Азов-Краснодар, конец марта 2005 года.
Четыре месяца назад, пробираясь по грязному тоннелю Отстойника, Ник еще не знал, где возьмет деньги на еду, как найдет крышу над головой, и кто поможет ему оформить ксивы, хотя бы на первое время.
В ту ночь, а точнее уже под утро, когда браконьер на разбитой в хлам «девятке» вез его и Малого в Азов, Ник не знал, доживет ли до следующего дня. Он не был даже уверен, доедут ли они до Азова.
Оказалось, что доедут. И доживут до следующего дня, в подвале старой пятиэтажки, на едва теплой трубе, ежась от голода и холода.
С потолка капало — то ли конденсат, то ли трубы где-то протекали, но лужа была основательная. Что-то шуршало в дальнем углу — крысы, или кошки, а может, и те, и другие. Малой кинул туда камень, но шорох так и не прекратился.
Обоим было страшно, но они старались не показывать этого друг другу. Как ни странно, сильнее напуган был Ник. Малой же воспринимал происходящее как очередное приключение.
— Кто тебя ищет? — спросил мальчишка. — Это из-за компьютеров? Ты хакер?
— Да.
— Я думал, хакеров, как террористов, никто не находит.
— Если захотят, то находят, — пробормотал Ник.
— Ты банк взломал, да?
— Нет.
Малой помолчал немного, потом спросил:
— А долго учиться надо, чтобы хакером стать?
— Долго.
— Ты давно начал?
— С детства.
— Да ладно. Тогда еще компьютеров не было…
— У нас в интернате были.
Разговор не клеился. В ушах у Ника все еще звучали выстрелы, и он никак не мог успокоиться. Малой же, обычно неразговорчивый, сейчас напротив, был готов к общению.
— Тут где-то центральный рынок есть, а рядом с ним база.
На этой базе ночлежка есть, а еще там работяг без документов берут и платят вроде нормально.
|
|
— Откуда ты знаешь? — спросил Ник.
— Бичи в Отстойнике рассказывали. Ну, так что? На базе этой зависнуть можно, пока не потеплеет, и денег на дорогу поднять немного.
— Схожу завтра, посмотрю.
Ник закрыл глаза, но сон не шел. Малой тоже спать не спешил.
— Ты потом куда поедешь?
— Не знаю пока, — уклончиво ответил Ник.
— Я в Сочи рвану. Хочешь со мной? До Краснодара, потом Джубга, а там уже Сочи рядом.
— А там что?
— Там у меня бизнес будет, — мечтательно вздохнул Малой. — Шезлонги будем в прокат давать.
Внезапно Ник осознал, что в этот раз не получится, как раньше, купить билет, сесть и поехать без остановок. Денег ведь нет, их придется заработать, а это будет непросто. Малой же в такой дороге будет не обузой, а помощью, потому что, несмотря на возраст, у него есть опыт бродяжничества и умение не попадаться на глаза.
— Ну, так что? Поедем?
— Посмотрим. Давай спать.
Утром пошли на ту самую базу, о которой говорил Малой. Оказалось, что ночлежку давно спалили, да и хозяева на рынке уже несколько лет совсем другие — таджики, азербайджанцы, китайцы, в общем, интернационал. Но работа нашлась — снег раскидать, дров нарубить. Денег, правда, не дали — но шаурмой накормили, к тому же разрешили пожить в сарае.
Случайно прочитав в газете о ростовской бойне в статье «Трупы подземелья», Ник стал шугаться всего, даже собственной тени.
С базы носа не показывал, да и на самой базе боялся попасть под зрачки камер наблюдения. Мало ли, вдруг не локальные, а подключены к федеральной системе слежения.
Потом были две недели в рыбном цеху, где Ник с Малым работали грузчиками. Ночевали там же, в закутке, среди бочек, невыносимо воняющих селедкой.
|
|
Потом еще две недели на лесоторговой базе. Зарплаты так же не было, но были «погрузочные» от клиентов — первая наличка за последний месяц.
Между собой Малой и Ник в эти дни почти не общались — сил не было. Работа оказалась слишком тяжелой как для малолетки, так и для бывшего представителя офисного планктона. Тем не менее, они привязались друг к другу. Малой бегал на рынок за едой для обоих, а когда однажды на него напала стая бродячих собак, рыскавших в окрестностях, Ник бесстрашно пришел на помощь.
В конце марта, когда началась оттепель, испытав очередной приступ панической атаки, Ник решил рвать когти, о чем и сообщил Малому. Тот был не против. Через два дня они прибыли рейсовым автобусом в Краснодар.
Сняли квартиру на окраине — одна комната, посуточно, все удобства, на длительный срок — скидка десять процентов. Но на длительный срок они здесь задерживаться не собирались.
— На пару дней тормознем тут, потом в Сочи поедем, — сказал Ник, расплатившись с хозяином.
— А чего тут тормозиться, поехали сразу?
— Дело у меня тут одно есть.
— Какое?
— Детство хочу свое вернуть. Или хотя бы воспоминания.
На местном радиорынке Ник купил старый ноут и гарнитуру из наушников с микрофоном. Поколдовал с анонимными проксисерверами, загрузил скайп.
— Эд Макарыч, это я.
— Никита, ты? Deux es machina, в смысле ну ни хрена ж себе… а я думаю, что за Леночка ко мне в контакты ломится, скайп аж дымится… Ты как? Жив-здоров? Куда пропал?
— Жив-здоров, Эд Макарыч.
|
|
— Ну, слава Богу. Когда к нам?
— Да пока не знаю…
— Ты сейчас вообще где?
— Я… кхм… да так, то тут, то там…
— Ясно. Слышал, у друга твоего, Лешки, игру поломали?
— Кхм… кажется, что-то слышал…
— А, ну да, вы же не общаетесь… Говорят, эта игра до взлома ему по миллиону долларов в месяц чистой прибыли давала.
— А сейчас?
— А сейчас босый хер. Он ее продал вроде, каким-то китайцам или казахам… теперь то ли с обменниками трудится, то ли…
— Эд Макарыч!
— А?
— Дело у меня к вам есть, важное и секретное.
— Ну, то ж понятно. Чего хотел?
— Личное дело мое скинуть можете? Ну, интернатское…
— А зачем тебе?
— Да карту медицинскую хочу посмотреть.
— Со здоровьем что-то?
— Так, кое-что беспокоит… скинете? Магарыч с меня.
— Да ты только обещаешь все… Ладно, скину уж. Мыло дай, куда кидать.
— Вот.
— Вечером отправлю.
— Спасибо, Макарыч. И это… контакт потом потрите вместе с логами, ладно? Я как-нить еще стуканусь…
— Эх, молодежь, и не стыдно меня безопасности учить? Tuto, cito, jucunde, что означает: не ссы, потру.
Разговор длился несколько минут, и когда связь разъединилась, Ник почувствовал укол совести. Нехорошо получилось — даже не спросил, как дела у Магарыча, как здоровье.
К тому же соврал — не интересовала Ника медицинская карта, равно как и табель успеваемости, и ежегодные характеристики от преподов.
Все, что ему было нужно — это координаты краснодарского детдома, откуда его в шестилетнем возрасте направили в Питер.
Вечером того же дня файл с личным делом Никиты Гумина лежал в почтовом ящике, зарегистрированном несколько часов назад только для этой цели. А утром следующего дня Ник уже стоял перед зданием интерната.
Площадь Карла Маркса девятнадцать дробь одиннадцать, детский дом номер семь. Отсюда, из этого здания, если верить его личному делу, Ника вывезли в Питер. Почти восемнадцать лет назад.
Есть в голливудских фильмах распространенный штамп. Выглядит этот штамп примерно так: герой идет по улице, замечает какую-то деталь вроде старой скамейки, памятника или какого-нибудь высохшего дерева, и в этот момент его озаряет. Он начинает вспоминать все, что происходило с ним много лет назад в этом месте. Как он ходил здесь, с кем разговаривал, где сидел, что видел. Он вспоминает все, может быть не сразу, по частям, но, все же, вспоминает.
Ник не вспомнил ничего.
Он смотрел на аллею, на лавочки, на памятник великому экономисту — и не мог вспомнить ничего из своего детства. Вообще ничего, ни одной мелочи. Если верить личному делу, ему тогда было шесть лет. Все, что касается детства, Ник помнил урывками, и все это касалось только событий, произошедших в Питерском детдоме, но не в Краснодарском.
Небольшая стайка разношерстной детворы с шумом высыпала из здания и помчалась куда-то за угол, громко крича. Им было лет по шесть-семь, как раз столько же, сколько было Нику, когда его отсюда вывезли.
Помедлив, Ник направился следом за детворой — обойдя дом, он оказался перед футбольным полем с ржавыми покосившимися воротами и несколькими лавками по бокам. Что-то похожее было в Питере, только более цивильного вида. Причем питерское поле Ник помнил очень хорошо, а тут…
Никаких эмоций, никаких воспоминаний.
Все чужое.
Ник вернулся и вошел в здание со смешанным чувством неуверенности.
На входе его остановил вахтер. Дедок лет шестидесяти, от которого ощутимо несло спиртом, добродушно поинтересовался, не террорист ли он.
— Не террорист, отец, не террорист. Учился я тут, восемнадцать лет назад. Теперь вот заехал, проведать…
— Восемнадцать лет назад меня тут не было, — словоохотливый дедок сочувственно покачал головой. — А я тут самый старожил, в следующем году пятнадцать лет будет, как тут работаю. Так что вряд ли ты своих учителей найдешь.
— Да мне бы архивы посмотреть, отец, — Ник ненавязчиво сунул дедку в карман купюру. — Я тут и сам недолго проучился, мне шесть лет было, когда меня перевели отсюда.
— Архивы — это тебе к завучу надо. Гаврилова Ольга Михайловна, она у нас архивами заведует. Вон туда ступай по коридору, — показал дед. — Последняя дверь слева, там рядом табличка будет, не перепутаешь.
Ольга Михайловна оказалась дородной женщиной с крашеными волосами и откровенно алчным взглядом бюрократки-взяточницы.
Едва она поняла, что Ник явился без всякого официального приглашения, исключительно в частном порядке, как сразу же взяла инициативу в свои руки.
— Значит, говорите, здесь прошло ваше детство? — строго спросила она, постукивая карандашом по краю стола.
— Дошкольные годы, — уточнил Ник.
— И что же вы хотите?
— Можно ли посмотреть на свое личное дело? — Ник аккуратно положил на край стола купюру.
Постукивание прекратилось, купюра куда-то исчезла, строгость в обращении быстро улетучилась.
— Вообще-то, это не положено, но…
Получив еще одну купюру, завуч не только отвела Ника в комнату с архивом, но и лично помогла в поисках информации о Нике.
Они провозились несколько часов, за которые пересмотрели, наверное, тонну бумажного архива. Но все их поиски были безрезультатны — никакого упоминания о Гумине Никите в архиве не было.
— Может, мое личное дело потерялось? Или…
— Нет. Во-первых, это невозможно, а во-вторых, вот же все списки учащихся за те годы. Вас нет ни в одном из них.
Это верно. Ни в одном списке не было никакого упоминания о Нике, поэтому версия о том, что личное дело потеряно или похищено, отметалась.
Вывод мог быть только один — Ник действительно никогда здесь не был.
Он возвращался домой в полной растерянности. А когда пришёл, его состояние сразу заметил Малой.
— Ну что, вернул свое детство?
Ник покачал головой.
— Нет. Вообще никаких упоминаний обо мне нет. И не вспомнил ничего, словно впервые в жизни тут побывал.
— А для тебя это так важно? — спросил Малой.
— Не знаю, — пожал плечами Ник.
— Ну и плюнь на это. Поехали лучше в Сочи. На море покупаемся, чурчхеллы поедим, круто!
— Угу… Поедем.
Ночью, когда Малой уже спал, Ник снова связался с Магарычом.
— Эд Макарыч, а не могло быть какой-нибудь ошибки? Может, перепутали что-то при поступлении?
— Может и перепутали. Вас тогда привезли целую пачку, с разных городов, но в один день доставили. К открытию торопились, видать. А ты сам-то что, ничего не помнишь?
— Только то, что в Питере было.
— Ну и память у тебя, совсем дырявая. Я вот даже помню, как вас всех в приемном зале собрали, человек пятнадцать. Вдоль стены стояли, глазенками своими хлопали. Ты же тогда, вроде, с Лешкой познакомился, разве не помнишь?
— Ладно, Эд Макарыч, пойду я спать.
— Погоди, — остановил его Магарыч.
— Что?
— Тут такое дело… в общем, я знаю, что это ты Лешкину игру взломал.
Ник помолчал немного, потом спросил равнодушно:
— Откуда инфа?
— Я тут кое-какие услуги Синдикату оказал. Они мне и рассказали. Ты знаешь, что Лешка сильно зол на тебя?
— Плевать, — отозвался Ник.
Магарыч вздохнул — ему что-то хотелось сказать, но он не знал, с какой стороны подойти. Потом, решив более не колебаться, сказал прямо:
— Он послал по твоему следу дашнаков.
— А кто это?
— Это те, кто рано или поздно тебя найдут. Ник, я не знаю, где ты, но тебе лучше не задерживаться долго на одном месте.
— Я понял, Эд Макарыч. Спасибо.
— Бывай. Надеюсь, еще увидимся.
Спать Ник лег не сразу. Еще долго сидел у окна с сигаретой и чашкой кофе, смотрел на улицу, едва освещенную фонарями, и думал о том, что, в сущности, Малой прав, и на поиски своего детства действительно стоит забить. Какая разница, где он провел свои первые годы жизни. В мире существует множество более важных вещей, чем прошлое, которое не вернуть, не изменить.
За много километров отсюда, по трассе «М-4 Дон» мчались два черных минивэна. В тот момент, когда Ник натягивал одеяло до подбородка, закрывая глаза, минивэны промчались мимо поста ГИБДД, въезжая на территорию Краснодарского края.
ГЛАВА 25 МАЛОЙ
Краснодар, 1 апреля 2005 года.
Если бы Малого спросили, что такое дружба, то он бы, скорее всего, пожал плечами, фыркнул и ничего не ответил.
У него никогда не было друзей. В обществе, где он крутился несколько последних лет, друзей не бывает в принципе. Просто люди сбиваются в стаи, потому что так легче выжить. Какая может быть дружба в Отстойнике, где каждый готов перегрызть соседу глотку? Перегрызть даже не за собственную шкуру, а за бутылку сивухи или горсть окурков.
За одиннадцать лет своего существования Малой уяснил самое главное правило — доверять нельзя никому. И дело даже не в том, что все вокруг враги, и каждую секунду надо ждать подляны.
Просто люди разные, понимание жизни у них тоже разное.
И каждый разграничивает добро и зло по-своему.
Никакого доверия. Никому. Всех держать на расстоянии, исключений нет.
Жизнь у Малого одна, принадлежит она ему, и никто не имеет права распоряжаться ею, кроме него самого. Чьи-либо советы, мнения, просьбы и приказы Малой всегда оставлял за бортом, прислушиваясь только к своей интуиции, которую ласково называл «чуйкой».
Поэтому, когда Ник попросил Малого больше не нюхать клей, пацан сказал, что будет делать то, что хочет.
Всякое действие рождает противодействие, а противодействие обычно рождает новое действие. Ник принял более радикальные меры, и ночью, когда Малой спал и выбросил остатки клея, рассчитывая, что в день отъезда Малой может обойтись без токсикомании.
Зря рассчитывал.
Утром Малой отправился на рынок за новым тюбиком «Момента» и десятком одноразовых пакетов.
— Мы вечером уезжаем, — напомнил Ник, когда Малой уходил. — Купи хлеба и сухой колбасы, бутеров в дорогу сделаем.
— Ага. Конечно.
И через час вернулся. Без хлеба, без колбасы, зато со всем, необходимым для кратковременного одурманивания.
— А где еда? — спросил Ник. — Ты же за едой пошел.
— Первый апрель — никому не верь.
— Ты что, дурак?
— Сам дурак, — огрызнулся Малой. — Я тебе что, шестерка? Туда сходи, то принеси… иди сам за своей колбасой.
Он открыл тюбик с клеем и стал щедро лить тягучую вонючую массу в пакет.
— Малой!
— Че?
— Во-первых, харе нюхать эту дрянь…
— Да пошел ты!
— Во-вторых, ты же знаешь, что мне лучше не светиться на улице… А в-третьих, не хами.
— Да пошел ты, — хихикнул Малой.
Это хихиканье окончательно разозлило Ника. Встав с места, он подошел к Малому, молча вырвал клей и пакеты и, прежде чем тот успел опомниться, вышвырнул все это в окно.
Отборный пятиэтажный мат, полившийся в ответ из уст одиннадцатилетнего пацана, заставил бы покраснеть даже самого нещадного грузчика-пропойцу.
— Это ведь для твоего же блага… — попытался объяснить ему Ник.
Бесполезно. Малой считал, что только он вправе решать, что для него благо, а что нет. И направился к двери, намереваясь вернуть то, что вылетело из окна.
— С клеем я тебя сюда не пущу! — в сердцах бросил Ник.
— Да я и сам не вернусь, — это была единственная цензурная фраза Малого, после чего он снова разразился площадной бранью.
А потом вышел из квартиры, громко хлопнув дверью.
На самом деле клей был не главной причиной ухода. Решение о том, что пора разбегаться, Малой принял, едва они прибыли в Краснодар. Ник со своей подозрительностью стал обузой для малолетки, но при этом вел себя так, будто сделал одолжение, взяв Малого с собой.
Клей всего лишь сыграл роль решающей капли, переполнившей чашу терпения.
Деньги ещё есть. Во всяком случае, пару дней голодным быть не придётся. За это время наверняка что-нибудь подвернется, а если и нет, дальнобои накормят. Одиночке гораздо проще поймать попутку и добраться до долгожданных сочинских пляжей, а именно это Малой и собирался сделать.
Хотя… нет. Для начала он собирался найти выброшенный клей и кайфануть до обеда.
Потом пожрать чего-нибудь, вроде хот-дога или шаурмы, а дальше видно будет. Долгосрочных планов Малой строить не любил, да и не умел.
Клей он нашел быстро. Окна съемной квартиры выходили на пустырь. Людей там можно было встретить редко, детвора предпочитала играть подальше от дома, на горе из бетонных плит и труб, поэтому источник кайфа спокойно лежал на земле, дожидаясь хозяина.
Подобрав свое добро, Малой осмотрелся, и двинулся в сторону плит, собираясь найти тихое местечко.
Он только устроился поудобнее в одной из труб, как услышал чьи-то голоса. Выглянул — к трубе приближалась компания подростков, чуть постарше Малого. Почти все с пивом, на вид — не многим лучше бомжей. Гопота, одним словом.
Макушку Малого заметили, хотя он, выглянув, сразу спрятался.
Подошли к трубе, обступили.
— Ты че тут делаешь? — спросил один из них, худощавый патлатый дрыщ.
— Ниче, — грубовато ответил Малой.
Одну руку он держал за спиной, пряча пакет с клеем.
— Че у тебя там?
— Ниче.
— Слышь, щегол, ты че так базаришь?
— Оставь его, — бросил самый здоровый из подростков. — Это нюхало, не видишь, кулек у него. Пошли.
— Пусть идет у кота под хвостом нюхает, — процедил дрыщ, но лезть в трубу не стал.
Они отошли в сторону, присели на плиты и закурили. Стали травить анекдоты, вспоминать о каких-то пьянках и о том, кто до какой степени напился.
Достав пакет, Малой сделал несколько подходов, а потом незаметно для себя задремал.
Его разбудил шум мотоциклетного двигателя, который, судя по звуку, с самого рождения обходился без глушителя. Малой, услышав треск и грохот, даже не сразу понял, в чем дело, и вскочил, больно ударившись головой о бетон.
Двигатель заглох, Малой осторожно выглянул из укрытия.
Мотоциклист оказался бородатым мужиком лет тридцати, в кожанке и с разрисованным шлемом, который он снял, прежде чем начать разговор.
Гопота притихла — судя по всему, мужик был у них в авторитете.
Он даже здороваться с ними не стал, а сразу перешел к делу, протянув старшему гопнику фотографию.
— Кто-нибудь этого видел?
Фотография прошла по рукам, все одинаково покачали голо вами.
— Тогда слушайте сюда, босота, и вникайте, — сказал мотоциклист. — Этот кекс не местный, залетный, сейчас в нашем городе.
Позавчера он спалился возле площади Карла Маркса, неподалеку от детдома. Его ищут серьезные, очень серьезные люди. Если поможете вычислить его, будете месяц бухать, не просыхая.
— А кто он? — спросил патлатый, рассматривая фото.
— Это не твое собачье дело. Твое дело — найти, где он прячется, позвонить мне и получить за это деньги.
— А сколько?
— Две штуки баксов. Если найдете сегодня, то еще накину штуку за оперативность, хотя я сомневаюсь, что вы, уроды, настолько фартовые.
Гопота оживилась — судя по их рожам, сумма была запредельная.
Две тысячи долларов… если с этими деньгами приехать в Сочи, думал Малой, то наверняка можно будет открыть пункт проката, и тогда ни о чем не думать, а просто каждый день получать деньги, которых хватит и на еду, и на всё остальное…
— Этот кекс может быть не один, — продолжил мотоциклист. — Есть вариант, что сюда он приехал с пацаном мелким, токси команом.
Малой вздрогнул, услышав эти слова. Но гопники про него даже не вспомнили, внимательно слушая то, что им говорил мотоциклист.
— Еще с ним может быть бикса. Молодая, симпотная. Из особых примет — глаза разного цвета. Но это вряд ли, если он здесь, то, скорее всего, один. Короче, дегенераты, ищите да обрящете. Фотку себе оставьте.
Мотоциклист завел двигатель, и уехал прочь, разбрасывая в разные стороны куски грязи. Гопота возбужденно переговаривалась, передавая друг другу фотографию, и строила версии, где и как лучше искать пацана.
Малой затаился в трубе и решил пока не вылезать, чтобы не попасть в поле зрения. Но о нем все же вспомнили.
Гопники обступили трубу, в которой сидел Малой. Здоровяк поднес к его лицу фотографию, с которой смотрело лицо Ника, правда, чуть моложе, чем сейчас.
— Слышь, нюхач, видел когда-нибудь этого пацика?
Малой мотнул головой.
— Точно? — недоверчиво спросил дрыщ.
— Да оставь его, — бросил здоровяк. — Пусть сидит, рак нанюхивает.
— А вдруг это тот, про которого Лобзик говорил?
— Ты что, каждого нюхача проверять будешь? Сказали же тебе, что скорее всего он один. Пошли лучше у барыг на толкучке поспрашиваем.
Компания развернулась, и, потеряв интерес к мальчишке, направилась в сторону, противоположную дому со съемными квартирами.
Малой посмотрел им вслед.
Стая волчат. Чуть постарше, чем он сам. Опытнее, сильнее, злее.
Всем своим видом подтверждают простую истину: в этом мире каждый сам за себя.
Кто для него Ник? Обычный попутчик. Из-за него в Отстойнике убили Хрипуна, Сильвера, Одноглазого и еще много бичей, которые хоть и не были друзьями Малого, но все же он их знал гораздо дольше, чем Ника.
Говорит, что хакер. Компьютер купил, а Малого учить не стал, хотя мог бы показать, как банк взломать, или еще что-нибудь. Вон, Хрипун, ему не впадлу было рассказать Малому, как правильно отверткой бить, или как на машине проводки соединить, чтобы она завелась без ключа. А Нику впадлу, он свои секреты при себе держит, не доверяет.
От этого хакера вся польза — сто баксов, которые Малой получил за обналичку. Где эти сто баксов — нет уже их давно. Осталась какая-то мелочевка, но ее не хватит даже, чтобы до Джубги добраться.
Козел, взял и «Момент» выкинул, хотя не его клей был, а Малого.
Да и вообще, пошел он…
Злость и обида подстегнули Малого вылезти из трубы и догнать гопоту.
— Тебе чего, нюхало?
— Пополам.
— Чего?
— Половина моя, если расскажу, где Ник.
— Какой Ник? — не понял дрыщ, но здоровяк отпихнул его в сторону, подошел вплотную к Малому, нагнулся.
— Ты знаешь, где этот кекс с фотки?
— Знаю, где он будет в течение ближайшего часа.
— Где?
— Сначала деньги. Полторы тыщи.
— Будут тебе деньги. Ты сначала докажи, что знаешь, где этот кекс.
— Нет, сначала деньги.
— Слышь, ты… — рыпнулся патлатый, но здоровяк снова отпихнул его.
— Тебя как зовут?
— Малой.
— Понимаешь, Малой, у нас денег нет. Надо звонить серьезным людям. А если у нас не будет доказательств, если ты сейчас нам вешаешь, то нас ждут неприятности. Большие неприятности…
— Он хакер.
— Что?
— Позвони своему мотоциклисту и скажи, что он хакер. Его зовут Ник. Если это так, пусть он привезет деньги, тогда скажу, где он.
Здоровяк выпрямился. Переглянулся со своими дружками.
— Ну, звони Лобзику, проверь, — сказал дрыщ.
Здоровяк достал телефон.
— Алло, Лобзь? Слух, а тот кекс, которого ты ищешь, он хакер?
И зовут его Ник? Не, не, просто… да… да… не, мы тут мелкого поймали, он говорит, что знает… нет, он деньги хочет… да, мы на пустыре, где ты был… да… хорошо…
Здоровяк спрятал телефон, похлопал Малого по плечу.
— В натуре, хакер он. Щас Лобзик капусту привезёт.
Конечно же, эти улыбки не могли обмануть Малого, тот достаточно повидал в своей жизни подобных улыбок, за которыми прятались хищные оскалы.
Плевать на это. Главное — получить деньги, назвать адрес и свалить побыстрее. А чтобы не кинули — тут надо просто держать ухо востро и не быть лохом.
Так что Малой держался настороженно, не расслаблялся, а на расспросы гопоты, кто он и откуда, отвечал уклончиво, в духе — ничего не знаю, ничего не видел.
Впрочем, вопросов много и не было. Мотоциклист примчался через несколько минут, видимо, не успел далеко отъехать.
Осмотрел всю компанию, слез с мотоцикла и присел на корточки перед Малым.
— Ты знаешь, где он, пацан?
— Сначала деньги.
— Будут тебе деньги, пацан, будут. Только скажи, где этот Ник…
Малой молчал, словно воды в рот набрал. Лобзик нахмурился, хотел что-то сказать резкое, но стерпел.
— Не, правда, Лобзь, а че с капустой? — спросил здоровяк.
— Да ты еще только не ной! — зло рявкнул на него мотоциклист. — Будет тебе капуста.
Здоровяк хотел еще что-то сказать, но в это время Лобзик посмотрел в сторону. Туда же посмотрели Малой и гопники. По пустырю в их направлении быстро двигался черный минивэн.
Через несколько секунд он остановился рядом с ними. Из машины вышел человек в темных очках и легком плаще с поднятым воротником. К нему сразу же подбежал Лобзик, стал что-то объяснять, но приехавший брезгливо подвинул его в сторону и подошел к пацанам.
— Кто из вас знает, где он?
Дрыщ подтолкнул вперед Малого.
— Говори.
— Сначала деньги! — запальчиво воскликнул Малой.
— Араик, дай им денег.
Из машины вышел второй человек в очках, почти полная копия первого. В руке он держал пачку купюр. Там было гораздо больше, чем две тысячи.
К нему сразу же подбежал Лобзик, а через секунду шагнул и вожак гопников.
— Мы по награде сами разберемся, наш парнишка…
Араик протянул Лобзику деньги, тот уже почти схватил их…
Но Малой, внезапно шагнув вперед, смело и даже нахально заявил:
— Нет. Все деньги мне. И увезите меня отсюда, тогда покажу.
Рука Лобзика схватила воздух.
Дашнак засмеялся.
— Шустрый. Садись в машину.
Малой направился к машине.
Гопникам хватило секунды, чтобы понять, что премиальные проходят мимо них.
— Ах ты, ублюдок!
Дрыщ бросился было вслед за Малым, но от быстрого удара дашнака рухнул на землю и скорчился, завопив:
— Больно! Больно! Ключица…
— Да, — не без удовольствия подтвердил дашнак.
— Как же так, люди… — растерянный Лобзик обеспокоено прыгал вокруг машины дашнаков, не рискуя, впрочем, применять более решительные меры и повторять судьбу дрыща. — Я же организовал все… мы же договаривались…
— Договаривались, что ты найдешь хакера, а не мальчишкутоксикомана, — сказал дашнак, усаживаясь в минивэн следом за Малым.
Дверь захлопнулась, из окна высунулась рука, и бросила на землю несколько смятых купюр.
— Это за беспокойство и на ремонт ключицы.
Растолкав гопников, Лобзик схватил все купюры и спрятал в карман. Минивэн тронулся с места. Как только он удалился на достаточное расстояние, Лобзик разразился ругательствами.
Минивэн двигался по пустырю в сторону дороги. Малой сидел на заднем сиденье машины, вдыхая запах кожи и дорогого парфюма.
Отсюда ему была видна часть приборной доски — никогда раньше такой не видел. Все загромождено различными электронными прибамбасами вроде миниатюрных экранов навигаторов, необычных клавиатур для нетбуков, светящихся кнопок и прочих гаджетов. Это больше походило на приборную панель космического корабля, чем на портприз легкового автомобиля.
На колени пацану упала пачка долларов, перетянутая резинкой. Он по-взрослому пролистнул пачку, убедившись, что все купюры сотенные. Столько денег он не держал в руках даже во сне.
— Здесь десять тысяч, — сказал дашнак. — После того, как я увижу Ника, получишь еще столько же.
Малой благоговейно поднял пачку, пробуя на вес, и на одну секунду зажмурил глаза.
Перед ним пронеслись вихрем пункты проката шезлонгов, галька черноморских пляжей, солнце, белые костюмы, мороженое, кола, хот-доги с чипсами.
Открыл глаза. Почему-то сразу же вспомнил Сильвера с его рассказами про войну, про фашистов, про предателей-полицаев.
Вспомнил Хрипуна.
— Куда едем? — спросил дашнак.
— На рынок, — хрипло сказал Малой, пряча деньги в карман. — На вещевой рынок, вон туда, а потом направо.
Вскоре минивэн остановился возле центрального входа в рынок.
— Ну?
— Он там прячется. — Малой махнул рукой.
— Там — где?
— Где контейнеры. Пойдем, покажу.
С ним пошли двое. Они миновали стоянку маршруток, углубились в рынок и вскоре уже подходили к контейнерам, принадлежащим китайским торговцам.
Этот вещевой рынок сам по себе был многолюдным, а уж сектор, где суетились китайцы, и вовсе можно было сравнить с разворошенным муравейником. Китайцы с коробками, тележками, сумками, рюкзаками — толчея невероятная.
План Малого был прост, но осложнялся тем, что один из дашнаков держал руку на его плече.
Тем не менее, ему повезло. Один из китайцев споткнулся, налетев на них, Дашнак, пошатнувшись, всего на одну секунду отпустил Малого, как пацан сразу же юркнул в толпу, успев крикнуть на ходу:
— Вон он, там, быстрее!
Надо отдать должное дашнакам, этот выкрик Малого, который по замыслу должен был на пару секунд отвлечь их внимание, не сработал.
Сразу догадавшись, что мальчишка решил их обмануть, дашнаки бросились за ним в погоню.
Бежали молча, без всяких окриков «Стой» и тому подобного. Как волки, преследующие свою добычу.
Коробки, сумки, тележки — все летело в разные стороны под возмущенные возгласы китайцев. В толпе мальчишка имел несомненное преимущество, однако, преследователи не отставали.
Рынок закончился. Перебегая дорогу, Малой едва не попал под колеса маршрутки с рекламой пылесосов на борту. Водитель, пожилой армянин, успел затормозить и проорать в открытое окно что-то нецензурное, но Малой не обратил на это никакого внимания.
Он юркнул на огороженную развалившимся забором заброшенную стройку, рассчитывая спрятаться.
Скатился в окно подвала, слишком узкое для того, чтобы туда пролез взрослый человек. И затаился, забившись в угол среди каких-то ящиков и мешков со смолой.
Один из дашнаков остался возле окна, второй спустился в подвал.
Малой затаил дыхание и не издал ни единого звука, в надежде, что его не обнаружат. Он и предположить не мог, что у дашнака с собой имеется портативный тепловизор, который тот незамедлительно включил, едва спустился в подвал.
Шаги дашнака приближались, остановились рядом с ним, потом в лицо Малого ударил луч света. Волосатая лапа схватила Малого за шкирку и потянула на себя.
— Вылазь, гаденыш.
Малой изловчился, выхватив отвертку, которую всегда носил с собой, и всадил ее в руку, как учил Хрипун. А потом резко рванулся в сторону, пытаясь вырваться от захвата. Дашнак охнул от боли и здоровой рукой (которой держал фонарик) наотмашь ударил Малого по голове.
Рукоятка фонарика врезалась мальчишке в висок.
Что-то вспыхнуло перед глазами Малого. Ему даже показалось, что он услышал какой-то хруст. Хруст, напомнивший звук шагов на снегу в морозное утро. Это было последнее, что он услышал.
— Где он? — спросил дашнак, оставшийся на улице, когда его товарищ с мрачным лицом и окровавленной рукой вышел из подвала.
— Ноль, — ответил раненый. — Помоги перевязать.
— Что случилось?
— Проткнул меня отверткой, а я стукнул его слегка.
— Слегка?
Раненый равнодушно пожал плечами.
— Деньги-то хоть забрал?
— Забрал, а что толку? Вот, гаденыш, везучий, успел сдохнуть раньше, чем надо, — раненый зло сплюнул в сторону подвала, затем достал клочок бумажки. — Вот что я у него еще нашел.
Его напарник посмотрел на бумажку — на ней корявым почерком был написан номер счета и пароль к ЯДу. Счет был знаком обоим дашнакам, его опустошили еще в Ростове.
— Значит, действительно они сюда вместе приехали.
— Угу. Только мне от этого не легче.
Быстро покончив с перевязкой, они покинули стройку, поставив точку в истории Малого, одиннадцатилетнего мальчишки из Ростова-на-Дону, который делал в жизни много неправильных поступков, приведших, в конце концов, к закономерному финалу в подвале заброшенной стройки.
Ник так никогда и не узнает, чем закончилась история этого бездомного пацаненка. После того, как Малой, сказал, что не вернется, и ушел за выброшенным клеем, Ник сразу же изменил свои планы.
Решив не искушать судьбу и бросив ноутбук в сумку, он покинул съемную квартиру на полдня раньше запланированного срока.
Мало ли, что взбредет в голову торчку-токсикоману.
Поплутав немного по городу, Ник направился в сторону площади Ленина, где пересекались пути самого большого количества маршрутных такси, в том числе и междугородних.
ГЛАВА 26 ТАКСИ, ТАКСИ, ВЕЗИ, ВЕЗИ…
Краснодар-Адлер, 31 марта 2005 года.
Вартан Ароян, а для друзей — просто Вартанчик, считал, что все водители маршруток — тупые уроды, которых стоит сажать на кол.
Им плевать на пассажиров, на других водителей, да вообще на все, кроме денег. За деньги они маму родную продадут. Поэтому только на кол, по-другому не перевоспитать.
Не, ну а как иначе с теми, кто, подъезжая к остановке, останавливается так, что перекрывает полдороги? Как относиться к водителям, которые стоят по полчаса на каждой остановке и, несмотря на то, что у них все сидячие места уже заняты, ждут, пока люди не набьются в маршрутку, словно селедки в бочке? Что можно сказать о тех, кто вставляет матерное слово каждые пятьдесят метров, невзирая на то, что в салоне женщины, дети, пожилые люди?
Тупое быдло, хамы, просто скоты. Да, только на кол. Ну, или на виселицу.
Парадокс состоял в том, что сам Вартанчик тоже был водителем маршрутного такси. Но, по его мнению, он был единственным нормальным маршруточником в городе, а, возможно, и во всем Краснодарском крае. И за такое утверждение Вартанчик готов был ответить убедительными аргументами.
Во-первых, маршрутка Вартанчика, независимо от погоды, всегда чистая внутри и почти всегда — снаружи. И красиво рекламой украшена: вот, например, пылесосы рекламируются, фирма «Самсунг», магазин «Эльдорадо», телефон указан и даже этот, как его, интернет-шминтернет.
Во-вторых, в машине Вартанчика никогда не играет шансон, а только джаз и еще раз джаз. Потому что человек, который в дороге слушает джаз, никогда не станет лузгать в салоне семечками, пытаться не заплатить или, что хуже всего, резать обшивку сидений.
И, наконец, Вартанчик не перекрывал дорогу на остановке, не ругался матом при пассажирах и даже мог подвезти кого-нибудь просто так, без денег. Правда, только на городском маршруте и лишь тогда, когда у него было хорошее настроение.
Сегодня же настроение у Вартанчика было прескверным. Как с утра не заладилось, так до обеда ничего и не изменилось. И бензин дерьмовый, и погода плохая, и клиентуры нет, и все коллеги — скоты законченные, которых только кол исправит.
Через два месяца пятьдесят пять лет. Юбилей, который не отпразднуешь в гараже с корешками-соседями. Это совсем другой масштаб: надо заказывать кафе, приглашать близких и дальних родственников, резать одного или двух барашков, у Лысого Гиви заказывать вино… цават танэм, сколько денег надо, целое состояние… а у машины колеса лысые, а бензин опять подорожал, и где деньги брать совсем непонятно… и зачем жить, лучше сразу гирю на шею и с пирса в море… вааааай…
— Барев.
Рожа, заглянувшая через открытое окно в кабину маршрутки, принадлежала местному шнырю, которого звали Лобзь, а за глаза называли Лобзик. Он непонятно чем занимался, но постоянно находился в движении, что-то где-то мутил, что-то где-то вынюхивал и тем самым зарабатывал себе на жизнь.
Все, что Вартанчик о нем знал — это то, что Лобзик перемещался на тарахтящем мотоцикле и по мелочам постукивал ментам с линейки. Это последнее обстоятельство и не позволило Вартанчику отвернуться, подняв перед этим стекло окна.