Первые люди, ставшие австралийцами
200 лет назад, когда в Австралию стали прибывать европейские переселенцы, коренное население этого континента было очень невелико. Одно время полагали, что его численность составляла всего около 300 тысяч человек (Smith, 1980), сейчас она близка к 1 миллиону (White, Mulvaney, 1987). Почему население было столь млочисленным, до сих не вполне понятно (Beaton, 1991). Согласно общепринятому мнению, все человечество состояло исключительно из рыболовов, охотников и собирателей на протяжении 99% своей истории. Именно на этом основано представление о том, что общество рыболовов-собирателей-охотников оставалось неизменным в течение всей своей истории; это представление, особенно подробно разработанное на примере Австралии (Horton, 1981; Pulleine, 1928), весьма существенно повлияло на наше восприятие прошлого австралийских аборигенов. Если рыболовы-собиратели-охотники не изменялись, - а обитатели Австралии были исключительно рыболовами, собирателями и охотниками, - то картины прошлого можно получить на основе данных современной этнографии.
Такой упрощенный взгляд на прошлое человека как хищника давно уже вызывал возражения; в результате новое освещение получила роль женских особей в эволюции гоминид и человека, было обращено особое внимание на собирательство, а также признано, что в дополнение к охоте, источником мяса в доагрикультурный период могли быть трупы погибших или убитых другими хищниками животных. И сейчас настало время признать, что и присваивающее хозяйство, т.е. образ жизни рыболовов-собирателей-охотников, также имеет свое начало, не менее отчетливо выраженное, чем куда более часто обсуждаемое зарождение земледелия (Davidson, 1996; Foley, 1988). Начало истории заселения Австралии и то, как у этих первых переселенцев сложилась этническая общность австралийских аборигенов, имеет не только местное значение; это одна из историй о том, как складывался образ жизни рыболовов-собирателей-охотников, применимая к любому району мира.
Противоречия с этнографией
В начале исследователи не улавливали различий между жизнью современных аборигенов и прошлым человека в Австралии; данные этнографических исследований, широко использовались в интерпретации археологических материалов, полученных в других регионах (Clark, 1967). Использование археологических материалов по другим регионам для истолкования наблюдений за жизнью австралийских аборигенов - оказался бесплодным, что хорошо иллюстрируется работами начала XX века. Пытаясь интерпретировать мустьерские находки в Европе, Sollas, (1915) обращается к изучению обитателей Тасмании, характеризуя их как "современных представителей" той эволюционной стадии. В основе построений лежит предположение о том, что "современные представители" обязательно являются "неизменяющимся народом, живущим в неизменяющейся среде" (Pulleine,1928). Когда проведенные раскопки доказали (Hale, Tindale,1930), что прошлое Австралии отличалось от настоящего, господствующие подходы к интерпретации оказались методологически бессильными дать новое истолкование полученных данных (Davidson, 1983).
1960-е годы ознаменовались значительным прогрессом в археологических и этнографических исследованиях. Было установлено, что заселение Австралии произошло в плейстоцене (Mulvaney, Joyce, 1965). Этнографические данные о современных аборигенах использовались в интерпретации предыстории Австралии
(Gould, 1980) и даже Европы (Hayden, 1979); наконец, были реконструированы изменения природной среды Австралии за период обитания в ней человека. Была опубликована работа (Bowler, et al., 1970) о доисторическом поселении на берегах ныне высохшего озера Мунго, когда-то бывшего одним из многочисленных пресноводных водоемов внутриконтинентальной области. Эта публикация должна была покончить с расхожим представлением о неизменяющихся людях, обитавших в неизменяющейся среде. Однако это не помешало высказывать предположение (Jones, 1975), что уже 30 т. лет назад "развился особый тип хозяйства, свойственный австралийцам, и приспособление их к условиям этого континента в основном завершилось"; если бы это действительно было так, из этого, по-видимому, следовало бы еще более поразительное заключение о том, что несмотря на существенные изменения природной среды, ее обитатели сохраняли неизменным свой тип хозяйства.
В данной работе я бы хотел показать, как важно исследовать изменения человека в меняющейся среде. Заявления о том, что население Австралии могло изобрести какой-то "особый тип хозяйства", постоянный и единый для всего континента, несмотря на пространственную дифференциацию и изменчивость во времени природных условий. Такое заявление может быть результатом непонимания того, что хозяйство первобытного человека отражает соотношение между обществом и природными ресурсами (Davidson, 1981). Если способ использования ресурсов (или тип хозяйства) представляется неизменным, в то время как сами ресурсы изменяются, это может означать только одно - хозяйство в действительности также существенно изменилось. Этнографические данные никоим образом не должны восприниматься как прямое описание или объяснение прошлого, они могут использоваться лишь как база для разработки методов описания и объяснения археологических данных. Это приобретает особое значение, если мы рассматриваем археологическую летопись как отражение некоторого процесса, конечным итогом которого являются ситуации, описываемые этнографией. Привлекая только этнографические данные, мы рискуем заранее постулировать происхождение самих этнографических явлений.
Lourandos (1983) признавал сложность общественного устройства аборигенов, описанного в работах XIX века, и в поисках рационального объяснения этой сложности обратился к социальным факторам. Хотя в целом привлечение социальных факторов в археологии можно считать существенным шагом вперед, необходимы более детальные исследования, чтобы установить, каким образом конкретные археологические факты могут быть интерпретированы с социальных позиций. Лурандосу, однако, не удалось выявить это крайне сложное соотношение между археологическими данными и их интерпретацией. Не удивительно, что когда археологическая летопись стала объектом весьма детальных исследований, процесс изменений в обществе оказался более сложным, чем это допускал Лурандос (Bird, Frankel, 1991а, 1991b).