II. О з а к р ы т и и О б щ е с т в а.

Кроме того Зубатов опираясь на действующее законодательство Империи позволил по возможности открывать еще и библиотеки и читательские кабинеты для рабочих разумеется с соблюдением установленного законом порядка. Законодательный акт у нас по этой теме всего один да и тот временный но в Российской Империи и в России нет ничего более постоянного чем временное.

По профсоюзfм более ранний опыт был только в Великобритании и более нигде. К примеру второй рейх Германия просто разгоняла все эти профсоюзы и все.

Но Зубатов пошел еще дальше он создал под крышей МВД карманное общественное движение (законных политических партий тогда не было они были запрещены на законодательном уровне). А вот общественное движение это пожалуйста.

Была у Евреев в Российской Империи незаконная Партия Бунд так Зубатов при помощи агентурной работы внес раскол в эту партию и создал Еврейскую независимую рабочую Партию (котороя по сути своей не партия а общественное движение под крышей МВД).

Если рабочие Москвы и Центральной России постоянных рабочих организаций как таковых не знали, то совершенно другое положение было в еврейских районах страны, в черте оседлости. Там существовала довольно сильная и активная партия еврейских социал-демократов (Бунд), построенная по образцу германской социал-демократической партии, но сильно измененная условиями фактического подполья, в котором она находилась в России.

Еврейские социал-демократы применяли гораздо более крайние меры и методы, чем их немецкие коллеги, что, конечно, не могло не отразиться на отношениях между Бундом и зарождающейся партией зубатовцев или, как они себя вскоре стали называть,

’’Независимой еврейской партией”. Бунд в это время переживал глубокий кризис, так как уже добился поставленных им первоначально экономических целей: например, некоторого сокращения рабочего времени на основании екатерининского закона о 10-часовом рабочем дне.

Добились они также и некоторого улучшения материального положения рабочих. Однако в условиях города, его перенасыщенности мелкими предприятиями и небольшого числа потребителей в черте оседлости, пределы улучшения экономических условий были очень ограниченны, и теперь, согласно Марксу, стоял вопрос о переходе к революционной деятельности.

Однако по Марксу, пролетарская революция должна наступить только после того, как капитализм достигнет своей предельной стадии развитая, а рабочий класс станет господствующим классом страны.

В России же в то время рабочий класс составляя чуть больше восьми населения, а промышленный переворот начался всего лишь лет 10—15 назад, то есть русский капитализм в лучшем случае только подходил к стадии зрелости.

И вести в этих условиях партию и рабочее движение к революции противоречило теории. Страна в целом была не готова к ней.

Этим-то кризисом и решил воспользоваться Зубатов.

Он хотел вступить в переговоры непосредственно с руководством Бунда и даже вызвал к себе телеграммой одного из его руководителей (Кремера), чтобы переговорить с ним относительно судеб арестованных в 1898 году бундовцев.

До сих пор неясно, состоялась эта встреча с Кремером или нет. Существуют мнения, что встреча все-таки состоялась.

Но, с другой стороны, Зубатов сам писал о том, что Кремер не явился в Москву из опасения, что при переговорах Зубатов де может выудить у него информацию о Бунде и воспользоваться ею. Однако сам Зубатов подчеркивает, что вызывая Кремера только для того, чтобы убедить его в правоте своей точки зрения.

Так или иначе, не вполне ясно, состоялась ли эта встреча или нет.

В июне 1900 года из Москвы начали появляться освобожденные бундовцы.

Некоторые из них предупреждали о великой опасности зубатовского замысла, другие были просто глубоко подавлены, а третьи вернулись явно обращенными в зубатовскую веру, с надеждой на легализацию рабочего движения.

Они весьма активно критиковали политическую и подпольную деятельность Бунда и призывали рабочих принять участие в легальной борьбе за хлеб и знания. Особенно большое впечатление на бундовцев произвели заявления членов союза работников щеточных производств, которым Зубатов предложил легализовать свой союз и предоставить субсидию в двадцать тысяч рублей для организации своего органа печати.

По совету Зубатова, все эти люди должны были оставаться пока в рядах Бунда, чтобы проповедовать новую программу действий, которая включала в себя следующие пункты: во-первых, замену революционного учения эволюционным и отказ от всех форм насилия;

во-вторых, приоритет в области общественных отношений за самодержавной формой правления, как наиболее бесклассовой, включающей в себя элементы посредничества и арбитража;

в-третьих, четкое различение функций революционных движений и профсоюзной борьбы (профсоюзные движения базируются на принципах капиталистической системы, в то время, как революционеры стремятся к преобразованию всей общественной системы; рабочее движение заинтересовано исключительно и непосредственно в борьбе за экономические интересы

и, в-четвертых, ясное понимание того, что стихийная свободная деятельность кончается там, где начинаются прерогативы государства, или, иначе говоря, инициатива должна направляться через государственную администрацію3.

Центральный комитет Бунда в августе 1900 года отреагировал на это специальной прокламацией, в которой говорилось, что любой революционер, вступающий в переговоры или в какие-либо отношения с Зубатовым, наносит вред рабочему делу. ”Нам не следует, — говорилось в прокламации, — ни разговаривать с Зубатовым, ни предъявлять ему никаких заявленій, ни писать ему прошения, ни брать взаймы от него деньги. Тот, кто не подчинится этим требованиям, будет считаться предателем и провокатором

По словам историка еврейского рабочего движения и в прошлом его участника Фрумкина, это была первая декларация, выпущенная какой-либо революционной организацией против зубатовской деятельности. В результате, между Бундом и зубатовцами начала расти пропасть и, в конце концов, зубатовцам пришлось Бунд покинуть и начать организацію собственных сил4.

Хотя Давид Заславский в своей работе ’’Зубатов и Маня Вильбушевич” и уверяет, что прокламация центральною комитета Бунда сразу же подорвала доверие к зубатовскому движению среди еврейских рабочих, на самом деле положе- ние было совсем иное.

Даже формально зубатовцы не выходили из бундовских организацій еще в течение целого года, то есть, короче говоря, местные бундовцы не очень-то обращали внимание на эту прокламацию.

Только в июне 1901 года начала действовать так называемая Независимая еврейская рабочая партия.

И сразу результат не заставил себя ждать. Как сообщает в одном из своих донесений Зубатов, Бунд оказался в очень затруднительном положении.

Рабочие требовали от него возможности повышать свое образование, а Бунд вместо этого призывал их к революции и конспиративной работе.

К Независимой партии начали присоединяться целые ремесла. Бунд ответил на это бешеной пропагандой, уверяя рабочих, что независимцы — предатели и агенты полиции, и что, посещая открытые собрания независимцев, рабочие сами себя ставят под удар.

Пропаганда возымела действие и вызвала волну отхода только что при- шедших к независимцам кадров. Вскоре партия осталась почти без членов.

Тогда решено бьkо воздействовать на рабочих через печать — для объяснения своих целей и задач. Однако такую печать русская цензура того времени ни за что бы не разрешила.

Независимцы воспользовались испытанным средством — выпуском ротаторных листовок, в которых объясняли необходимость отделения экономического движения от революционного и возможность легализации первого.

В результате, писал Зубатов, наиболее сознательные рабочие начали возвращаться к независимцам. Но на этот раз рабочие вступали в организацию сознательно, зная, куда и зачем идут.

Начальник минского Охранного отделения Васильев разрешил независимцам встречаться в общественных залах по субботам. При этом различные ремесла встречались отдельно.

На собрания приходили буквально толпы, залы были переполнены. Через некоторое время вся экономическая жизнь еврейских рабочих города Минска была уже в руках независимцев.

Был выработай проект устава. Рабочие входили во вкус, быстро усваивая задачи и возможности экономической борьбы, приводя в отчаяние бундовцев и делая невозможными все их попытки подпольной деятельности. И все-таки, несмотря на этот успех, партия должна была оставаться на нелегальном положении5.

Началась пора открытых массовых собраний независимцев со спорами и диспутами, на которые приходили и бундовцы. Иногда споры даже кончались драками. Однако Бухбиндер, очевидно, ошибается, когда утверждает, что после особенно острых споров бундовцев арестовывали.

Одна из руководителей независимцев Маня Вильбушевич в своем личном письме к Зубатову описывает тогдашнюю обстановку иначе. Она пишет о том, что за этот год не было ни одного ареста, хотя бундовцы ежедневно распространяли свои прокламации.

”То, что никого не арестовали — большая мне помощь, — пишет Вильбушевич Зубатову. — Аресты были бы на пользу только Бунду, который мечтает о них”6.

Ясно, что Мане Вильбушевич не было смысла врать Зубатову, так как уж он-то, во всяком случае, знал бы, происходят аресты в Минске или нет.

Несмотря на утверждение Заславского, что отсутствие арестов вызвало подозрение среди рабочих и отход их от независимцев, на самом деле, согласно документам, ряды их продолжали расти вплоть до начала 1903 года, то есть до самороспуска партии независимцев в Минске, о чем речь будет ниже.

К августу 1901 года Независимая еврейская рабочая партия руководила рабочими союзами переплетчиков, металлистов, деревообделочников, строителей, щеточников и жестянщиков.

Партия особенно активизировалась в борьбе за улучшение условий труда. За короткое время независимцам удалось достигнуть значительных успехов в этой области. Работодатели шли на уступки за уступками7.

Методы работы независимцев в Минске были близки московским.

Однако нужно не забывать, что в Минске, в отличие от Москвы, речь шла в основном о ремеслах и небольших фабриках.

Добиться уступок в этих условиях было легче, чем в Москве, где обосновались такие крупные миллионеры-промышленники, как Гужон.

Поэтому и успехи минских союзов независимцев были весьма внушительны. Формальное же число членов организации опять трудно выяснить. Протоколы собраний указывают на цифру полторы тысячи. Данные Зубатова тоже не противоречат ей. В своем сообщении он говорит о том, что в минской организации независимцев состояло более тысячи пятисот рабочих°.

Структура минских независимцев была аналогична структуре московских зубатовских организаций. Тот же центральный совет с федеральной системой связи и с самостоятельными отраслевыми организациями, выбирающими представителей в совет, те же отраслевые библиотеки.

Члены союзов платили в пользу стачечной) фонда пять копеек в неделю. Каждый союз пользовался широкой автономией. Центральный совет или так называемый рабочий комитет, пользовался правом кооптации дополнительных членов в состав комитета по их квалификациям.

Комитет издавая двухнедельный бюллетень под названием ’’Арбайтсмаркт” на идиш тиражом от 1000 до 1600 экземпляров, получая на свои нужды от союзов 10% всех собранных стачечных средств. Рабочий комитет выделял также трех представителей в независимую партию, через которых и осуществлялась связь между партией и союзами.

В случае конфликта с управлением предприятия рабочие немедленно должны были информировать совет своего отраслевого союза. Совет союза писал затем соответствующее письмо владельцу.

Если владелец соглашался, происходила встреча между представителями совета и администрации, и спор разрешался путем переговоров.

Если владелец или работодатель не реагировал на письмо, совет посылая новое письмо. Если же ответа и на него не следовало, посылалось третье, в котором содержалась информация о том, что, если он не отреагирует и не встретится с представителями совета, начнется стачка. Если же и это не помогало, начиналась забастовка9.

Надо заметить, что в выработке идеологии еврейские независимцы значительно обогнали своих русских коллег в Москве. Московские рабочие имели только устав, в то время как минская организация выпустила манифест и программу, утверждавшую ее принципы. Вкратце манифест заявляя о следующем: во-первых, ни одна теория не имеет права претендовать на непогрешимость, вести необразованные массы к целям, которые массы даже не понимают; во-вторых, еврейский рабочий класс требует хлеба и знаний, и эти цели должны быть достигнуты; в-третьих, преступно жертвовать материальными нуждами рабочею класса во имя чисто политических целей; в-четвертых, каждый рабочий имеет право на поддержку той партии, которая ему по душе; в-пятых, следует считать недопустимой политику Бунда, который не разрешает интеллигентам, расходящимся с ним в политических взглядах, иметь какой-либо контакт с рабочими массами10.

Возникает разумный вопрос зачем Зубатову И Тихомирову двум убежденным монархистам все эти игры в рабочие движения (зубатовские организации именовать именно общественными движениями поскольку деятельность политических партий в тот момент в Российской Империи официально запрещена на законодательном уровне.

N 7. Записка начальника Московского охранного отделения С. В. Зубатова московскому генерал-губернатору вел. кн. Сергею Александровичу о развитии социал-демократического и рабочего движения

8 апреля 1898 года. Г. Москва

Совершенно секретно

Современная Россия переживает в своей внутренней жизни период пышного расцвета теории и практики социализма.

В науке, литературе, философии, повременных произведениях печати, технических и воскресных школах, коллективных уроках для женщин и рабочих, в аудиториях публичных лекций - апологеты социализма свили себе прочное гнездо и всеми силами стараются убедить индифферентную часть публики в правоте своих идей и высоте своих стремлений, на почве развития классового самосознания рабочих.

Убедиться в этом не трудно, стоит только открыть любую газету из числа распространенных; посетить первую попавшуюся публичную лекцию на общественную тему или прочитать на выбор статью какого-либо из наиболее популярных журналов. Если поинтересоваться характером выходящих в свет книг и брошюр, то ярко бросится в глаза их крайне тенденциозный подбор: очевидно, ни один издатель не решается в настоящее время употребить своих капиталов на печатание произведений, не отвечающих требованиям современных политико-экономических стремлений. Помимо корифеев катедер-социализма - Чупрова, Иванюкова, Исаева и других - вся современная приват-доцентура соответственных кафедр занята энергичною проповедью социалистических доктрин.

Явление это приняло такой эпидемический характер, что предупредительные меры стали возможными лишь относительно лиц, замеченных в чем-либо явно предосудительном. Констатирование таких преступлений среди лиц названной категории представляется крайне затруднительным, и следует думать, что действительный вред, оказываемый ими на умы, является гораздо серьезнее, чем то усматривается из регистрации по политическим делам.

В настоящей записке рассматривается собственно деятельность отечественной социал-демократии, но не следует упускать из виду, что, помимо ее, существуют и другие политические течения, не только оппозиционного, но и прямо революционного характера.

В Польше, которая, благодаря близости ее к границам, почти целиком о социалдемократизировалась, очень сильны национально-политические стремления.

Среди евреев противоправительственные организации всегда находили наиболее энергичных и даровитых пособников, особенно в период террористических предприятий. В настоящее время евреи сомкнулись с поляками и уже образовали так называемое "польско-еврейское общество", причем революционные издания этих групп, имеющие в виду также и рабочий класс, выходят даже на еврейском языке и печатаются или за границей, или на собственном станке местного изготовления.

Только что ликвидированная организация, польско-еврейская по своему составу, глубоко охватывала не только Юго-Запад, но имела связи и пустила корни в Москве, Иваново-Вознесенске и С. - Петербурге, почему дерзнула на громкое название "Всероссийской социал-демократической партии".

Чисто политическая фракция "Общество народного права", вскоре по своем возникновении в России разбитая, является органом лиц и групп, проповедующих в своих периодических изданиях ("Первый", "Второй - год царствования Николая II-го", "Наше время" и т.п.) поход исключительно против существующей государственной формы правления, но в то же время уделяющих значительную долю внимания рабочему классу, как вновь народившейся силе.

Если к всему этому присоединить особенно энергичную в последнее время деятельность эмигрантов-революционеров, как политиков по преимуществу ("Фонд вольной прессы"), так и социалистов, забрасывающих Россию своими заграничными изданиями (вроде повременных: "Рабочий листок", "Русский рабочий", "Социал-демократ", "С. - Петербургский рабочий листок" и др.), то состав и деятельность главных внутренних врагов России получат в общем достаточно полное и правдивое изображение.

История революционного движения показала, что сил одной интеллигенции для борьбы с правительством недостаточно, даже в том случае, если они вооружаются взрывчатыми веществами. Памятуя это, все оппозиционные группы, не исключая официально признанных, рукоплещут социал-демократическому движению, в том расчете, что, присоединив рабочих к противоправительственным предприятиям, они получат в свое распоряжение такую массовую силу, с которой правительству придется серьезно считаться.

Как ни заманчива для революционеров конечная цель всех их стремлений - ниспровержение в России самодержавия, но не она, а равным образом и не новизна доктрин нынешней социал-демократии или особая глубина их содержания (все это было известно и ранее в течение нескольких лет) - составляют причину современного увлечения рабочим вопросом.

Увлечение это обусловливается главным образом тем обстоятельством, что теория социализма нашла, наконец, способ действительного преобразования реальных жизненных отношений в духе и направлении своих требований. Изобретательницею такого секрета явилась германская социал-демократия, сумевшая связать цепью постепенных сделок свои идеальные стремления с текущими, наиболее насущными потребностями рабочей массы.

Разменявшись на мелкую монету, социальная демократия не только сделалась понятною каждому рабочему, но и явилась ощутительною защитницею его несложных интересов: приобрела полную симпатию рабочих масс и стала госпожой положения.

Очевидные успехи ее тактики не могли не отразиться и в других государствах, а в том числе и в России: русские революционеры поспешно оставляли свои старые знамена, чтобы примкнуть или пристроиться к новому движению.

Однако тактика отечественных радикальных элементов долго не могла стать на правильную почву, чему мешала привычка их к экскурсиям в область чистых идей, исходя из которых они пытались найти себе как самую практическую деятельность, так и способы борьбы с правительством (обыкновенно эти "интеллигентные" попытки оканчивались полной неудачей).

Наконец, долгий опыт и практика натолкнули их на совершенно новый прием: непрерывную агитацию среди рабочих на почве существующих мелких нужд и требований. При таком обороте дела покидалась система теоретической пропаганды среди единичных рабочих и начиналась практика воздействия на массу.

Тут революционерам не приходилось тратить массы сил на переубеждение и подстрекательство рабочих, так как все нужное давалось самим моментом, выбранным для агитации; подстрекателю оставалось лишь привести в известность самые нужды недовольных, систематически их изложить и подвести итоги в форме соответственных требований.

Выпущенная на подобных основаниях прокламация настолько оказывалась близкой и понятной рабочему, что достаточно было пустить ее в нескольких экземплярах среди недовольных, чтобы фабрика или завод стали.

Само собою разумеется, что чем скромнее предъявлялись требования, тем более несомненным являлся исход предприятия.

Тактика эта дала на практике превосходные результаты: в Петербурге забастовало до 30 тыс. рабочих, и забастовка эта дала достаточное удовлетворение ее участникам.

С того времени этот тактический прием получил полное право гражданства. Как на ближайший по времени результат того же образа действий можно указать на однородную по многочисленности забастовку в Иваново-Вознесенске в конце декабря и начале января сего года, в которой участвовало более 10 тыс. рабочих, также получивших соответствующее удовлетворение.

Достойно внимания, что рабочее движение, вызванное первоначально революционерами, в дальнейшем своем поступательном ходе направляется уже по инерции, на почве подражания, и рабочие, никогда не слыхавшие о пропаганде и только по слухам знакомые с фактической стороной и благоприятными результатами какого-либо действия скопом, начинают забастовывать, будучи, вероятно, искренне убеждены, что стоит только им обратить на себя внимание общего начальства, как дело их будет признано правым.

И действительно, надежды их нередко находили себе оправдания.

Чем же объясняется успех подобных забастовок? Конечно, не тем, что правительство чувствует себя терроризированным рабочей толпой, как то уверяют революционеры.

Причина успеха кроется здесь в скоро выясняющейся при расследовании недостаточной попечительности, предусмотрительности и распорядительности со стороны надлежащих чинов и ведомств.

Естественно, что при таких условиях, следуя элементарной справедливости, правительство не находит для себя возможным отклонять домогательства рабочих скопом, как то ни пагубно с политической точки зрения.

Небезынтересно сопоставить забастовку в Иваново-Вознесенске с случаем, имевшим место в январе нынешнего года на московском заводе Густава Листа.

Там и здесь недоразумения начались из-за спора о днях, которые прежде праздновались, но при составлении новых правил внутреннего распорядка не были внесены в число табельных дней.

Благодаря бдительности Московской администрации разногласие это получило на заводе Листа должную оценку и законное разрешение: было обращено внимание фабричной

инспекции на ее право утверждать в правилах внутреннего распорядка те или другие праздничные дни, чествовавшиеся по обычаю.

Инспекция согласилась и в отпечатанные уже, с ее разрешения, правила внесла красными чернилами те дни, на празднование которых рабочие имели право.

Таким образом, весь инцидент был исчерпан в сфере сношений правительственных учреждений, а не уличным самосудом рабочей толпы.

В Иваново-Вознесенске, вероятно, отсутствовало необходимое единство между административно-полицейской властью и фабричной инспекциею, а посему вопрос о праздниках явился первоначальной искрой, своевременно не предусмотренной и вызвавшей вследствие этого целый пожар в виде колоссальной забастовки.

Между тем успехи, достигнутые путем забастовок, имеют крайне опасное и вредное государственное значение, являясь первоначальной школой для политического воспитания рабочих.

Успех в борьбе приносит с собой рабочему веру в свои силы; научает его практическим приемам борьбы, подготовляет и выдвигает из толпы способных инициаторов, убеждает рабочего на практике в возможности и полезности объединения и вообще коллективных действий; возбуждение борьбой делает его более восприимчивым к принятию идей социализма, казавшихся ему до того праздною мечтою; на почве местной борьбы развивается сознание солидарности своих интересов с интересами других рабочих, то есть сознание необходимости классовой борьбы, для большей успешности которой выясняется все большая настоятельность в политической агитации, ставящей себе целью изменение существующего государственного и общественного строя на началах социальной демократии.

Если мелкие нужды и требования рабочих эксплуатируются революционерами для таких глубоко антиправительственных целей, то не следует ли правительству как можно скорее вырвать это благодарное для революционера оружие из его рук и взять исполнение всей задачи на себя, тем более что для этого не требуется никаких коренных преобразований, а нужно только усовершенствование деятельности соответственных органов.

Пока революционер проповедует чистый социализм, с ним можно справиться одними репрессивными мерами, но когда он начинает эксплуатировать в свою пользу мелкие недочеты существующего законного порядка, одних репрессивных мер мало, а надлежит не медля вырвать из-под его ног самую почву.

В борьбе с происками революционеров правительство употребляет два действительно полезных для своих целей средства: во-первых, введение принципа законности в сферу фабрично-заводских отношений, а во-вторых - насильственное изъятие революционера из благоприятной для его происков среды.

Хотя буква фабричного законодательства и получила в жизни рабочего известное применение и, так сказать, вошла в промышленный мир, но тем не менее самый дух законности во взаимных отношениях фабриканта и рабочего еще далеко не может считаться укрепившимся.

В основание фабрично-заводского законодательства положены принципы: во-первых, равноправность сторон перед законом и правительством, во-вторых, начало договора, в-третьих, начало третейского разбирательства и, в-четвертых, стремление оградить слабейших от сильных.

В политическом отношении проведение этих принципов в обыденной жизни рабочего имеет первостепенное значение. Агитатора интересует не самая нужда рабочего, а занимает тот способ, которым он может избавиться от этой нужды.

Не в видах революционера, чтобы о нуждах этих пеклось начальство и удовлетворяло нуждающегося. Провозглашая принцип: "Освобождение рабочих должно быть делом самих рабочих" - агитатор ставит на первый план только развитие самодеятельности среди них, а каковы в каждом конкретном случае реальные результаты для рабочих от их действия скопом для него представляется делом второстепенным.

Указывая постоянно агитируемым на значение их массовой силы и рассказывая им о прелестях действия скопом, подстрекатель является принципиальным врагом законности.

Естественно, чтобы обезоружить его в самом основании, надо открыть и указать рабочему законный исход из затруднительных случаев его положения, имея в виду, что за агитатором пойдет лишь наиболее юная и энергичная часть толпы, а средний рабочий предпочтет всегда не столь блестящий, но более покойный законный исход.

Расколотая таким образом толпа потеряет ту свою силу, на которую так надеется и рассчитывает агитатор. Преследуя насильственный образ действий со стороны рабочего, тот же принцип законности требует устранения всякого своеволия и со стороны нанимателя.

Вне этих условий - успехи агитации могут оказаться вполне обеспеченными.

В действительности оказывается, что принцип законности легче прививается к рабочему, чем к работодателям, которые никак не могут помириться с мыслью о равноправности с договаривающеюся стороной.

То и дело бывает, что хозяин после происшедшего недоразумения с рабочими, в котором он же признан неправым, увольняет выборных артелью ходоков по начальству, пользуясь для этого совпадением момента неудовольствия с окончанием срока договора с рабочим.

Опираясь на свою формальную юридическую правоту, он никак не хочет согласиться, что подобное его поведение является глубоко пагубным в политическом отношении, так как фактически лишает рабочего права жалобы и толкает его на путь кулачного права.

Случается, и так, что рабочий, заявляя хозяину о каком-нибудь непорядке в заведении, получает в ответ предложение оставить фабрику или завод, если недоволен существующими правилами и распорядками.

Таким образом, вместо принятия жалобы и расследования ее (по закону, рабочий - договаривающаяся сторона, имеющая право обжалования фабричному инспектору) наниматель, выдав иногда деньги за две недели вперед, увольняет жалобщика, не соображаясь с тем, насколько легко, по обстоятельствам места и времени, рабочему найти применение своему труду: заменяя тяжбу рублем, фабрикант считает себя правым. Между тем с политической точки зрения такое увольнение является своеволием очень вредным, так как обезоруживает и озлобляет рабочего, отдавая его в жертву революционных происков.

Высказываются опасения, что, допуская рабочего к тяжбе, дабы он отвык от своеволия, можно чрезмерно обременить правительственных лиц разбором многочисленных ходатайств рабочих.

Но если опасения эти имеют некоторое основание, то во всяком случае совершенно уклоняться от этого способа умиротворения не представляется возможным, так как раз правительство само признает себя бессильным в деле улажения фабрично-заводских недоразумений и управления рабочими, то для оппозиции представится серьезный повод к требованию самоуправления для рабочих, что сопряжено со всеми грозными от сего последствиями для существующего порядка.

Несомненно, что у правительства хватит в действительности собственных средств для регулирования взаимных отношений между хозяевами и рабочими и всякие опасения по этому поводу едва ли могут быть признаны достаточно серьезными.

Из всего вышесказанного нельзя не усмотреть, насколько важен с политической точки зрения принцип законности в отношениях между нанимателями и рабочими.

Но отношения эти, с другой стороны, никоим образом не могут избежать и строгого административно-полицейского надзора.

По духу времени, когда Западная Европа поглощена рабочим вопросом, весь интерес революции сосредоточен на фабрично-заводской среде, а где пристраивается революционер, там обязана быть и государственная полиция.

Последняя, по самой трудности и сложности своей задачи (социал-демократы действуют нередко в одиночку, без всякой организации), нуждается в постоянном содействии (как-то: фабрикантов, их служащих и проч.), и прежде всего в содействии общей полиции.

А потому в сферу фабрично-заводских отношений одновременно проникает не только революционер и агент государственной полиции, но и чин общей.

Чем занят революционер, тем обязана интересоваться и полиция. Если в последнее время агитатор ведет свои происки на почве законности, эксплуатируя недочеты деятельности фабричной администрации, то, в интересах неотступного и безустанного создания преград его проискам, полиция принуждена зорко следить за порядками фабрично-заводских заведений и вообще за всем, что имеет касательство до личности и обихода рабочего.

Таково положение вещей и таково требование времени. Настоящий момент настолько тревожен, деятельность революционеров настолько интенсивна, что для борьбы со злом требуется дружная совместная работа всех сопричастных к движению ведомств, безусловно чуждая всякого сепаратизма. Принцип разногласия и разъединения правительственных органов в то время, когда боевой лозунг революционеров: объединение, слияние и солидарность ("Рабочие всех стран соединяйтесь!"), - едва ли представляет гарантию безусловной и скорой победы над социальной демократией.

В сознании всей серьезности положения и озабочиваясь соблюдением интересов государственного порядка и общественного спокойствия, Министерство внутренних дел еще в августе прошлого года издало циркуляр за N 7587, в котором параграфом 2-м просило губернаторов "предписать по полиции установить самое строгое наблюдение за фабриками, заводами, мастерскими и местами расселения рабочих и своевременно уведомлять о проявлении тревожного настроения в рабочей среде, выясняя причины волнения и устраняя по возможности поводы к неудовольствиям в тех случаях, когда рабочие имеют основание жаловаться на притеснения или несправедливость фабрикантов и фабричной администрации"; при этом предлагалось, приравнивая рабочие беспорядки к делам политического характера, вести расследования о них в порядке положения о государственной охране.

Министерство юстиции высказало по сему поводу совершенно солидарный взгляд с Министерством внутренних дел и поступилось частью своих законных прав в пользу охранных начал, о чем административно-полицейские власти и были поставлены в известность циркуляром Министерства внутренних дел от 10 декабря 1897 г. за N 11610.

Ведомство же Министерства финансов по рассматриваемому вопросу осталось при особом мнении.

Из Устава о промышленности усматривается, что ст. 54 оного возлагает на фабричную инспекцию: во-первых, наблюдение за исполнением фабрикантами и рабочими правил, определяющих их обязанности и взаимные между ними отношения; во-вторых, распорядительные действия по применению обязательных постановлений, изд. губернским по фабричным делам присутствием, и надзор за исполнением сих постановлений; в-третьих, рассмотрение и утверждение такс, табели, расписаний и правил внутреннего распорядка, составляемых фабричными управлениями для руководства рабочих; в-четвертых, принятие мер к предупреждению споров и недоразумений между фабрикантами и рабочими путем исследования на месте возникших неудовольствий и миролюбивых соглашений сторон; в-пятых, возбуждение преследования, а в подлежащих случаях и обвинения на суде виновных в нарушении правил, изложенных в известных статьях.

Поиск по сайту: