Основными течениями русской общественно-политической мысли 1880-1890-х гг. были:
I. Традиционализм. Он не был новым идейным течением русской общественной жизни, но именно в эпоху Александра III он пережил подлинный расцвет, поскольку стал естественной реакцией здравомыслящей части русского общества на самые крайние проявления либерализма предшествующего царствования и взрыв революционного экстремизма на рубеже 1870—1880-х гг.
Для традиционалистов были характерны приверженность исконным социальным институтам, духовным ценностям и политический консерватизм, порой переходящий в реакционность. Традиционализм выполнял чрезвычайно важную социальную функцию своеобразного тормоза, призванного уберечь Россию от политических потрясений и крайностей социального реформаторства.
В современной исторической науке (В. Лубков, П. Савельев) выделяют три основных направления этого идейного течения:
1) государственный консерватизм;
2) религиозно-философский традиционализм;
3) позднее, или новое славянофильство.
1) Государственный консерватизм был представлен именами ряда выдающихся государственных деятелей, литераторов и историков — Михаила Никифоровича Каткова, Владимира Петровича Мещерского и Дмитрия Ивановича Иловайского. Но самое почетное место в этой плеяде, конечно, занимал обер-прокурор Святейшего синода Константин Петрович Победоносцев (1827–1908).
Наиболее полно основы его идейной концепции были сформулированы в знаменитом политико-публицистическом трактате «Московский сборник» (1896), где особое место занимает критика идей так называемой демократии. К.П. Победоносцев был абсолютно убежден, что:
|
|
а) в подлинном смысле власть народа может существовать только в небольших социальных организмах, в частности, в греческих полисах;
б) власть народа в парламентской республике является чистой воды фикцией, скрывающей борьбу партийных группировок и нечистоплотных личностей, не имеющих никакого отношения к реальным интересам страны и народа;
в) так называемая свободная пресса, будучи подчиненной частному интересу, источнику финансирования и общественной моде, не может быть по своей природе объективной. Бессовестные и продажные журналисты неоднократно вызывали многие социальные катастрофы и никогда не несли за это ответственности;
г) истинное процветание России возможно только через укрепление православной веры и самодержавия и воспитания высоких нравственных начал у самих правителей и их подданных.
2) Религиозно-философский традиционализм был представлен именами двух выдающихся русских мыслителей Константина Николаевича Леонтьева и Льва Александровича Тихомирова. Первый, бывший автором знаменитого теоретического трактата «Византизм и славянство» (1875), был убежден, что грядет неизбежная гибель европейской цивилизации, которая может быть заменена только через возвращение к исконным русским началам православия и самодержавия и создание новой, славянско-византийской цивилизации.
Второй, перу которого принадлежал фундаментальный теоретический трактат «Монархическая государственность» (1905), исходил из ее природной народности и авторитета, основанного на высоких духовно-этических нормах и ценностях и прочной социальной базе, каковой считал консервативно настроенный пролетариат.
|
|
3) Славянофильская традиция была представлена творчеством целого ряда выдающихся русских философов и писателей, в том числе Николая Яковлевича Данилевского («Россия и Европа» 1871) и Николая Николаевича Страхова («Мир как целое» 1872, «О вечных истинах» 1887, «Философские очерки» 1895). Исторически изменчивое и разнородное по своему составу позднее славянофильство по-прежнему исповедовало ряд общезначимых ценностей, в частности:
а) полное отрицание базовых устоев и идей западной цивилизации, к которым в равной мере относились и капитализм, и социализм;
б) утверждение об уникальной самобытности русского исторического и культурного процесса;
в) убежденность в особой ценности религиозно-нравственных устоев русского народа, призванного создать на началах «соборности» всемирное братство и «царство божье» на земле и т. д.
К сожалению, творческий потенциал русского традиционализма оказался недостаточным, чтобы эффективно противостоять либеральной и социалистической идеям. Русские консерваторы так и не смогли создать сколько-нибудь влиятельной политической организации, хотя такие попытки предпринимались дважды.
II. Либерализм. Это идейное течение развивалась в рамках двух основных направлений:
1) земского либерального движения и
2) интеллектуального, или профессорского либерализма.
1) Вначале наиболее активные позиции занимала земская оппозиция, пик политической активности которой пришелся на 1878;1882 гг., когда на высочайшее имя ею было подано 22 адреса и 50 ходатайств с просьбой увенчать здание земского самоуправления общероссийским органом земского представительства.
|
|
Тогда же возникла и первая нелегальная организация либералов — «Общество земского союза и самоуправления», виднейшим деятелем которого был Иван Ильич Петрункевич. Радикально настроенные члены общества начали переговоры с народовольцами о согласовании тактики в вопросе ограничения самодержавия, но после подлого цареубийства это общество распалось, и все выступления земцев практически сошли на нет.
2) Затем на первые роли в либеральном движении выходят интеллектуальные либералы, которые были представлены целой плеядой выдающихся историков Б.Н. Чичерин (Наставником Чичерина был Тимофей Николаевич Грановский). С.М. Соловьев В.О. Ключевский (Н.И. Кареев, М.М. Ковалевский), юристов (А.И. Урусов, К.Д. Кавелин, Ф.Н. Плевако, С.А. Муромцев), экономистов (И.И. Янжул, А.И. Чупров, А.С. Постников), филологов и писателей (К.К. Арсеньев, А.Н. Пыпин, И.С. Тургенев).
Они сосредоточили свои усилия на защите главных достижений либеральных реформ — судебной системы и органов городского и земского самоуправления.
Представители профессорского либерализма группировались вокруг Вольного экономического общества и Русского юридического общества, а также ряда авторитетных печатных изданий, в частности, журналов «Вестник Европы» М.М. Стасюлевича, «Юридический вестник» С.А. Муромцева, «Русская мысль» В.А. Гольцева и газеты «Русские ведомости» В.М. Соболевского.
Именно группа условно называемых интелектуальных Либералов (я бы даже сказл идейных либералов и Прежде всего Б.Н. Чичерин (автор юридического обоснования либерализма и С.М. Соловьев добавивший в юридическую концепцию Б.Н. Чичерина исторических аргументов нас и будет интересовать прежде всего.
Вопрос сей не праздный поскольку в Великобритании в 1884-1885 году после третьей реформы Парламента появилась Фактически и Юридически новая Форма Правления Конституционная Монархия.
А конституционная Монархия является политическим иделом Б.Н. Чичерина и С.М. Соловьева при этом Б.Н. Чичерин в России подвел под эту теорию юридические аргументы.
Но нас в данном случае больше интересуют взгляды Историка С.М. Соловьева поскольку он с этой точки зрения остался недооцененным хотя он к сожалению не до жил до воплощения в Великобритании своего идеала.
Источник: Историк-марксист, № 3(079), 1940, C. 92-113 →
Автор статьи советский историк Николай Лазаревич Рубенштейн статья опубликована в журнале историк марксист №3 1940 год.
В октябре 1939 г. исполнилось 60 лет со дня смерти крупнейшего представителя буржуазной историографии в России - Сергея Михайловича Соловьева. В этом же году исполнилось 60 лет со дня выхода в свет последнего тома его "Истории России с древнейших времен".
В 29 томах этого монументального труда впервые все известное тогда по истории России с древнейших времен до XVIII в. (по 1775 г.) было сведено в единую систему.
"История России" - от начала до конца плод большой самостоятельной научной работы, которая впервые подняла и ввела в научный оборот обширный новый документальный материал; и до сих пор зачастую историк знакомится с этим материалом только по труду Соловьева. Для многих поколений историков труд Соловьева был своего рода энциклопедией знаний по русской истории.
К "Истории России" примыкает ряд специальных исследовательских работ Соловьева начиная с двух диссертаций (магистерской - "Об отношениях Новгорода к великим князьям"; 1845 г., - и докторской - "История отношений между русскими князьями Рюрикова дома", 1847 г.) и кончая монографиями, посвященными внешней политике Екатерины II и Александра I ("История падения Польши" и "Император Александр I. Политика - Дипломатия"). Соловьев положил также начало русской историографии.
Соловьев не замыкался в рамки строго "академической" науки. Он выступал и с публичными чтениями (например о Петре Великом) и с популярными статьями на исторические темы. В своих статьях он откликался и на животрепещущие вопросы современности. "Исторические письма" (1858 г.) были откликом на вопросы, поставленные в связи с подготовкой крестьянской реформы; в 1863 г., в период польского восстания, он написал "Историю падения Польши", а в начале Балканской войны 1877 - 1879 гг. - очерк о внешней политике Александра I.
Каждая новая работа Соловьева, выход каждого тома его "Истории" являлись крупным событием и вызывали оживленные отклики сторонников и противников - западников и славянофилов. Представители передовой русской мысли 60-х годов, великие русские просветители Чернышевский и Добролюбов отмечали большое научное значение работ Соловьева.
И все-таки приходится сказать, что исчерпывающей оценки работы Соловьева до сих пор не получили.
Современники рассматривали и расценивали Соловьева с точки зрения своих научно-политических концепций.
Представитель западнического лагеря Кавелин искал у Соловьева прежде всего подтверждения государственной концепции русской истории.
Славянофилы, наоборот, критиковали Соловьева и полемизировали с ним как с представителем государственной школы.
стр. 92
Как представителя этой школы восприняла его и последующая историография.
В последнем виноват, может быть, В. О. Ключевский, ученик и преемник Соловьева по кафедре русской истории в Московском университете. В своей известной речи о Соловьеве и в статьях о нем он свел исторические взгляды Соловьева все к той же концепции государственной школы.
"История России" Соловьева в изложении Ключевского превращалась в историю русского государства.
Предшественницей "Истории России" Соловьева оказывалась "История государства российского" Карамзина, а преемницей государственной школы являлась школа юридическая; сам Соловьев неразрывно связывался с теоретиком государственной школы Чичериным.
Взгляды государственной школы были изложены Соловьевым наиболее последовательно в известной первой главе XIII тома, написанного в 1863 - 1864 гг., уже после выхода основных исторических работ Чичерина и, можно думать, под влиянием последнего. Ключевский был учеником не только Соловьева, но и Чичерина.
Он отожествил взгляды обоих.
Но в этом отожествлении значительно упрощались исторические воззрения Соловьева.
Нельзя не отметить, что Чернышевский, высоко ценивший исторические труды Соловьева, не отожествлял его с Чичериным, против которого направлял свою острую критику.
Сам Соловьев дал ряд конкретных указаний на теоретические истоки своих научных воззрений.
Сын священника, он получил светское образование в московской гимназии к рано пристрастился к истории. Вспоминая свои первые научные впечатления, связанные с Карамзиным и Эверсом, Соловьев писал: "У Карамзина я набирал только факты; Карамзин ударял только на мои чувства, Эверс ударил на мысль; он заставит меня думать над русскою историею"1.
Одним этим указанием Соловьев как бы подчеркивал свою связь с новым направлением исторической науки XIX в., с буржуазной историографией, и отмежевывался от исторических воззрений XVIII века. В Московском университете (1838 - 1842 гг.) Соловьев слушал лекции Каченовского и Погодина.
Он сам подчеркивал впоследствии значение критического направления, представителем которого являлся Каченовский2. Погодину же Соловьев дал в своих "Записках" резко отрицательную оценку, отказав ему в каком-либо значения для русской историографии.
Впрочем, следует полагать, что крайности этой оценки были вызваны в значительной мере обострением личных отношений между ними.
Другая линия идейных влияний связывала Соловьева с гегельянством. В Московском университете идеи Гегеля распространяли историки-западники: знаменитый Грановский, читавший всеобщую историю, Крюков, читавший древнюю историю, и др.
Соловьев ознакомился в подлиннике с "Философией истории" Гегеля и отдал дань увлечению его идеями, хотя, как он сам пишет, "отвлеченности были не по мне, я родился историком"3.
По окончании университета Соловьев отправился заграницу с семьей графа Строганова в качестве домашнего учителя. В Берлине он слушал Ранке, Раумера, Риттера, в Париже - лекции Гизо, Мишле и др. Он был особенным поклонником Гизо.
Непосредственное знакомство с исторической мыслью Западной Европы и конкретные знания по всеобщей истории расширили научный кругозор Соловьева и способствовали успешному развитию его научной деятельности.
1 "Записки С. М. Соловьева", стр. 60. Спб. Изд-во "Прометей". В дальнейшем в сносках - "Записки".
2 См. "Биографический словарь профессоров и преподавателей Московского университета". Ч. 1-я. М. 1885.
3 "Записки", стр. 60.
стр. 93
Связь с западноевропейской исторической мыслью шла, таким образом, прежде всего по линии буржуазной исторической школы, выросшей на идеях французской буржуазной революции.
Наряду с этим Риттер представлял новые позитивистские тенденции, выделяя значение природного фактора в истории; Риттера впоследствии дополнил Бокль.
Широкий размах источниковедческой и в первую очередь археографической деятельности в России также способствовал развертыванию исторических исследований Соловьева.
В 1828 г. началась работа первой археографической экспедиции под руководством Строева. В 1839 г. она была реорганизована в Археографическую комиссию, которая развернула широкую издательскую деятельность и с 40-х годов приступила к изданию полного собрания русских летописей. В 40-х годах Общество истории и древностей при Московском университете положило начало научному периодическому изданию по истории (Временник - Чтения).
После возвращения в Москву, в 1844 г., Соловьев приступил к сдаче магистрантских экзаменов и защите магистерской диссертации.
Вначале, как ученик Погодина, он был враждебно встречен представителями молодого научного направления в университете (Грановским, Кавелиным, Крюковым).
Но, ознакомившись с его диссертацией, они увидели, что Соловьев стоит на одних с ними научных позициях.
К этому же времени относится и прямой разрыв Соловьева с Погодиным).
После того как Соловьев блестяще защитил магистерскую диссертацию, ему было поручено чтение курса русской истории в Московском университете.
В 1847 г. он защитил докторскую диссертацию и получил звание профессора. С 1851 г. началась его систематическая работа над созданием "Истории России с древнейших времен".
Каждый год регулярно выходил один том его "Истории", и в 1879 г. - в год его смерти - вышел последний, незаконченный, 29-й том. Этот труд был делом его жизни и оборвался вместе с его жизнью.
К составлению "Истории России" Соловьев подошел уже сложившимся ученым с цельной и законченной общей концепцией русской истории.
В ряду идеологических предпосылок исторической концепции Соловьева первое место принадлежит гегельянской философии и французской исторической школе.
Они представляли передовую историческую мысль того времени, вводили в науку принцип внутренней закономерности развития, принцип историзма.
Значение философии Гегеля заключалось в том, что она пыталась показать развитие самих идей в конкретной исторической действительности.
Именно в том и состояло истинное значение и революционный характер гегелевской философии, "что она раз навсегда показала, как нелепо приписывать вечное и неизменное значение каким бы то ни было результатам человеческого мышления и действия.
Истина, которую должна была познать философия, представлялась Гегелю уже не в виде собрания готовых догматических положений, которые остается только зазубрить, раз они открыты; для него истина заключалась в самом процессе познавания, в длинном историческом развитии науки, поднимающейся с низших ступеней знания на высшие"1.
Содержание мира и закономерность его развития Гегель видел в развитии идеи; в этом заключался идеализм гегелевской философии, которая ставила наголову действительную связь идей и материальной жизни.
1 Ф. Энгельс "Людвиг Фейербах". К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Т. XIV, стр. 637.
стр. 94
Но при этом самая идея у Гегеля не дается сразу в готовом и сложившемся виде: она сама лишь в процессе развития постепенно обогащается новым содержанием, она сама развивается.
И это развитие идеи совершается не вне исторической действительности, а через конкретную историческую действительность; закономерность ее развития превращается в закономерность развития реальной исторической действительности.
Гегелевская диалектика, теория исторического развития как "самодвижения", была попыткой дать философский синтез конкретного исторического развития, установить единство закономерности исторического процесса. Гегель, по выражению Ленина, "гениально угадал диалектику вещей... в диалектике понятий"1.
Но поскольку его философия оставалась все же "диалектикой понятий", то содержание исторического процесса и его закономерность понимались Гегелем чисто идеалистически и получали свое разрешение в "идеологических", надстроечных элементах.
История народа получает свое разрешение в истории государства. И хотя само государство рассматривается исторически, как продукт всего исторического процесса в его целом, в конечном итоге оно приобретает самодовлеющее значение.
Так философия Гегеля сочетала революционный, диалектический метод с реакционной апологетикой государственной власти, с фактической идеализацией прусской монархии.
Принципы французской буржуазной революции получили отражение в буржуазной исторической науке пореволюционной Франции: у Тьерри, Гизо, де Баранта и других.
Буржуазная историография обозначает переход от направления, "которое ограничивалось шумихой государственных мероприятий", к изучению самого общества, его внутреннего развития.
Именно так определяли тему своего изучения Гизо и Тьерри.
Гизо писал: "Общество, его состав, образ жизни отдельных лиц, в зависимости от их социального положения, отношения различных классов лиц, - словом, гражданский быт людей (l'etat des personnes), - таков, без сомнения, первый вопрос, который привлекает к себе внимание историка, желающего знать, как жили народы, и публициста, желающего знать, как они управлялись". "
Прежде, чем стать причиной, учреждения являются следствием; общество создает их прежде, чем начинает изменяться под их влиянием; и вместо того, чтобы о состоянии народа судить по формам его правительства, надо, прежде всего, исследовать состояние народа, чтобы судить, каково должно было быть, каково могло быть его правительство"2.
В частности, в этом плане впервые разрабатывалась история западноевропейского феодализма; этот принцип стал руководящим и для русских историков западнического направления.
Изучение этих вопросов подводило их ближайшим обрезом к пониманию "диалектики вещей" в постановке вопроса о классовой борьбе.
Правда, это историческое направление оказалось неспособным понять ни подлинные корни, ни органическое значение классовой борьбы в развитии исторического процесса.
Отсюда выведение классовой борьбы и классового деления общества из факта завоевания как исходного момента всей западноевропейской истории при переходе к средним векам.
Отсюда превращение истории общества в историю юридических учреждений, в историю государства.
Это "государственное" направление в конечном итоге характерно и для Гизо, и для Тьера, и для ряда других.
1 Ленин "Философские тетради", стр. 189. 1938.
2 Guizot "Essais sur l'histoire de France". Цитирую по книге Н. Бельтова (Плеханова) "К вопросу о развитии монистического взгляда на историю". Плеханов Г. Соч. Т. VII, стр. 73 - 74.
стр. 95
Отражая передовые идеи западноевропейской буржуазной науки, Соловьев представлял в то же время передовую мысль растущей русской буржуазии.
Окончательное оформление его исторических воззрений, его концепции русской истории приходится на 50-е годы XIX в. - период краха николаевской крепостнической монархии.
В центре исторических исследований Соловьева была эпоха Петра I, изучение петровских реформ; вокруг них сосредоточены основные вопросы русской истории, она основной рубеж в ее развитии.
Но для Соловьева реформы Петра I - это прообраз тех реформ, которые должны были быть проведены в его время; деятельность Петра I - образец для правительства Александра II; позже, в своих "Записках", он доводит до конца это сравнение и признает банкротство неудачного преемника Петра I.
Реформы Петра I вместе с тем - начало того преобразования России, которое, в представлении Соловьева, призваны были завершить буржуазные реформы 60-х годов; изучение петровских реформ есть вместе с тем изучение истоков новой реформы.
Поклонник петровской монархии и преобразовательной деятельности Петра, Соловьев отнюдь не распространяет оценки последней и на российскую монархию конца XVIII в. и первой половины XIX века.
В "Истории России" он не дошел до этого вопроса, но в его "Записках" сохранились блестящие по яркости и вдумчивости характеристики московского самодержавия времен Екатерины II, всех этих "русских благочестивейших и самодержавнейших папаш и мамаш".
Соловьев дал также замечательную по остроте характеристику просвещенного абсолютизма Александра I, который так заботился о своих "неблагодарных детях", что "даже хотел их выпустить на волю - под надзор Аракчеева"1.
С исключительной остротой нарисовал Соловьев мрачную картину николаевского царствования, полицейского режима "николаевской тюрьмы", в которую была превращена вся Россия.
Требование реформы было непосредственным результатом, извлеченным из опыта полицейской монархии.
"Все, начиная с самого верха, стремились выйти из положения, созданного Николаем"2.
Эти политические воззрения Соловьева важны для нас потому, что они вносят существенную поправку в общую характеристику его, как представителя государственной школы.
Соловьева непосредственно связывают с охранительно-монархическими тенденциями, присущими правому гегельянству, представленному у нас Чичериным.
Но Соловьев был выразителем идеологии буржуазии, идущей вверх, под знаком борьбы за реформу.
Своему мировоззрению, сложившемуся в 50-е годы, он остался верен и после.
Позднее, в своих "Записках", Соловьев признал банкротство своих надежд на реформы 60-х годов: "Преобразования производятся успешно Петрами Великими; но беда, если за них принимаются Людовики XVI-ые или Александры II-ые... Судьба не послала ему Ришелье или Бисмарка; но дело в том, что он (Александр II) не был способен воспользоваться Ришелье или Бисмарком; у него были претензии, страх слабого человека казаться слабым, несамостоятельным; - под внушениями этого страха он в одно прекрасное утро прогнал бы Ришелье или Бисмарка"3.
Это была одна сторона выводов, сделанных Соловьевым. Другая сторона отражена в его "Публичных чтениях о Петре Великом" (1872 год).
Здесь Соловьев еще раз вернулся к своей излюбленной теме, к центральному вопросу своих исследований - петровским реформам; но к этому времени в оценке их у Соловьева произошла заметная эволюция.
1 "Записки", стр. 119.
2 Там же, стр. 157.
3 Там же, стр. 168 - 169.
стр. 96
XIII-XVI томы "Истории России" писались в период 1863 - 1866 гг., когда была еще жива вера в реформу, и в них особенно подчеркивалось значение самого Петра I как реформатора, примеру которого должен был следовать Александр II. В 70-е годы с верой в Александра II как преобразователя было покончено.
Правительство стало сводить на-нет первые результаты реформы. И Соловьев акцент переносит с реформатора на самую реформу.
Он особенно подчеркивает историческую обусловленность и неизбежность реформы, созревшей и подготовленной помимо и независимо от преобразователя, "носителя и выразителя народной мысли", являющегося "сыном своего времени, своего народа"1.
Но историческая идеализация петровской реформы имеет и свою оборотную сторону.
Соловьев и для России желает буржуазной монархии, "сверху" осуществляющей необходимые реформы и устраняющей всякое движение "снизу".
Соловьев в "Записках" заявляет себя "приверженцем орлеанской династии и министерства Гизо"; он "не мог понять, чего еще французам нужно более того, что они имели в этом?"2.
Сильное государство выступает носителем великодержавных тенденций растущей буржуазии, воплощает буржуазную идею великодержавного национализма, отношение господствующей нации к подчиненным, угнетенным народам.
Так внутренняя противоречивость буржуазной идеологии порождает двойственность двух научно-политических концепций, двух исторических воззрений: теории закономерного развития исторического процесса и государственной теории в истории.
Соотношением этих двух точек зрения и определяется, в конечном итоге, содержание научных исследований Соловьева и их историческое значение.
"Около 1835 г., - писал Чернышевский, - мы после безусловного поклонения Карамзину встречаем с одной стороны скептическую школу, заслуживающую всякого уважения за то, что первая стала хлопотать о разрешении вопросов внутреннего быта, но разрешавшую их без всякой основательности, с другой, - "высшие взгляды" Полевого на русскую историю.
Через десять лет ни о высших взглядах, ни о скептицизме нет уже и речи: вместо этих слабых и поверхностных попыток, мы встречаем строго ученый взгляд новой исторической школы, главными представителями которой были гг. Соловьев и Кавелин: тут в первый раз нам объясняется смысл событий и развитие нашей государственной жизни"3.
Идея исторического развития составляет, таким образом, основную черту исторического мировоззрения Соловьева, отмеченную Чернышевским.
Идею исторического развития выдвигает Соловьев против славянофилов с их шеллингианским учением об "абсолютной идее", существующей вне истории, заключающейся в народном духе и непосредственно раскрывающейся в народной жизни.
В статьях "Шлецер и антиисторическое направление в истории" и "Исторические письма" (обе откосятся к 50-м годам) Соловьев выступает против славянофильской идеализации прошлого, называя ее "буддизмом", философией застоя в истории.
Историческое развитие осуществляется в его внутренней закономерной обусловленности, история есть процесс закономерного развития - к этому положению Соловьев возвращается неоднократно, стремясь к раскрытию тех общих законов, которые определяют развитие каждого народа.
"Естественно и необходимо" - такова его излюбленная формула
1 "Собрание сочинений С. М. Соловьева", стб. 971. Спб. 1900. Изд. т-ва "Общественная польза". В дальнейшем в сносках "Соч.".
2 "Записки", стр. 75.
3 Чернышевский Н. "Очерк гоголевского периода русской литературы", стр. 224 - 225. П. 1892.
стр. 97
закономерности развития. Правда, самое представление о закономерности развития сохраняет у него внешний, абстрактный, идеалистический характер.
Его концепция лишена того подлинного научного обоснования, которое дал только марксизм с его учением об общественно-экономических формациях и диалектикой развития производительных сил и производственных отношений.
Соловьев заменяет научное объяснение идеалистическим сравнением общественной жизни с жизнью человеческого организма: "Народы живут, развиваются по известным законам, проходят известные возрасты, как отдельные люди, как все живое, все органическое"1.
Соловьев всегда и везде ставит себе целью установить закономерность развития, показать ее в связи и взаимной обусловленности исторических явлений. В 3-й главе IV тома "Истории России", разбирая вопросы периодизации русского исторического процесса, Соловьев выделяет как основную задачу исторической науки раскрытие связи между периодами: "Наука мужает, и является потребность соединить то, что прежде было разделено, показать связь между событиями, показать, как новое проистекло из старого, соединить разрозненные части в одно органическое целое, является потребность заменить анатомическое изучение предмета физиологическим"2.
Поэтому "отсутствие связи между периодами" выдвигается им как основной признак порочности существующих схем истории России.
Эта мысль выражена Соловьевым со всей последовательностью уже в его предисловии к I тому: "Не делить, не дробить русскую историю на отдельные части, периоды, но соединять их, следить преимущественно за связью явлений, за непосредственным преемством форм; не разделять начал, но рассматривать их во взаимодействии, стараться объяснить каждое явление из внутренних причин, прежде чем выделить его из общей связи событий и подчинить внешнему влиянию - вот обязанность историка в настоящее время, как понимает ее автор настоящего труда"3.
Это стремление сохранить единство и связь повествования, представление о нераздельности отдельных частей исторического процесса отразилось даже на внешней структуре текста.
Если взять "Историю" Щербатова или Карамзина, то у них в самом внешнем делении на томы, части, книги отчетливо выступает внутреннее разделение материала, его расчленение на обособленные периоды.
У Соловьева как бы нарочито стираются грани, "ибо в истории ничто не оканчивается вдруг и ничто не начинается вдруг; новое начинается в то время, когда старое продолжается"4.
Органичность развития предполагает единство закономерности в историческом развитии отдельных народов.
"Давно, - пишет Соловьев в "Исторических письмах", - принимали одинаковость законов, как для организмов природных, так и для общественного, давно старались обращать внимание людей на эту одинаковость"5.
Для Соловьева это конкретный вопрос о единстве закономерности истории России и истории Западной Европы.
Вокруг этого вопроса шла горячая полемика между славянофилами и так называемыми западниками.
Славянофилы утверждали полную самобытность и своеобразие исторического развития России.
Но и представители государственной школы были западниками весьма условно: они, правда, признавали тожество конечной цели развития - превращение России в буржуазное государ-
1 Соч., стб. 970.
2 Соловьев С. "История России". Кн. I, стб. 1339. Издание т-ва "Общественная польза". 1911. В дальнейшем в сносках "История России" без указания автора.
3 Там же, стб. 1.
4 Там же, стб. 1339.
5 Соч., стб. 850.
стр. 98
ство, - но утверждали полное своеобразие и специфичность путей к этой цели в России и на Западе.
В этом смысле у двух родоначальников государственной школы можно найти формулировки, до крайности напоминающие славянофилов и тем более Погодина.
Старший из представителей этой школы, Кавелин, уже в своей ранней работе - "Взгляд на юридический быт древней России" - писал: "В истории (России и Западной Европы. - Н. Р.) - ни одной черты сходной, и много противоположных.
В Европе дружинное начало создает феодальные государства; у нас дружинное начало создает удельное государство... В Европе сословия, у нас нет сословий... у нас одинаковое устройство городов и сел, и нет среднего, как нет и других сословий" и т. д.1.
Он заканчивает противопоставлением деревенской России городской жизни Западной Европы. В том же духе высказывался и главный теоретик этой школы - Чичерин; его характеристика истории России строится на последовательной антитезе: у нас все - "совсем другое".
Это положение дано и в истории развития государственной власти в статье "Духовные и договорные грамоты" и в работе "О народном представительстве". Различие это проявлялось прежде всего в разной роли государства, в разнице отношений между государством и обществом.
Уже в этом принципиальном вопросе Соловьев разошелся с представителями государственной школы. "
Пора бросить старые толки о различии наших и западных общественных отношений на основании завоевания и незавоевания... И у вас было завоевание: этого факта нельзя вычеркнуть из летописей", - писал Соловьев в "Исторических письмах"2.
Точно так же в IV томе "Истории России" Соловьев формулирует мысль о сходстве функций родового начала у нас и феодального на Западе. И даже в первой главе XIII тома, где дано противопоставление России и Запада, он, в сущности, не доходит до прямой антитезы; он, скорее, склонен говорить о запаздывании в историческом развитии России, о некотором отставании ее от Запада, но пути у них одни и те же.
Государственная концепция русской истории в ее основных элементах была сформулирована с крайней последовательностью Чичериным.
Она служила обоснованием тезиса, по которому на Западе все общественное устройство создано деятельностью общества "снизу", а у нас оно "получило бытие от государства", т. е. "сверху"; там действовало "начало права", у нас - "начало власти". Это различие обосновывалось "объективными" причинами.
Бескрайняя восточноевропейская равнина, нигде не расчлененная горами, не создавала условий для прочной оседлости населения, для внутреннего объединения народных сил.
Отсюда непрерывное "шатание" населения по русской степи, его "бродячий характер"; "бродят" все: от князя, переходящего с одного княжеского стола на другой, и до последнего крестьянина.
Эти естественные условия и привели к слабости общественной организации: распыленное по огромной степной равнине или затерянное в лесах, население не сложилась в прочные общественные союзы, оно неспособно было создать свою общественную организацию.
Отсюда пассивность народной массы и активная роль государственной власти, которая опережает развитие народа, и сама творит его историю.
"Князья собрали воедино разрозненные славянские племена, князья по частному праву наследования раздробили это приобретенное ими достояние, князья же впоследствии соединили в одно тело разрозненные части", - так определил Чичерин историю России до XVI века3.
1 Кавелин К. Соч. Т. I, стб. 6; то же на стб. 220 и в других местах.
2 Соч., стб. 870.
3 Чичерин Б. "Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей" в его "Опытах по истории русского права", стр. 285. М. 1858.
стр. 99