они меня схватят. Придется пробираться лесом и полями.
Он резко повернулся, нырнул в рощицу, поднялся на холм и быстро скрылся из виду. По его походке можно было догадаться, что он сильно напуган.
Мужчины на дороге поставили бочонок на землю рядом с собой и долго смеялись вслед удаляющейся фигуре, показывая на нее друг другу пальцами.
ГЛАВА 3
ДВА МОРЯКА НА СУШЕ
Эти двое хохотали так громко, что люди в четверти мили от них оглядывались, чтобы посмотреть, в чем дело. Прохожие кидали на них подозрительные взгляды и старались обходить стороной. Они же не замечали никого. Показывая пальцем в ту сторону, куда скрылся долговязый незнакомец, они просто давились от смеха. Потом они наклонились друг к другу и начали о чем-то шептаться.
Наконец они подняли головы и недоверчиво посмотрели на Филипа Маршама. Он знал такой тип людей и не испытывал перед ними никакого страха. На всякий случай, он проверил кинжал, уселся поудобнее, так, чтобы можно было быстро вскочить, и молча ждал, когда они подойдут ближе. Они направились к нему.
Впереди шел развязный, наглый толстяк, с красным лицом и заметным косоглазием. Второй был худощав, смугл, он меньше привлекал внимание, но его взгляд выдавал смелость и отвагу. У обоих были серьезные лица, которые никак не вязались с их недавним весельем. С первого взгляда было ясно, что оба сильно пьяны. Толстяк оглянулся назад и посмотрел на товарища. Тот легким пинком подтолкнул его вперед.
— Гм, — начал он хриплым голосом. — Мой юный друг, перед тобой два потерпевших кораблекрушение моряка, которые потеряли в море все, что у них было, и теперь вынуждены попрошайничать на дорогах, чтобы добраться из Лондона в порт Девона, где они, с Божьей милостью, смогут куда-нибудь устроиться. Они, гм, гм…
Он почесал затылок, прикрыл глаза, обернулся назад и отчаянно зашептал:
— Ну? С этим все нормально. Что дальше?
Второй сердито нахмурился и прошептал:
— Продолжай. Забыл что ли историю про бедствие, крушение, акул?
— Да, да! Пережитые беды, мой любезный джентльмен, затемнили мой рассудок. Как я уже говорил, мы прибыли из далеких южных морей. Оттуда, где раскаленное солнце заставляет несчастных моряков мучиться тропической лихорадкой. Свирепые ветра сбивают их с ног и кидают в пучину безжалостных волн. Ливневые дожди, гром и молнии преследуют их, но они стойко выдерживают их натиск, натягивая паруса и не смея покинуть палубу. Когда же они, измученные и промокшие, возвращаются в каюту, то их настигает лихорадка и цинга. Да, мы видели прожорливых акул, или морских собак, как их называют. Их всегда сопровождают стайки мелких рыб-лоцманов, которые указывают им жертву. На наших глазах акула жадно заглотила нашего товарища и он исчез в ее зубастой пасти. Юный друг, из тех далеких и опасных морей мы привезли для тебя изысканные лакомства. Если ты пожертвуешь нам золотую гинею, то окажешь тем самым неоценимую услугу. Если же не окажется гинеи, то подойдет крона. А если нет, то и шиллинг, или полшиллинга. Любая, даже самая ничтожная сумма, будет кстати двум несчастным морякам.
Они молча уставились на Филипа Маршама. Он выслушал их и сразу же ему на ум пришло около дюжины подобных историй. Их рассказывали моряки-неудачники, которые бросили море и отправились бродяжничать по королевству. Такой образ жизни был Филипу не по душе даже сейчас, когда он сам был оторван от моря. Он понял их игру и знал, что козыри на его стороне, поэтому отклонился назад, спокойно посмотрел на них и улыбнулся.
— Как? — взорвался толстяк. — Ты смеешься над нашими бедами? Да я в свое время проткнул одного искусного итальянского фехтовальщика. На каждой второй ярмарке в Англии главный приз был мой.
Его спутник положил ему руку на плечо и гневно прошептал на ухо:
— Перестань! Это простой деревенский парень. Через пару минут он будет наш.
Фил снова улыбнулся и спокойно произнес:
— Вы никогда не слышали, как человек сидящий на грот-матче, кричит вниз: «Врун! Врун!», а тот потом целую неделю драит палубу и чистит цепи. Больше того, я уверен, что вас не раз сажали в кандалы или запирали в трюме. Адмирал, наверняка, наслышан о вас.
Лица моряков вытянулись. Толстяк, выступавший оратором, открыл рот, но не смог произнести ни слова. А второй, худой и смуглый, начал смеяться. Он смеялся до тех пор, пока у него не подкосились ноги.
— Мы охотились на фазана, а схватили ястреба, — закричал он. — Откуда ты, храбрый юноша, и что здесь делаешь?
— Я выдаю себя за крестьянина. У меня были свои причины, чтобы покинуть Лондон…
Худой снова захохотал. Ну что же, кажется, мы все трое из одного теста. У Мартина и у меня тоже нашлись причины покинуть Лондон. А тебе, похоже, в свое время довелось попробовать морской соли. И не говори, что это неправда. Ты так огорошил Мартина, что его паруса совсем обвисли. Здорово сработано, твоя взяла. Послушай, зачем тебе сельская жизнь, пойдем с нами. — Он вытянул руку и вопросительно посмотрел на Фила. — Мы знаем одно судно, которое скоро отплывает из Байдфорда. Готов поклясться, что для такого крепкого парня как ты, там найдется местечко.
Фил лежал, прислонившись спиной к небольшому холмику. Он перевел глаза с красного, разъяренного лица толстяка на худое смелое лицо его спутника и опять посмотрел вдаль. Там, насколько хватало взора, расстилались равнины, холмы, покрытые зелеными деревьями и вспаханные поля, а между ними петляла длинная дорога. По этой извилистой дороге можно было пройти всю Англию — от Ла-Манша до Северна. Фил вспомнил, как они встали на якорь в Бристоле. Сквозь туман он видел, как впереди возвышается Ланди Айлэнд. Перед ним лежала чудесная страна. Ветер из долины доносил нежный аромат травы и цветущих деревьев, но домом Фила всегда было море. Он чувствовал, что тоскует по нему. Слушая громкие разглагольствования своего полоумного знакомого о пашне и семенах, он еще больше укрепился в мысли, что сельская жизнь не для него. Эти двое были не самой подходящей компанией, но он знавал и хуже. Он совсем заблудился в бесконечных дорогах и равнинах, бесчисленных холмах, лесах и деревушках, похожих одна на другую. Ему нужно было выбраться на волю и он был готов довериться любому лоцману, который укажет ему курс. Что касается компании, то такие он встречал и прежде. Хотя его предки и были людьми знатными, его отец вел довольно суровую жизнь. Фил с детства привык мириться с грязными шутками и грубыми разговорами.
Худой продолжал улыбаться, а Мартин все еще злился, но на него никто не обращал внимания.
— Я составлю вам компанию, но… — В его голову начали закрадываться сомнения: протрезвев они могли изменить решение.
— Нет, никаких «но».
— У меня нет ни денег, ни вещей для дороги.
— У нас тоже. Нет, нет не думай — я не настолько пьян, чтобы не знать, что я говорю, — он довольно хмыкнул, когда увидел, что его проницательность помогла Филу побороть сомнения.
Фил встал и посмотрел на них. Он был одного с ними роста, разве что постройнее. Толстяк Мартин, как оказалось, был настолько пьян, что едва владел собой. Второй же сохранял ясность рассудка.
— Так как же насчет того, что у меня нет денег?
— Значит, у нас много общего.
Они вернулись на главную дорогу. Мартин и худой взяли бочонок за ручки, и втроем они двинулись в путь. Бочонок был тяжелый и шли они медленно.
Денек сегодня жаркий, да и дорога пыльная.
— Я должен сделать глоток, — сказал наконец Мартин.
Они остановились и поставили бочонок на землю.
— Ты должен заплатить, — ответил худой. Мартин вытащил из кармана монету и протянул ее худому, налил себе полную кружку и залпом осушил ее. Потом он потряс бочонок. По звуку было ясно, что там почти ничего не осталось.
Они прошли еще немного, и вот худой остановился:
— Я тоже, пожалуй, выпью. — Он достал монету, отдал ее Мартину, наполнил кружку и осушил ее.
Оба посмотрели на Фила.
— Два пенса за чашку, — сказал худой. — У тебя есть два пенса?
Фил покачал головой и они пошли дальше. По дороге они останавливались еще три раза. Монета переходила из рук в руки и они попеременно пили. Речь Мартина становилась бессвязной, лицо его спутника раскраснелось.
— Ни о ком из нас, — заговорил худой, размахивая рукой, — нельзя сказать, что он пьяница. В этот раз для этого есть основания. Если любой болван, сказал я себе, может купить хорошее вино по полкроны за бочонок и продать его с выручкой по два пенса за кружку, то почему мы не можем так сделать? Мы сложили наши деньги, купили вино и отправились в путь, чтобы его продать. Тут на Мартина напала жажда и уже не отпускала его. Тогда я сказал: «С любого из нас — по пенсу за кружку». «Ну что ж», — ответил он…
Здесь худой понизил голос и прошептал Филу на ухо: «Временами он на редкость глуп». «Ну что ж», — он опять заговорил громко, — сказал Мартин. «Вот тебе пенс». Потом я ему дал этот пенс за вино, которое я выпил. Не успели мы далеко уйти, как меня осенила гениальная мысль — чем больше мы пьем, тем больше мы зарабатываем.
Он опять понизил голос и оттащил Фила в сторону.
— Несколько кружек просветлили мой ум, и я понял, что он не так уж и глуп. — Худой заговорил в полный голос: — Поэтому ничего удивительного в том, что многие хотят обзавестись пивной или таверной.
Никогда вы не встретите более яркого примера одурманенной головы! Они передавали друг другу одну единственную монету, выпили весь запас вина, который намеревались продать, и пребывали в полной уверенности, что получили огромную прибыль от своего предприятия. Бочонок уже был почти пуст, и Фил с нетерпением ждал, чем все это закончится.
Они снова остановились. Мартин достал пенс, протянул его худому и налил вино в кружку. В бочонке булькнуло в последний раз. Теперь он был пуст. Кружка наполнилась наполовину.
— Здесь не хватает, — пробормотал он. — Ну ладно. Он опорожнил кружку и вытер мокрые усы.
— А теперь, — сказал худой, — покажи-ка свое серебро. Посчитай и раздели.
— Оно все у тебя.
Глаза Мартина закрылись, голова опустилась на грудь. Тяжело дыша, он сел на обочину.
— Да ты пьян. Давай сюда свой кошелек, разделим все пополам. — Своим затуманенным рассудком худой мог ухватить только то, что Мартин скрывает от него их общую прибыль от торговли. У него был острый ум и сильная воля. Его рассудок долго сопротивлялся винному дурману, но вино — хитрый и опасный враг и его не так легко одолеть. Медленно подтачивая фундамент, оно может сломить самую высокую крепость. Худой еще держался на ногах, но был пьян также, как и его товарищ, и поэтому не мог найти ошибку в своих рассуждениях.
На все это Мартин не обращал никакого внимания. Он прикрыл глаза рукой, глубоко вздохнул, и промычал, обращаясь, по-видимому, к Филу:
— Ты когда-нибудь видел, как человек танцует в воздухе? Да, виселица, это такое зрелище, от которого захватывает дух и холодеет в груди.
— Тьфу ты! — худой склонился над Мартином и запустил руку ему в карман. — Где ты его спрятал? — злобно прошептал он.
Мартин попытался встать, но не смог. Падая, он случайно задел худого по лицу. Тот тут же выхватил нож и приставил его к ребрам Мартина. На багровом лице Мартина проступила мертвенная бледность.
— Отпусти меня! — заорал он. — Убери нож, ты, безмозглый осел. Будь ты трижды проклят! У меня ничего нет. Ты, Том, так подло использовал меня! — Он развалился на спине и пытался увернуться от ножа, как жирный, неуклюжий боров.
На лице худого появилась улыбка. В этот момент он показался Филу похожим на дьявола с картинок из старинных книг. Он держал нож у самой груди толстяка. Тот лежал на земле, съежившись. Худой уже готов был всадить в него нож, но Мартин успел вовремя схватить его за руку. Он презрительно усмехнулся, освободил жертву и выпрямился. На ноже осталась кровь.
— Свинья! — прошептал он. — Посмотри! Тебя даже противно убивать. Твоя кровь только испачкает нож.
С этими словами он плюнул прямо в лицо толстяку, развернулся и пошел прочь.
Фил и Мартин молча смотрели ему вслед. Толстяк окончательно протрезвел, пережив опасность. Худой ни разу не оглянулся. Они видели только его спину, пока он совсем не скрылся из виду.
Мартин все еще был смертельно бледен. Он потер грудь, куда ткнулся нож и несколько раз жадно глотнул воздух. Затем тяжело вздохнул:
— Фу! Слава Богу, он ушел!
Он быстро перекрестился, как будто боясь, что Фил заметит это.
— Слава Богу, он ушел! У него злобный нрав. Он готов убить за одно только слово, если будет в плохом настроении. Я думал, что я уже покойник. Фу!
Его щеки снова порозовели, а глаза хитро и озорно заблестели.
— Мы встретимся с ним в Байдфорде и опять будем вместе. Он убьет за одно слово, даже мысль, но он никогда не держит зла — тем более на друга. Мы найдем крышу, чтобы переночевать сегодня, а с рассветом тронемся в путь.
ГЛАВА 4
ДЕВУШКА ИЗ ГОСТИНИЦЫ
К вечеру они подошли к гостинице. Здесь Мартин намеревался разузнать, куда им двигаться дальше. Мимо них по сельской улочке с грохотом проехала карета, запряженная двумя лошадьми, и остановилась у ворот. Раздались крики и возгласы. Конюхи из конюшни поспешили к лошадям. Сам хозяин вышел из дома и встал у дверей кареты, чтобы поприветствовать своих гостей. Слуги бросились разгружать чемоданы. Надо всей этой суетой, гордо скрестив на груди руки, восседал кучер в ливрее. Из кареты вышел пожилой господин и галантно подал руку своей даме. Вся процессия, состоящая из гостей, хозяина и слуг, проследовала в гостиную, где в камине мягко горел огонь. Конюхи взяли лошадей под уздцы, кучер натянул поводья и экипаж отправился в конюшни.
Все это наблюдали два утомленных долгой пешей дорогой путника. В суматохе и сутолоке их никто не заметил. Они молча направились к задней части дома. Когда они проходили мимо тускло освещенного окна, Мартин быстро огляделся по сторонам, подбежал к окну и заглянул в него. По-видимому, он не нашел того, что искал, потому что вернулся хмурый. Они направились в противоположную от конюшен сторону и опять их никто не заметил. Мартин повторил свой маневр и у второго окна, и у третьего, но опять остался недоволен. Он помрачнел еще больше. Наконец, они подошли к окну, в котором свет горел ярче. Мартин приблизился к нему с особой осторожностью. Он пригнулся к самой земле, потом медленно поднял голову и одним глазом заглянул в комнату. Внутри ярко горел свет. В комнате стоял шум, гам и суета. Мартин пробыл под окном довольно долго, то опуская голову, то вновь заглядывая внутрь. Когда он вернулся, мрачное выражение на его лице сменила улыбка.
— Она там, — прошептал он. — Теперь мы на верном пути — никаких скал или подводных камней.
Он завернул за угол и подошел к двери, ведущей на кухню. В конюшнях горел свет и было слышно, как там громко разговаривают люди. Дверь в кухню оставалась приоткрытой и оттуда доносился звон посуды и запах готовящейся пищи. Хозяйка громко раздавала указания, и служанки суетливо исполняли их.
С беспечным видом и заискивающей улыбкой Мартин подошел к двери, постучал и немного подождал. На его: стук никто не отреагировал. Улыбка на его лице вновь сменилась угрюмостью. Он постучал еще раз, сильнее. Во дворе раздался какой-то шум. Несколько мужчин пошли к воротам конюшни посмотреть, в чем дело. Звуки на кухне затихли и послышались приближающие шаги. Чья-то рука уверенно распахнула дверь. На пороге появилась женщина:
— Что тебе надо? Честные люди заходят с парадного входа, а не подкрадываются сзади.
На секунду Мартин нахмурился, но потом снова заулыбался:
— Здесь два господина, хозяйка, и, если вам будет угодно, они хотели бы поговорить с Нэлли Энтик.
— Господина!? Ха-ха! — загоготала она. — Да эти господа оберут бедную девушку до нитки и глазом не моргнут.
Из конюший вышли двое мужчин. Служанки на кухне оставили работу и хихикали. Мартин не нашелся, что ответить, и покраснел еще больше, чем раньше. Хозяйка заметила это и заорала так, что было слышно в другом конце дома:
— Нэлли Энтик! Нэлли! Черт бы побрал эту девку! Она что, оглохла? Нэлли Энтик, здесь в кухне один господин. Он хочет поговорить с тобой. У него такая красная физиономия, что хоть прикуривай от нее.
Из кухни раздался дружный смех, а из конюшни — грубый хохот. Филип Маршам решил отойти в тень. Ему не хотелось быть замеченным рядом с человеком, который навлек на себя столько насмешек. Мартин, в свою очередь, гордо и хвастливо выступил вперед. В это время на лестнице послышались быстрые, легкие шаги и из кухни вышла девушка. На ее лице было явное раздражение, но, как ни странно, оно придавало ей особую прелесть.
— Где этот негодяй? — она вышла на порог и лицом к лицу столкнулась с Мартином.
— Так это ты? — она ухмыльнулась. — Я так и думала! Ну… — Она вдруг замолчала, заметив Фила. Он стоял в тени, чуть поодаль. — Кто это? — спросила девушка. Хозяйка вернулась на кухню. Девушки опять принялись за работу, а мужчины скрылись в конюшне.
— Он такой же негодяй. — Мартин разозлился и схватил ее за руку. — Так-то ты встречаешь старых знакомых? Мне грубишь, а ему мило улыбаешься!
Она выхватила руку и дала ему такую пощечину, что он закачался. Нельзя сказать, что ему это понравилось, но он сдержал ярость.
— Ладно, цыпочка, — начал он заискивающе. — Забудем старое. Скажи лучше, не протянет ли он руку помощи своему брату?
Девушка рассмеялась.
— Последний раз, когда он вспоминал о тебе, он сказал, что сам заплатит могильщику, чтобы тот выкопал для тебя яму, и сделает это с большим удовольствием. Когда же все будет кончено, он даже камня не поставит на том месте. И если весь свет забудет о тебе так же скоро, как и он, то тем лучше для света.
— Нет, он не мог говорить это серьезно.
— Говорил же.
Мартин грубо выругался. Из кухни раздался голос хозяйки:
— Нэлли Энтик, Нэлли! Бездельница! Заканчивай!
— Иди в конюшню, — прошептала девушка. — Скажи им, что я велела тебе подождать там. Через час она успокоится. Может быть, я даже смогу провести тебя внутрь.
Она еще раз быстро взглянула на стройную фигуру Фила, улыбнулась и скрылась в кухне.
Фил и Мартин вошли в конюшню и сели на скамью у стены. Никто из находившихся там не удостоил вниманием двух незнакомцев в поношенных сюртуках и запыленных ботинках. Люди в конюшне были преисполнены такой гордости, как если бы служили во дворце. Они вели разговоры о скачках, охоте и ярмарочных базарах. Лошади мирно жевали овес. Все было пропитано конским запахом. В это время из гостиницы пришел кучер в ливрее. Вид у него был важный, холеный и надменный. Это вызывало уважение конюхов и они закивали ему головами и поприветствовали его. Он вальяжно уселся среди них и завел разговор о погоде и дорогах. Он чувствовал себя расковано, как человек, который знает свое место в обществе. Конюхи смотрели на него как на важную персону и ему хотелось быть великодушным с ними.
— Издалека приехали? — спросил его морщинистый старик.
— Да, из Ларвуда.
— Лошади хорошо перенесли дорогу? Все-таки день пути.
— Да, лошади отличные. Но многое зависит от умелого возничего. Важно, кто держит поводья. — Он покровительственно окинул взглядом собравшихся. — Да, возничий и кормежка. — Он кивнул одному из мужчин. — Очень важно, чтобы вечером лошадей хорошо накормили. Насыпьте им в кормушку отборной ячменной соломы или пшеницы и оставьте их. Увидите, для них нет ничего более полезного, чем сытная еда и хороший отдых. Отдых и кормежка — все, что им нужно, чтобы завтра снова отправиться в путь.
Раздались дружные возгласы одобрения.
— Далеко едите? — опять спросил кто-то.
— Да, в Линкольн.
По конюшне прошел удивленный шепот. Уважение к кучеру выросло еще больше.
— Давно в пути?
— Да, ровно шесть недель.
— Нужны немалые деньги, чтобы так путешествовать.
— Да, да. — Он снисходительно улыбнулся. — В Англии найдется мало священников, которые могут позволить себе поездку на остров Уайт. Преподобный доктор Маршам может. Он не из тех, кто станет скупиться, когда его жена больна. Он посетил немало известных домов и я повидал много почтенных господ, пока мы были в пути.
Фил поднял глаза и спросил:
— А где живет этот доктор Маршам?
Бесцеремонность, с которой молодой человек обратился к такой могущественной персоне в ливрее, возмутила всех присутствующих. Больше всех это задело, пожалуй, саму персону. Кучер презрительно поднял брови и ответил с таким видом, чтобы показать всем, что он выше всяких условностей.
— Он прибыл из таких мест, молодой человек, о которых вы, наверняка, и слыхом не слыхивали, поскольку не высовываете нос дальше своего дома. Из Литтл Гримсби.
Мартин посмотрел на Фила:
— У вас, кажется, одна фамилия. Ты когда-нибудь был в Литтл Гримсби?
— Никогда.
На этом они забыли о Филипе Маршаме. Во всяком случае, они вели себя так, как если бы его не было вовсе.
— Мало кто из священников ездит в собственной карете, — сказал один из присутствующих с преувеличенным подобострастием, чтобы снискать к себе благосклонность кучера.
— Да, очень немногие, — ответил тот, улыбаясь. — У доктора Маршама хорошие связи. Несколько лет назад один его дальний родственник оставил ему приличное состояние, хотя оно у него и без того было одним из самых больших в стране. В его жилах течет самая благородная кровь Англии. Вы удивитесь, если я вам назову те семьи, с которыми он состоит в родстве.
Разговор продолжался в том же духе. В этот момент из темноты появился мальчик. Он нашел Мартина, тронул его за плечо и сделал знак рукой. Мартин, который давно подавлял в себе негодование, встал.
— Пора. Давно пора.
Шатаясь, он протиснулся сквозь кучку сидящих к выходу, но тут заметил, что потерял Фила, и обернулся. Фил продолжал сидеть на скамье и пристально смотрел на сбрую, висевшую напротив него на стене.
— Давай же, — закричал Мартин, — давай, поторапливайся! Ты что, голову потерял?
Фил быстро очнулся, встал и вышел вслед за Мартином из конюшни. Он был настолько поглощен своими мыслями, что не видел ничего вокруг себя и слепо следовал по пятам за Мартином. Не слышал он и того, как дружно рассмеялись конюхи ему вслед.
Мальчик привел их на кухню. Там на широком столе уже стояли тарелки. Нэлли Энтик была одна и поджидала их. Мартина она встретила холодно, а вот на Фила посмотрела с нескрываемым любопытством. Юноша сел в углу рядом с камином, где еще недавно на вертеле жарилось мясо. Нэлли поставила перед ними кувшин с пивом и все, что осталось от пирога с олениной.
Мартин жадно набросился на еду. При этом он что-то вполголоса нашептывал девушке. Она отвечала ему коротко и сухо. Мартин вышел из себя, отставил в сторону пиво и зарычал:
— Ведьма! Смотришь на него!? Он опять витает в облаках.
Фил поднял голову и встретил прямой взгляд девушки. Она была хороша собой. Фил откинулся на стуле и улыбнулся.
— Те двое гостей, что приехали сегодня в карете, уже легли спать? — спросил он.
— Откуда мне знать?
Его вопрос озадачил ее. Она взглянула на него из-под длинных ресниц, как будто искала какой-то скрытый смысл в его словах. Она прекрасно знала, что глаза — ее самое меткое оружие, которое бьет прямо в цель. Она не ошиблась и на этот раз.
Фил снова посмотрел на нее и отметил красивую посадку ее головки, изгиб шеи и плеч, полную грудь и обнаженные руки. Но мысли его были все время направлены на другое.
— Я хочу увидеть их, но так, чтобы никто об этом не узнал, даже они. Только ты и я, — сказал он тихо.
Он принял правила игры, предложенные ею, хотя и не получал от этого большого удовольствия. Он улыбнулся про себя.
Она снова взглянула на него из-под длинных ресниц.
Он ответил ей тем же.
— Пойдем, — прошептала она.
Мартин оторвался от пива и недовольно запыхтел. Нэлли нетерпеливо отмахнулась от него, вышла из кухни и направилась вперед по длинному коридору. Фил неотступно следовал за ней. Она остановилась, прижала палец к губам, неслышно открыла дверь и указала ему внутрь. При этом она глазами умоляла его двигаться как можно тише.
Фил прошел через дверь. Пол под ним слегка заскрипел. Вторая дверь вела в гостиную и была приоткрыта. Он увидел седобородого старика с длинными белыми волосами. Годы наложили свою печать на его лицо. Возможно, это были годы разочарований и волнений. Его глаза были закрыты. Он дремал. По другую сторону от камина, на стуле, сидела дама. Через приоткрытую дверь Фил мог видеть лишь подол ее дорогого платья.
В душе у него было полное смятение. В горле стоял комок. Все произошло так неожиданно, так странно, что Филу казалось, что это случилось не с ним. Он дотронулся до стены, чтобы проверить, не сон ли это. Если бы он остался в школе, как того желал отец, и вернулся потом в Литтл Гримсби, что бы из этого вышло? Кто знает? Но нет! Сейчас он нищий бродяга, скитающийся по дорогам Англии. В душе у него происходила борьба. Ему то хотелось все рассказать старикам, то провалиться сквозь землю. Его веселого, никогда не унывающего отца уже не было. Он был один в целом мире. Его спасло только случайное знакомство на дороге. И еще неизвестно, что лучше — полное одиночество или такой приятель. Он смотрел на доброе лицо дремлющего старика и думал о том, какое безумие увело Тома Маршама из родного дома. Может быть, за этим стояло нечто большее, чем просто каприз? Может быть, образ жизни сельского священника настолько претил ему, что довел до отчаяния? Фил вспомнил о Мартине, который сейчас пил на кухне, и в нем вспыхнуло отвращение. Но, в конце концов, его отец тоже водил такие компании, хотя сына приучал к более достойным делам. Несмотря на благие намерения, неугомонная и безрассудно смелая кровь его отца толкала мальчика на извилистые тропки. Комок подступил к горлу Фила и мешал ему дышать, но тут в нем проснулась отчаянная гордость за своего отца. Он прекрасно понимал, что у Тома Маршама были свои недостатки. Даже такие, за которые перед ним закрылись двери родного дома в Литтл Гримсби, но он был хорошим человеком и его сын был ему предан.