Чтобы перекрыть рев труб и грохот барабанов, Мэту пришлось возвысить голос:
— Как только выйдем из города, вышлите вперед разведчиков. — Дальше на юг лежала открытая равнина, сменяющаяся порой небольшими перелесками. По ней проходила недурная дорога — хотя большая часть грузов перевозилась по воде, люди ездили и вдоль берега. — Вышлите разведчиков и прекратите наконец этот шум!
— Разведчиков? — недоуменно переспросил Налесин. — Сгори моя душа, да здесь во всей округе не найдется человека с копьем. Может, ты думаешь, что Белые Львы больше не удирают? Да коли и так, они и на пятьдесят миль к нам приблизиться не посмеют, такого мы им задали жару.
Мэт, не обращая на него внимания, продолжил:
— Двигаться будем быстро. Я хочу пройти сегодня тридцать пять миль. И не только сегодня. Посмотрим, не удастся ли делать по тридцать пять миль каждый день.
Тут уж на него уставились все. Даже лошадям не под силу выдерживать такой темп долго, что уж говорить о пехоте. Все, кроме, конечно, айильцев, считали, что для пеших дневной переход в двадцать пять миль — великолепный результат. Но Мэт должен совершить невозможное — приходилось играть не по правилам.
— Комадрин писал так: «Появляйся там, где тебя не ждут, атакуй внезапно. Отступай, когда враг ждет нападения, нападай, когда он ждет, что ты побежишь. Внезапность — залог победы, быстрота — залог внезапности. Для солдата быстрота — это жизнь».
— Кто он такой, этот Комадрин? — после недолгого размышления спросил Талманес.
Чтобы ответить, Мэту пришлось собраться с мыслями.
— Полководец. Он давно умер, просто я как-то прочел его книгу.
Мэт помнил, что читал эту книгу не раз, хотя сомневался, сохранился ли в мире хотя бы один экземпляр. К тому же он и сам встречался с Комадрином — проиграл ему сражение за шестьсот лет до Артура Ястребиное Крыло. Эти воспоминания подкрадывались незаметно, и слова сами просились на язык. Хорошо еще, что в последнее время он научился сдерживаться и не говорить на Древнем Наречии.
|
|
Проследив взглядом за рассыпавшимися веером по равнине конными разведчиками, Мэт позволил себе расслабиться. Он играл свою роль согласно намеченному плану. Отряд должен двигаться на юг стремительно, будто для того, чтобы никто не заметил этого маневра. В действительности его непременно должны были заметить. Со стороны действия Мэта могли показаться глупыми, но оно и не худо. Чем быстрее будет двигаться отряд, тем лучше; это поможет избежать в дороге ненужных стычек, а с реки колонну все равно углядят. Он поднял глаза. На небе не было ни ворон, ни воронов, даже голубей, но это ничего не значило. Мэт готов был слопать собственное седло, если сегодня утром кое-кто не покинул Мироун. Самое большее через несколько дней Саммаэль узнает, что отряд выступил в поход, а слухи, распущенные Рандом в Тире, заставят его поверить, будто это означает неминуемое и скорое вторжение в Иллиан. Как бы Мэт ни спешил, отряд доберется до Тира не раньше чем через месяц; так что, если повезет, Саммаэль будет раздавлен, словно вошь между скалами, прежде чем Мэт подберется на сотню миль к нему. Саммаэль видит и примечает все — почти все. Он думает, что всем придется плясать под его дудку, но как бы не так. Это будет совсем другой танец. Совсем другой. План, разработанный Рандом, Баширом и Мэтом, действительно позволял надеяться на успех. Мэт поймал себя на том, что принялся насвистывать. Хоть раз все шло так, как было задумано.
|
|
ГЛАВА 6. Паутина Тени
Оставив проход открытым на тот случай, если придется отступать, и не от саидин, Саммаэль осторожно шагнул на узорчатый шелковый ковер. Обычно он соглашался на встречи лишь у себя или, на худой конец, на нейтральной территории, но сюда приходил уже во второй раз. Приходил по необходимости. Он никогда не отличался доверчивостью и, уж конечно, не проникся ею после того, как узнал — разумеется, лишь отчасти, — что произошло на встрече Демандреда с тремя женщинами. У Саммаэля не было сомнений, что Грендаль рассказала ему лишь то, что сочла нужным, — у нее были свои планы, которыми она не собиралась делиться с другими Избранными. Ведь только один из них сможет стать Ни'блисом, а это стоит самого бессмертия.
Он стоял на огражденном с одной стороны мраморной балюстрадой помосте, где были расставлены золоченые столы и стулья, украшенные довольно фривольной резьбой и инкрустацией. Эта площадка не менее чем на десять футов возвышалась над длинным колонным залом. Лестница туда не вела. С помоста можно было наблюдать за увеселительными выступлениями внизу — по сути. весь зал представлял собой огромную сцену. Солнечный свет искрился в высоких окнах с причудливыми цветными витражами, но жара сюда не проникала. Воздух был прохладен и свеж, хотя Саммаэль ощущал это лишь отдаленно. Грендаль нуждалась в прохладе ничуть не больше его самого, но тем не менее не пожалела усилий на пустую прихоть. Удивительно, что она еще не оплела сетью весь дворец.
|
|
Со времени его последнего посещения в нижнем зале кое-что изменилось, но он пока не мог сообразить, что именно. По центральной оси зала располагались три неглубоких продолговатых бассейна с изысканных форм каменными фонтанами, посылавшими струи воды чуть ли не к резным мраморным выступам на высоком сводчатом потолке. В бассейнах и рядом с ними показывали свое искусство мужчины и женщины, едва прикрытые лоскутами тончайшего шелка. Здесь выступали жонглеры, акробаты, танцовщики и музыканты. Разного роста и телосложения, разных оттенков кожи, волос и глаз, они были прекрасны и соперничали друг с другом в совершенстве. Все это предназначалось для услаждения взоров стоящих на помосте. Бессмысленная трата времени и сил, как раз в духе Грендаль.
Когда Саммаэль ступил на помост, там никого не было, но он все равно удерживал саидин, а потому ощутил сладковатый, словно благоухание цветочного сада, аромат духов Грендаль и услышал легкий шелест ступавших по коврам туфелек задолго до того, как позади него раздался голос:
— Ну разве мои зверушки не прекрасны? Она подошла к балюстраде и встала рядом с ним. с улыбкой поглядывая на представление внизу. Тонкое голубое платье доманийского покроя облегало ее стройное тело, более открывая взору, нежели скрывая. Как обычно, все ее пальцы были унизаны перстнями — ни один самоцвет не повторялся, — на запястьях красовались усыпанные драгоценными камнями браслеты, а высокий ворот платья обвивало колье из огромных сапфиров. Хотя Саммаэль и не слишком хорошо разбирался в подобных вещах, он не без оснований полагал, что ее прическа — нарочито небрежно ниспадающие на плечи золотые кудри, усеянные мерцающими тут и там лунниками, — являлась плодом сознательных усилий и точного расчета.
Саммаэлю случалось задумываться о Грендаль. Он никогда не встречал эту женщину до тех пор, пока она не решила бросить безнадежное дело и последовать за Великим Повелителем, но, конечно же, слышал о ней. Эту аскетичную отшельницу высоко чтили повсюду, ибо она врачевала умы и души, что неподвластно Целительству. Принеся клятву Великому Повелителю, она тут же забыла о воздержании, отбросила благочестие и стала вести жизнь, противоположную той, какой славилась прежде. Создавалось впечатление, будто жажда удовольствий захватила ее полностью, не оставив места даже стремлению к власти. На деле все обстояло иначе. Грендаль всегда умела скрывать свою истинную суть. Саммаэль полагал, что знает ее лучше, нежели любой другой из Избранных, — ведь это она сопровождала его в Шайол Гул, когда он отправился туда выразить почтение Великому Повелителю, — но даже ему было не под силу проникнуть в ее истинные помыслы. Слишком сложной и многогранной натурой была эта женщина. Каждое ее слово, каждая мысль несли столько оттенков смысла, сколько чешуек у джегала, причем переходить от одного к другому она умела с быстротой молнии. Тогда хозяйкой положения была она, а Саммаэль, при всех своих воинских заслугах, мог лишь следовать за нею. Теперь, однако же, обстоятельства изменились.
Никто из выступающих внизу даже не поднял глаз, но с появлением Грендаль у них будто добавилось вдохновения и даже, если это вообще возможно, грации. Все они старались показать себя с наилучшей стороны, ибо существовали лишь для того. чтобы угождать своей госпоже. В этом Грендаль была уверена.
Она небрежным жестом указала на могучего мужчину, удерживающего на весу трех стройных женщин. Тела акробатов были умащены маслом и лоснились.
— Вот эти, пожалуй, мои любимцы. Рамзид — брат доманийского короля. На плечах он держит свою жену, а две другие женщины — младшая сестра короля и его старшая дочь. Право же, просто удивительно, чего могут добиться люди, если наставить их на путь истинный. Сколько талантов пропадает впустую.
Это было одно из любимых высказываний Грендаль. Она утверждала, что каждый должен занимать предназначенное ему место и делать свое дело в соответствии с собственными способностями и потребностями общества. Каковые потребности, похоже, сосредоточивались на удовлетворении прихотей Грендаль. Саммаэля эта философия раздражала — исходя из подобных соображений, он и сейчас должен бы оставаться тем, кем был.
Акробат медленно повернулся, чтобы с возвышения можно было лучше рассмотреть живую пирамиду — одна женщина стояла у него на плечах с распростертыми руками, а две другие — на его руках, тоже расставленных в стороны.
Грендаль тем временем обернулась к темнокожей курчавой паре. Мужчина и женщина, стройные и очень красивые, играли на странных продолговатых арфах, увешанных колокольчиками, которые хрустальным эхом вторили струнам.
— Каковы, а? Мое последнее приобретение — они из тех земель, что лежат за Айильской Пустыней. Им следует благодарить меня за то, что я их спасла. Чиап была там ШГбоан, что— то вроде императрицы. Она только что овдовела, а Шаофан должен был жениться на ней и стать ПГботэй. Ей предстояло править своей страной семь лет, а на восьмом году умереть. После того ему надлежало избрать новую ЦГбоан и править так же безраздельно следующие семь лет — до своей смерти. Можешь себе представить, они следовали этому правилу три тысячи лет без перерыва! — Грендаль издала смешок и недоуменно покачала головой. — Самое удивительное, что и Шаофан, и Чиап считают эти смерти естественными. Воля Узора — так они это называют. У них на все один ответ — Воля Узора.
Саммаэль продолжал смотреть на выступающих. Грендаль щебетала без умолку, словно легкомысленная глупышка, но только настоящий дурак мог бы счесть ее таковой. Вся эта болтовня была тщательно продумана, каждое будто бы случайно оброненное слово направлено точно в цель, как игла конджи. Не помешало бы выяснить, зачем она все это затеяла и что хотела для себя выгадать. С чего это, например, она стала набирать себе любимцев в таких дальних краях? Ее поступки никогда не бывали случайными. Может быть, она хотела отвлечь его внимание, убедить, будто ее интересы связаны со странами, отрезанными от остального мира Пустыней. Но поле будущей битвы находилось здесь. Именно здесь коснется мира Великий Повелитель после своего освобождения. Весь прочий мир скроется за завесой бурь, бури истерзают землю, но рассылаться они будут именно отсюда.
— Странно, что ты не удостоила своим вниманием все королевское семейство Арад Домана, — сухо заметил Саммаэль.
Если она хотела его отвлечь, то этот номер не пройдет. Сама угодит в собственную ловушку. Ей ведь и в голову не приходит, что кто-то может знать о ней достаточно, чтобы разгадать ее хитрости.
Гибкая темноволосая женщина, уже не молодая, но отличающаяся той неувядающей красотой и изяществом, какие останутся с нею до конца дней, появилась у его локтя, бережно держа в руках хрустальный кубок с пуншем. Саммаэль взял его, хотя пить не собирался. Новички всегда наблюдают за направлением главного удара, покуда глаза не заболят, а одинокий убийца тем временем подкрадывается сзади. Союзники, пусть даже временные, это, конечно, неплохо, но чем меньше Избранных уцелеет ко Дню Возвращения, тем больше будет у каждого из них шансов быть названным Ни'блисом. Великий Повелитель всегда поощрял такого рода… соперничество. Служить ему достойны лишь самые способные. Порой Саммаэлю казалось, что править миром, как обещано, будет последний, единственный Избранный, оставшийся в живых.
Женщина повернулась к мускулистому молодому человеку, облаченному, как и она, в белое полупрозрачное одеяние. Тот держал в руках золоченый поднос с еще одним кубком и высоким, под стать кубку, хрустальным кувшином. И она, и он украдкой поглядывали на открытые врата, сквозь которые виднелись покои Саммаэля в Иллиане. Прислуживая Грендаль, женщина смотрела на нее с обожанием. Грендаль могла позволить себе говорить свободно в присутствии своих слуг, хотя среди них не было ни одного Приверженца Тьмы. Приверженцам Тьмы она не доверяла, утверждая, что любого из них ничего не стоит склонить к измене, не то что ее людей. По отношению к своим любимцам и слугам она использовала столь высокий уровень Принуждения, что в их сознании почти не оставалось места для чего-либо, кроме безмерного восхищения своей госпожой.
— Я уже почти ожидал, что сам король будет подносить здесь вина, — продолжил он.
— Ты же знаешь, я приближаю к себе лишь самых изысканных, утонченных людей. Алсалам никак не соответствует моим требованиям.
Грендаль приняла вино у женщины, даже не взглянув на нее, и Саммаэль уже в который раз задумался, не являются ли все эти любимцы всего лишь ширмой, как и легкомысленная болтовня. Пожалуй, стоит продолжить этот разговор, вдруг она обронит лишнее словечко, которое позволит заглянуть за завесу.
— Рано или поздно, Грендаль, ты все равно допустишь оплошность. Что, если один из твоих гостей узнает того, кто поднесет ему вино или станет убирать постель, и у этого гостя достанет ума попридержать язык до ухода? Что, скажи на милость, ты будешь делать, когда кто-нибудь заявится в этот дворец? Конечно, шоковым копьям нынешние стрелы не чета, но и стрелы способны разить насмерть.
Грендаль откинула голову назад и рассмеялась — мелодичная трель должна была обозначать скорее веселое недоумение, чем обиду, будто она не усмотрела в его словах и намека на оскорбление. Во всяком случае, так могло показаться тому, кто ее не знал.
— Ох, Саммаэль, что это тебе взбрело в голову? С чего ты решил, что я позволяю посетителям высматривать у меня, что им вздумается? Уж конечно, мои любимые зверушки и мои личные слуги им прислуживать не станут. У меня бывают и сторонники Алсалама, и его враги, и… Да что там, даже Принявшие Дракона покидают мой дом в твердом убеждении, будто я поддерживаю их и только их. И потом, кто и в чем может заподозрить калеку?
Кожу Саммаэля начало слегка покалывать. Грендаль направила Силу, и в одно мгновение облик ее изменился. Медная кожа потускнела, волосы словно выцвели, темные глаза утратили блеск. Она выглядела болезненно худой и хрупкой. Ни дать ни взять — некогда прекрасная Доманийка, медленно проигрывающая схватку со смертельным недугом.
Саммаэль едва удержался от усмешки. Достаточно было одного прикосновения, чтобы обман раскрылся. Лишь очень тонкое использование Иллюзии позволяло пройти это простое испытание, Грендаль же, похоже, была склонна к примитивным эффектам. В следующее мгновение она вновь стала прежней, на губах ее играла кривая усмешка.
— Ты и представить себе не можешь, как все они верят мне и слушаются меня.
Он никогда не понимал, чего ради она предпочитала оставаться здесь, в терзаемой распрями стране, да еще и во дворце, известном всему Арад Доману. Само собой, она вряд ли могла допустить, чтобы о ее пристанище узнали остальные Избранные. То, что она доверилась Саммаэлю, не могло не насторожить его. Грендаль ценила удобства, но вовсе не любила утруждать себя их поддержанием, а этот дворец находился поблизости от Гор Тумана. Приходилось прилагать немало усилий, чтобы никто не задавался вопросом, куда подевался прежний владелец со всеми своими домочадцами и челядью. Саммаэль не удивился бы, узнав, что всякий побывавший здесь доманиец уезжал, пребывая в убеждении, будто эта земля передавалась в ее семье из поколения в поколение со времен Разлома. Грендаль настолько часто пользовалась Принуждением, словно молотом, что могло создаться впечатление, будто она не владеет более деликатными его формами, позволявшими направлять чужой разум исподволь, столь тонко и изощренно, что обнаружить следы постороннего вмешательства было практически невозможно. В действительности же она великолепно владела и этим методом. Пожалуй, в области Принуждения Грендаль не знала себе равных.
Он позволил своим вратам исчезнуть, но продолжал держаться за Истинный Источник. Против обернувшегося в саидин ее штучки не сработают. Кроме того, он подсознательно наслаждался этой постоянной борьбой с потоком, борьбой не на жизнь, а на смерть. Выживает сильнейший — таково было убеждение Саммаэля, и, касаясь Источника, он всякий раз словно подтверждал свое право на существование. Грендаль не могла знать, удерживает ли он саидин, но лукаво улыбалась с таким видом, будто для нее не существует секретов. Ему это не нравилось. Саммаэль терпеть не мог, когда люди делали вид, будто что-то знают, но еще больше не любил, когда они действительно знали нечто неизвестное ему.
— Так что ты хотела мне сказать? Вопрос прозвучал, пожалуй, слишком грубо.
— Сказать? А, это насчет Льюса Тэрина. Ты ведь, похоже, ничем другим не интересуешься. Так вот, его место среди моих зверушек. Он будет гордостью моей коллекции. Конечно, он не столь красив, как некоторые другие, но, памятуя о том, кто он, можно закрыть на это глаза. — Она снова улыбнулась и пробормотала так тихо, что без саидин Саммаэль мог бы и не расслышать: — К тому же мне нравятся рослые мужчины. Он едва сдержался, успев подавить непроизвольную попытку приосаниться. Саммаэль был далеко не коротышкой, но втайне терзался, считая, что его рост никак не соответствует выдающимся способностям. Льюс Тэрин был на голову выше него, и этот ал'Тор тоже. Почему-то рост всегда считался чуть ли не главным достоинством мужчины. Еще одно усилие потребовалось ему, чтобы не коснуться шрама, пересекающего лицо от волос до квадратной бородки. Рану нанес ему Льюс Тэрин, и Саммаэль сохранил шрам как напоминание. Он заподозрил, что Грендаль намеренно сделала вид, будто не совсем поняла вопрос, ибо желала применить его как наживку.
— Льюс Тэрин давным-давно умер, — резко бросил он. — А этот Ранд ал'Тор всего-навсего деревенский выскочка, которому случайно повезло!
Грендаль взглянула на него с деланным удивлением и даже заморгала:
— Ты и впрямь так думаешь? А мне кажется, тут замешано нечто большее, чем простое везение. На одной удаче, знаешь ли, его бы так далеко не занесло.
Саммаэль явился сюда вовсе не затем, чтобы говорить об ал'Торе, и сейчас по спине у него пробежал холодок. В голову лезли непрошеные мысли, которые он всеми силами гнал прочь. Ал'Тор не был Льюсом Тэрином, но являл собой воплощение возродившейся души Льюса Тэрина, как и сам Льюс Тэрин — воплощение той, иной души. Саммаэль не был ни философом, ни теологом, но вот Ишамаэль был и тем, и другим, и он утверждал, что в этом факте сокрыта одна из величайших тайн мироздания. Конечно, Ишамаэль погиб, впав в безумие, но и тогда, когда он пребывал в здравом рассудке, когда казалось, что они вот-вот нанесут Льюсу Тэрину Теламону поражение, — и тогда он утверждал, будто эта борьба ведется со дня Творения. Нескончаемая война между Великим Повелителем и Творцом, в которой и тот, и другой используют суррогаты людей. Более того, Ишамаэль говорил, что, как только Великий Повелитель освободится, он обратит Льюса Тэрина к служению Тени. Возможно, Ишамаэль уже тогда начинал сходить с ума, но попытки привлечь Льюса Тэрина на сторону Великого Повелителя действительно имели место. А по словам Ишамаэля выходило, будто такое случалось и прежде, причем бывало, что поборник Творца создавал творение Тени и сам возвышался, как поборник Тени.
Все эти суждения были слишком запутанными и сложными, но одно не шло у Саммаэля из головы. Он вовсе не исключал вероятность того, что Великий Повелитель захочет сделать Ни'блисом именно ал'Тора. Но невозможно возвыситься в пустоте, без всякой опоры. Ал'Тору требуется помощь, и, судя по всему, он ее получает. Помощь — вот что объясняет удачу, которая сопутствовала ему до сих пор.
— Ты узнала, где ал'Тор прячет Асмодиана? Или где находится Ланфир? Или Могидин?
Впрочем, Могидин скрывалась всегда. Ее не зря прозвали Паучихой, она как паук — нападает, когда думаешь, что он уже мертв.
— На сей счет тебе известно столько же, сколько и мне, — беспечно ответила Грендаль, отпив из кубка. — Я думаю, что Льюс Тэрин всех их поубивал. Ой, да не морщись ты так! Пусть будет ал'Тор, раз ты настаиваешь.
— Похоже, ее это особо не беспокоило. Впрочем, Грендаль не собиралась вступать в открытую борьбу с ал'Тором. Это не в ее духе. Если ал'Тор вызнает, где она прячется, Грендаль просто-напросто сбежит и устроит себе логово в другом месте, ну а коли не удастся удрать, сдастся прежде, чем он успеет нанести удар, и тут же примется убеждать его в том, что без нее ему не обойтись. — Из Кайриэна доходили слухи, будто Ланфир умерла на руках Льюса Тэрина в тот самый день, когда он убил Равина.
— Слухи, они слухи и есть. Ланфир, если хочешь знать мое мнение, помогала ал'Тору с самого начала. Я заполучил бы его голову еще в Тирской Твердыне, если б кто-то не послал Мурддраалов и троллоков ему на выручку. Это сделала Ланфир, кто же еще? Она мне надоела, я ее убью, если только увижу! И зачем, скажи пожалуйста, ему убивать Асмодиана? Вот я убил бы его, попадись он мне в руки, а ему какая с того корысть? Асмодиан перебежал к ал'Тору и учит его, помяни мое слово!
— Вечно ты находишь оправдание своим промахам, — прошептала Грендаль в свой кубок и снова так тихо, что лишь саидин позволил Саммаэлю расслышать эти слова. Затем она заговорила чуть погромче: — Что ж, выбирай те объяснения, которые тебе больше нравятся. Может, ты и прав. Но мне кажется, что Льюс Тэрин выводит нас из игры одного за другим.
Рука Саммаэля дрогнула от гнева, да так, что он едва не расплескал пунш. Ранд ал'Тор! Ранд ал'Тор, а никакой не Льюс Тэрин. Он, Саммаэль, пережил великого Льюса Тэрина Теламона, пожиная плоды побед, которые не мог одержать сам, и ожидая новых, чтобы насладиться ими. Единственное, о чем он сожалел, так это о том, что не осталось могилы Льюса Тэрина, чтобы можно было на нее плюнуть.
Помахав унизанными перстнями пальцами в такт доносившейся снизу мелодии, Грендаль заговорила рассеянно, словно музыка и вправду отвлекала ее:
— Так много наших уже сложило головы, столкнувшись с ним. Агинор и Балтамел. Ишамаэль, Бе'лал и Равин. И Ланфир с Асмодианом, что бы ты там ни думал. Могидин, та, может быть, и впрямь таится где-нибудь в тенях, выжидая, когда все мы погибнем, у нее на это глупости хватит. Я все же надеюсь, что ты уже присмотрел местечко, куда бежать. Похоже, следующим, на кого он обрушится, будешь как раз ты. И случится это, сдается мне, скоро. Так что мне здесь едва ли придется выдерживать натиск чьей-нибудь армии, а вот про тебя этого не скажешь. Я слышала, будто Льюс Тэрин собрал немалое войско против тебя Такую цену приходится платить, если не только хочешь обладать властью, но еще и желаешь, чтобы все это видели.
Конечно же, Саммаэль подготовил пути к отступлению — этого требовало простое благоразумие, — но в голосе Грендаль слышалась бесившая его уверенность, что они ему понадобятся.
— И если я уничтожу ал'Тора, то никоим образом не нарушу волю Великого Повелителя. — Сути этих велений он не понимал, но того и не требовалось. Надлежало лишь повиноваться Великому Повелителю, а не вникать в его замыслы.
— Не нарушу, насколько я могу судить о них с твоих слов. Если ты что-то утаила…
Глаза Грендаль похолодели, превратившись в голубой лед. Она всегда старалась избегать столкновений, но терпеть не могла угроз. Впрочем, уже в следующий миг на ее лице вновь появилась глупая улыбка — эта особа была переменчива, как погода в М'джинне.
— Я пересказала тебе то, что поведал мне Демандред, а с ним говорил сам Великий Повелитель. Пересказала все, Саммаэль, до последнего слова. И не думаю, чтобы он осмелился солгать, передавая волю Великого Повелителя.
— Но ты почти ничего не рассказала о том, что затевает сам Демандред, — тихо промолвил Саммаэль. — Он, Семираг и Месана. По существу, ничего.
— Я рассказала все, что знаю, Саммаэль, — повторила Грендаль и досадливо вздохнула.
Возможно, она говорила правду. Похоже, даже сожалела о своем незнании. Похоже, но… что-что, а пустить пыль в глаза она умела.
— Ну, а насчет всех прочих… Вспомни, Саммаэль, мы и прежде умышляли друг против друга, боролись друг с другом чуть ли не столь же ожесточенно, как с Льюсом Тэрином, но все же добивались побед, пока он не подстерег всех нас в Шайол Гул.
Она содрогнулась, и лицо ее на миг исказила гримаса страдания. Саммаэль и сам не любил вспоминать тот день, а еще паче все случившееся потом. Нескончаемый сон без снов, сон, за время которого мир неузнаваемо изменился и плоды всех его трудов исчезли.
— Теперь мы пробудились в ином мире, каждый из нас отличается от простых смертных, словно мы и они не относимся к одному и тому же человеческому роду, и что же? Мы гибнем, гибнем один за другим. Попробуй хоть на миг забыть о том, кто будет Ни'блисом. Подумай о другом. Ведь когда мы пробудились, ал'Тор — называй его ал'Тором, коли тебе так угодно, — был беспомощен, как младенец.
— Ишамаэль так не считал, — возразил Саммаэль, хотя полагал, что Ишамаэль уже тогда обнаруживал признаки подступающего безумия. Грендаль, однако же, продолжала, будто и не слышала его слов:
— Мы ведем себя так, будто вернулись в мир, который некогда знали, тогда как это вовсе не так. От того мира почти ничего не осталось. Нас остается все меньше, а ал'Тор с каждым днем становится сильнее. Земли и люди собираются вокруг него, а мы умираем. Мы, которым даровано бессмертие. Я не хочу умирать.
— — Если он так пугает тебя, убей его, — сказал Саммаэль и тут же пожалел о неосторожной обмолвке. Он был бы рад проглотить эти слова.
По лицу Грендаль промелькнула недоверчивая усмешка.
— Я служу Великому Повелителю и повинуюсь ему, Саммаэль.
— Как и я. Как и все остальные.
— Как мило, что ты соблаговолил преклонить колени перед нашим Господином. — Голос ее был холоден, лицо помрачнело. — Ну так вот, единственное, что я хочу сказать: Льюс Тэрин и сейчас столь же опасен, как в наше время. Напугана, говоришь? Да, я напугана. Я намерена жить вечно и не хочу разделить судьбу Равина!
— Т саг! — Бранное слово заставило ее моргнуть и действительно посмотреть на Саммаэля. — Ал'Тор, Грендаль! Не Льюс Тэрин, а ал'Тор. Невежественный мальчишка, чему бы там ни научил его Асмодиан! Деревенщина, грубый дикарь, наверняка до сих пор неспособный даже вообразить девять десятых того, что мы считаем само собой разумеющимся. Он заставил кланяться нескольких лордов и возомнил себя покровителем народов. Да у него воли не хватит, чтобы действительно покорить их и зажать в кулаке. За ним следуют только эти Айил… Бажад дровиа! Кто бы мог подумать, что они способны так измениться?! — Саммаэль умолк и попытался взять себя в руки. До сих пор он никогда так не ругался, ибо неумение владеть собой считал непростительной слабостью. — На самом деле они одни поддерживают его, да и то не все. Он висит на волоске, и волосок этот, так или иначе, непременно оборвется.
— Так ли? А что, если… — Она осеклась и торопливо, так что пунш расплескался, обрызгав запястье, поднесла к губам кубок. Одним глотком Грендаль осушила его до дна. Изящная служанка тут же поспешила к ней с кувшином. Подставив ей кубок, Грендаль на одном дыхании выпалила: — Скольким из нас суждено погибнуть, прежде чем все кончится? Мы должны сплотиться, как никогда прежде.
А ведь начала она совсем не с того. По спине Саммаэля вновь пробежал холодок, но он не обратил на это внимания. Ал'Тор не станет Ни'блисом. Ни за что! Итак, выходит, она хочет, чтобы они сплотились?
— Тогда объединяйся со мной. Соединись узами. Вдвоем мы сможем достойно противостоять ал'Тору. Давай положим начало новому союзу.
На лице Грендаль отразилось недоумение, и Саммаэль улыбнулся — дернулся пересекающий лицо шрам. И то сказать, разве могла она до такой степени на него положиться, ведь соединит их узами она, но контроль над ними будет принадлежать ему.
— Ладно. Похоже, мы будем действовать как прежде, — заключил Саммаэль. Дело и впрямь ясное — ни он, ни она доверчивостью не отличались. — Что еще ты хочешь мне сказать?
В конце концов он явился сюда именно за этим, а не выслушивать болтовню Грендаль об ал'Торе. С ал'Тором он разберется — или сам, или чужими руками.
В глазах Грендаль блеснула ярость. Не приходилось сомневаться: она не забудет, что потеряла самообладание в его присутствии. Однако гнев никак не сказался на ее манере говорить, голос звучал спокойно и даже слегка небрежно.
— Немного. По существу, больше и рассказывать-то нечего. Семираг на последнюю встречу не явилась — не знаю почему и думаю, что Месане и Демандреду это тоже неизвестно. Месана, так та была раздосадована, хотя всячески старалась это скрыть. Она говорила, что Льюс Тэрин скоро окажется в наших руках, ну так ведь она всякий раз это твердит. Помнится, она была уверена, что Бе'лал убьет или пленит его в Тире, и весьма гордилась расставленной ловушкой. Ну а Демандред предупреждает, чтобы ты был осторожен.
— Стало быть, Демандред знает о нашей с тобой встрече? — Вечно из нее приходилось выдавливать сведения по капельке.