Горький стал новатором не только в русском романтизме, но и в драматургии. Оригинально он сказал о новаторстве Чехова, который «убивал реализм» (традиционной драмы), поднимая образы до «одухотворенного символа». Но и сам Горький следовал за Чеховым.
Драме Горького в 2007 году исполняется 105 лет (премьера состоялась 18 декабря старого стиля 1902 года в Московском Художественном театре); с тех пор пьеса ставилась, экранизировалась в России и за границей многократно, ей посвящены десятки критических, научных работ, но вряд ли кто-нибудь рискнет утверждать, что даже сегодня об этом произведении известно все.
2. «Сценическая судьба пьесы Горького «На дне».
В архиве МХАТа хранится альбом, содержащий свыше сорока фотографий, сделанных художником М. Дмитриевым в нижегородских ночлежках. Они служили наглядным материалом для актеров, гримеров и костюмеров при постановке пьесы в МХТ Станиславским.
На некоторых фотографиях рукой Горького сделаны замечания, из которых следует, что многие из персонажей «На дне» имели реальных прототипов в среде нижегородского босячества. Все это говорит о том, что и автор, и режиссер для достижения максимального сценического эффекта стремились, прежде всего, к жизненной достоверности.
Премьера «На дне», состоявшаяся 18 декабря 1902 г., имела феноменальный успех. Роли в пьесе исполняли: Сатин – Станиславский, Лука – Москвин, Барон – Качалов, Наташа – Андреева, Настя – Книппер.
Такое соцветие знаменитых актеров плюс оригинальность авторского и режиссерского решения дали никем не ожидаемый результат. Слава «На дне» сама по себе является своеобразным культурно-общественным феноменом начала XX века и не имеет себе равных во всей истории мирового театра.
«Первое представление этой пьесы было сплошным триумфом, – писала М. Ф. Андреева. – Публика неистовствовала. Вызывали автора несчетное число раз. Он упирался, не хотел выходить, его буквально вытолкнули на сцену».
21 декабря Горький писал Пятницкому: «Успех пьесы – исключительный, я ничего подобного не ожидал...» Сам Пятницкий писал Л. Андрееву: «Драма Максимыча – восторг! Он как оглоблей хватит ею по лбу всех тех, кто толковал об упадке его таланта». «На дне» высоко оценил А. Чехов, который писал автору: «Она нова и несомненно хороша. Второй акт очень хорош, это самый лучший, самый сильный, и я когда читал его, особенно конец, то чуть не подпрыгивал от удовольствия».
«На дне» – первое произведение М. Горького, которое принесло автору мировую славу. В январе 1903 г. премьера пьесы состоялась в Берлине в театре Макса Рейнгардта в постановке режиссера Рихарда Валлетина, исполнившего роль Сатина. В Берлине пьеса выдержала 300 спектаклей подряд, а весной 1905 г. отметили ее 500-е представление.
Многие из современников отмечали в пьесе характерную черту раннего Горького – грубоватость.
Одни называли ее недостатком. Например, А. Волынский после спектакля «На дне» писал Станиславскому: «У Горького нет того нежного, благородного сердца, поющего и плачущего, как у Чехова. Оно у него грубовато, как бы недостаточно мистично, не погружено в какую-то благодать».
Другие видели в том проявление недюжинной цельной личности, пришедшей из народных низов и как бы «взорвавшей» традиционные представления о русском писателе.
3. Учитель. «На дне» – программная для Горького пьеса: создававшаяся на заре только что наступившего XX столетия, она выразила многие его сомнения и надежды в связи с перспективами человека и человечества изменить себя, преобразить жизнь и открыть необходимые для того источники творческих сил.
Это заявлено в символичном времени действия пьесы, в ремарках первого акта: «Начало весны. Утро». О том же направлении раздумий Горького красноречиво свидетельствует его переписка.
Накануне Пасхи 1898 года Горький многообещающе приветствовал Чехова: «Христос воскресе!», а вскоре написал И. Е. Репину: «Я не знаю ничего лучше, сложнее, интереснее человека. Он – все. Он создал даже Бога... Я уверен, что человек способен бесконечно совершенствоваться, и вся его деятельность – вместе с ним тоже будет развиваться... из века в век. Верю в бесконечность жизни, а жизнь понимаю как движение к совершенству духа».
Через год в письме к Л. Н. Толстому он почти дословно повторил этот принципиальный для себя тезис в связи с литературой: «Даже великая книга только мертвая, черная тень слова и намек на истину, а человек – вместилище Бога живого. Бога же я понимаю как неукротимое стремление к совершенствованию, к истине и справедливости. А потому – и плохой человек лучше хорошей книги».