Первые сведения исторических фактов.

Вступление.

…Крайне затрудняет решение проблемы названия "русь" то обстоятельство, что история этнонима и история этноса, как правило, не расчленены. Частный и, строго говоря, относящийся к области исторической этнонимики вопрос включен как один из центральных в широкую историческую проблематику происхождения Древнерусского государства, а иногда и подменяется ею. До самого последнего времени он решался в зависимости от общих взглядов исследователя на происхождение Древнерусского государства: норманистских (которым почти во всех случаях соответствует скандинавская этимология) или антинорманистских (что нередко и ныне выражается в поисках его южнорусских, прибалтийско-славянских, иранских, кельтских или иных истоков). О современном состоянии изучения русско-скандинавских отношений раннего средневековья.

Очевидно, что проблема происхождения названия "русь", каково бы оно ни было, не равнозначна проблеме становления древнерусской государственности как социальноэкономического и политического процесса

Выяснению происхождения названия «Русь» было посвящено множество работ, при этом, естественно, направление поиска определялось взглядами исследователя на происхождение государства. До сих пор не было предложено удовлетворительного объяснения, что подтверждается не прекращающимися до последнего времени попытками найти не противоречащий историческим данным ответ на этот вопрос. Такое положение может указывать на несостоятельность концепций, определяющих направление поиска. Предложенная гипотеза должна помочь в решении и этого вопроса.

Целью моей работы будет узнаь или предположить, откуда же возникло названия «Русь» прежде рассмотрим несколько предложенных далее объяснений.

Мы узнаем некоторые предложенные теории о возникновении столь загадочного слова, и первых упоменаниях в летописях, зафиксированных частично фактов, и аналитически рассудим, что же могло подвигнуть наших предков на названия их родной земли - «Руссю».¹

_______________________________

¹ собственный текст.

Первые сведения исторических фактов.

О названии «Русь» писали много, и каждый, кто пытается заново поставить этот вопрос. И тем не менее вопрос о происхождении названия «Русь» не может быть снят с обсуждения, ибо он тесно связан с вопросом о происхождении русского государства и русского народа. Недаром же летописное сказание о начале Руси 200 лет служило темой для споров норманистов и антинорманистов, тех споров, которые всегда шли в накаленной политической атмосфере, начиная с полемики великого Ломоносова с немцами-академиками середины XVIII в.К тому же общие итоги ученых исследований о происхождении термина «Русь» не могут быть признаны удовлетворительными.

В настоящее время наиболее принята компромиссная теория Брима о двойном, северном и южном, происхождении слова «Русь». Но эта теория, как всякое компромиссное решение, по существу ничего не объясняет, потому что оставляет в силе и теорию, возводящую «Русь» к варягам-скандинавам, и взгляды о южном происхождении Руси. Не больше ясности в рассматриваемый вопрос вносит и статья Л. С. Тивериадского. Как и ранее писавший автор видит в терминах «варяги» и «Русь» классовое содержание: «...термин Русь, принимая его автохтонно-южное происхождение, должен был относиться к местной, исконной славянской знати». Однако доказательств того, что словом «Русь» обозначалась только знать, а не отдельный народ били племя, автор в своей статье не приводит.¹

Для историка, изучающего происхождение термина «Русь», есть один способ определить, что понималось под Русью в IX — X веках, — это пересмотреть основные источники, знающие «Русь» и о ней упоминающие. В основном эти памятники делятся на две группы: русские и иноземные. Значение их, конечно, совершенно неравно, так как только русские источники могут с большей или меньшей точностью указать, что понималось у восточных славян под словом «Русь», какой народ и какая страна, тогда как иностранные памятники полны множества противоречий, в особенности источники арабского происхождения, которые могут быть привлечены только в виде дополнительного материала.

В исторической науке давно уже отмечено, что в XII — XIII вв. название «Русь» обозначало вполне определенную страну — собственно Киевскую землю. Примеров подобного словоупотребления можно указать немало и притом в разных русских памятниках. Так, Лаврентьевская летопись, памятник владимиро-суздальского происхождения, рассказывает о походе киевского князя Святослава Всеволодовича и сожжении города Дмитрова: «...пожга (Святослав — М. Т.) город Дмитров, възвратися опять в Русь...». И это не случайное, а общепринятое выражение владимиро-суздальских памятников. После смерти Андрея Боголюбского на совещании во Владимире говорилось: «...князь наш убьен, а детей у него нету, сынок его в Новегороде, а братья его в Руси...». Итак, Владимиро-Суздальская земля — не Русь, а Русь — это южные княжества, где живут братья Андрея.

Подобное же словоупотребление видим в Новгородской земле. Для новгородца под Русью понималась Киевская земля. Можно привести ряд выражений, характерных для новгородского понимания слова «Русь», но ограничимся двумя примерами. В 1135 г. «иде в Русь архиепископ Нифонт с лучьшими мужи». В 1142 г. сообщается, что новгородцев не пускали из Руси, пока они не приняли князя Святополка. В отличие от жителей южной Руси, которых называли русинами, новгородцы называли себя словенами. Это противопоставление русина словенину с наибольшей четкостью бросается в глаза в краткой редакции Русской Правды, которая, судя по всему, возникла в Новгороде. В свою очередь, киевляне называли свою землю Русью в отличие от Новгородской земли («бежащю же Святославу из Новагорода идущю в Русь к брату»).²

______________________

¹1.с.43; ²3.c.187.

Не причисляли себя к русинам и жители Смоленской земли, что явно вытекает из рассказа о походе Изяслава Мстиславича на Волгу в 1148 г. На устье Медведицы он соединился с новгородцами, а потом пришел его брат Ростислав «с всими рускыми силами, полкы, и с Смоленьскими».

Даже Галицкая земля, что особенно важно, также не считалась Русью. Победив в 1152 г. Владимира Галицкого, венгерский король пошел «в Угры, а Изяслав у Русскую землю».

Значит, можно с полным основанием считать, что в XII — XIII вв. название «Русь» обозначало определенную область: Киевскую землю в узком смысле этого слова.¹

Наряду с термином «Русь» как обозначением определенной территории употреблялось другое, более широкое понятие «Русской земли» в применении ко всем восточнославянским землям, входившим в состав Киевского государства. Примеров подобного словоупотребления много. Так, Изяслав Мстиславич заявляет: «Мне отцины в Угрех нетуть, ни в Ляхох, токмо в Руской земли». Здесь Русская земля противополагается Венгрии и Польше как единое народное целое, а не просто как Киевская земля. Еще более четко и ясно под Русской землей понимается вся территория, населенная восточными славянами, в рассказе о Липецкой битве 1216 г. Там суздальский боярин говорит своим князьям: «...не было того ни при прадедех, ни при дедех, ни при отце вашем, оже бы кто вшел ратью в силную землю в Суздальскую, оже вышел цел, хотя бы и вся Русская земля, и Галичьская, и Киевьская, и Смоленьская, и Черниговьская, и Новогородская, и Рязаньская».

Здесь само Киевское княжество является лишь составной частью общей Русской земли. Так понимают Русскую землю и певец «Слова о полку Игореве», и Даниил Паломник, поставивший лампаду от всей Русской земли на гробе господнем, и автор «Слова о погибели Русской земли», обозначавший ее границы от Угорских гор до «дышучего моря», т. е. от Карпат до Ледовитого океана. Перед нами очень интересное явление. Термин «Русь» получил двоякое значение:узкое — для обозначения Киевской земли и широкое — для обозначения всей земли, населенной русскими.

Какое же из этих обозначений древнее? Слово ли «Русь», относившееся первоначально к Киевской земле, распространилось на остальные восточнославянские земли или широкое понятие «Руси» сосредоточилось на понятии небольшой территории вокруг Киева? Наиболее обычным был, как известно, порядок, когда «название небольшого племени становилось названием целого парода, как, например, чехов и поляков». Можно с вероятностью предполагать, что Русью первоначально называлась только Киевская земля, откуда это название распространилось на остальные земли восточных славян.

Чтобы доказать это положение, мы должны выяснить, какое значение имело слово «Русь» в еще более раннюю эпоху, в X — XI вв, «Русь» и «Русская земля» неоднократно упоминаются в летописных известиях, но в такой форме, что трудно установить, о чем идет речь: о всей Русской земле в целом или об отдельной ее части.

Тем не менее некоторые места начальной летописи недвусмысленно доказывают, что авторы XI в. называли Русью именно Киевскую землю. Говоря о древних славянских племенах, летописец сообщает: «...и Поляне, яже ныне зовомая Русь». Но поляне, по той же летописи, населяли Киев и его окрестности. Следовательно, Русь — это название Киевской земли, а не какого-либо другого участка восточнославянской территории. В свете подобного толкования термина «Русь» для нас становится понятным своеобразное выражение летописи, дающее расчет лет от цесаря Михаила до смерти Святополка Изяславича (в 1113 г.): «...от перваго лета Михайлова до перваго лета Олгова, Рускаго²

______________________

¹3. c.187.

²2. c. 205.

князя, лет 29; а от перваго лета Олгова, понеже седе в Киеве, до перваго лета Игорева лет 31». Итак, Олег признается русским князем с того времени, как он стал княжить в Киеве (понеже — потому что сел в Киеве).

Такое понимание летописного текста подтверждается другим местом «Повести временных лет»: «Седе Олег, княжа в Киеве, и рече Олег: „се буди мати градом Руским“. Беша у него Варязи и Словени, и прочи прозвашася Русью». Здесь Киев — мать городов русских, а осевшие в нем варяги и словени прозываются Русью потому, что они стали жить в Киеве.¹

Взгляды исторков.

Для историка важен вопрос, к какому времени относятся приведенные выше фразы об Олеге, как, впрочем, и все летописные известия о IX — X вв. Уже И. И. Срезневский и К. Н. Бестужев-Рюмин отметили, что в упомянутом расчете лет от Михаила до Святополка заметны три слоя. Так, в конце хронологического расчета читаем: «от смерти Святославли до смерти Ярославли лет 85, а от смерти Ярославли до смерти Святополчи лет 60». По этому поводу Бестужев-Рюмин пишет: «Таким образом, сами собою определяются нам три слоя первоначальных источников летописи: записки до смерти Святослава, до смерти Ярослава, до смерти Святополка». Это наблюдение подтверждается тем, что в упомянутом расчете лет от Михаила до Святополка видим два способа изложения. Первый кончается словами: «...а от перваго лета Святославля до перваго лета Ярополча лет 28». После этих слов меняется самый характер изложения: «а Ярополк княжи лет 8; а Володимер княжи лет 37; а Ярослав княжи лет 40». Следовательно, первоначальный расчет лет обрывался на Ярополке.

А. А. Шахматов, а вслед за ним М. Д. Приселков возводят большинство известий о событиях IX — X вв. к так называемому «Древнейшему летописному своду», составленному в 1037 г. Во всяком случае, некоторые известия X в. были записаны не позднее первой половины XI в. Так, летописец сообщает, что могила Олега Святославича находится «и до сего дне у Вручего», а под 1044 г. говорит о переносе костей Олега из прежней могилы в Десятинную церковь.

Тот, кто писал о могиле Олега у Вручего «до сего дне», явно не знал о последующей судьбе костей Олега. Отсюда вытекает, что рассказ о Ярополке и его братьях был написан до 1044 г.

Однако самое существование Древнейшего свода 1037 г. представляется недостаточно доказанным. Сводчик, работавший в 1037 г., должен был бы с особой подробностью рассказывать о своем времени, в частности о княжении Ярослава. Между тем оказывается, что летописец говорит об его времени кратко и неточно. Наиболее подробно рассказана борьба Ярослава со Святополком Окаянным, но этот рассказ взят из особого сочинения — «Сказания о Борисе и Глебе». Особым повествованием являлся и рассказ о Мстиславе Черниговском, к тому же явно более благоприятный по отношению к Мстиславу, чем к Ярославу («не смяше Ярослав ити в Киев, дондеже смиристася»). Остальные известия о событиях времени Ярослава так кратки, что напоминают записи, сделанные на основании позднейших припоминаний или выдержек из синодиков.²

В самом летописном повествовании со времени Ярослава имеются указания на то, что оно было составлено по позднейшим припоминаниям. Битва с печенегами под Киевом в 1036 г. происходила там, «иде же стоить ныне святая Софья». В похвале Ярославу под 1037 г. говорится о Ярославе: «отец бо сего Володимер взора и умягчи (землю), рекше крещеньем просветив; сь же насея книжными словесы сердца верных людий, а мы пожинаем, ученье приемлюще книжное». В этой фразе явно обозначены три поколения: первое — Владимир, второе — Ярослав, третье — «мы», т. е. уже не современник» Ярослава, а люди более позднего времени.³

_____________________

¹2. c.205.; ² 7. c.110.; ³5. c.116, 144.

С тем же самым встречаемся мы при изучении летописных известии о княжении Владимира. Летописец гораздо подробнее говорит о событиях княжения Владимира до его крещения, чем о последующем времени. За длительный промежуток времени с 988 но 1015 г. встречаем лишь несколько кратких заметок, часть которых, как это указал еще Шахматов, взята из записей какого-либо синодика (время смерти того или иного члена княжеской семьи). Более подробные повествования восходят лишь к особым сказаниям: к «Слову о построении Десятинной церкви» и «Похвальному слову или краткому житию Владимира». Как малочисленны были в руках летописца известия о второй, христианской половине княжения Владимира, видно из того, что в летописи вновь появляются легенды. Таковы рассказы о борьбе отрока с печенежским богатырем и об осаде Белгорода печенегами с наивным сообщенном о хитрости белгородцев.

Летописное повествование о второй половине X в. оказывается более подробным, чем рассказ о первой половине XI в. Отметим несколько фактов, которые были известны летописцу из истории второй половины X в., чтобы показать его осведомленность. Летописец, например, знает, что в 945 г. крещеную Русь водили к присяге в церкви Ильи, «яже есть над ручаем, конець Пасыньче беседы». Летописец знает о Свенельде, рисуя его отношения к Игорю в реальных тонах. Он знает, что Лют, или Мстиша, был сыном Свенельда; упоминаются древлянский князь Мал, полоцкий Рогволод, печенежский Куря; известно происхождение Владимира от ключницы Малуши, дочери Малка Любечанина. Если об этих лицах можно было что-то узнать из устных источников, то упоминание о персонажах, подобных «кормильцу» Асмуду и совсем неизвестному Варяжку, непонятно без предположения о существовании письменного источника. Поразительно то, что распри между сыновьями Святослава описаны с такой точностью и с таким отсутствием легендарных черт, что мы невольно должны предполагать письменный источник очень раннего происхождения, в котором рассказывалось о событиях, последовавших после смерти Святослава.

Летописный рассказ о распрях между сыновьями Святослава имеет любопытную особенность. Он написан человеком, благоприятно настроенным по отношению к Ярополку и враждебно к Владимиру. Виновником вражды Ярополка с Олегом представлен Свенельд, сам же Ярополк «плакал» над трупом брата. Рогнеда не хочет идти замуж за Владимира, «но Ярополка хочю». Киевляне были привязаны к Ярополку — «гражены же не бе льзе убити его».

Наоборот, Владимир изображен в черных тонах, и летописец не скрывает не только его дурных деяний, но и низкого происхождения его как сына ключницы, «рабичича». Владимир перетягивает на свою сторону воеводу Блуда; по приказу Владимира убивают его брата Ярополка; Владимир «залеже жену братьню Грекиню», Владимир обманывает варягов и предупреждает об опасности с их стороны византийского императора; Владимир ставит кумиры и вводит человеческие жертвоприношения; наконец, Владимир — «несыт блуда».¹

Противоположение Владимира — язычника, грубого, хищного и развратного варвара — другому Владимиру, просвещенному христианством, сделано так ярко в летописи, что отразилось на всей нашей исторической литературе. Обычно это противоположение объясняют желанием летописца особенно ярко обрисовать резкую перемену в характере Владимира после принятия христианства. Но вполне мыслимо объяснение чисто источниковедческого порядка. Летописец имел в своих руках различные источники. Один из этих источников представлял собой подробный рассказ о распрях между сыновьями Святослава и первых годах княжения Владимира, написанный в отрицательном духе по отношению к последнему. Не имея других более или менее полных и достоверных²

________________________

¹5. c.116-117.

²6. c.400.

источников о времени Ярополка, летописец воспользовался этим рассказом, изображая Владимира-язычника, чтобы на основании других источников описать его деятельность в качестве христианина.¹

Но что это был за источник и когда он был составлен? Некоторый ответ на это найдем в упомянутом ранее расчете лет. Начинаясь «от перваго лета Олгова», он кончался словами: «до перваго лета Ярополча лет 28». Таковы были примерные хронологические рамки нашего предполагаемого источника. Примерный его объем и содержание восстанавливаются при помощи так называемой Новгородской I летописи, которая, как доказал Шахматов, дает понятие о составе более древнего текста, чем «Повесть временных лет». Этот источник начинался словами «Начало земли Руской» и рассказывал об основании Киева и первых князьях. Конечно, эта повесть о начале Русской земли сохранилась в Новгородской летописи уже в измененном виде, ибо имеет черты обработки 70-х годов XI в., но все-таки она более приближает нас к первоначальному тексту, чем текст «Повести временных лет», осложненный многими вставками. В частности, в ней уже находим рассказ о призвании трех князей, стоящий в явном противоречии с повествованием об Олеге как первом русском князе. Кроме того, рассказ разбит на годы, которые явно отсутствовали в первоначальной редакции «Повести о начале Русской земли», в чем сходятся все исследователи.

Эта повесть была несомненным произведением какого-либо южнорусского, точнее, киевского, автора, отражая претензии киевлян на первенство во всей Русской земле. Подобный характер летописных известий о событиях IX — X вв. нашел отражение и в «Повести временных лет», и в тексте Новгородской I летописи.

Когда же возникла «Повесть о начале Русской земли», как мы ее условно бы назвали, и где она примерно оканчивалась? Мы видели уже, что эта повесть не могла возникнуть позже 1044 г., когда первоначальная могила Олега была потревожена. На это указывает и ссылка в тексте Новгородской I летописи на то, что греки дают дань «и доселе княземь Рускым», что едва ли может относиться к очень позднему времени, во всяком случае — не более позднему, чем княжение Ярослава Мудрого (умер в 1054 г.), при котором был предпринят последний русский поход на Константинополь.

Но в рассказе о начале Русской земли есть и другая тенденция, обнаруживающая время его составления. Летописец, как мы видели, благожелателен к Ярополку и враждебен к Владимиру. Когда же мог возникнуть рассказ с такой тенденцией? Конечно, не при Владимире и сомнительно, чтобы при Ярославе, который боролся со Святополком Окаянным, считавшимся сыном Ярополка и Владимира. Единственным временем, когда подобный рассказ мог возникнуть, можно считать период княжения Святополка Окаянного (1015 — 1019 гг.). «Володимер же, — пишет летописец, — залеже жену братьню Грекиню, и бе непраздна, от нея же родися Святополк... бе бо от двою отцю, от Ярополка и от Володимера». В последних словах о двух отцах чувствуется какая-то неуверенность летописца. Поэтому позднейший редактор вставляет здесь рассуждение о греховности происхождения Святополка, выдавая тем самым руку автора, писавшего уже после смерти Святополка.

В свете известий летописи о рождении Святополка нужно рассматривать его позднейшую историю, в частности, решительную расправу Святополка с братьями, которых он мог таковыми и не считать. Поэтому понятна и тенденция «Повести о начале Русской земли» рассматривать Киев как центр государства, а Новгород — как захудалый город. «Да аще бы кто шел к вам», — отвечает новгородцам Святослав в ответ на просьбу дать им князя.

Если принять нашу датировку «Повести о начале Русской земли», то известия о русских событиях X — XI вв., помещенные в ней и не заимствованные из византийских²

______________________

¹6. c.400.

²2. c.205-206.

источников, позволяют судить о том, что понималось под Русью и Русской землей в начале XI в., а тем самым и о более раннем времени, по крайней мере о второй половине X в. Для определения того, что первоначально входило в состав «Повести о начале Русской земли», служит текст Новгородской I летописи, за исключением рассказа о призвании князей, о котором речь будет идти особо.

Анализ этих известий убеждает нас в том, что в X в. под Русью и Русской землей, как и в более позднее время, понималась Киевская земля. Приведем несколько примеров, пользуясь текстом Новгородской I летописи. Рассказывая о походе Олега на Царьград, летописец говорит: «Игорь и Олег пристроиста воя многы, и Варягы и Поляне и Словене и Кривичи».

Здесь варяги отличены от славянских племен; поляне — жители Киевской земли, словене — новгородцы, кривичи — жители Смоленской земли. Замечательно отсутствие даже упоминания о Руси. Но кто понимался под Русью — видно из дальнейшего рассказа. Древляне говорят об Игоре: «се князя убихом Рускаго», но Игорь княжил в Киеве, значит Киевская земля — это и есть Русь. Говоря о покорении радимичей Владимиром, летописец замечает, что они «платить дань Руси, повоз везуть и до сего дни». Но что это за Русь? Конечно, не варяги, которые при Владимире резко отличались от русского населения.

Летописные известия X в. ясно различают варягов и Русь. Для летописца не было никакого сомнения, что русская и словенская грамота — одно и то же, «а словенеск язык и рускый один... аще и поляне звахуся, но словенская речь бе». Это сознание единства русского и славянского языка еще более подтверждается летописными словами [о том, что] «словеньску языку учитель есть Павел, от него же языка и мы есме Русь». Итак, анализ летописных известий IX — X вв. приводит нас к мысли, что эти известия были записаны уже в начале XI в., что они дают ясное представление о терминологии более раннего времени (X в.) и что в X в. под Русью, как и позже, понималась совершенно определенная область, именно — Киевская земля.

Наш вывод, впрочем, не противоречит летописному сказанию, по которому название «Русь» появилось не в XI — XII вв., а значительно раньше: в IX в. в Новгороде, в начале X в. в Киеве. Летопись присваивает название «Русь» варягам, от которых это имя перешло к славянам, — «и от тех варяг... словет Руская земля». В этой фразе заключается опорная точка, от которой вот уже два столетия исходят норманисты в своих представлениях о начале Руси. Недаром же Ф. Браун в своем исследовании о гото-славянских отношениях пишет: «Русское государство, как таковое, основано норманнами, и всякая попытка объяснить начало Руси иначе будет напрасным, праздным трудом».¹

Основные доказательства теории норманистов держатся, в сущности, на двух летописных известиях, которые ставят знак равенства между варягами и Русью. Первый рассказ заканчивает летописный перечень народов, ведущих свое происхождение от сыновей Ноя, легендарных Сима, Хама и Афета. Летописец пишет: «Афетово бо и то колено: Варязи, Свеи, Урмане (Готе), Русь, Агняне, Галичане, Волхва, Римляне, Немци, Корлязи, Веньдици, Фрягове...», Таким образом, Русь поставлена между готами и англичанами, хотя по точному смыслу может и не принадлежать к варяжским племенам, ибо к ним нельзя, например, относить упомянутых далее римлян; кроме того, слово Русь вообще отсутствует в Троицком (утраченном) и Радзивилловском списках. Почти однородное место читаем в рассказе о призвании князей: «идаша за море к Варягом к Руси, сице бо ся зваху тьи варязи суть, яко ее друзии зовутся Свое, друзии же Урмане, Анъгляне, друзии Гъте, тако и си...».

Близость двух приведенных мест несомненна. Здесь последовательно упомянуты в числе варягов: свеи (шведы), урмане (норвежцы), англичане и готы (жители острова²

________________________

¹2. c.206.

²1. c.45.

Готланда в Балтийском море). Однако второй отрывок предстаь ляет как бы выдержку из первого и комментарий к слову Русь: так назывались эти варяги Русью, как другие звали себя шведами, норвежцами, англичанами и готами, — вот смысл летописного текста.