– А вы уверены, что наступление действительно состоится?
– Они просто не могут не атаковать. ВК уже раструбил по всем окрестным деревням, что обязательно отобьет Фан Чау, после чего сотрет с лица земли все деревни, сохраняющие лояльность Сайгону. В противном случае это будет означать для них потерю лица. ВК понимает, что с каждым днем мы становимся все сильнее.
Корни направился в сторону казармы своей группы.
– Я намерен доложить Трэйну всю правду, ничего не утаивая, – решительно произнес он. – Он пробудет в спецназе еще не менее трех лет, а то и все шесть, если ему продлят срок, и ему просто необходимо получить те знания о нашем деле, которые не даст никакая школа. Разумеется, он может отстранить меня от командования, однако еще до отъезда из Вьетнама все же поймет, что я был прав.
Точно в назначенный срок, в час тридцать, с наружной стороны лагеря приземлился вертолет. Корни, Шмельцер и вернувшийся из города капитан Лан вышли встречать подполковника Трэйна и его сопровождающих из группы Б. Подполковник спрыгнул из вертолета на землю и по очереди пожал всем руки. Походя он спросил меня, насколько интересной оказалась данная поездка. Следом за подполковником из вертолета вылезли капитан Фарнхэм из разведки и его сержант с большим черным чемоданом в руке.
Миновав двое ворот, мы прошли на территорию лагеря, после чего Корни спросил, кто хочет выпить прохладительных напитков. Трэйн покачал головой и проговорил:
– Давайте сразу приступим к делу.
– Добро, – кивнул Корни. – Унтер‑офицеры Нгок и Фальк являются представителями разведки. Они проводят капитана Фарнхэма в помещение для допросов, где он и сможет расположиться.
Трэйн кивнул.
– А нам с вами, Корни, надо поговорить в каком‑нибудь безопасном месте. Высокое командование и посольство поручили мне получить у вас ответ на ряд довольно странных вопросов, имеющих отношение к вашей текущей деятельности.
– Мы можем пройти в оперативную комнату, сэр.
Трэйн вынул сигару изо рта и, повернувшись ко мне, виновато улыбнулся.
– Прошу извинить нас за то, что мы уединимся примерно на час. Кстати, рекомендую пока посмотреть полиграф в действии.
Сержант Ститч поставил свой аппарат на стол. Со всеми датчиками, электродами и аккумуляторами он производил поистине внушительное впечатление. Переводчик, Нгок и лейтенант Кау принялись с неподдельным интересом рассматривать прибор.
– Ну что ж, – сказал капитан Фарнхэм, – приводите пленных по одному. – Затем он поинтересовался у Фалька, какого рода сведения тот желал бы получить.
– Сэр, нам важно знать, действительно ли они были засланы сюда командованием ВК. В том случае, если окажется, что это так, мы бы хотели узнать также имена других бойцов лагеря, сочувствующих вьетконговцам. Затем нас интересуют подробности предстоящего наступления на Фан Чау. Насколько нам известно, оно было запланировано на минувшую ночь, однако мы вовремя упредили их.
Фарнхэм пристально посмотрел на сержанта разведки.
– Эти вопросы также весьма интересуют подполковника Трэйна. Какого черта вы здесь натворили? Следом за ними вторглись на камбоджийскую территорию?
– Сэр, насколько мне известно, капитан Корни намеревался лично обсудить эти вопросы с подполковником.
– Ну ладно, – буркнул Фарнхэм и повернулся к своему сержанту. – Ститч является квалифицированным оператором полиграфа. Если кто‑либо и сможет получить ответы на интересующие вас вопросы, то это именно тот человек, который вам нужен.
Лейтенант Кау распахнул дверь, и трое охранников ввели в комнату одетого в защитный комбинезон боевика. Тот окинул помещение испуганным взглядом и, увидев зловещего вида агрегат, невольно отпрянул. Особо не церемонясь, охранники усадили его на стул.
Ститч подошел к испуганному боевику и сказал несколько слов по‑вьетнамски. Пленник поднял на него взгляд, сглотнул и кивнул. Фарнхэм наклонился ко мне.
– Ститч знает по‑вьетнамски всего две фразы, которые означают: "Мы хотим задать вам несколько вопросов. Если вы скажете правду, вам не сделают больно".
Офицер разведки хохотнул. Однако после этого вьетнамцы начинают считать, что он понимает каждое их слово, хотя и пользуется переводчиком.
Успокаивающие слова Ститча, однако, мало подействовали на подозреваемого, на лице которого продолжало сохраняться испуганное выражение; когда же сержант принялся подсоединять к запястьям боевика электроды, а затем обмотал вокруг его бицепса трубку для снятия показаний кровяного давления и стал накачивать ее, в глазах пленника и вовсе промелькнул самый настоящий ужас.
Ститч щелкнул выключателем и принялся регулировать машину. Самопишущее перо запрыгало из стороны в сторону. Затем он через переводчика начал задавать свои вопросы. На Нгока полиграф произвел поистине завораживающее впечатление, и он неотрывно смотрел на перо, которое ни на мгновение не останавливало своего подрагивания. В какое‑то мгновение, еще до того, как переводчик успел сформулировать перед вьетнамцем заданный сержантом вопрос, перо отчетливо скакнуло вверх – это Ститч произнес слово "Вьетконг".
Пленник отверг свою причастность к ВК. Перо снова прыгнуло.
Нгок мгновенно усвоил назначение загадочного ящика: он стремительно приблизился к пленнику и резко ударил его согнутыми лодочкой ладонями по ушам. Тот издал короткий вскрик и затравленно посмотрел на Ститча.
– Повторите, что, если он будет говорить правду, я не причиню ему никакого вреда, – сказал Ститч.
– И еще скажите, что всякий раз, когда он будет лгать, прибор сразу это зафиксирует.
Затем он склонился над полиграфом и стал изучать реакции допрашиваемого в тех случаях, когда он явно говорил правду. Нгок пристально всматривался в колебания самописца.
– Вы знаете других вьетконговцев, которые проникли в лагерь? – спросил Ститч. Вопрос был переведен на вьетнамский. Боевик покачал головой и сказал: "Нет".
Перо снова скакнуло вверх, Нгок тут же подскочил к пленнику и ударил его по вискам.
Ститч жестом руки отстранил его, затем подкрутил какие‑то ручки, и из полиграфа донеслось приглушенное жужжание. Затем он подкачал воздух в трубку, обвивающую бицепс допрашиваемого.
– А теперь, – обратился он к переводчику, – скажите ему, что, если он еще раз скажет неправду, машина оторвет ему руку.
По выражению ужаса, появившегося в глазах вьетнамца, было совершенно ясно, что он нисколько не сомневается в способности этой адской машины лишить его руки или сотворить с ним что‑то еще, не менее кошмарное.
Ститч назвал имена четырех других боевиков, которые Нгоку удалось получить от допрашиваемого им накануне пленника. Не отводя взгляда от машины, подозреваемый четырежды дал утвердительный ответ. Полиграф зафиксировал то, что он говорит правду.
Нгок просиял и через переводчика обратился к Ститчу:
– Поистине поразительная машина. Ну что ж, теперь нам не придется тратить время зря. Сейчас мы совершенно точно знаем, кого следует подвергнуть пыткам.
Ститч покачал головой.
– Когда вы обучитесь работе на этом аппарате, вам будет уже не нужно пытать своих пленных. При помощи полиграфа я способен получить ответы на все интересующие меня вопросы.
Нгок выслушал переведенный ему ответ сержанта и спросил:
– А что, если пленный вообще откажется говорить?
– Судя по всему, эти вьетконговцы – крепкие ребята, – заметил Ститч, – а потому я не думаю, чтобы даже под пытками они "раскололись" скорее, чем сидя перед полиграфом.
– Если они принадлежат к враждебным элементам, их в любом случае следует подвергнуть пыткам, – настаивал Нгок.
– Ну вот, пожалуйста, восточный менталитет в действии, – устало проговорил Ститч, обращаясь к находившимся в комнате американцам. – Да останься мы здесь хоть на двадцать лет, нам и тогда не изменить их, и Боже упаси стать на них похожими.
Затем он повернулся к переводчику и сказал:
– Поместите этого коммуниста в отдельную камеру и приведите следующего.
Пока сержант Ститч демонстрировал эффективность полиграфа, подполковник Трэйн и капитан Корни вели жаркую дискуссию. Много позже Корни во всех деталях изложил мне содержание их разговора.
– Послушайте, Корни, – начал Трэйн, как только они оказались в оперативной комнате и уселись за стол, напротив которого висела крупномасштабная карта окружающей местности, – мне прекрасно известны ваши заслуги. Вы отчаянный боец. Но то, что вы натворили вчера ночью, поставило нашего посла и сайгонских генералов в крайне затруднительное положение. Камбоджийское правительство обратилось с жалобой на то, что руководимые американцами подразделения вьетнамцев нарушили границу и убили или ранили двадцать пять мирных жителей. При этом место, откуда исходила данная агрессивная акция, было названо именно Фан Чау.
Корни не спешил возражать старшему офицеру, хотя по возрасту тот был на пять лет моложе его и намного менее опытен в деле ведения нетрадиционных боевых действий. Пока Трэйн пыхтел сигарой, Корни достал пачку сигарет, закурил и откинулся на спинку стула, ожидая дальнейшего развития событий.
– Лично я не верю в то, что вы решились бы нарушить границу, предварительно не согласовав этот вопрос с нами, – заявил Трэйн. – Более того, жалоба, с которой обратились камбоджийцы, носила скорее неофициальный характер. Они не стали предавать огласке данный инцидент, равно как и обращаться с ним в СЕАТО или ООН. Однако они заявили, что если США и Вьетнам не уберут безответственных офицеров, игнорирующих суверенитет Камбоджи, то последняя оставляет за собой право обратиться за помощью к другим силам, способным защитить ее граждан от провоцируемых американцами мародеров. – Трэйн пристально посмотрел на Корни. – Иными словами, они имеют в виду Северный Вьетнам и Красный Китай. Итак, что на самом деле у вас здесь произошло?
Корни встал и прошел к карте.
– Во‑первых, сэр, я хотел бы сказать вам, что если бы мой лагерь подвергся вчера нападению, как и было запланировано, то мы не устояли бы. После того как вьетнамское командование убрало отсюда двести пятьдесят отборных бойцов, "хоа‑хао", из всех подразделений, о которых я с уверенностью могу сказать, что они не заражены вьетконговской агентурой, у меня остались лишь камбоджийцы.
– Корни, – сказал Трэйн, – вам известно, что сказал генерал Ко?
Корни кивнул.
– Да, он опасался того, что командовавший "хоа‑хао" полковник мобилизует своих парней и использует их как средство давления на него. Поэтому он и решил расформировать все подразделения "хоа‑хао". Но в данной ситуации, когда проклятый вьетнамский полк сидит в полной безопасности по ту сторону границы и готовит наступление на мой лагерь, я мог рассчитывать именно на "хоа‑хао", способных сражаться с коммунистами и сохранять лояльность по отношению ко мне.
Трэйн буркнул что‑то невнятное и принялся сосредоточенно разглядывать горящий кончик своей сигары.
– Сэр, – продолжал тем временем Корни, – лишившись "хоа‑хао", я располагал, помимо вьетнамцев, лишь группой камбоджийских бойцов. Мне предстояло и предстоит до сих пор завершить работы по созданию дополнительных оборонительных укреплений лагеря, которые пока построены лишь наполовину. Увы, мы все еще слишком уязвимы. Лишь позавчера мы смогли обнести лагерь "концертиной", хотя до сих пор не заминировали подступы к нему и не расставили мины‑ловушки. Между тем именно Фан Чау предстоит сыграть роль наиболее важного пограничного наблюдательного лагеря в данном секторе. Мы представляем собой самую крупную силу, препятствующую продвижению коммунистов через холмы к дельте Меконга.
Корни ударил по карте своим большим кулаком.
– Сэр, Вьетконг добивается того, чтобы мы как можно скорее убрались отсюда, поскольку, если нам удастся завершить укрепление лагеря, им никогда не захватить Фан Чау. Зато сейчас, пока мы слабы, пока у них есть информаторы, проникшие в наши отряды, они сохраняют немало шансов уничтожить нас и разрушить Фан Чау.
Корни сделал секундную паузу, а затем продолжал:
– Располагая "хоа‑хао" и камбоджийцами, даже при условии незавершенности обороны лагеря, мы могли сражаться против двух, а то и трех батальонов ВК, однако из‑за этих вьетнамских политиканов я лишился лучшей части своих ударных отрядов. Фан Чау неминуемо станет объектом нападения, сэр, – с силой произнес Корни. – Каждый день поступают все новые агентурные донесения о том, что вьетнамцы готовят наступление. Вчера нам удалось схватить одного из боевиков, который разрезал колючую проволоку. Он лично подтвердил то, что наступление должно было состояться прошлой ночью. И одному лишь Господу Богу да еще, возможно, Будде известно, сколько других засланных вьетконговцев мы укрываем в своем лагере.
Он внимательно всматривался в лицо Трэйна, желая проверить, насколько его слова доходят до сознания подполковника. Тот же продолжал окутывать себя сигарным дымом.
– Сэр, вы согласны с тем, что я был просто вынужден сделать хоть что‑то, чтобы предотвратить подобное наступление? – продолжал Корни.
Трэйн вынул сигару изо рта.
– Возможно. Но скажите, Корни, разве для этого обязательно нужно было нарушать границу и провоцировать международный скандал?
– Сэр, я сделал все от меня зависящее, чтобы защитить свой лагерь!
– Ну хорошо, Корни, – кивнул Трэйн, – расскажите мне обо всем без утайки, не упуская ни малейшей детали.
– Слушаюсь, сэр. – Корни сел и на протяжении двадцати минут излагал Трэйну ход минувшей операции. Энергично пыхтя неизменной сигарой, подполковник внимательно слушал доклад, по окончании которого со смешанным выражением боли и недоверия на лице откинулся на спинку стула. Наконец он резко ткнул сигарой в пепельницу.
– Капитан, это самая дерзкая, неконвенциональная и безответственная операция, которая когда‑либо проводилась кем‑то из моих подчиненных. Бог мой, Корни, да вы хоть сами‑то отдаете себе отчет в том, что играете с уже разгоревшимся политическим огнем?
– Но, сэр, ведь все прошло успешно, – попытался было возражать Корни. – Мы не только нанесли урон вьетконговцам и бандитам ККК, но и сорвали планировавшееся наступление на наш лагерь. Даже если сегодня ночью на нас нападут, мы и в этом случае успели провести пятьдесят процентов работ по созданию оборонительных сооружений. Мы все же установили в некоторых местах какие‑никакие мины и приготовили коммунистам, если они все же сунутся, пару‑другую сюрпризов. Мои люди, в первую очередь сержанты, работали без сна по двадцать четыре часа в сутки.
– Корни, вам прекрасно известно; что мы можем совершать рейды через границу и нанимать бандитов, которые действуют как... – он запнулся, –... как парни из ЦРУ. Мы являемся составной частью армии Соединенных Штатов. – Он взял со стола лежавший на нем зеленый берет. – Вы считаете, что этот головной убор дает вам право своевольничать и подвергать опасности мир во всем мире?
– Сэр, я служу в спецназе почти десять лет, и все это время нас учили выполнять специальные задания так, как мы сочтем это нужным. Более того, в течение года я сотрудничал с Агентством и знаю, что можно, а чего нельзя делать во имя достижения поставленной цели.
И после небольшой паузы добавил:
– Чтобы стать офицером спецназа, требуется определенное время. Когда‑нибудь вы и сами это поймете, сэр.
Трэйн между тем невозмутимо достал из кармана своего защитного комбинезона новую сигару, откусил ее кончик и раскурил. Спокойно пуская клубы дыма, он, казалось, размышлял над тем, что же ему делать со столь трудным подчинённым.
– Корни, – наконец произнес он, – завтра я направляюсь в Сайгон и хотел бы, чтобы вы также присоединились ко мне.
– Но, сэр, мы в любую минуту, днем и ночью, ожидаем нападения. Я должен находиться здесь, по крайней мере до того, как это случится. – И, чуть подумав, добавил: – Мы оба с вами окажемся в затруднительном положении, если в мое отсутствие лагерь будет взят.
Трэйн задумался над его словами, однако прежде, чем он успел произнести что‑либо в ответ, послышался стук в дверь.
– Посмотрите, кто там еще, – коротко бросил Трэйн.
Корни открыл дверь и увидел озабоченного лейтенанта Шмельцера, за спиной которого стоял лейтенант Кау.
– Виноват, сэр, – проговорил Шмельцер, обращаясь к Трэйну, – но это может быть важно.
– Докладывайте, лейтенант.
– Слушаюсь, сэр. Мы допрашивали пленников, когда один из вьетнамских сержантов сообщил, что двое из его боевиков, занимавшихся укладкой колючей проволоки, сбежали. Он передал их имена сержанту Ститчу и тот спросил допрашиваемого им человека, принадлежат ли они к числу сторонников ВК. Ответ был утвердительный.
Корни повернулся к Трэйну.
– Сэр, вы, разумеется, понимаете, что это может означать. Если беглецы сообщат вьетконговцам о том, что мы устанавливаем и арестовываем их лазутчиков, они Могут предпринять нападение уже сегодня ночью, пока в лагере все еще остается кое‑какая их агентура.
– Сэр! – вмешался Шмельцер. – По словам одного из допрошенных нами пленных, нападение действительно запланировано на эту ночь. Они в один голос утверждают, что первоначально оно должно было состояться прошлой ночью.
Корни бросил взгляд на Трэйна и приказал Шмельцеру прекратить допросы.
– Соберите все имеющиеся у нас мины. Передайте Родригесу, что еще до наступления темноты все его системы должны быть приведены в действие. Я хочу, чтобы до полуночи в состоянии полной боевой готовности находились пятьдесят процентов личного состава лагеря, а после полуночи – все сто процентов. Пусть все те, кому в прошлую ночь так и не удалось поспать, сразу после ужина укладываются по койкам.
Шмельцер и Кау вышли из оперативной комнаты.
– Подполковник, – сказал Корни, – позвольте мне остаться здесь до окончания атаки или по крайней мере до тех пор, пока нам не удастся настолько укрепить лагерь, что вьетконговцы не осмелятся на него напасть. Ситуация складывается очень тревожная.
– Как вообще могло случиться, Корни, что вы попали в такую замазку?
Капитану стоило немалых усилий сохранять спокойствие.
– Сэр, подразделения моих "хоа‑хао" были сняты практически в один день. Если вы просмотрите мои донесения, то убедитесь в том, что на протяжении двух последних дней я неоднократно просил Центр прислать ко мне подкрепление минимум из двух групп вьетнамских морских пехотинцев, рейнджеров или парашютистов, чтобы укрепить лагерь хотя бы до окончания работ по созданию оборонительных рубежей.
– Хорошо, Корни, оставайтесь здесь до тех пор, пока лагерь не будет надежно защищен, однако прошу уложиться максимум в недельный срок. И помните, что нас обоих ждут в Сайгоне.
– Благодарю вас, сэр.
– Так, а теперь позаботьтесь об отправке моих парней из разведки на вертолете обратно в штаб группы Б.
– А вы, сэр?
– Я переночую у вас.
– Сэр, – запротестовал было Корни, – даже с учетом проведенной накануне операции мы имеем все основания считать, что нападение состоится именно сегодня ночью.
– Да, капитан. Как мне представляется, ВК получил в Камбодже все необходимое ему подкрепление, – сказал Трэйн, а в заключение добавил: – Если сегодня ночью они вздумают напасть на Фан Чау, мне бы хотелось также находиться в лагере.
* * *
В пять часов вечера у нас с подполковником Трэйном состоялся короткий разговор. Готовый к отлету вертолет ожидал посадки на борт сотрудников разведки; кроме них планировалась отправка пленных вьетконговцев, которые, связанные электропроводом, лежали на полу лицом вниз.
Подполковник настаивал на том, чтобы я также покинул лагерь, однако я напомнил ему о том, что мы вместе провели в Форт‑Брэгге три месяца, а потому я достаточно подготовлен к подобного рода вещам.
– Кроме того, – упомянул я в качестве решающего аргумента, – я нахожусь здесь по разрешению командующего войсками специального назначения, и если мне суждено попасть в солидную переделку, то я прекрасно понимаю, на что иду.
Трэйн, Корни и я проводили вертолет, после чего вернулись в лагерь. Пройдя через ворота, Корни лично удостоверился в том, что закрывавшая их и усиленная "концертиной" баррикада была водружена на прежнее место. Столь же скрупулезно он проверил ворота на внутреннем кольце обороны.
За ужином Корни и Трэйн обращались друг к другу с некоторой прохладцей, однако руководитель группы в все же оставался командиром, который действительно любит своих бойцов, восхищается ими и чувствует себя по‑настоящему счастливым, лишь когда оказывается в полевых условиях. Я подметил, что, когда надо, он умел проявлять человеческие качества, не впадая при этом в излишнюю фамильярность.
После ужина сержант принес Трэйну ремень с пистолетной кобурой и прочее обмундирование, снабженное всем необходимым для боя.
– Сэр, здесь четыреста патронов для АВ‑15. В случае необходимости запас можно будет пополнить в минометных бункерах.
Корни, этот неутомимый викинг, все же признался, что не спал уже почти двое суток, а потому попросил у Трэйна разрешения отдохнуть до полуночи, тогда как я и лейтенант Шмельцер вызвались сопровождать Трэйна в инспекционном обходе фортификационных сооружений.
– Лейтенант, – обратился к Шмельцеру Трэйн, – вы окончили Уэст‑Пойнт?
– Так точно, сэр. В пятьдесят восьмом.
– Припоминаю, что об этом есть запись в вашем личном деле. Сам я выпускался в сорок восьмом, после того как три года отслужил на фронте. – Трэйн улыбнулся, глядя на молодого лейтенанта. – Пора уже и о капитанских погонах подумывать, вы не находите? Надеюсь, после окончания службы в спецназе вы подадитесь в более традиционное армейское подразделение?
– Я никогда не пойду служить ни в одну часть "прямоногих", сэр, и останусь служить в спецназе, если, конечно, получится.
Трэйн покачал головой.
– Вы еще очень молоды, Шмельцер, и вполне в состоянии сделать прекрасную карьеру. В спецназе же никто из нас не в состоянии прослужить более двух положенных ему сроков. Через шесть лет вы станете мыслить совершенно по‑особому, а через девять вас уже можно будет списывать. Вам еще повезет, если успеете дослужиться до подполковника.
– Я знаю, сэр, что служба в спецназе многим людям затормозила карьеру, и все же я верю в них. И моя жена тоже в них верит. Она всегда и везде за меня, – с гордостью добавил Шмельцер. – Мой отец всегда был типичным армейским военнослужащим, и он рассуждает примерно так же, как и вы, однако войны меняются. Мы будем либо сражаться с "гориллами", например, на Кубе или где‑нибудь в Восточной Европе, а в самом ближайшем будущем, возможно, и неподалеку отсюда, в Северном Вьетнаме.
С этими словами Шмельцер попросил разрешения уйти и отправился проверять состояние северо‑западного бункера.
– Прекрасный молодой офицер, – заметил Трэйн. – Когда спецназ окажется у него за спиной, его и в самом деле ожидает прекрасное будущее.
Мы подождали возвращения Шмельцера.
– Ну, как там дела? – спросил Трэйн лейтенанта.
– Все на месте, сэр. Пулеметный расчет в полном составе. Надеюсь, что все на нашей стороне.
– А почему бы им не быть за нас? – резко спросил Трэйн. – Майор Три, мой коллега по группе Б, полностью доверяет своим людям, находящимся в лагере, и руководимым ими бойцам ударных отрядов.
– Так точно, сэр, – отреагировал исполнительный Шмельцер, – хотя в его голосе явно прозвучало некоторое сомнение.
Внезапно я почувствовал усталость.
– Если вы не возражаете, мне бы хотелось немного вздремнуть, – обратился я к своим спутникам. – К полуночи, лейтенант, я буду, что называется, в полной боевой готовности. Можете поставить меня на любой участок, где вам понадобится дополнительный ствол.
– Мы разбудим вас, – пообещал Шмельцер. – После полуночи для всех американцев наступает состояние полной боевой готовности. Зато капитан Лан уж никак не допустит, чтобы бодрствовали более половины его вьетнамцев. Как мне представляется, он не на шутку опасается того, что и ему самому также придется всю ночь не сомкнуть глаз.
– Шмельцер, я рекомендовал бы вам в более уважительном тоне отзываться о ваших вьетнамских коллегах, – заметил Трэйн. – Майор Три говорил мне, что его офицеры весьма чувствительны ко всем проявлениям пренебрежения с нашей стороны.
– Слушаюсь, сэр, – донеслись до меня слова Шмельцера, когда оба удалялись в сторону очередного бункера. – Однако за ними все равно нужен глаз да глаз.
* * *
Вскоре после полуночи меня разбудил сержант Бергхольц, который сказал, что капитан просит меня пройти в оперативную комнату. Войдя в нее, я увидел Корни, усталого, но преисполненного решимости подполковника Трэйна и лейтенанта Шмельцера – бодрого и энергичного, как будто он только что проспал не менее восьми часов.
–...Похоже на то, что по нас и в самом деле собираются ударить, – сказал Корни в тот момент, когда я входил. – Вокруг лагеря замечены огни, которых раньше никогда не было – фонари, сигнальные вспышки, даже факелы. Если они атакуют, мы свяжемся по радио с группой в и попросим выслать авиацию со специальными прожекторами, чтобы та освещала всю окружающую нас местность.
– Куда бы вы хотели меня определить? – спросил я у Корни.
– Вы пойдете с Бергхольцем и Фальком. Они займут позицию у 60‑миллиметрового миномета и скажут вам, что надо делать.
– Слушаюсь.
– Сэр, вы готовы? – спросил меня Бергхольц.
– Абсолютно.
Мы вышли из оперативной комнаты и через плац направились к обложенному мешками с песком бункеру округлой формы, располагавшемуся между американским и вьетнамским штабами. Минометный бункер находился у западной стены, обращенной к границе, откуда ожидалось нападение противника. От наружного периметра лагеря до зарослей низкорослого кустарника и каменистого подножия холмов было не более трехсот ярдов открытого пространства.
– Вы умеете снимать добавочный заряд? – спросил Бергхольц.
– Разумеется. Только скажите, сколько надо.
– Снаряды, скорее всего, должны будут падать довольно близко от нас, а поэтому снимем пару. Кроме того, вам поручается в случае атаки не подпустить к зоне огня наших же боевиков. Не исключено, что среди них окажутся вьетконговцы, которые захотят забросать нас гранатами.
– Постараюсь не проглядеть их.
– Порядок. И если услышите, что что‑то тяжелое шлепнулось рядом с вами, – добавил Бергхольц, пока мы выбирались на заграждение из мешков с песком, – орите как можно громче: "Граната!" – быть может, успеем выпрыгнуть отсюда к чертовой матери.
– В нашем расчете будут и вьетнамцы?
– Да. Сейчас они пока отдыхают. Но если начнется фейерверк, они сразу прибудут, и я познакомлю вас с ними.
Фальк указал на деревянные клети с минами; мы выволокли из глубин крытого мешками и находившегося здесь же, в бункере, маленького склада боеприпасов две из них и принялись открывать картонные трубки. С каждой мины мы сняли по два добавочных заряда – маленькие мешочки с порохом, располагавшиеся у хвостовой части оперения, – что до минимума сокращало дальность полета снаряда. Мины, лежавшие во втором ящике, мы трогать не стали, поскольку нельзя было исключать вероятности того, что дальность стрельбы придется увеличить.
Во время одного из многочисленных обходов бункеров капитан Корни, за которым неотлучно следовал подполковник Трэйн, остановился у нашей боевой позиции. После их ухода Бергхольц и Фальк принялись негромко обсуждать вероятность того, что этой ночью лагерь подвергнется атаке. Являясь представителем разведки, Фальк подтвердил, что имеющаяся информация подтверждает факт тщательной подготовки ВК к наступлению. Бергхольц же возражал ему, говоря, что Вьетконг умышленно имитирует подготовку наступления чуть ли не по всей территории Вьетнама и делает это исключительно с целью устрашения американцев.
– Ставлю тысячу пиастров против пятисот, что сегодня они не ударят, – сказал он.
Фальк повернул голову и с интересом посмотрел на товарища, однако не успел даже рта раскрыть, чтобы ответить, как воздух у нас над головами содрогнулся от ожесточенной пальбы.
– Слишком долго думаешь, приятель! – первым прокричал Бергхольц изумленному Фальку. – Пари отменяется.
От бункера к бункеру прокатилась волна громкого предостережения: "Мины!" Я прижался спиной к стене бункера. Непосредственно за нами раздался мощный взрыв, тут же сменившийся серией других – с восточной стороны на лагерь обрушился шквал мин.
– Зажигалки! – прокричал Фальк, когда белые языки пламени от начиненных белым фосфором снарядов начали лизать крыши лагерных построек. Из располагавшихся справа от нас бараков, в которых находились подразделения боевиков, послышались растерянные возгласы. По левую руку от нас, рядом со служебным помещением американцев, стоял один из бараков, в котором жили камбоджийские солдаты. В ярких вспышках огня я успел заметить, как из строения поспешно выбегали камбоджийцы, на ходу надевая на себя военное снаряжение и тут же разделяясь на два потока: один устремлялся к северной стене лагеря, другой – к южной.
– Молодцы, черти, – проговорил Бергхольц. – Явно наготове были.
В дальней части лагеря уже вовсю полыхали два вьетнамских барака, из которых доносились пронзительные вопли.