Джулии не хотелось быть обольщенной, не хотелось раньше времени делать то, к чему она еще не готова. Отдавать ему часть себя, а потом возвращаться домой, чувствуя усталость и опустошенность. Это состояние ей было знакомо. Не с Габриелем. С тем, чье имя она не хотела произносить даже мысленно. Но Габриель — совсем другой человек. И все равно осторожность не помешает, даже при всем ее желании верить ему.
Это были рассуждения и доводы разума. А телу Джулии гораздо крепче и спокойнее спалось рядом с Габриелем, чем без него. И каждую ночь, когда она ложилась одна, у нее почему-то начинало ныть сердце.
* * *
В понедельник, когда Джулия усердно перестраивала план диссертации и никого не ждала, ожил ее домофон. Вскоре к ней на этаж поднялся молодой человек в униформе службы доставки и вручил большую белую коробку. Джулия торопливо расписалась и унесла коробку к себе. К коробке был прикреплен конверт с инициалами Г. О. Э. Раскрыв его, Джулия достала тонкий картонный прямоугольник, исписанный знакомым почерком.
Дорогая Джулианна!
Спасибо, что в пятницу ты разделила со мною ложе.
У тебя сердце львицы.
Я бы очень хотел постепенно тебя приручать, но чтобы дело не кончилось слезами и уходом.
Твой Габриель.
P.S. Чтобы никто не читал нашу переписку, я завел себе новый электронный адрес, который целиком в твоем распоряжении: goe717@gmail.com
Джулия открыла коробку, и комнату сразу наполнил удивительный аромат цветов. Внутри оказалась большая стеклянная ваза, заполненная водой. Аромат исходил от семи гардений. Джулия осторожно вытащила вазу и поставила на стол.
Перечитав послание Габриеля, Джулия открыла свой аккаунт на gmail, занесла в адресную книгу его новый адрес и составила краткое письмо.
|
|
Дорогой Габриель!
Спасибо тебе за потрясающие гардении.
Спасибо за открытку.
Спасибо, что слушаешь меня.
До скорой встречи.
Джулия.:)
* * *
В среду, прежде чем отправиться на семинар профессора Эмерсона, Джулия зашла проверить свой почтовый ящик. Там ее уже дожидался Пол. Им удалось переброситься всего лишь несколькими фразами, как вдруг зазвонил мобильник Джулии. Возможно, другой звонок она и пропустила бы, но ей звонил Данте Алигьери.
— Пол, извини, мне нужно ответить, — пробормотала она и отошла. — Алло, я слушаю.
— Джулианна, это я.
— Уже поняла, — сказала Джулия, улыбаясь во весь рот.
— Как насчет совместного обеда?
Джулия огляделась по сторонам, нет ли кого рядом.
— А поподробнее можно?
— Обед у меня дома. Я тебя с субботы не видел. Похоже, я зря завел себе новый адрес, — усмехнулся Габриель. — Вместо живого общения — сплошные электронные письма.
Джулию радовало, что у него хорошее настроение и что он не сердится на нее.
— Мы же каждый занимались своим делом. Я вовсю готовилась к следующему визиту к Кэтрин. Ты готовился к лекции, поэтому…
— Мне нужно тебя видеть.
— Я тоже хочу тебя видеть. Кстати, через несколько минут мы увидимся.
— Как раз об этом я и собирался с тобой поговорить. Мы будем делать вид, что на моем прошлом семинаре ничего особенного не произошло. Не удивляйся, если я практически не буду обращать на тебя внимание. Говорю тебе это заранее, чтобы ты не огорчалась… — Он помолчал. — Конечно, сейчас я больше всего хочу тебя обнять, но мы вынуждены соблюдать правила игры.
|
|
— Понимаю.
— Джулианна… — Он понизил голос до шепота. — Мне самому осточертели эти правила. Потому я и хочу провести сегодняшний вечер с тобой. Мы тихо посидим у камина, наслаждаясь обществом друг друга. А потом — в постель.
Щеки Джулии вспыхнули.
— Я бы рада, но я собиралась весь вечер заниматься планом диссертации. Я еще не все поправки внесла, а мне завтра с Кэтрин встречаться. Сам знаешь, какая она требовательная. — (Габриель бормотал что-то себе под нос.) — Габриель, прости, но мне хочется, чтобы Кэтрин была довольна.
— А чтобы я был доволен, тебе не хочется?
— Я… — Джулия растерялась.
— Хорошо. Но ты обещаешь, что в пятницу мы увидимся? — с легким раздражением спросил Габриель.
— После твоей лекции?
— Потом будет обед с факультетской братией. Давай встретимся после обеда у меня.
— А это не слишком поздно?
— Для того, что у нас будет потом, — в самый раз. Ты мне обещала.
Джулия улыбнулась. Ей уже успели понравиться эти «вечеринки с ночевкой».
— Так, значит, в пятницу вечером? — шепотом обольстителя спросил Габриель.
— Да. Мне только надо будет придумать объяснение для Пола. Мы собирались вместе пойти на твою лекцию.
Ответом ей было полное молчание. Думая, что ослаб сигнал — такое в коридоре случалось, — Джулия подошла к окну:
— Габриель? Ты меня слышишь?
— Слышу, — ледяным тоном ответил он.
«Scheisse!» — подумала Джулия.
Он заговорил не сразу. От тона обольстителя не осталось и следа.
— Кажется, мы с тобой договаривались: никакой «дружбы втроем». Помнишь? Что ты молчишь? Мы договаривались или нет?
|
|
«Дважды scheisse!»
— Договаривались.
— Я эту договоренность соблюдаю.
— Габриель, прошу тебя…
— Скажи, что я не так понял твою фразу, — потребовал он.
— Габриель, мы с Полом друзья. И что плохого, если я согласилась пойти вместе с ним на твою лекцию? Или я теперь и сидеть с ним рядом не могу?
— А тебе понравится, если где-то ты увидишь меня с другими женщинами и я тебе скажу, что это мои приятельницы? Что особенного, если я схожу с ними, скажем, на выставку?
— Нет, — прошептала Джулия.
— Тогда ты понимаешь, каково мне это слышать.
— Пожалуйста, не сердись на меня.
Ответом ей было молчание.
— Пол с первого дня отнесся ко мне по-доброму. Мне очень помогла его дружеская поддержка. Ты только представь: одна в совершенно чужом городе. Мне было так одиноко.
— Я думал, твой друг — я.
— Да, конечно. Но нужен кто-то, с кем я могла бы поговорить об университетских делах.
— Об университетских делах ты можешь поговорить со мной.
— Габриель, я не хочу ссориться с человеком, который не сделал мне ничего плохого. В таком случае я на самом деле окажусь в полном вакууме, поскольку пока не могу проводить с тобой все время.
— Ты ему уже сказала, что с кем-то встречаешься?
— Нет. Я думала, это наш с тобой секрет.
— Хорошо, что ты ему не проболталась. — Габриель громко вздохнул. — Ладно, согласен. Ты не можешь находиться в вакууме. Но Пол должен уразуметь, что… уровень ваших отношений поменялся. Он слишком к тебе… привязался. Нам с тобой это может только мешать.
— Я ему скажу, что у меня появился… новый друг. Мы на днях хотели сходить в музей.
— С ним ты никуда не пойдешь, — отрезал Габриель. — Я сам свожу тебя на любую выставку.
— Но нас там могут увидеть.
— Предоставь мне беспокоиться об этом. А Пол, надо думать, опять понесет твой рюкзак? — язвительно спросил Габриель.
— Габриель, ну что ты как мальчишка?
Он шумно выдохнул:
— Хорошо, забудем об этом. Но я все равно не перестану за ним следить. Теперь насчет пятницы. Я дам тебе ключи или предупрежу консьержа, чтобы впустил тебя.
— Договорились.
— До встречи через несколько минут.
* * *
Профессор Эмерсон мельком взглянул на вошедших в аудиторию Джулию и Пола и снова уткнулся в свои записи. Профессор досадливо нахмурился. Радовало лишь то, что Джулия сегодня пришла не с рюкзаком, а с подаренной им сумкой. От этого на душе Габриеля потеплело.
Аспиранты, в том числе и Криста, поглядывали то на Джулию, то на профессора так, словно следили за полетом мяча в Уимблдоне.
Джулия, как всегда, села на заднем ряду рядом с Полом, но сразу же застыла в позе внимательной аспирантки.
— Да ты не нервничай, — успокоил ее Пол. — Я за ним наблюдаю всю неделю. Давно не видел его в таком хорошем настроении. Сегодня он к тебе не прицепится. — Наклонившись к самому ее уху, он добавил, усмехаясь: — Наверное, кто-то хорошо ублажил его в постели. И явно не один раз.
Профессор Эмерсон кашлянул. Потом еще и еще… пока Пол не отодвинулся от Джулии.
Естественно, Джулия от этих слов мгновенно покраснела и уткнулась в тетрадь. Она без конца писала дату и тему семинара, чтобы отвлечься от воспоминаний о субботнем утре. И от мыслей. А думала она… даже стыдно себе признаться… как выглядел бы Габриель, если бы ее фиолетовое полотенце вдруг упало с его тела…
За весь семинар профессор и не взглянул в ее сторону. Он задавал вопросы, но адресовал их другим аспирантам. Все, кто ждал продолжения шоу, были весьма разочарованы. Семинар проходил в скучных академических рамках. Кристу, наоборот, это только радовало, потому что все шло как обычно или почти как обычно.
— Хочу всех вас пригласить на лекцию, которую в пятницу буду читать в Виктория-колледже. Речь пойдет об отображении плотских страстей в кругах Дантова «Ада». Начало в три часа дня, — объявил профессор Эмерсон. Он торопливо собрал портфель и покинул аудиторию, даже не обернувшись.
— Можно, я тебя провожу? — спросил Пол, когда они с Джулией шли по коридору. — По пути зашли бы в тайский ресторан.
— Я бы с удовольствием, но ненадолго. С меня уже требуют оформленный план диссертации. И мне нужно кое-что тебе сказать…
* * *
Утро пятницы Джулия провела перед своим небольшим гардеробом, решая, что лучше надеть. Она знала: Габриелю не понравится, что и на лекции она будет сидеть рядом с Полом. Но потом их с Габриелем ждет прекрасный вечер и не менее прекрасная ночь. Она заблаговременно уложила в сумку все необходимое для визита в профессорскую квартиру.
Ей хотелось понравиться Габриелю, хотелось, чтобы он заметил ее среди всех женщин, которые придут на его лекцию. Она выбрала черное платье, черные плотные колготки и черные сапоги до колена на высоком каблуке, купленные несколько лет назад по совету Рейчел. Этот наряд она решила дополнить жемчужными сережками, доставшимися ей от бабушки с отцовской стороны. Платье имело весьма скромное декольте, но поскольку Джулия шла на дневную лекцию, то накинула на плечи темно-фиолетовую шаль.
В большой аудитории, где должна была состояться лекция, Джулия и Пол появились одними из первых. Они быстро прошли в конец аудитории, сев ближе к проходу. Места были не самыми удобными, но по незыблемым, хотя и нигде не записанным правилам передние ряды отводились для профессоров, преподавателей и именитых гостей.
С первых же секунд Джулия ощутила присутствие Габриеля. Их взаимное притяжение действовало и здесь. Она знала: он тоже почувствовал ее появление и сейчас смотрит на нее. Джулия почти угадала. Профессор Эмерсон смотрел на нее, но успел заметить, что рука Пола лежит у нее на спине. Обычный дружеский жест, от которого по профессорскому лицу пробежала гримаса неудовольствия.
Джулию Габриель приветствовал полуулыбкой. Взгляд его быстро скользнул по ее платью и излишне долго задержался на каблуках сапожек. Не без сожаления отвернувшись, профессор Эмерсон продолжил прерванный разговор с кем-то из коллег.
Габриель был сегодня просто неотразим. Элегантный черный костюм от Армани, ослепительно-белая рубашка и черный шелковый галстук. Туфли тоже были черными, но на сей раз не слишком остроносыми. Но больше всего Джулию удивило, что под расстегнутым пиджаком оказалась жилетка, со средней пуговицы которой свисала золотая цепочка, скрывавшаяся в боковом кармашке.
— Ты только посмотри на него. Жилетка и карманные часы, — шепнул ей Пол, качая головой. — Так одевались лет сто назад. А вдруг он из той эпохи? Прячет где-нибудь на чердаке портрет, который берет на себя все бремя возраста.
Джулия улыбнулась, но промолчала.
— Знала бы ты, о чем он меня вчера попросил!
— И о чем же?
— У него целая коллекция перьевых авторучек, и одна, надо понимать, скопытилась. Так вот, мне пришлось упаковать ее в специальный футляр, застраховать и отправить в лазарет.
— В какой еще лазарет?
— В мастерскую, где чинят такие ручки те, у кого слишком много денег… Мобильник выключить не забудь, — шепнул ей Пол.
* * *
Лекция началась не сразу. Вначале слушателей, которых собралось около сотни, приветствовал выздоровевший после свиного гриппа профессор Джереми Мартин, заведующий кафедрой итальянского языка и литературы. Не жалея эпитетов в превосходной степени, декан говорил о блестящей научной карьере и исследовательских достижениях профессора Эмерсона. Джулия видела, что Габриеля вовсе не радует этот панегирик. Поток хвалебных слов заставлял его ерзать на стуле. Его глаза явно искали Джулию. Она это почувствовала и ободряюще улыбнулась. Улыбка подействовала.
А профессор Мартин продолжал рассказывать, как он гордится своим коллегой и не собирается это скрывать. Из его слов следовало, что Габриель едва ли не самый многообещающий факультетский преподаватель, работающий на контрактной основе. Вскоре в издательстве Оксфордского университета выйдет новая монография профессора Эмерсона, после чего его зачисление в штат факультета можно будет считать делом решенным. Профессор Мартин выразил надежду, что со временем Габриель обязательно достигнет уровня Кэтрин Пиктон.
После весьма скромных аплодисментов Габриель поднялся на трибуну, аккуратно разложил бумаги с тезисами лекции и тщательно проверил демонстрационный компьютер. У него хватило времени обвести глазами зал. С переднего ряда ему благосклонно улыбался профессор Мартин. Мисс Петерсон сидела, слегка наклонившись, и украдкой теребила вырез платья. Коллеги Габриеля вели себя довольно сдержанно, не рассчитывая услышать что-то ошеломляюще новое.
Почти рядом с профессором Мартином сидела ученая дама, которую Габриель предпочел бы не видеть у себя не только на лекции, но и никогда вообще. Как и он, дама имела звание профессора, но сегодня пришла сюда отнюдь не ради академического интереса или соблюдения корпоративной этики. Ее весьма мало интересовали плотские страсти грешников со страниц Дантова «Ада», а вот те же страсти в реальном мире и с лектором… Она была старше и опытнее глуповатой Кристы и умела нагнетать чувственность, пользуясь самыми, казалось бы, невинными жестами и движениями. Сейчас она элегантно высовывала розовый язычок, чтобы облизать ярко-красные губы. У нее было красивое тело хищницы. Габриелю стало очень неуютно под взглядом ее неподвижных змеиных глаз. Еще больший душевный дискомфорт приносила ему мысль, что эта сластолюбивая блондинка находится в одном зале с Джулией. Блондинка была его прошлым, и боже упаси, если прошлое вдруг пересечется с настоящим!
Усилием воли Габриель заставил себя забыть о хищнице и улыбнулся слушателям. Потом он еще раз посмотрел на Джулию и, ободренный ее теплой улыбкой, начал говорить:
— Тема моей сегодняшней лекции — «Плотская страсть в „Божественной комедии“ Данте. Смертный грех и личность». Естественно, речь пойдет об «Аде». Возможно, такое название у кого-то сразу же вызовет недоумение. Можно ли считать плотскую страсть грехом, направленным на личность самого грешащего? Ведь подобная страсть всегда направлена на другого. Другой человек низводится грешником до уровня предмета для удовлетворения плотской страсти.
С первого ряда послышался сдавленный смешок. Габриель даже не взглянул в ту сторону, однако его лицо заметно напряглось.
— Представления Данте о грехе были в основном сформированы сочинениями святого Фомы Аквинского. В своем знаменитом трактате «Сумма теологии» этот средневековый богослов утверждал, что любое злодеяние и грех являются формой саморазрушения. Фома Аквинский полагал, что человек замышлен и сотворен Богом как существо доброе и разумное, стремящееся к добрым делам. Иными словами, стремление к добродетели присутствует в человеке изначально. Но когда человек сворачивает с предначертанного пути, он причиняет себе вред, ибо делает то, что противоречит его природе. Можно сказать, человек затевает войну со своей природой.
Мисс Петерсон наклонилась вперед, изображая предельное внимание.
— Почему же Фома Аквинский придерживался столь необычных взглядов на грех? — продолжал Габриель. — Отчасти это можно объяснить его согласием с постулатом Боэция, полагавшего, что бытие пронизано добром. То есть все сущее несет в себе частицу добра, поскольку является Божьим творением. И каким бы грешным, сломленным и отягощенным злодеяниями ни был человек, покуда он живет, в нем все равно сохраняется хотя бы малая крупица добродетели. — Габриель нажал кнопку, и программа исправно выдала на экран первый слайд. Джулия узнала Люцифера, изображенного Боттичелли. — Согласно воззрению Фомы Аквинского, никакой злодей не является полностью злым и порочным. Даже Люцифер, которого Данте поместил на самое дно Ада, вморозив в глыбу льда. Однако зло, словно паразит, способно присасываться к добру и жить за его счет. И если злу удается высосать из кого-то все добро до последней капли, такой человек перестает существовать.
Габриель почувствовал на себе насмешливый взгляд все тех же глаз. «Вы из какого века, профессор Эмерсон? — спрашивали они. — Наверное, из девятнадцатого. Тогда еще любили рассуждать о добре и зле. Но двадцатый век со всей безжалостностью показал, насколько все это относительно».
Он откашлялся и продолжил:
— Многим из нас, живущим в начале двадцать первого века, подобные утверждения кажутся дремучим анахронизмом. Мы не верим, что даже падший ангел, обреченный на вечное заточение в Аду, сохраняет в свой душе крупицу доброты. — Он вновь посмотрел туда, где сидела Джулия. Он нуждался в ее поддержке. — И эта крупица молит о том, чтобы ее увидели и признали. Признали, невзирая на всю неодолимую тягу к греху, от которой не может избавиться падший ангел.
На экране появился слайд с другой иллюстрацией Боттичелли: Данте и Беатриче под неподвижными звездами Рая. Старинную копию этой иллюстрации Джулия видела в тайной коллекции Габриеля.
— А теперь я предлагаю вам, взяв фоном только что прозвучавшие рассуждения о добре и зле, обратиться к характерам Данте и Беатриче. Их отношения развиваются в русле возвышенной, романтической любви. Дружеские отношения связывают Беатриче с Вергилием, и она просит Вергилия спуститься в Ад и вывести оттуда ее возлюбленного Данте. Сама Беатриче не может покинуть пределы Рая. Показывая отношения Беатриче и Вергилия, Данте тем самым подчеркивает: возвышенная любовь в большей степени подчиняется разуму, нежели страсти.
При упоминании о Беатриче Джулия заерзала на стуле и опустила голову, чтобы никто не видел ее вспыхнувших щек. Пол расценил это по-своему и осторожно сжал ей руку. К счастью, их места находились слишком далеко от сцены и Габриель всего этого не видел. Но он сразу заметил, как Пол повернулся к Джулии, опустив руку в непосредственной близости от ее коленей. На мгновение профессор Эмерсон позабыл о лекции.
Габриель кашлянул. Джулия сразу подняла голову и поспешно убрала руку.
— Но что же такое плотская страсть, именуемая также похотью? Если любовь сравнить с кроликом, то похоть — это волк. Данте весьма красноречиво говорит об этом, сравнивая плотскую страсть с волчьей ненасытностью, когда страсть подминает под себя разум. Как известно, в «Божественной комедии» представлена и другая пара — Паоло и Франческа. Их Данте помещает в круг прелюбодеев. Но что удивительно: история их падения связана с традицией романтической любви. Когда они оба предавались плотским страстям, им случилось прочитать о прелюбодеянии между Ланселотом и королевой Гиневрой. — Здесь Габриель лукаво улыбнулся. — Говоря современным языком, Паоло и Франческа решили «подразогреться», «подзавести» себя с помощью «порнолитературы».
В зале послышались вежливые смешки.
— И у Паоло, и у Франчески страсть затмила разум. А разум с самого начала твердил каждому из них: «Одумайся! Не давай волю рукам, ибо твоими руками движет грех».
Габриель выразительно посмотрел на Пола, но тот в простодушии своем решил, что профессорский взгляд обращен не к нему, а к Джулии или к кому-то из женщин в первом ряду. Синие глаза Габриеля сделались зелеными, как у дракона. Не хватало лишь языков пламени.
— Когда мужчина и женщина начинают встречаться и между ними складываются и развиваются отношения… даже если эти отношения чисто романтические, они налагают на пару определенные обязательства. Возникает нечто вроде «права собственности» друг на друга, хотя термин этот отнюдь не самый удачный. Вокруг пары возникают невидимые границы. Человек наблюдательный их чувствует и не пытается нарушать. Если же человек лишен наблюдательности и пытается завести параллельные отношения с одной половиной пары, вторая половина непременно будет злиться и ревновать. — Голос Габриеля звучал все резче. Джулия вздрогнула и отодвинулась от Пола. — Данте усматривает в поведении Ланселота и Гиневры, а также Паоло и Франчески подрыв традиции возвышенной романтической любви, и это показывает, насколько отчетливо он сознает, что те же опасности грозят и его отношениям с Беатриче. Если бы страсть затмила Данте разум, это вызвало бы грандиозный скандал и разрушило жизнь им обоим. Поэтому участь Паоло и Франчески является для Данте личным предостережением, призывающим оставаться целомудренным в его любви к Беатриче. А это очень непросто, учитывая необыкновенную красоту Беатриче, а также силу и глубину испытываемого им желания.
Джулия покраснела.
— Хочу напомнить: время и расстояние ничуть не уменьшили любовь Данте. Он продолжает любить Беатриче. Он желает ее. Всю. Целиком. И как ни странно, сила желания Данте и отчаяние, вызванное невозможностью это желание осуществить, делают его все более целомудренным.
Змеиные глазки проследили, в какую часть зала бросает взгляды профессор Эмерсон, и дали ему понять, что его тайна раскрыта. Он вспыхнул и не без некоторых усилий вернулся к прерванной лекции:
— Согласно философии Данте, похоть — это извращенный вид любви. То есть Данте не отказывает этому состоянию, каким бы низменным и отвратительным оно ни было, в праве называться любовью. Любострастие считается самым меньшим из семи смертных грехов. И потому Данте помещает прелюбодеев во второй круг Ада, располагающийся сразу за так называемым Лимбом, где обитают души добродетельных язычников и некрещеных младенцев. Нравится нам или нет, но мы должны признать: плотская страсть — одно из величайших земных наслаждений. — Габриель снова посмотрел в сторону Джулии. Та находилась словно в трансе, ловя каждое его слово. — Для правильного понимания секса нужно брать во внимание не только его физическую, но и духовную составляющую. Тогда секс видится экстатическим союзом двух тел и двух душ, подражанием радости и экстазу райского союза с божественным. Два тела, соединенные в наслаждении. Две души, связанные единением тел. Это и есть искренняя, радостная и бескорыстная отдача себя другому.
Джулия едва удержалась, чтобы не заерзать на стуле. Ей вспомнилось, как Габриель слизывал с ее пальцев крупицы шоколада. В зале становилось жарко. Не только Джулия, но и другие слушатели ерзали на своих стульях.
— Не боясь прослыть педантом, добавлю: если во время любовного слияния кто-то из двоих жадничает и не отдает себя целиком, оргазма не произойдет. Напряженность, подавленность, разочарованность партнера — вот к чему приводит такая «экономия». Момент оргазма — это предвкушение абсолютного взаимопроникновения и искреннего, возвышенного наслаждения. Наслаждения, удовлетворяющего все потребности, включая самые сокровенные, о которых каждому из двоих так долго мечталось.
Габриель сделал паузу, чтобы глотком воды промочить горло. Он едва заметно улыбался, следя за Джулией и представляя, что сейчас происходит у нее в душе… и между ног.
— Совместный оргазм — это совместное таинство телесного и духовного союза. Души ликуют, что не мешает телам извиваться, потеть, переплетаться, делать множество странных движений под не менее странные звуки, вылетающие из обоих уст… пока не наступит заветное мгновение. — Габриель умолк. Ему очень хотелось взглянуть на Джулию, но он удержался, зная, что это сразу же привлечет нежелательное внимание к ее раскрасневшемуся лицу и опущенным глазам. — Надеюсь, мои слова ни у кого не вызвали обморока? — спросил он, пытаясь разрядить обстановку.
Аудитория отозвалась искренним, хотя и не слишком громким смехом. Криста обмахивалась экземпляром книги Габриеля.
— Полагаю, мои слова наглядно проиллюстрировали тезис Данте, а именно: плотская страсть — это могущественная сила, способная затуманить мозг, заглушить голос разума, вынудив его сосредоточиться на телесных сторонах жизни. В такие моменты разум забывает о возвышенном, а душа не стремится к Богу. Не удивлюсь, если кто-то из вас предпочел бы не дослушивать до конца мою скучную лекцию, а поспешить в объятия любимых. — Габриель усмехнулся, совершенно игнорируя ученую даму на первом ряду, которая вытащила из сумочки небольшой, но весьма неприличный предмет и теперь пыталась дразнить им профессора Эмерсона. — Стало быть, плотские отношения без любви — это смертный грех, ибо слияние тел не сопровождается слиянием душ. Фома Аквинский утверждал: при настоящей любви влюбленный человек ощущает тело своей половины как часть себя. — Взгляд Габриеля потеплел. Улыбка тоже. — Радость и красота сексуальной близости, проявляемые при телесном слиянии, — естественное следствие любви. Между сексом и похотью нельзя ставить знак равенства. Современный лексикон делает различие между, простите за вульгарность, траханьем и занятием любовью. Однако секс не идентичен любви, что явствует из традиций романтической любви. Мужчина может любить свою подругу страстно, но целомудренно, не вступая с нею в сексуальные отношения. В Дантовом Раю телесная страсть преображается в милосердие — самое истинное и чистое проявление любви. Душа, достигшая Рая, свободна от тоски. Все ее желания удовлетворены, и она полна радости. Она уже не испытывает вину за прежние грехи, а наслаждается абсолютной свободой и завершенностью ее исканий. К сожалению, время не позволяет более подробно поговорить об этом… Итак, в «Божественной комедии» мы обнаруживаем противопоставление телесной страсти и милосердия, а также громогласный гимн во славу романтической любви, представленной отношениями Данте и Беатриче. Лучше всего идеал романтической, возвышенной любви выражается в словах Беатриче: «Apparuit iam beatitudo vestra». То есть: «Ныне явлено блаженство ваше». Правдивее не скажешь… Благодарю за внимание. Моя лекция окончена.
Аплодисменты были искренними, но сдержанными. Затем профессор начал отвечать на вопросы. В академических кругах было принято не только это. Многие университеты Нового Света, в том числе и Торонтский, словно унаследовали от средневековой Европы принцип иерархичности. Первыми вопросы лектору задавали профессора, преподаватели и работники факультетской администрации. Только потом наступал черед аспирантов и студентов.
Джулия затихла, стараясь уложить в мозгу все, о чем говорил Габриель. Она мысленно проговаривала наиболее запомнившиеся фразы.
— Не пропусти интересный момент, — наклонившись к ней, шепнул Пол. — Эмерсон в упор не видит Кристу.
Поскольку они сидели сзади, от их глаз было скрыто декольте мисс Петерсон. Джулия и Пол видели лишь ее согнутую спину. Криста по-прежнему обмахивалась книгой, пытаясь привлечь внимание Габриеля. Он отвечал на вопросы других слушателей и словно не замечал не в меру ретивую аспирантку. Бедная Криста теперь уже вовсю тянула руку, но это не помогало. Потом профессор Мартин встал и извиняющимся тоном объявил, что время, отведенное для ответов на вопросы, истекло. Он поблагодарил слушателей за внимание и выразил надежду увидеть их на новых лекциях профессора Эмерсона. Только тогда помрачневшая Криста опустила руку.
Снова раздались аплодисменты. Габриель покинул сцену. К нему сразу же подошла какая-то брюнетка среднего роста, не отличавшаяся особой худобой. На вид ей можно было дать лет около сорока. Вероятно, тоже преподавательница с другого факультета. Они с Габриелем улыбнулись друг другу и пожали руки.
— Нет, ты видела? — спросил Пол, фыркая от смеха. — Он не позволил нашей красотке рта раскрыть.
— А почему? — удивилась Джулия. — Боялся, что она спросит какую-нибудь глупость?
— Наверное, боялся, что она швырнет в него свой лифчик или развернет плакат «Я люблю Эмерсона».
Джулия тоже засмеялась. Габриель к этому времени закончил разговор с брюнеткой и теперь говорил с кем-то из мужчин.
— Странно, что никто из факультетской публики не указал Эмерсону на оговорку, — произнес Пол, задумчиво почесывая затылок.
— Какую оговорку?
— Слова «Ныне явлено блаженство ваше» произносит не Беатриче, а Данте. В «Божественной комедии» их вообще нет. Они из второй главы «Новой жизни», когда Данте впервые встречает Беатриче. — Джулия ничего не сказала. Пол все не мог успокоиться: — Странно. Конечно, оговориться может каждый. Но Эмерсон знает Данте назубок. Может цитировать целые главы и по-английски, и по-итальянски. Забавнее всего, что наш поборник безупречности оговорился, а ни у кого не хватило смелости его поправить… Может, потому Криста так и дергалась?
Джулия кивнула. Конечно же, оговорка была намеренной, только Полу об этом знать необязательно.
— Слушай, ты сегодня потрясающе выглядишь, — сказал Пол, меняя тему. — Ты всегда потрясающе выглядишь, но сегодня ты просто светишься. — Он перестал улыбаться. — Надеюсь, твой парень не рассердится на меня за такие слова. Кстати, напомни мне его имя.