"Преступление и наказание" занимает особое место в творчестве Достоевского. Никогда раньше он так широко не изображал нищету и страдания
обездоленных, бесчеловечье и жестокость современной жизни. Роман вырос на основе глубоких и печальных раздумий писателя над важнейшими проблемами времени. Достоевского интересуют прежде всего нравственные последствия повсеместного обнищания, рост преступности и народного пьянства, вызванные реформой 1861 года и последующим разгулом капиталистического хищничества.
"Содержание крестьянской реформы, - писал В. И. Ленин в 1911 году, - было буржуазное, и это содержание выступало наружу тем сильнее, чем меньше
урезывались крестьянские земли, чем полнее отделялись они от помещичьих, чем ниже был размер дани крепостникам (т. е. "выкупа"), чем свободнее от влияния
и от давления крепостников устраивались крестьяне той или иной местности. Поскольку крестьянин вырывался из-под власти крепостника, постольку он
становился под власть денег, попадал в условия товарного производства, оказывался в зависимости от нарождавшегося капитала. И после 61-го года
развитие капитализма в России пошло с такой быстротой, что в несколько десятилетий совершались превращения, занявшие в некоторых старых странах
Европы целые века" (Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 20, с. 173 - 174).
В самом романе мы находим множество указаний на те факты из окружающей жизни, которые воспринимались Достоевским как зловещие признаки жуткой
болезни, охватившей все слои общества, после того как, по словам Л. Н. Толстого, "все в России переворотилось".
Вместе с социально-экономической основой старого феодально-крепостнического строя стали быстро разрушаться и все его нравственные устои. С ужасом Достоевский убеждался, что на Россию надвигается капитализм - "бес национального богатства", несущий вражду, хаос, Лужиных и Свидригайловых. "Треснули основы общества под революцией реформ. Замутилось море. Исчезли и стерлись определения и границы добра и зла... Разложение - главная видимая мысль романа", - писал Достоевский в черновых тетрадях к своему предпоследнему роману "Подросток" (ПСС, 16, с. 7, 17) [Список сокращений см. на с. 231 - 232]. Но эти слова можно с полным
правом отнести и к "Преступлению и наказанию". Падение нравственности, рост преступности составляют основной мотив "Преступления и наказания", к которому писатель возвращается вновь и вновь, делая тревожащие его вопросы предметом раздумий всех своих героев. Стремясь придать произведению характер животрепещущей современности, Достоевский развертывает свой замысел на фоне главных идей, запросов и фактов своего времени, создающих в сознании читателя живое впечатление текущего дня.
С начала 60-х годов XIX века процесс капиталистического накопления не только сильно ускоряется, но и принимает особенно паразитические, хищнические формы. Обостряется социальная дифференциация, становятся более разительными контрасты бедности и богатства, возникают невиданные ранее картины человеческих бедствий и человеческого падения. Неизбежным спутником социально-экономических перемен оказывается рост преступности, проституции, пьянства. Вопрос о падении "общественной нравственности" и мерах борьбы с ним все чаще дебатируется на страницах газет и журналов, поднимается в художественной литературе.
Проблема "трезвости" приобретает в начале 1860-х годов общегосударственное значение. В апреле 1865 года в Петербурге была учреждена комиссия для пересмотра правил о торговле крепкими напитками в целях ограничения их "излишнего употребления в народе". Предполагалось, что при новом порядке продажи спиртных напитков государство получит больше возможностей бороться с пьянством. Однако надежды эти не оправдались, и питейные заведения, как грибы, стали расти по всей России, широко распространяя пьянство.
Безуспешная попытка бороться с пьянством вызвала целый ряд откликов в русской периодической печати, из которых наиболее заметным явилась статья критика-демократа Н. Шелгунова "Пьянство как общественное явление". "Вечные винные пары, днем какие-то сумерки, вечером мерцание сального огарка в тумане винной и табачной атмосферы, - рисовал Н. Шелгунов типичную картину кабака, - крики и ругань, расстроенное пиликание пьяного скрипача, растрепанные полупьяные женщины - все это в целом едва ли может служить школой хорошего тона и великосветских манер" ("Русское слово", 1865, № 10, отд. III, с. 57).
Сравнивая с этим описанием Н. Шелгунова описание трактира, в котором Мармеладов рассказывает Раскольникову историю своей жизни, В. И. Этов пишет о том, что Достоевский точно передает общую атмосферу русского кабака, который, по словам Н. Шелгунова, "похож действительно на источник разврата, чумы и всех семи смертных грехов": "В краткой истории второстепенного персонажа Достоевский сумел показать то многое множество "гнетущих оскорблений жизни", которые, по словам того же Н. Шелгунова, "заставляют русского человека искать искусственное облегчение в кабаке".
"Думаешь ли ты, продавец, что этот полуштоф твой мне в сласть пошел? Скорби, скорби искал я на дне его, скорби и слез, и вкусил, и обрел...", - эти слова Мармеладова, оправданные всей его страшной судьбой, сказаны писателем-гуманистом в защиту всех тех сотен тысяч несчастных и обездоленных русских людей, удел которых - холод, голод, грязь домашней жизни, а единственное прибежище - кабак с его сивухой и соленым огурцом" (Этов В. И. Достоевский. М., 1968, с. 203 - 204).
"Пьянство, - писала в 1865 году петербургская газета "Голос" (-11 апреля, № 99), - в последнее время приняло такие ужасающие размеры, что невольно заставило призадуматься над этим общественным несчастьем..." Уже в первом журнале братьев Достоевских "Время" отмечалась самая драматическая сторона вопроса о пьянстве - судьба детей в семьях алкоголиков. Трагическая судьба Мармеладова и его семьи сыграла решающую роль в окончательном созревании преступного замысла Раскольникова, трагическая судьба сотен и тысяч Мармеладовых ежедневно питала "бунт" Раскольникова. С самого начала творческого пути Достоевского волновала, по собственному признанию, судьба "девяти десятых человечества", нравственно растоптанных и социально обездоленных в условиях современного ему антагонистического
общества. Как справедливо писал Л. П. Гроссман, "Преступление и наказание" прежде всего - "роман большого города XIX века. Широко развернутый фон капиталистической столицы предопределяет здесь характер конфликтов и драм.
Распивочные, трактиры, дома терпимости, трущобные гостиницы, полицейские конторы мансарды студентов и квартиры ростовщиц, улицы и закоулки, дворы и задворки, Сенная и "канава" - все это как бы порождает собой преступный замысел Раскольникова и намечает этапы его сложной внутренней борьбы <...> В "Преступлении и наказании" внутренняя драма своеобразным приемом вынесена на людные улицы и площади Петербурга. Действие все время перебрасывается из узких и низких комнат в шум столичных кварталов. На улице приносит себя в жертву Соня, здесь падает замертво Мармеладов, на мостовой истекает кровью Катерина Ивановна, на проспекте перед каланчой застреливается Свидригайлов, на Сенной площади кается всенародно Раскольников. Многоэтажные дома, узкие переулки, пыльные скверы и горбатые мосты - вся сложная конструкция большого города середины столетия вырастает тяжеловесной и неумолимой громадой над мечтателем о безграничных правах и
возможностях одинокого интеллекта <...> С щедростью и всеобъемлющим размахом "Человеческой комедии" Достоевский в границах одного романа развернул исключительное богатство социальных характеров и показал сверху донизу целое общество в его чиновниках, помещиках, студентах, ростовщиках, стряпчих, следователях, мещанах, ремесленниках, священниках, кабатчиках, сводницах, полицейских и каторжниках. Это - целый мир сословных и профессиональных типов, закономерно включенный в историю одного идеологического убийства" (Гроссман. Город и люди, с. 43, 49 - 50).
Рост социального неравенства, распад семьи, пьянство, увеличение преступности, проституции и многие другие явления пореформенной действительности широко обсуждались в середине 1860-х годов, когда Достоевский работал над романом, на страницах русских газет и журналов. Например, "Голос" писал 18 марта 1866 года: "Бедность с каждым днем развивается, особенно в чиновничьей среде. Бедных этого класса не может удовлетворить ни "человеколюбивое общество", несмотря на его огромные средства, ни богадельни, ни детские приюты <...> Редкий день проходит без того, чтобы кто-нибудь не обратился, например, в редакцию "Голоса" с просьбой о заявлении бедственного положения то отставного офицера или чиновника, обремененного семейством и получающего 100 или 150 руб. в год пенсии, то вдовы чиновника или офицера с тремя или четырьмя детьми, получающими еще меньше, то жены, брошенной мужем, с таким же числом детей без всяких средств".
Эта правда жизни нашла широкое отражение в романе в судьбах двух семейств - Мармеладовых и Раскольниковых. Бедствия и страдания городских низов в 60-е годы, развитие капитализма, ставившее одних в положение "тварей дрожащих", других - в положение "властелинов", Наполеонов, которым "все позволено", и получили своеобразное отражение в романе Достоевского, определили его проблематику. Впервые в русской литературе Достоевский так широко и глубоко поставил вопрос о страшном порождении капиталистического города - о проституции. Тема проституции была одной из самых злободневных в современной Достоевскому публицистике. Например, в, 1862 году в журнале братьев Достоевских "Время" (№ 8 и № 10) появились статьи М. Родевича и П. Сокальского по поводу книги Э.А.Штейнгеля "Мысли об устройстве убежища или общества для обращающихся с пути заблуждения женщин в России" (СПб., 1862).
Публицисты утверждали, что бедность и нищета были главными причинами "падения" женщины: "Что нищета, и главное, следствие нищеты - малосознательность, малоразвитие, невежество, - суть главнейшие причины нашего общественного разврата, - писал М. Родевич, - об этом ясно говорит его "промышленный характер" <...> Нередко даже мать продает в разврат свою дочь из-за гнетущей бедности". Вот почему нельзя осуждать и отвергать за их печальное ремесло всех этих дочерей "многосемейных либо отставных чиновников, промотавшихся богачей, - делает вывод М. Родевич, - вообще женщин, которым нечего есть, которых иссушила нужда, исколола иголка, доставляющая за кропотливую работу жалкое копеечное содержание".
Рост нищеты городских низов в пореформенной России вел к систематическому увеличению преступности. Уголовная хроника на страницах петербургских газет ежедневно пестрела сообщениями о новых преступлениях из-за бедности и нищеты. В цитируемом далее письме к Каткову (с. 17 - 19) Достоевский сам писал о том, что в основу рассказа о преступлении Раскольникова легли художественно претворенные им на страницах романа факты, извлеченные из уголовной хроники.
Например, Достоевский, по всей вероятности, обратил внимание на процесс Герасима Чистова, происходивший в Москве в августе 1865 года, и процесс этот мог дать толчок его художественному воображению на первой стадии разработки "Преступления и наказания" (на это впервые указал Л. П. Гроссман). Купеческий сын Герасим Чистов, 27 лет, раскольник по вероисповеданию, обвинялся в предумышленном убийстве в Москве в январе 1865 года двух старух - кухарки и прачки - с целью ограбления их хозяйки. Преступление было совершено между 7 и 9 часами вечера. Убитые были найдены в разных комнатах, в лужах крови. В квартире были разбросаны вещи, вынутые из железного сундука, откуда были похищены деньги, серебряные и золотые вещи. Как сообщали петербургские газеты, старухи были убиты порознь, в разных комнатах
и без сопротивления с их стороны одним и тем же орудием - посредством нанесения многих ран, по-видимому, топором (см., например, "Голос", 1865, 7 - 13 сентября, №№ 247 - 253. Газетные материалы этого процесса приведены в ЛП, с. 779).
В "Преступлении и наказании" студент в бильярдной, как бы "подогревая" замысел Раскольникова, переводит проблему денег и капитала в новый план - права на обладание деньгами для справедливого распределения народного богатства: "Сто, тысячу добрых дел и начинаний, которые можно устроить и поправить на старухины деньги, обреченные в монастырь! Сотни, тысячи, может быть, существований, направленных на дорогу; десятки семейств, спасенных от нищеты, от разложения, от гибели, от разврата, от венерических больниц, - и все это на ее деньги". Ф. И. Евнин убедительно показал, что, рисуя в "Преступлении и наказании" картины жизни капиталистического города, нищеты и бесправия столичных низов, Достоевский во многом опирался на очерковый материал, разрабатываемый беллетристами-демократами 60-х годов в. их очерках и рассказах из жизни столичной бедноты (Евнин, с. 132 - 139). Однако, как правильно отметил Г. М. Фридлендер, "внимание многочисленных в 60-е годы авторов рассказов и очерков из жизни деклассированного Петербуга (...) привлекали, в отличие от автора "Преступления и наказания", по преимуществу не сложные характеры и явления, а напротив - максимально простые и вместе с тем предельно типические и выразительные в этой своей будничной простоте
факты повседневной жизни Петербурга. Достоевский же в "Преступлении и наказании", также как и во всех других своих произведениях, анализ элементарных, простейших, повседневных явлений и фактов "текущей" действительности стремился слить воедино с анализом ее наиболее сложных, наиболее трудно поддающихся художественному анализу, "фантастических" характеров и явлений. Достоевский остро сознавал, что повседневная, будничная жизнь буржуазного города не только рождает материальную нищету и бесправие, но и вызывает к жизни, в качестве их необходимого духовного дополнения, в мозгу людей различного рода фантастические "идеи" и идеологические иллюзии, не менее гнетущие, давящие и кошмарные, чем внешняя сторона жизни столицы. Внимание Достоевского - художника и мыслителя - к этой, более сложной, "фантастической" стороне жизни большого города позволило ему соединить в "Преступлении и наказании" и последующих романах
скупые и точные картины повседневной, "прозаической", будничной действительности с таким глубоким ощущением ее социального трагизма, такой философской масштабностью образов и силой проникновения в "глубины души человеческой", какие не были возможны в очерковых или полуочерковых жанрах литературы 60-х годов, ставивших перед собой иные, более скромные художественные и общественные задачи (Фридлендер, с. 168 - 169).