Кризис обусловлен не столько застоем механизмов развития, сколько самим развитием. Так как целью этого развития является лишь рост прибыли, оно все больше и больше питает паразитизм и расточительство, пренебрегает интересами всех социальных слоев, создает растущие потребности, которые оно не может удовлетворить, и ускоряет разложение общественной жизни. Только чудовищный аппарат может контролировать спровоцированное напряжение и восстания с помощью манипуляции мировоззрением и открытых репрессий. Студенческие бунты и негритянское движение в Америке, кризис, в котором оказалось политическое единство американского общества, расширение студенческой борьбы в Европе, мощное возобновление и новое содержание рабочей и массовой борьбы, вплоть до взрыва «Мая» во Франции, буйного общественного кризиса в Италии и возобновления недовольства в Германии, — всё это характеризует ситуацию.
«Манифесто». Необходимость коммунизма. Из тезиса 33.
Товарищи из «Манифесто»[20]в этом списке справедливо ставят Федеративную республику на последнее место и называют то, что характеризует ситуацию здесь, расплывчатым словом «недовольство». Барцель[21]еще шесть лет назад сказал, что Федеративная республика — это одновременно экономический гигант и политический карлик. С тех пор ее экономическая мощь не уменьшилась, а политическая увеличилась, как внутри государства, так и за его пределами. Благодаря образованию «Большой коалиции» в 1966 году[22]был предупрежден политический кризис, который мог спонтанно возникнуть из-за предстоящего тогда спада производства. Благодаря законам о чрезвычайном положении был создан инструмент, который обеспечивает единые действия правящего класса в будущих кризисных ситуациях, объединяет политических реакционеров с теми, кому ещё важна законность. Социал-либеральной коалиции в значительной мере удалось поглотить то «недовольство», которое проявилось благодаря студенческому и внепарламентскому движению. Поскольку реформизм социал-демократической партии еще не изжил себя в сознании сторонников этой партии, поскольку, благодаря своим обещаниям реформ, эта коалиция смогла снять для большой части интеллигенции актуальность коммунистической альтернативы, она смогла лишить остроты антикапиталистический протест. Ее «Восточная политика»[23]открывает для капитализма новые рынки, вносит вклад со стороны Германии в примирение и союз между американским империализмом и Советским Союзом, в которых нуждается США, чтобы освободить себе руки для агрессивных войн в «третьем мире». По всей видимости, этому правительству также удастся разъединить «новых левых» и старых антифашистов и тем самым еще больше отделить «новых левых» от их истории, от истории рабочего движения. ГКП, которая обязана своей легальностью новому объединению американского империализма с советским ревизионизмом, устраивает демонстрации в поддержку «Восточной политики» этого правительства; Нимёллер[24]— символическая фигура антифашизма — в предвыборной борьбе агитирует за СДПГ.
Под предлогом «общественного блага» государственный дирижизм при помощи единой тарифной сетки и «согласованной акции»[25]прибрал к рукам профсоюзную бюрократию. Сентябрьские забастовки 1969 года[26]показали, что предпочтение отдается прибыли, а будучи исключительно экономическими забастовками, они показали, насколько крепко держится власть.
Федеративная республика, имея приблизительно два миллиона иностранных рабочих, может при намечающемся спаде производства использовать рост безработицы до уровня приблизительно 10 %, развернуть настоящий террор, настоящий дисциплинарный механизм, обозначающий для пролетариата безработицу, и при этом не вынуждена бороться с армией безработных, не сталкивается с политической радикализацией этих масс. Сам этот факт дает представление о могуществе системы.
Оказывая научную и военную помощь США, Федеративная республика участвует в ее захватнических войнах[27], наживается на эксплуатации «третьего мира», но не несет ответственности за эти войны, поэтому ей не приходится бороться с оппозицией внутри страны. Не менее агрессивная, чем американский империализм, она все же менее уязвима.
Политические возможности империализма не исчерпаны здесь ни в его реформистском, ни в его фашистском варианте; его способности интегрировать или подавлять порожденные им самим противоречия еще не утрачены.
Концепция городской герильи «Фракции Красной Армии» не основывается на оптимистической оценке ситуации в Федеративной республике и Западном Берлине.
Студенческий бунт
Признавая единый характер господствующей капиталистической системы, невозможно отделить революцию «в цитаделях» от революции «в отсталых районах». Без оживления революции на Западе нельзя наверняка помешать тому, чтобы империализм, следуя своей логике насилия, стал искать свой выход в катастрофической войне, или тому, чтобы сверхдержавы подчинили мир изнуряющему ярму.
«Манифесто». Из тезиса 52
Студенческое движение выливается в мелкобуржуазный бунт; это значит: студенты теряют сопровождавшую их самонадеянность; это значит: они отрицают свое происхождение из конкретного противоречия между буржуазной идеологией и буржуазным обществом; это значит: осознавая свою неизбежную ограниченность, они отрекаются от того теоретического уровня, которого уже достиг их антикапиталистический протест.
Несомненно, когда студенты, чувствовавшие свое духовное обнищание на фабриках науки, отождествляли себя с эксплуатируемыми народами Латинской Америки, Африки и Азии, пафос их был преувеличен; сравнение массового издания «Бильд цайтунг» здесь, в ФРГ, с массовыми бомбардировками во Вьетнаме представляло собой грубое упрощение; сравнение идеологической критики системы здесь с вооруженной борьбой там было надменным; мысль о том, чтобы самим быть революционным субъектом, — в известной мере эту идею распространяли, ссылаясь на Маркузе, — была невежественной, если принимать во внимание современную форму буржуазного общества и созданные им средства производства.
В заслугу студенческому движению в Федеративной республике и Западном Берлине можно поставить уличные бои, поджоги, использование ответного насилия, но кроме того его сильная сторона включала в себя пафос, упрощения и невежество. Короче говоря, практику, которая должна (по крайней мере, в сознании интеллигенции) восстановить марксизм-ленинизм как политическую теорию, без которой не сводятся в концепцию ни политические, экономические и идеологические факты, ни формы, в которых они проявляются; без которой нельзя описать их внутреннюю и внешнюю связь.
Именно потому, что студенческое движение исходило из конкретного опыта противоречия между идеей свободы науки и реальным положением дел в университете, поглощенном монополистическим капиталом, потому, что оно задумывалось не только как идеологическое движение, оно не выдохлось, пока, по крайней мере, теоретически, не добралось до основания связи между кризисом университета и кризисом капитализма. Пока им и их общественности не стало ясно, что ни «свобода, равенство, братство», ни права человека, ни Устав ООН не составляют содержание этой демократии; что здесь ценится то, что всегда считалось признаком колониальной и империалистической эксплуатации Латинской Америки, Африки и Азии: дисциплина, подчинение и жестокость для угнетенных, для тех, кто встает по ту сторону, протестует, сопротивляется, ведет антиимпериалистическую борьбу.
Критически настроенное в плане идеологии, студенческое движение рассматривало почти все сферы государственных репрессий как проявление империалистической эксплуатации: в кампании против Шпрингера[28], в демонстрациях против американской агрессии во Вьетнаме, в кампании против классового характера правосудия, в кампании против бундесвера[29], против чрезвычайных законов, в движении учащихся. «Экспроприируйте Шпрингера!», «Уничтожайте НАТО!», «Война — террору потребления!», «Война — террору воспитания!», «Война — террору квартирной платы!» — это были верные политические лозунги. Под их воздействием в сознании всех угнетенных должна была произойти актуализация созданных самим поздним капитализмом противоречий: между, с одной стороны, возникшими благодаря развитию производительных сил новыми потребностями и возможностями их удовлетворения, а с другой стороны — гнетом иррационального подчинения. Продуктом их самосознания явилась не организованная классовая борьба здесь, а отнесение себя к интернациональному движению, осознание того, что у них и у Вьетконга[30]— один и тот же классовый враг, и что поступать с ним здесь надо так же, как там Вьетконг поступает с «бумажным тигром» и со «свиньями»[31].
Преодоление провинциальной замкнутости старых левых — вторая заслуга студенческого движения. Стратегия «народного фронта» «старых» левых — это «пасхальный марш»[32], «Немецкий союз мира»[33], «Немецкая народная газета»[34], это иррациональная надежда на «большой обвал» на каких-нибудь выборах, их парламентская ставка и на Штрауса[35]и на Хайнемана[36], их про- и антикоммунистические установки в отношении ГДР, их изоляция, разочарование и моральная раздвоенность: готовность к любой жертве и неспособность ни к какой практической деятельности. Социалистическая часть студенческого движения, несмотря на теоретические недочеты, сформировала свое самосознание на основе правильного понимания того, что «революционная инициатива на Западе может полагаться на кризис глобального равновесия и на созревание новых сил во всех странах» (тезис 55, «Манифесто»). Они наполнили свою агитацию и пропаганду тем, на что могли указать, прежде всего, в немецких условиях: что в противовес глобальной стратегии империализма национальная борьба должна быть в перспективе интернациональной, что только связь национального содержания с интернациональным, традиционных форм борьбы с интернационалистскими может укрепить революционную инициативу. Свою слабость они сделали своей силой, поскольку осознали, что только так можно предотвратить повторный пессимизм, провинциальную замкнутость, реформизм, стратегию «народного фронта», интеграцию в Систему — тупики социалистической политики при пост и дофашистских условиях, представленные в Федеративной Республике и Западном Берлине.
Тогда левые знали, что было бы правильно сочетать социалистическую пропаганду на предприятиях с фактическим срывом поставок «Бильд цайтунг» [37]. Что было бы правильно пропаганду среди военных, не отправленных во Вьетнам, сочетать с реальными нападениями на военные самолеты, предназначенные для войны во Вьетнаме, кампанию против бундесвера — с реальными нападениями на натовские аэродромы. Что было бы правильно критику классового характера правосудия сочетать со взрывами тюремных стен, критику концерна Шпрингера — с разоружением охраны его предприятия, правильно — наладить работу собственной радиостанции, деморализовать полицию, иметь нелегальные квартиры для дезертиров бундесвера, иметь возможность делать фальшивые паспорта для агитации среди иностранных рабочих, препятствовать производству напалма с помощью саботажа на предприятиях.
И неверно свою собственную пропаганду ставить в зависимость от спроса и предложения: нет газеты, так как рабочие ее еще не финансируют, нет автомобиля, так как «движение» еще не может его купить, нет радиостанции, так как на нее нет лицензии, нет саботажа, так как из-за него капитализм не рухнет тотчас же.
Студенческое движение распалось, когда специфическая студенческо-мелкобуржуазная форма организации, «антиавторитарный лагерь», оказалась неспособной разработать соответствующую своим целям практику, спонтанность движения не получила продолжения ни на предприятиях, ни в эффективной городской герилье, ни в социалистической организации. Оно распалось, когда из искры студенческого движения — в отличие от Италии и Франции — не разгорелся степной пожар организованной классовой борьбы. Оно смогло обозначить цели и содержание антиимпериалистической борьбы, даже не являясь революционным субъектом. Но оно не смогло оказать этому субъекту организационного содействия.
В отличие от пролетарских организаций «новых левых», «Фракция Красной Армии» не отрицает свою предысторию как историю студенческого движения, которое обновило марксизм-ленинизм как оружие классовой борьбы и восстановило интернационалистский контекст революционной борьбы в метрополиях.
Примат практики
Для непосредственного познания какого-либо явления или явлений необходимо личное участие в практической борьбе, имеющей целью изменение действительности, изменение какого-либо явления или явлений, ибо только личное участие в такой практической борьбе позволяет соприкоснуться с внешней стороной какого-либо явления или явлений и только личное участие в такой практической борьбе позволяет вскрыть сущность какого-либо явления или явлений и понять их.
<...>...марксизм придает серьезное значение теории именно потому, и только потому, что она может направлять практическую деятельность.
Если, обретя правильную теорию, ограничиваться лишь пустыми разговорами о ней, держать ее под спудом и не осуществлять на практике, то от этой теории, как бы она ни была хороша, толку не будет.
Мао Цзэ-дун [38]
Интерес левых, социалистов, которые к тому же обладали авторитетом в студенческом движении, к изучению научного социализма, актуализация критики политической экономии в качестве самокритики студенческого движения были в то же время для них возвратом к студенческим письменным столам.
Судя по их бумажной продукции, их организационным моделям, расходам, которые они оправдывали в своих высказываниях, можно было бы подумать, что здесь революционеры претендовали на руководство в мощной классовой борьбе, как будто в Германии в 1967—1968 гг. сложились условия для социалистической революции, как в 1905 году[39]. Если Ленин в 1903 году в работе «Что делать?»[40]подчеркивал потребность русского рабочего в теории и постулировал, в отличие от анархистов и социалистов-революционеров, необходимость классового анализа, организации и разоблачающей пропаганды, то это потому, что массовая классовая борьба была в разгаре. «В том-то и дело, что рабочие массы очень возбуждаются гнусностями русской жизни, но мы не умеем собирать, если можно так выразиться, и концентрировать все те капли и струйки народного возбуждения, которые высачиваются русской жизнью в количестве неизмеримо большем, чем все мы себе представляем и думаем, но которые надо именно соединить в один гигантский поток». (Ленин, «Что делать?»).
Мы сомневаемся, возможно ли вообще при современных условиях в Федеративной республике и Западном Берлине разработать объединяющую рабочий класс стратегию, создать организацию, которая может быть одновременно выразителем и инициатором необходимого объединительного процесса. Мы сомневаемся, что союз между социалистической интеллигенцией и пролетариатом может возникнуть благодаря программным заявлениям и может быть достигнут благодаря ее притязанию на пролетарские организации. Капли и струйки, которые высачиваются гнусностями немецкой жизни, до сих пор еще собирает концерн Шпрингера и подготавливает с их помощью новые гнусности.
Мы утверждаем, что без революционной инициативы, без практической революционной борьбы авангарда, социалистических рабочих и интеллектуалов, без реальной антиимпериалистической борьбы не может быть объединительного процесса, что союз может возникнуть только в общей борьбе, в которой сознательная часть рабочих и интеллектуалов должна не руководить, а идти впереди.
Из бумажной продукции организаций мы узнаем, что их практика главным образом представляет собой только конкурентную борьбу интеллектуалов, которые соревнуются друг с другом в лучшем понимании Маркса перед мнимой судейской коллегией (явно не рабочим классом, так как сам их язык уже исключает участие рабочего класса в обсуждении). Для них неприятнее, если их уличат в неверном цитировании Маркса, чем во лжи относительно их собственной практики. Страницы в своих примечаниях они указывают почти всегда верно, количество членов, которое они приписывают своим организациям, почти никогда не соответствует истине. Они боятся упрека в революционном нетерпении больше, чем продажности своих буржуазных профессий; для них важно получать бесчисленные ученые степени за исследование трудов Лукача; для них подозрительно, когда агитируют, используя учение Бланки.
Их «интернационализм» выражается в оценках, с помощью которых они отделяют от других организацию палестинских коммандос — белые господа, которые корчат из себя истинных последователей марксизма; они демонстрируют его, ведя себя как меценаты, в то время как сами просят милостыню у друзей-богачей от имени партии «Черных пантер» и полагаются на милость божью в том, что они готовы отдать за свое отпущение грехов — имеется в виду не «победа в народной войне», а только забота о своей чистой совести. Это — не революционный метод борьбы.
Мао в своем «Анализе классов китайского общества» сравнивал революционную и контрреволюционную борьбу: «Красное знамя, которое высоко поднято III Интернационалом, призывающим все угнетенные классы в мире объединиться под его знаменем; другое — контрреволюционное, белое знамя, которое поднято Лигой Наций, призывающей все контрреволюционные силы в мире объединиться под ее знаменем»[41]. Мао различал классы в китайском обществе по тому, какой они делали выбор между красным и белым знаменем в ходе революции в Китае. Ему было недостаточно анализа экономического положения различных классов в китайском обществе. Составной частью его классового анализа была также позиция различных классов по отношению к революции.
Марксисты-ленинисты не будут играть ведущую роль в будущей классовой борьбе, если авангард не несет высоко красное знамя пролетарского интернационализма и не отвечает на вопросы: как будет установлена диктатура пролетариата, как пролетариат получит политическую власть, как будет уничтожена власть буржуазии. Без предварительной практики на эти вопросы ответить нельзя. Классовый анализ, который нам необходим, нельзя проводить без революционной практики, без революционной инициативы.
«Революционные переходные требования», которые повсюду выдвигаются пролетарскими организациями, — борьба против усиления эксплуатации, за сокращение рабочего времени, против растрачивания общественного богатства, за одинаковую оплату труда для мужчин, женщин и иностранных рабочих, против горячки сдельной работы и т.д. Эти переходные требования останутся лишь профсоюзным экономизмом, пока не будет ответа на вопрос, как уничтожить политическое, военное и пропагандистское давление, которое агрессивно препятствует осуществлению этих требований, если они выдвигаются в ходе массовой классовой борьбы. Если же они остаются без изменений, они являются всего лишь экономическим мусором, из-за них не стоит начинать революционную борьбу и вести ее до победного конца, раз уж «победить — значит принципиально признать, что жизнь не является высшим благом для революционера» (Дебре[42]). С помощью этих требований можно выразить свой протест через профсоюзы — «тред-юнионистская политика рабочего класса есть именно буржуазная политика рабочего класса» (Ленин[43]). Это — не революционный метод протеста.
Так называемые пролетарские организации, если они не поднимают вопроса о вооружении в ответ на чрезвычайные законы, на действия бундесвера, Федеральной пограничной охраны, полиции, прессы Шпрингера, если они хранят оппортунистическое молчание, отличаются от ГКП только тем, что они еще менее укоренены в массах, что они радикальнее на словах и более подкованы теоретически. На практике они опускаются до уровня правозащитников, добивающихся популярности любой ценой, поддерживают ложь буржуазии о том, что в этом государстве можно ещё чего-то добиться с помощью средств парламентской демократии, подталкивают пролетариат к борьбе, которая, учитывая потенциал власти в этом государстве, может быть только подавлена — и подавлена варварскими средствами. «Эти марксистско-ленинистские фракции или партии, — пишет Дебре о коммунистах в Латинской Америке, — не выходят за пределы тех самых политических установок, в которых они находятся под контролем буржуазии. Вместо того чтобы изменить их, они способствовали их дальнейшему укоренению...»
Тысячам юношей и девушек, тысячам учеников на производстве, которые из своей политизации во время студенческих выступлений впервые сделали вывод об освобождении от эксплуатации на предприятии, эти организации не предлагают никакой другой политической перспективы, кроме нового приспособления к капиталистической эксплуатации. По отношению к молодежной преступности они на практике занимают позицию тюремщиков, по отношению к товарищам, находящемся в тюрьме, — позицию их судей, по отношению к подполью — позицию социальных работников.
Без практики чтение «Капитала» есть не что иное, как буржуазное исследование. Без практики программные декларации — только болтовня. Без практики пролетарский интернационализм — только хвастовство. Занимать позицию пролетариата в теории — значит занимать ее и на практике.
«Фракция Красной Армии» заявляет о примате практики. Верно ли в настоящий момент организовывать вооруженное сопротивление, зависит от того, возможно ли это; а это можно выяснить только на практике.
Городская герилья
Следовательно, если подходить к вопросу по существу, с точки зрения перспективы, с точки зрения стратегии, то империализм и всех реакционеров следует рассматривать такими, какими они являются на самом деле — бумажными тиграми. На этом основывается наша стратегическая идея. В то же время они являются живыми, железными, настоящими тиграми, они пожирают людей. На этом основывается наша тактическая идея.
Мао Цзэ-дун [44]
Если верно утверждение, что американский империализм — бумажный тигр, это значит, что в конце концов его можно победить; если верен тезис китайских коммунистов, что победа над американским империализмом возможна благодаря тому, что повсюду в мире против него ведется борьба, из-за чего силы империализма распыляются и становятся уязвимы — если все это верно, то нет причины исключать или обособлять от антиимпериалистической борьбы какую-либо страну и какой-либо регион из-за того, что силы революции там особенно слабы, а силы реакции особенно сильны.
Так же как неверно лишать силы революции веры в себя, недооценивая их, неверно и утверждать, что итогом их борьбы может быть только их уничтожение. Разногласие между честными товарищами из организаций — мы не принимаем в расчет болтунов — и «Фракцией Красной Армии» заключается в том, что мы их упрекаем в лишении сил революции веры в себя, а они нас подозревают в том, что мы бессмысленно приносим силы революции в жертву. Есть доля правды в указаниях на то, в чём именно фракция работающих на предприятиях и в городских районах товарищей и «Фракция Красной Армии» перегибают палку, если они ее перегибают. Догматизм и авантюризм с давних пор являются характерными отклонениями в периоды слабости революции в стране. Так как с давних пор анархисты острее других критиковали оппортунизм, то тех, кто критикует оппортунистов, упрекают в анархизме. Это, можно сказать, старо как мир.
Концепция городской герильи возникла в Латинской Америке. Там она стала тем, чем здесь еще только может стать: революционным методом борьбы в целом слабых революционных сил.
Цель городской герильи — не дать установиться прусскому военному порядку, к которому многие так называемые революционеры хотели бы привести народ в революционной борьбе. Городская герилья исходит из того, что, когда созреет ситуация для вооруженной борьбы, будет слишком поздно готовиться к ней; что без революционной инициативы в стране, потенциал власти в которой так же велик, революционные традиции в которой так же сломлены и так же слабы, как в Федеративной республике, не возникнет подлинно революционного движения, даже если условия для революционной борьбы будут более благоприятными, чем в данный момент — это вытекает из политического и экономического развития самого позднего капитализма.
Поэтому городская герилья является следствием из давно возникшего неприятия представительной парламентской демократии, неизбежным ответом на чрезвычайные законы[45]и «Закон о ручных гранатах»[46], готовностью бороться при помощи средств, которые система использует, чтобы нейтрализовать своих противников. Городская герилья базируется на признании фактов, а не на их апологии.
Что может сделать городская герилья, студенческое движение уже частично знает. Она способна сделать конкретной агитацию и пропаганду, которыми еще ограничена деятельность левых. Это можно увидеть на примере шпрингеровской кампании и кампании против Кабора-Басса[47]гейдельбергских студентов; на примере захватов домов во Франкфурте, направленных против военной помощи, которую Федеративная республика предоставляет компрадорским режимам в Африке, против критики приведения приговоров в исполнение, против классового правосудия, против заводской охраны и внутренней юстиции предприятий. Она может конкретизировать словесный интернационализм приобретением оружия и денег. Она может обезвредить средства системы в деле запрета коммунистов, организуя подполье, которое лишает полицию возможности производить аресты. Городская герилья — это оружие классовой борьбы.
Городская герилья является вооруженной борьбой, поскольку полиция не церемонится в использовании огнестрельного оружия, а классовое правосудие оправдывает Курраса [48] и живьем хоронит товарищей [49], если мы этому не препятствуем. Городская герилья означает, что нельзя деморализовать себя перед произволом Системы.
Цель городской герильи состоит в том, чтобы наносить разрушительные удары в отдельные места государственного аппарата господства, чтобы частично лишить его власти, чтобы разрушить миф о вездесущности Системы и ее неприкосновенности.
Городская герилья предполагает организацию нелегального аппарата, это: квартиры, оружие, боеприпасы, автомобили, документы. На что при этом нужно обращать внимание, написал Маригелла в своем «Кратком учебнике городского партизана». На что при этом нужно еще обращать внимание, мы в любое время готовы сказать каждому, кому необходимо это знать, если он захочет участвовать в борьбе. Мы еще немногое знаем, но это уже кое-что.
Прежде чем решиться на вооруженную борьбу, необходимо иметь легальный политический опыт. Где присоединение к революционным левым все еще соответствует модным потребностям, там лучше создавать только такие союзы, из которых есть возможность выйти.
«Фракция Красной Армии» и городская герилья — та самая фракция и та самая практика, которые, проводя четкую грань между собой и врагом, ведут самую непримиримую борьбу. Это предполагает политическую идентификацию, это предполагает, что учеба уже осталась позади.
Первоначальная концепция нашей организации связывала городскую герилью и работу в массах. Мы хотели, чтобы каждый из нас сотрудничал в городском районе или на предприятии с существующими там социалистическими группами, участвовал в дискуссиях, набирался опыта, учился. Но выяснилось, что это невозможно. Что контроль, который политическая полиция установила над этими группами, над их собраниями, их встречами, над содержанием их дискуссий, достиг такого уровня, что стало невозможно находиться среди них, если все еще хочешь оставаться вне контроля. Что легальную работу нельзя сочетать с нелегальной.
Городская герилья исходит из четкого понимания собственной мотивации, из уверенности, что методы газеты «Бильд» воздействуют не на всех, что ярлыки «антисемиты-уголовники-недочеловеки-убийцы-поджигатели», которые навешивают на революционеров, — полное дерьмо, которое только они [классовые враги] в состоянии выделять и озвучивать и которое все еще влияет на мнение многих товарищей о нас, городская герилья исходит из уверенности, что этот диагноз еще не всех настиг.
Конечно, Система не уступит нам территорию, и нет никакого средства, и в том числе никакой клеветы, которой они не решились бы использовать против нас.
И нет такой общественной силы, у которой была бы другая цель, кроме защиты интересов капитала тем или иным способом, и нет еще социалистической общественности, которая вышла бы за свои собственные рамки, за рамки своих кружков, своего мелкого сбыта, своих подписчиков, которая в основном еще не распрощалась со случайными, частнособственническими, индивидуалистическими, буржуазными манерами. Капитал контролирует все публикации, через рекламные фирмы, через тщеславие сочинителей, вписывающихся в раздувшийся истеблишмент, через советы по радиовещанию, через концентрацию на рынке прессы. Господствующая общественная сила — это сила правящего класса, распределяющая рыночные ниши, разрабатывающая идеологию, специфичную для всех слоёв общества, которую она насаждает ради своего самоутверждения на рынке. Журналистика — продажа. Сообщение — товар, информация — предмет потребления. Что не может быть предметом потребления, от того должно тошнить. Читательская лояльность к печатным изданиям с активной рекламой, рейтинги на телевидении — всё это позволяет подавлять в зародыше любые антагонистические, чреватые последствиями противоречия между СМИ и публикой. Кто хочет удержать свои позиции на рынке, должен присоединяться к самому влиятельному органу, формирующему общественное мнение; таким образом, зависимость от концерна Шпрингера растет по мере того, как растет концерн Шпрингера, который начал скупать местную прессу. Городская герилья не ожидает от этой общественной силы ничего другого, кроме ожесточенной вражды. Городская герилья должна ориентироваться на марксистскую критику и самокритику, и ни на что другое. «Кто не боится четвертования, может стащить императора с лошади», — говорит Мао.
Длительная и кропотливая работа — это постулат, который взят за основу городской герильей, поскольку мы не болтаем о ней, а действуем в соответствии с ним. Не оставляя для себя возможности вернуться к буржуазному образу жизни, не позволяя себе снова повесить революцию на гвоздь в доме типовой застройки, и, стало быть, не желая ничего другого, кроме того, о чем с пафосом говорил Бланки: «Долг революционера — всегда бороться, бороться несмотря ни на что, бороться до самой смерти». Нет и никогда еще не было революционной борьбы, мораль которой была бы другой: в России, в Китае, на Кубе, в Алжире, Палестине, Вьетнаме.
Некоторые говорят, что политические возможности организации, агитации и пропаганды еще долго не исчерпаются, и только когда они будут исчерпаны, можно поднимать вопрос о вооружении. Мы говорим: политические возможности нельзя использовать в полной мере, пока вооруженная борьба не признается в качестве цели политизации, пока наряду со стратегическим положением, что все реакционеры — бумажные тигры, не признается тактическое положение, что они — преступники, убийцы, эксплуататоры.
Мы не станем болтать о «вооруженной пропаганде», мы будем осуществлять ее на практике. Освобождение заключенного не имело под собой пропагандистских оснований, а затевалось лишь для того, чтобы вытащить его из тюрьмы. Налеты на банки, которые пытаются повесить на нас, мы совершали будто бы только для того, чтобы уничтожить деньги. «Блестящие успехи», которых мы, по словам Мао, должны добиться, «если враг изображает нас в самых темных тонах», только условно являются нашими собственными успехами. Большой шумихой, поднятой из-за нас, мы скорее обязаны латиноамериканским товарищам, которые уже провели четкую грань между собой и врагом, поэтому власть имущие здесь так «энергично выступают против» нас из-за подозрения в нескольких налетах на банки, будто уже существует то, что мы только начали создавать — городская герилья «Фракции Красной Армии».