– Ах, всегда приходится кое-что прощать креолкам! – возразила г-жа де Монтревель.
– Но ведь, насколько мне известно, вы тоже креолка, сударыня.
– Госпожа Бонапарт видит своего мужа каждый день, – рассмеялась г-жа де Монтревель, – между тем как я встречусь с первым консулом впервые.
– Поедем, мама, поедем скорее! – торопил ее Эдуард.
Секретарь отступил, пропуская вперед г-жу де Монтревель.
Через четверть часа они прибыли во дворец.
Бонапарт занимал в Малом Люксембургском дворце нижний этаж правого крыла; спальня и будуар Жозефины помещались во втором этаже. Из кабинета первого консула в ее комнаты вела потайная лестница.
Жозефина ожидала приезда г-жи де Монтревель и, увидев ее, раскрыла ей объятия как близкому другу.
Госпожа де Монтревель почтительно остановилась на пороге.
– О, входите, сударыня, входите! – воскликнула Жозефина. – Я вас знаю давно, с тех пор как узнала вашего чудесного, достойнейшего сына Ролана. Знаете ли, что меня утешает, когда Бонапарт покидает меня? То, что его сопровождает Ролан, а когда Ролан при нем, я верю, что ему не грозит никакая беда… Вы не хотите обнять меня?
Госпожа де Монтревель была смущена столь любезным приемом.
– Мы с вами соотечественницы, не правда ли? – продолжала хозяйка. – О, я отлично помню господина де Клемансьера: у него был чудесный сад, великолепные фруктовые деревья. Помню прелестную девушку, которая казалась королевой этого сада. Вы рано вышли замуж?
– В четырнадцать лет.
– Теперь понятно, что у вас такой взрослый сын, как Ролан. Садитесь, пожалуйста.
Жозефина уселась в кресло, жестом пригласив г-жу де Монтревель занять место рядом.
– А этот прелестный мальчик тоже ваш сын? – спросила она, указав на Эдуарда. – Господь был милостив к вам, – продолжала Жозефина со вздохом, – он исполнил все, что вы могли пожелать, вы должны помолиться, чтобы он даровал мне сына.
И, окинув Эдуарда завистливым взглядом, она поцеловала его в лоб.
– Мой муж будет очень рад видеть вас, сударыня. Он так любит вашего сына! Вас провели бы прямо к нему, а не ко мне, не будь он занят с министром полиции… Кстати, – засмеялась она, – вы приехали в довольно неудачный момент: Бонапарт ужасно разгневан.
– О, если так, я предпочла бы подождать! – в испуге воскликнула г-жа де Монтревель.
– Нет, нет, напротив, встреча с вами успокоит его. Не знаю в точности, что произошло; кажется, у нас нападают на дилижансы, да не в лесной чаще, а прямо на дорогах, среди бела дня. Фуше несдобровать, если такие случаи повторятся.
Госпожа де Монтревель не успела ответить, как двери отворились и появился служитель.
– Первый консул ожидает госпожу де Монтревель, – доложил он.
– Идите, идите, – сказала Жозефина, – время так дорого для Бонапарта, что он почти столь же нетерпелив, как Людовик Четырнадцатый, хотя тому решительно нечего было делать. Мой муж не любит ждать.
Госпожа де Монтревель поспешно встала и позвала сына.
– Нет, – возразила Жозефина, – оставьте у меня этого милого мальчика. Мы приглашаем вас к обеду, и Бонапарт увидит его в шесть часов, к тому же он пошлет за ним, если понадобится. А пока что я буду его второй матерью. Ну-ка, придумай, чем нам заняться для развлечения?
– У первого консула, вероятно, прекрасное собрание оружия, сударыня? – спросил Эдуард.
– Да, превосходное. Ну что же, тебе покажут оружие первого консула.
Жозефина увела с собой мальчика в одну дверь, а г-жа де Монтревель вместе со служителем вышла в другую.
По дороге им встретился худощавый блондин с бледным лицом и тусклым взглядом; он оглядел графиню с каким-то беспокойством, которое, похоже, было ему вообще присуще.
Она поспешно отступила к стене, чтобы дать ему дорогу.
Служитель заметил, как она вздрогнула.
– Это министр полиции, – сообщил он шепотом.
Госпожа де Монтревель с любопытством посмотрела ему вслед: в ту эпоху Фуше уже заслужил свою зловещую славу.
Вдруг двери кабинета раскрылись и в их просвете показался Бонапарт.
Он увидел гостью.
– Госпожа де Монтревель, – сказал он, – входите, входите!
Ускорив шаг, она вошла в кабинет.
– Входите! – повторил первый консул, затворяя за собой двери. – Я заставил вас ждать, что весьма досадно: мне пришлось устроить головомойку Фуше. Знайте, что я очень ценю Ролана и при первом случае намерен дать ему чин генерала. В котором часу вы приехали?
– Только что, генерал.
– Откуда вы прибыли? Ролан говорил мне, но я забыл.
– Из Бурка.
– Какой дорогой?
– Дорогой на Шампань.
– На Шампань? Значит, вы проехали через Шатийон? Когда?
– Вчера утром, в девять часов.
– В таком случае вы должны были слышать о нападении на дилижанс.
– Генерал…
– Да, в десять утра был задержан дилижанс между Шатийоном и Бар-сюр-Сен.
– Генерал, это был наш дилижанс.
– Как? Именно ваш?
– Да.
– Вы находились в дилижансе, когда на него напали?
– Да, я была там.
– А, значит, я могу узнать от вас подробности. Извините, но вы понимаете, как мне важно выявить все основательно, не правда ли? В цивилизованной стране, где генерал Бонапарт – первое должностное лицо, нельзя безнаказанно нападать на дилижансы прямо на дороге, среди бела дня, в противном случае…
– Генерал, я ничего не могу сообщить, кроме того, что люди, напавшие на дилижанс, подъехали верхом и все были в масках.
– Сколько их было?
– Четверо.
– Сколько мужчин ехало в дилижансе?
– Четверо, считая кондуктора.
– И никто не защищался?
– Никто, генерал.
– Однако в донесении полиции указано, что было два пистолетных выстрела.
– Да, генерал, но эти выстрелы…
– Ну?
– Это стрелял мой сын.
– Ваш сын? Но он же в Вандее.
– Ролан там, но Эдуард был со мной.
– Эдуар? Кто такой Эдуард?
– Брат Ролана.
– Он говорил мне о брате, но ведь тот еще ребенок.
– Ему еще не минуло двенадцати лет, генерал.
– Это он два раза выстрелил из пистолета?
– Да, генерал.
– Отчего вы не взяли его с собой?
– Он здесь.
– Где же?
– Я оставила его у госпожи Бонапарт.
Бонапарт позвонил, вошел служитель.
– Попросите Жозефину прийти сюда вместе с мальчиком.
Первый консул стал прохаживаться по кабинету.
– Четверо мужчин, – возмущался он, – и один только мальчик подает им пример мужества! И никто из бандитов не был ранен?
– В пистолетах не было пуль.
– Как так не было пуль?
– Это были пистолеты кондуктора, а тот из предосторожности зарядил их холостыми зарядами.
– Отлично, мы дознаемся, как его зовут.
В эту минуту дверь распахнулась и вошла г-жа Бонапарт, ведя за руку Эдуарда.
– Подойди сюда, – сказал мальчику Бонапарт.
Эдуард смело подошел к генералу и отдал честь по-военному.
– Стало быть, это ты стрелял из пистолета в разбойников?
– Видишь, матушка, это и вправду разбойники! – воскликнул мальчуган.
– Конечно, разбойники; кто сможет мне возразить? Итак, это ты стрелял в разбойников, когда все взрослые мужчины испугались?
– Да, это я, генерал. К несчастью, трус-кондуктор зарядил пистолеты только порохом, не то я убил бы главаря.
– Значит, ты не испугался?
– Я? Нет, – ответил мальчик, – я ничего не боюсь.
– Сударыня, вам бы следовало носить имя Корнелии, [418] – любезно обратился Бонапарт к г-же де Монтревель, стоявшей под руку с Жозефиной. – Отлично, – продолжал он, обнимая Эдуарда, – мы о тебе позаботимся. Кем ты хочешь стать?
– Сначала солдатом.
– Почему сначала?
– После этого полковником, как мой брат, а затем генералом, как мой отец.
– Если ты не станешь генералом, то не по моей вине! – воскликнул первый консул.
– И не по моей, – отозвался мальчик.
– Эдуард! – испуганно прервала его г-жа де Монтревель.
– Неужели вы собираетесь бранить его за такой удачный ответ?
Бонапарт обнял мальчика, приподнял его и расцеловал.
– Вы будете обедать с нами, – сказал он. – Сегодня вечером Бурьенн, который встречал вас у гостиницы, перевезет вас на улицу Победы. Там вы поживете до возвращения Ролана, а он подыщет вам квартиру по своему вкусу. Эдуард поступит во Французский пританей, [419] а вашу дочь я выдам замуж.
– Генерал!
– Это решено. Мы уже условились с Роланом. – Затем он обратился к Жозефине. – Возьми с собой госпожу де Монтревель и постарайся, чтобы она не слишком скучала. Сударыня, если ваша приятельница (Бонапарт сделал ударение на этом слове) захочет заехать к модистке, удержите ее. У нее достаточно шляпок: за последний месяц она накупила их тридцать восемь.
И Бонапарт, ласково потрепав по щеке Эдуарда, простился с дамами.
Глава 31
СЫН МЕЛЬНИКА ИЗ ЛЕ-ГЕРНО
Мы уже говорили, что Ролан прибыл в Нант в тот самый час, когда Морган и его сообщники остановили женевский дилижанс между Бар-сюр-Сен и Шатийоном.
Если мы хотим ознакомиться с результатами его миссии, то нам незачем следовать за ним шаг за шагом во время его переговоров с аббатом Бернье, который, осторожно нащупывая почву, старался не выдать своих честолюбивых замыслов. Лучше встретимся с Роланом в селении Мюзийак, расположенном между Амбоном и Герником, в двух льё выше небольшого залива, в который впадает Вилен.
Мы окажемся в самом центре Морбиана, в тех местах, где зародилось шуанство. [420] Известно, что в окрестностях Лаваля, на хуторке Пуарье, от брака Пьера Котро и Жанны Муане родились четверо братьев Шуанов. Один из их предков, угрюмый, нелюдимый дровосек, всю жизнь сторонился своих земляков, подобно тому как филин держится в стороне от других птиц; от его искаженного прозвища произошло название «шуан».
Впоследствии так стали именовать представителей политической партии; на правом берегу Луары бретонцев называли «игуанами», а на левом ее берегу вандейцев величали «разбойниками».
Мы не станем рассказывать о гибели этой героической семьи – о том, как взошли на эшафот две сестры и брат, как пали, убитые или раненные, на полях сражений Жан и Рене, мученики за свою веру. После казни Перрины, Рене и Пьера, после смерти Жана протекло немало лет, и о расправе с сестрами, и о подвигах братьев возникли легенды.
Теперь мы имеем дело с их преемниками.
Надо сказать, что эти молодцы свято хранят свои традиции: как они сражались вместе с Ларуери, де Буа-Арди [421] и Бернаром де Вильневом, так и теперь сражаются рядом с Бурмоном, [422] Фротте и Жоржем Кадудалем. Они по-прежнему являют мужество и беззаветную верность; это все те же солдаты-христиане и пламенные роялисты. У них все тот же суровый и дикий вид: как и прежде, они вооружены ружьем и здоровенной дубиной; как и прежде, на голове у них коричневый шерстяной колпак или широкополая шляпа, из-под которой в беспорядке падают на плечи длинные прямые пряди волос. Это все те же Aulerci Cenomani, [423] что и во времена Цезаря, promisso capillo, [424] это все те же бретонцы в широких штанах, о которых говорит Марциал:
Tam laxa est…
Quam veteres braccae
Britonis pauperis. [425]
От дождя и холода их защищает плащ с рукавами, сшитый из лохматых козьих шкур. На груди они носят опознавательные знаки: одни ладанку и четки, другие – «сердце Иисусово», означающее, что собрат ежедневно ходит на общую молитву.
Таковы люди, которые теперь, когда мы переходим границу, отделяющую Нижнюю Луару от Морбиана, рассеяны по всей местности от Ла-Рош-Бернара до Вана и от Кестамбера до Билье; конечно, их немало и в селении Мюзийак.
Но нужно обладать острым взором орла, который парит в поднебесье, или глазами филина, который видит в темноте, чтобы различить шуанов, притаившихся в густом кустарнике, среди зарослей вереска и дрока.
Пройдя сквозь незримую сеть часовых и перейдя вброд через два ручья, притоки безымянной реки, впадающей в море близ Билье, между Арзалем и Дамганом, смело войдем в селение Мюзийак.
Там тихо и темно, лишь одинокий огонек поблескивает сквозь щели ставен домика, или, вернее, лачуги, ничем не отличающейся от соседних жилищ.
Это четвертая справа от въезда в селение.
Приблизимся к лачуге и, припав глазом к щели в ставне, заглянем в комнату.
Мы увидим мужчину в одежде зажиточного морбианского крестьянина; однако воротник, петлицы куртки и поля шляпы окаймлены у него золотым галуном шириной в палец.
Его костюм дополняют кожаные штаны и сапоги с отворотами. На стуле лежит его сабля.
На столе, под рукой, – пара пистолетов.
Возле очага стоят у стены два или три карабина, и отблески пламени пляшут на их стволах.
Мужчина сидит у стола, углубившись в чтение. В свете лампы белеют бумаги у него в руках и можно рассмотреть его лицо.
На вид ему лет тридцать. В минуты, когда чело вождя партизан не омрачено заботами, угадывается его открытый, веселый нрав. Лицо обрамляют белокурые волосы и освещают большие голубые глаза. Голова у него той характерной для бретонцев формы, которой, если верить системе Галля, [426] она обязана шишке упрямства.
У этого человека два имени.
Своим бойцам он известен как Круглоголовый.
Настоящее имя, полученное им от его достойных и честных родителей, – Жорж Кадюдаль, но это имя вошло в историю в написании «Кадудаль».
Жорж был сыном землепашца из прихода Керлеано, смежного с приходом Бреш. По преданию, этот землепашец был одновременно мельником. Жорж окончил коллеж в Ване, находящемся в нескольких льё от Бреша, получив основательное образование. Как раз в эту пору над Вандеей прогремел клич, призывавший роялистов к восстанию. Услышав его, Кадудаль собрал несколько товарищей по охоте и развлечениям, переправился через Луару и, придя к Стофле, предложил ему свои услуги. Но, прежде чем принять юношу в свое войско, Стофле пожелал испытать его в бою; Жорж только и мечтал об этом. Ему не пришлось долго ждать: уже на следующий день завязалось сражение. Жорж ринулся на врага и бился с такой отвагой, что бывший сторож охотничьих угодий г-на де Молеврье в восхищении громко сказал стоявшему рядом с ним Боншану:
– Если пушечное ядро не снесет с плеч эту здоровенную круглую голову, то я предсказываю: парень далеко пойдет!
Так родилось прозвище Круглоголовый.
В свое время, пять веков тому назад, сеньоры де Мальтруа, де Пангоэ, де Бомануар [427] и де Рошфор такое же прозвище дали великому коннетаблю, которого бретонки выкупили из плена. [428]
– Вот она, здоровенная круглая голова, – говорили сеньоры, – теперь мы на славу сразимся с англичанами!
К несчастью, в описываемую нами эпоху французы сражались не с англичанами, а со своими соотечественниками.
Жорж оставался в Вандее до разгрома армии роялистов при Савене. Вандейское войско полегло на поле битвы, и остатки его рассеялись как дым.
Около трех лет Жорж, наделенный отменной ловкостью и силой, являл чудеса храбрости; когда все было кончено, он переправился через Луару и вернулся в Морбиан с единственным уцелевшим из его спутников.
Человек этот стал его адъютантом, или, вернее сказать, боевым товарищем, и после пережитых военных невзгод переменил свое имя Лемерсье на Тиффож; мы видели его на балу жертв, куда он был послан с поручением к Моргану.
Возвратившись на родину, Кадудаль своими силами начал вновь разжигать восстание. Пророчество Стофле сбылось: ядра и пули пощадили его здоровенную круглую голову, он стал преемником Ларошжаклена, д'Эльбе, Боншана, Лескюра и самого Стофле. Он мог соперничать с ними в славе и даже превзошел их в могуществе, ибо чуть ли не в одиночку (это ли не показатель силы?) боролся с правительством Бонапарта, три месяца тому назад избранного первым консулом.
Кроме Жоржа, еще два предводителя шуанов сохранили верность династии Бурбонов: то были Фротте и Бурмон.
В описываемое нами время, то есть 26 января 1800 года, Кадудаль командует тремя или четырьмя тысячами бойцов и собирается блокировать в Ване генерала Гатри. [429]
В ожидании ответа первого консула на письмо Людовика XVIII он прекратил военные действия; но вот уже два дня, как Тиффож вернулся с ответом.
Письмо Бонапарта уже переправлено в Англию, откуда его перешлют в Митаву. Поскольку первый консул отказывается заключить мир на условиях, поставленных Людовиком XVIII, Кадудаль, королевский главнокомандующий на Западе, будет продолжать войну против Бонапарта, хотя бы ему пришлось драться только вдвоем со своим другом; Тиффож сейчас находится в Пуансё, где Шатийон, д'Отишан и аббат Бернье ведут переговоры с генералом Эдувилем.
Мы видели, что последний из плеяды борцов гражданской войны погружен в раздумье, и в самом деле, полученные им известия дают пищу для размышлений.
Генерал Брюн, победитель в битвах при Алкмаре и Кастрикуме, спаситель Голландии, только что назначен главнокомандующим республиканскими войсками на западе Франции; уже три дня, как он прибыл в Нант; он должен во что бы то ни стало разгромить Кадудаля и его шуанов.
Во что бы то ни стало шуаны и Кадудаль должны доказать новому главнокомандующему, что они не ведают страха, что их ничем не запугать!
Но вот послышался конский топот: галопом мчится всадник. Без сомнения, он знает пароль, ибо его пропустили патрули, расставленные вдоль дороги на Ла-Рош-Бернар; и вот он въезжает в селение Мюзийак.
Он останавливается у лачуги, где обосновался Жорж. Генерал поднимает голову, прислушивается и на всякий случай кладет руку на пистолеты, хотя почти уверен, что приехал кто-то свой.
Всадник спешивается, проходит по дорожке и открывает дверь комнаты, где сидит за столом Кадудаль.
– А! Это ты, Сердце Короля! – воскликнул генерал. – Откуда ты?
– Из Пуансе, генерал!
– Какие новости?
– Письмо Тиффожа.
– Давай.
Жорж поспешно взял письмо из рук Сердца Короля.
– Вот как! – сказал он. И перечитал письмо.
– А ты видел того, кто должен ко мне приехать? – спросил Кадудаль.
– Да, генерал, – отвечал гонец.
– Что это за человек?
– Красивый малый лет этак двадцати шести-двадцати семи.
– А какой у него вид?
– Решительный!
– Хорошо. Когда он приезжает?
– Скорее всего сегодня ночью.
– Ты предупредил о нем дозорных на дороге?
– Да. Его пропустят.
– Еще раз предупреди их: с ним ничего не должно случиться – его жизнь оберегает Морган.
– Будет исполнено, генерал.
– Что еще?
– Авангард республиканцев занял Ла-Рош-Бернар.
– Сколько их?
– Да с тысячу, пожалуй. Они привезли гильотину, с ними правительственный комиссар Мильер. [430]
– Ты уверен, что это он?
– Я сам видел их в походе. Комиссар скакал рядом с полковником, я его сразу узнал. Он велел казнить моего брата, и я поклялся, что убью его своими руками!
– И ты готов рисковать жизнью, чтобы сдержать свою клятву?
– Только бы подвернулся случай.
– Что ж, может, он скоро подвернется.
Но вот снова раздался стук копыт мчавшейся галопом лошади.
– А! – сказал Сердце Короля. – Должно быть, это тот, кого вы ждете.
– Нет, – возразил Кадудаль, – этот едет из Вана.
Вскоре стало ясно, что Жорж был прав.
Второй всадник, в свою очередь, остановился у ворот, спрыгнул на землю и вошел в комнату.
Вождь роялистов тут же узнал его, хотя он был закутан с головы до ног в широченный плащ.
– Это ты, Благословенный? – спросил Жорж.
– Да, мой генерал.
– Откуда ты?
– Из Вана, куда вы меня послали наблюдать за синими.
– Ну, так что поделывают синие?
– Они боятся умереть с голоду, если вы осадите город, – у них нехватка провианта, – и генерал Гатри задумал сегодня в ночь захватить склады в Гран-Шане. Он будет самолично командовать налетом и, чтобы было удобнее, возьмет с собой всего сто человек.
– Ты устал, Благословенный?
– Ничуть, генерал.
– А твой конь?
– Он мчался во весь дух, но, пожалуй, проскачет галопом еще четыре или пять льё.
– Пусть отдохнет два часа, дай ему двойную порцию овса, и он проделает десять.
– Ну что ж, это можно.
– Через два часа ты отправишься в Гран-Шан, будешь там чуть свет и передашь мой приказ все вывезти из селения. Я беру на себя генерала Гатри и его отряд. Это все, что ты хотел мне сказать?
– Нет, у меня есть еще для вас новость.
– Какая?
– Ван получит нового епископа.
– А! Так нам возвращают наших епископов?
– Похоже, что так. Но если они все такие, как этот, то на кой черт они нам!
– Кто же он?
– Одрен! [431]
– Цареубийца?
– Одрен-отступник!
– А когда он приезжает?
– Сегодня в ночь, а может, завтра.
– Я не поеду к нему навстречу, но уж если он попадет в лапы к нашим молодцам…
Благословенный и Сердце Короля разразились хохотом.
– Тсс! – произнес Кадудаль.
Все трое стали прислушиваться.
– На сей раз это он, – заметил Кадудаль.
Со стороны Ла-Рош-Бернара раздавался стук копыт: лошадь мчалась галопом.
– Наверняка он самый! – подхватил Сердце Короля.
– Ну, друзья мои, теперь ступайте… Ты, Благословенный, поскорее в Гран-Шан!.. А ты, Сердце Короля, оставайся во дворе и возьми с собой человек тридцать: может, мне понадобится разослать в разные стороны гонцов. Между прочим, прикажи, чтобы принесли поужинать – самые лучшие блюда, какие только найдутся в селении.
– На сколько человек, генерал?
– На двоих.
– Вы куда-то идете?
– Нет, только навстречу тому, кто приехал.
Двое или трое парней уже вывели во двор лошадей, на которых прискакали гонцы.
Оба гонца тотчас же удалились.
Жорж подошел к воротам как раз в тот момент, когда всадник осадил коня и в нерешительности озирался.
– Пожалуйте сюда, сударь, – обратился к нему Жорж.
– Кто вы? – спросил всадник.
– Тот, кого вы ищете.
– Откуда вы знаете, кого я ищу?
– Я полагаю, что вам нужен Жорж Кадудаль, или Круглоголовый.
– Вот именно.
– Это я. Добро пожаловать, господин Ролан де Монтревель!
– О! – воскликнул удивленный молодой человек.
Он спешился и, казалось, искал глазами, кому бы доверить коня.
– Бросьте поводья на шею коню и не беспокойтесь о нем. Вам приведут его, когда он вам понадобится. В Бретани ничего не пропадет: народ у нас честный.
Ролан, ни слова не говоря, бросил поводья и последовал за Кадудалем.
– Я иду впереди, чтобы показать вам дорогу, полковник, – сказал предводитель шуанов.
Они вошли в лачугу, где невидимая рука уже разожгла огонь в очаге.
Глава 32
БЕЛЫЙ И СИНИЙ
Войдя, как мы сказали, вслед за Жоржем, Ролан стал с беззаботным любопытством оглядываться по сторонам.
Он сразу же убедился, что, кроме них, в комнате никого не было.
– Это ваша штаб-квартира? – с улыбкой спросил Ролан, протягивая ноги поближе к огню.
– Да, полковник.
– Ну и странная же у вас охрана!
Жорж, в свою очередь, улыбнулся.
– Вы так говорите, потому что от Ла-Рош-Бернара до самого Мюзийака дорога была безлюдна?
– Ну да, я не встретил ни души.
– Но это отнюдь не значит, что дорога не охраняется.
– Впрочем, может быть, ее охраняют совы и филины, они перелетали с дерева на дерево, словно сопровождая меня, генерал… Если так, то я беру свои слова назад.
– Так оно и есть, – ответил Кадудаль, – меня сторожат филины и совы, ведь у них замечательные глаза, они имеют то преимущество перед людьми, что видят ночью.
– Хорошо, что я догадался расспросить в Ла-Рош-Бернаре, как проехать в Мюзийак, а то ни один черт не показал бы мне дорогу.
– Где бы вы ни спросили на дороге, как разыскать Жоржа Кадудаля, вам тут же ответили бы: «В селении Мюзийак, четвертый дом справа». Вы никого не видели, полковник, а между тем в настоящее время около полутора тысяч человек знают, что полковник Ролан, адъютант первого консула, ведет переговоры с сыном мельника из Ле-Герно.
– Но, если им известно, что я полковник на службе у Республики и адъютант первого консула, как же они меня пропустили?
– Да потому что получили приказ.
– Так вы знали, что я направляюсь к вам?
– Мне было известно не только то, что вы едете ко мне, но и зачем вы едете.
Ролан пристально посмотрел на своего собеседника.
– Выходит, что мне можно ничего вам не говорить и вы ответили бы мне, даже если бы я молчал?
– Кое-что сказал бы.
– Черт возьми! Любопытно знать, насколько ваша полиция лучше нашей!
– Сейчас я вам это докажу, полковник.
– Слушаю вас, и, поверьте, мне очень приятно сидеть здесь у доброго очага, который, кажется, тоже меня ждал.
– Вы не ошиблись, полковник, здесь вас приветствует даже огонь в очаге.
– Да, но он, как и вы, ни слова не говорит о цели моего приезда…
– Вы оказали мне честь, приехав со мной совещаться, полковник, но первоначально вас направили только к аббату Бернье. На беду, аббат Бернье переоценил свои возможности: в письме, посланном своему другу Мартену Дюбуа, он предложил первому консулу свое посредничество.
– Простите, – прервал его Ролан, – но вы сообщаете нечто мне неизвестное: что аббат Бернье писал генералу Бонапарту.
– Я сказал, что он написал своему другу Мартену Дюбуа – это не одно и то же… Мои люди перехватили письмо и принесли его мне; я велел снять копию с письма и отослать его. Я уверен, что оно дошло по назначению: это доказывает ваш приезд к генералу Эдувилю.
– Вы знаете, что теперь в Нанте командует не генерал Эдувиль, а генерал Брюн?
– Да, и вы могли бы также сказать, кто командует в Ла-Рош-Бернаре: сегодня около шести часов вечера в этот город вступила тысяча солдат-республиканцев, а с ними гильотина и гражданин правительственный комиссар Тома Мильер. Раз уж приехала машина, то при ней должен быть палач.
– Так вы говорите, генерал, что я приезжал к аббату Бернье?
– Да. Аббат Бернье предложил свое посредничество; но он позабыл, что сейчас две Вандеи: правобережная и левобережная, и если вы договоритесь в Пуансе с д'Отишаном, Шатийоном и Сюзаннетом, то это еще не все, – надобно еще договориться с Фротте, Бурмоном и Кадудалем… Но где? Это никому не известно.
– Кроме вас, генерал!
– Тогда вы, со свойственным вам рыцарским благородством, вызвались привезти мне договор, подписанный двадцать пятого. Аббат Бернье, д'Отишан, Шатийон и Сюзаннет подписали вам пропуск, и вот вы здесь.
– Клянусь честью, генерал, должен признать, что вы превосходно осведомлены. Первый консул от всей души желает мира и знает, что в вашем лице имеет дело с отважным и честным противником. Но поскольку он не может с вами увидеться – ведь вы, вероятно, не захотите поехать в Париж, – он направил меня к вам.
– Другими словами, к аббату Бернье.
– Генерал, не все ли вам равно, если я даю слово, что первый консул утвердит все, о чем мы с вами договоримся? Каковы же ваши условия мира?
– О! Они весьма простые, полковник: пусть первый консул вернет трон его величеству Людовику Восемнадцатому, станет его коннетаблем, его главнокомандующим, главой всех его сухопутных и морских сил, и я первый стану его солдатом.
– Первый консул уже дал свой ответ.
– Вот почему я решил сам ему ответить.
– Когда же?
– Сегодня ночью, если представится случай.
– Каким же это образом?
– Я возобновлю военные действия.
– Но ведь вам известно, что Шатийон, д'Отишан и Сюзаннет сложили оружие?
– Они вожди вандейцев и от имени вандейцев могут делать все, что им угодно, а я вождь шуанов и от имени шуанов буду поступать так, как найду нужным.
– Так, значит, генерал, вы обрекаете на уничтожение этот злополучный край!
– Это подвиг мученичества, на который я призываю христиан и роялистов.
– Генерал Брюн сейчас в Нанте, и с ним восемь тысяч пленных, которых нам только что вернули англичане после своих поражений при Алкмаре и Кастрикуме.
– На этот раз пленным повезло: синие нас приучили никого не брать в плен. Что до числа наших врагов, это нас не слишком заботит.
– Если генерал Брюн, присоединив эти восемь тысяч пленных к двадцати тысячам, которых он получает от генерала Эдувиля, здесь ничего не добьется, то первый консул сам двинется на вас во главе сотни тысяч солдат.
Кадудаль усмехнулся.
– Мы постараемся ему доказать, что достойны чести с ним сражаться.
– Он сожжет ваши города!
– Мы засядем в хижинах.
– Он испепелит ваши хижины!
– Мы переселимся в леса.
– Подумайте как следует, генерал.
– Окажите мне честь, полковник, останьтесь со мной на сорок восемь часов, и вы увидите, что я уже все обдумал.
– Охотно соглашаюсь.
– Только, полковник, не требуйте от меня больше, чем я могу вам предложить: вы будете спать под соломенной крышей или, закутавшись в плащ, под ветвистым дубом, получите от меня коня, чтобы меня сопровождать, и охранную грамоту, когда покинете меня.