Л. В. Дубаков
Труды и дни «весёлого литератора»
На фоне трагической русской истории
(о «Дневнике» К. И. Чуковского)
Корней Иванович Чуковский
(1882―1969)
ИЛЛЮСТРАЦИЯ
Портрет Чуковского работы И. Репина
[15]
I.
О Корнее Чуковском: облики и сферы
1. псевдоним: причины: незаконнорожденный Николай Корнейчуков → Корней Чуковский: новый/другой человек; человек, который сделал себя сам; «разорванный» человек (коренная драма жизни, оставившая след в характере и судьбе);
2. происхождение: русские и еврейские корни (мать ― русская крестьянка, отец ― еврей-интеллигент (Эммануил Левенсон)), Санкт-Петербург (место рождения) и Одесса (где провёл детство и юность) → генетическая многокультурность + удалённость от большой русской культуры и стремление в неё войти и остаться в ней;
3. журналист в Одессе и Лондоне («Одесские новости») → умение работать подённо и интересно для читателя; умение подстраиваться под людей и обстоятельства;
ИЛЛЮСТРАЦИЯ
Чуковский в Лондоне (1903 или 1904)
4. знакомство санглийской культурой (учебник в Одессе, Лондон, английская литература, переводы, обучение детей английскому,в 1962 году в Англии получил звание Доктор Литературы в Оксфордском университете) → этика труда; соединение сдержанности и эксцентричности; вторая большая культура для него; признание его заслуг английской культурой = наведение культурных мостов;
5. публицист: издание сатирического журнала «Сигнал» в Петербурге с критикой царских властей; суд за «оскорбление величества» → борьба с несправедливостью; юмор в облике сатиры; способность к сворачиванию опасных предприятий без ущерба для совести и творческих потенций;
6. переводчик Уолта Уитмена («гимны равенству, труду, демократии», «радостное опьянение бытием»), Марка Твена (детство и юмор), Редьярда Киплинга (восточная экзотика) → англосаксы + черты, востребованные Чуковским в жизни и творчестве, одна из которых ― умение последовательно и продолжительно заниматься одним и тем же делом + выдержавшая множество переизданий книга о принципах художественного перевода «Высокое искусство»;
7. критик в Петербурге-Петрограде (1901-1921): «От Чехова до наших дней», «Книга о современных писателях», «Лица и маски», «Футуристы», «Александр Блок как человек и поэт», «Две души Максима Горького» [критические статьи и книги о наиболее значимых писателях начала века] + «Нат Пинкертон и современная литература» [одно из первых исследований масскульта] → критик широкого чтения; критик, обнаруживающий новое и проникающий в психологию писателя; критик, выходящий на уровень теоретических обобщений;
ИЛЛЮСТРАЦИЯ
Чуковский в 1913
8. литературовед: открыватель (от А. Ф. Кони и родственников Некрасова ― 5000 новых стихотворений) и исследователь Н. Некрасова («Мастерство Некрасова») и писателей его эпохи («Люди и книги» (Н. Успенский, В. Слепцов, А. Дружинин)) → «смывание «хрестоматийного глянца»»; сверхакадемический подход; расширение исследовательского горизонта;
9. исследователь языка: книга «Живой как жизнь»; борьба с канцеляритами и прочим → тяготение к живой культуре
10. детский писатель: «Муха-Цокотуха», «Тараканище», «Мойдодыр», «Айболит», «Бармалей», «Федорино горе», «Краденое солнце», «Крокодил», «Телефон», «Путаница», «Приключения Бибигона» → погружение в детский мир; оформление принципов успешной детской сказки (игровой характер; создание образов, связанных с наблюдаемой детьми повседневностью и уходящих корнями в детское подсознание с его радостями и страхами; «попадание» в имя; победа добра над злом, разностопные размеры, сюжетная и глагольная динамика, красочность сцен);
ИЛЛЮСТРАЦИЯ
Чуковский среди детей
11. исследователь детской психики: книга «От двух до пяти» (выдержавшая при жизни Чуковского 21 переиздание): о детской психике, о детском языке, о детских жанрах, о детском творчестве ― детей и для детей → сохранение связи с детством; разработка русской, советской детской культуры; предтеча «звёзд» советской детской литературы (С. Маршак, А. Барто, С. Михалков, Л. Кассиль, В. Берестов), многие из которых считали его своим учителем;
12. хранитель памяти: Чуковский был знаком или дружил с И. Репиным, Н. Гумилёвым, М. Горьким, Л. Андреевым, А. Куприным, А. Н. Толстым, А. Блоком, В. Маяковским, А. Ахматовой, Ю. Тыняновым, М. Зощенко, Б. Пастернаком;книга «Современники» в серии ЖЗЛ, «Дневник» → напитанность литературой; способность искренне интересоваться другими, ценить таланты других; англосаксонский такт; просветительская интенция;
ИЛЛЮСТРАЦИЯ
Чуковский и Маяковский
13. «диссидент»: борьба с «чуковщиной» в конце 20-х ― в 30-е годы (Н. К. Крупская «О «Крокодиле» Чуковского»), вынужденное обещание «Весёлой Колхозии»; заступничество за подвергающихся террору; общение с гонимыми и диссидентами в 60-е (А. Солженицын, Б. Пастернак, Е. Евтушенко) → высокая выживаемость; стремление к сбережению культуры и созидателей культуры;
ИЛЛЮСТРАЦИЯ
Чуковский поздравляет Пастернака с присуждением Нобелевской премии
14. дачник: Куоккала в начале века (И. Репин, «Чукоккала») ― Переделкино в 60-е годы (писательская молодёжь; библиотека для детей; «костры») → частная жизнь; идеальное пространство для жизни и творчества;
ИЛЛЮСТРАЦИЯ
Дача Чуковского в Куоккале и дача Чуковского в Переделкино
15. отец: 4 детей, 5 внуков, 7 правнуков → основатель династии: «правый» и «левая»: Николай Чуковский (поэт, писатель, переводчик; развитие чуковской линии экзотики и путешествий), Лидия Чуковская: поэт, писательница, мемуарист, диссидентка; развитие чуковской линии сопротивления.
ИЛЛЮСТРАЦИЯ
Боба, Лида, Коля. Куоккала (1912)
ИЛЛЮСТРАЦИЯ
Чуковский с дочерью Лидией и сыном Николаем (1957)
[10]
II.
О Корнее Чуковском: основные интенции (обобщение биографии с цитатами из «Дневника»)
― трудоспособность: «С самой нежной благодарностью буду я вспоминать эту комнату, где я ежедневно трудился с 3-4 часов утра до 5 вечера»;
― литературоцентричность: «Самое страшное было то, что с Блоком кончилась литература русская. Литература это работа поколений — ни на минуту не прекращающаяся — сложнейшее взаимоотношение всего печатного с неумирающей в течение столетий массой…»;
― сверхактивность (адреналин и бессонница): «Я, как потом оказалось, вообще не поддаюсь гипнозу <…> Я даже хотел притвориться засыпающим, но это мне не удалось, так как все время хотелось фыркать»;
― многостаночность: «Сейчас продержал корректуру Уитмана, сочинил стишок для пьесы Филдинга — закончил опостылевшую мне статью о текстологии Некрасова. Меня даже самого испугала моя versatility*»;
― детскость: «За нами увязались веселые дети <…> Барахтаются, визжат, цепляются — в каком-то широком ритме, который всегда дается детям осенью, в солнечный день — подарили мне подсолнухов, оборвали для меня всю рябину — и мне вдруг после страшно тяжелой похоронной тоски стало так весело, так по-детски безбрежно и размашисто весело»;
― доброта и умение видеть хорошее в других: [ Зощенко] « жеманный, манерный, наполненный собою и все же обаятельный»;
― скрываемая мрачность: «Сегодня дошло до того, что я бил себя кулаком по черепу! Бил до синяков — дурацкий череп, переменить бы — о! о! о!..»;
― жизнеспособность, преодолевание трагедий и отчаяния: «…пошли к Гаспре по чудесной дороге — очутились где-то у водопада, присели, стали читать, разговаривать, ощутив всем своим существом, что похороны были не самое страшное: гораздо мучительнее было двухлетнее ее умирание. Видеть, как капля за каплей уходит вся кровь из талантливой, жизнерадостной, любящей»;
― прагматизм: « Я начинаю понимать людей, которые пьют горькую. Но все же продолжаю бороться — за право производить такие или иные культурные ценности. Теперь дело сложилось так, что всякое творчество отнимает у каждого 1/10энергии, а 9/10энергии уходит на защиту своих творческих прав»;
― театральность: « В детской самодеятельности больше всего мне понравился безмерно артистичный Котя Райкин, выступавший с номером собственного изобретения — «Природа», кукольный театр Тани Абашкиной, танец Ирочки Кассиль с подругой»;
― просветительство: « Здесь мне особенно ясно стало, что начальство при помощи радио, и теле и газет распространяет среди миллионов разухабистые гнусные песни — дабы население не знало ни Ахматовой, ни Блока, ни Мандельштама»;
― стремление к новизне: « Писать мне приятно лишь в том случае, если мне кажется, что я открываю нечто новое, чего никто не говорил»;
― интегративность: « Она была рада с ними, с друзьями — по-человечески — провести вечер — и как мало в ее жизни было таких вечеров! Какая чувствуется в ее письме любовь ко мне, к ним ко всем, к Коле, к жизни, — и каким подарком была для меня ее дружба!»; «Мне сейчас померещилось, что за столом сидят Блок, Маяковский… Как будто приснилось» (из воспоминаний З. Паперного); « Вечером — от 6 до 11 Евтушенко <…> Поразительные стихи и поразителен он. Большой человек большой судьбы. Я всегда говорил, что он та игла, к-рая всегда прикасается к самому больному нерву в зубе, он ощущает жизнь страны, как свою зубную боль».
[30]
III.
О «Дневнике»:
1. Особенности:
― большая личность автора;
― временной промежуток;
― количество и качество героев и событий;
― искренность;
― динамика изменений на фоне постепенного истечения лет и течения большой истории;
― нравственный урок: «борьба лица с государством» (В. Каверин, отсылаясь к Н. Чернышевскому)).
2. Жизнь своя и жизнь других:
Своя жизнь:
― Мария Борисовна: жизнь, смерть, послесмертие:
«Хожу каждый день на могилу и по пути вспоминаю умершую: вот мы в доме Магнера на квартире Черкасских, вот она в бархатной кофточке, и я помню даже запах этой кофточки (и влюблен в него), вот наши свидания за вокзалом у Куликова поля, когда она сказала: «Милостивый государь» и т. д., вот она на Ланжероне, мы идем с ней на рассвете домой, вот ее отец за французской газетой — «L'Aurore» — вот мы на Коломенской, «милая» твержу я и бегу на могилу, как на любовное свидание».
ИЛЛЮСТРАЦИЯ
Чуковский и Мария Борисовна
― дети (Николай, Лидия, Борис, Мурочка): радости и горести:
«ПРИНЯТ ПОЛИТЕХНИЧЕСКИЙ ИНЖЕНЕРНО СТРОИТЕЛЬНОЕ КРЕПКО ЦЕЛУЮ = МАМА = Я страшно обрадовался — и даже заплакал. Ну вот и перед Бобой открывается новая огромная жизнь. Пропал куда-то мой черноголовый малыш, смешной и картавый ребенок...»;
«С «ЛитМосквой» вышел такой анекдот: я дал туда статью о Чехове, Коля — рассказ «Бродяга», Лида — статью. Вся семья в одном альманахе!!! Неудобно. Пришли ко мне Казакевич и Алигер, встали на колени — разрешите перенести Вашу статью в 3-й альманах, иначе у нас получится «Чуковская Москва»;
«Еще третьего дня я мог говорить на посторонние темы — вспоминать — и вдруг рука за сердце. Может быть, потому, что я пропитал ее всю литературой, поэзией, Жуковским, Пушкиным, Алексеем Толстым — она мне такая родная — всепонимающий друг мой. Может быть, потому, что у нее столько юмора, смеха — она ведь и вчера смеялась — над стихами о генерале и армянине Жуковского...».
ИЛЛЮСТРАЦИЯ
Мурочка
― литература:
сказки, критика, вступительные статьи, переводы, редактура, корректура; собрание сочинений в 6 томах и сопротивление цензуре;
― болезни и преодоление:
«…лежу в трех болезнях грипп (простудился в Парке Культуры и Отдыха); отравился мясом — бефстроганов в Большой Московской и, упав в обморок от отравления, разбился — повредил себе ребро. <…> Читаю «Повести и рассказы» Герцена (новое изд. «Academia») и стихи Шевченка».
Жизнь других (большие портреты):
Блок:
― отторжение и сближение:
«А вечером ужас — неуспех. Блок был ласков ко мне, как к больному. Актеры все окружили меня и стали говорить: «наша публика не понимает» и пр. Блок говорил: «Маме понравилось», но я знал, что я провалился. Блок настоял, чтобы мы снялись у Наппельбаума, дал мне цветок из поднесенных ему, шел со мной домой — но я провалился»;
― неожиданные открытия:
«Блок патологически-аккуратный человек. Это совершенно не вяжется с той поэзией безумия и гибели, которая ему так удается. Любит каждую вещь обвернуть бумажечкой, перевязать веревочкой, страшно ему нравятся футлярчики, коробочки»;
― проникновение в суть Блока:
«Там же сидит одиноко Блок — с обычным видом грустного и покорного недоумения: «И зачем я здесь? И что со мной сделали? И почему здесь Чуковский? Здравствуйте, Корней Иванович!»»; «Чем больше Горький доказывал Блоку, что писать надо иначе: «Для Блока Лермонтов — маг, тайновидец, сновидец, богоборец; для Горького это «культурная сила», «двигатель прогресса», здесь дело не в стиле, а в сути. Чем больше Горький доказывал Блоку, что писать надо иначе: «дело не в том, что Лермонтов видел сны, а в том, что он написал «На смерть Пушкина»», тем грустнее, надменнее, замкнутее становилось измученное прекрасное лицо Блока».
― трагедия его смерти:
«Каждый дом, кривой, серый, говорил: «А Блока нету. И не надо Блока. Мне и без Блока отлично. Я и знать не хочу, что за Блок». И чувствовалось, что все эти сволочные дома и в самом деле сожрали его — т. е. не как фраза чувствовалась, а на самом деле»; «В могиле его голос, его почерк, его изумительная чистоплотность, его цветущие волосы, его знание латыни, немецкого языка, его маленькие изящные уши, его привычки, любви, «его декадентство», «его реализм», его морщины — все это под землей, в земле, земля. Самое страшное было то, что с Блоком кончилась литература русская».
+
Репин, Леонид Андреев, Маяковский, Зощенко, Ахматова, Пастернак, Фадеев, Солженицын
ИЛЛЮСТРАЦИЯ
Чуковский и Блок на вечере Блока в БДТ (1921)
ИЛЛЮСТРАЦИЯ
Чуковский и Пастернак в зале заседаний X съезда ВЛКСМ (1936)
― весёлые и грустные истории:
О Маяковском и Блоке [весёлая]:
Маяковский забавно рассказывал, как он был когда-то давно у Блока. Лиля была именинница, приготовила блины — велела не запаздывать. Он пошел к Блоку, решив вернуться к такому-то часу. Она же велела ему достать у Блока его книги — с автографом.— Я пошел. Сижу. Блок говорит, говорит. Я смотрю на часы и рассчитываю: десять минут на разговор, десять минут на просьбу о книгах и автографах и минуты три на изготовление автографа. Все шло хорошо — Блок сам предложил свои книги и сказал, что хочет сделать надпись. Сел за стол, взял перо — сидит пять минут, десять, пятнадцать. Я в ужасе — хочу крикнуть: скорее! — он сидит и думает. Я говорю вежливо: вы не старайтесь, напишите первое, что придет в голову,— он сидит с пером в руке и думает. Пропали блины! Я мечусь по комнате, как бешеный. Боюсь посмотреть на часы. Наконец Блок кончил. Я захлопнул книгу — немного размазал, благодарю, бегу, читаю: Вл. Маяковскому, о котором в последнее время я так много думаю.
О Блоке и Маяковском [грустная]:
В «Доме Печати» против Блока открылся поход. Блока очень приглашали в «Дом Печати». Он пришел туда и прочитал неск. стихотворений. Тогда вышел какой-то черный тов. Струве и сказал: «Товарищи! я вас спрашиваю, где здесь динамика? Где здесь ритмы? Все это мертвечина, и сам тов. Блок — мертвец». — Верно, верно! — сказал мне Блок, сидевший за занавеской — Я действительно мертвец.<…>
На лекции был Маяковский, в длинном пиджаке до колен, просторном, художническом; все наше действо казалось ему скукой и смертью.
― «О видах портретирования в «Дневнике» К. И. Чуковского»:
― диалектические: о Зощенко: «жеманный, манерный, наполненный собою, но всё же обаятельный»;
― сквозные: Горький, Солженицын, Тынянов ― через весь Дневник;
― национальные: Жанна Брюсова «крепкая, заграничного качества, немецкого типа»;
― литературно-живописные: Багрицкий похож на Меньшикова в Берёзове В. Сурикова
― образные: «Пастернак «как в войлоке»: да ― да ― да ― нет!;
― комические: о Троцком: смесь Мефистофеля с присяжным поверенным»;
― голосовые: «Линялый голос Блока» ― «Матовый голос Блока»;
― в движении: «Солженицын бросил суп, попрощался со мною (обнял и расцеловал) и бросился к Лиде буквально на 3 минуты, и умчался с Андреем в Москву»;
ИЛЛЮСТРАЦИЯ
Чуковский и Солженицын
― в 3-4 эпитета: пунктирный: о Пастернаке: «напряжённый, радостный, источающий свет».
История:
― Октябрьская революция и Гражданская война:
«Взяли мелкобуржуазную страну, с самыми закоренелыми собственническими инстинктами и хотим в 3 года сделать ее пролетарской»;
― культурные проекты 20-х годов: «Всемирная литература» и другое:
Горький «стал рассказывать мне о предисловии к книгам «Всемирной Литературы» — вот сколько икон люди создали, и каких великих — черт возьми (и посмотрел вверх, будто на небо — и глаза у него стали мокрыми, и он, разжигая в себе экстаз и умиление) — дураки, они и сами не знают, какие они превосходные»;
― борьба с «чуковщиной»; «дальнейшее ― молчание» (пустые 37, 38, 39-й):
Н. К. Крупская «О «Крокодиле» Чуковского: «Приучать ребенка болтать всякую чепуху, читать всякий вздор, может быть, и принято в буржуазных семьях, но это ничего общего не имеет с тем воспитанием, которое мы хотим дать нашему подрастающему поколению. Такая болтовня — неуважение к ребенку. Сначала его манят пряником — веселыми, невинными рифмами и комичными образами, а попутно дают глотать какую-то муть, которая не пройдет бесследно для него. Я думаю, «Крокодил» ребятам нашим давать не надо, не потому, что это сказка, а потому, что это буржуазная муть».
― Сталин (обожание) и Сталин (отторжение):
«Приехал в Л-д. Вчера слушал в Москве по радио речь Сталина. Это речь на века» ― ««Тюрьмы и ссылки» — страшный обвинительный акт против Сталина, Ежова и их подручных: поход против интеллигенции. Вся эта мразь хотела искоренить интеллигенцию, ненавидела всех самостоятельно думающих, не понимая, что интеллигенция сильнее их всех, ибо если из миллиона ими замученных из их лап ускользнет один, этот один проклянет их навеки веков, и его приговор будет признан всем человечеством»;
― борьба за литературу в 50-е и 60-е:
«Лида и Фрида Вигдорова хлопочут сейчас о судьбе ленинградского поэта Иосифа Бродского, которого в Л-де травит группа бездарных поэтов, именующих себя «Руссистами». Его должны завтра судить за бытовое разложение. Лида и Фрида выработали целый ряд мер, которые должны быть приняты нами, Маршаком и Чуковским, чтобы приостановить этот суд. Маршак охотно включился в эту борьбу за несчастного поэта. Звонит по телефонам, хлопочет».
[5]
IV.