Моя мать верила истово, она молилась каждый день, всегда зажигала свечи перед Пречистой Девой, перед святыми, просила их, молила при всех обстоятельствах, давала обеты, когда в семье кто-то заболевал, в каждом трудном случае, и не только давала обеты, но и выполняла их. Таким обетом могло быть, скажем, посетить храм Пречистой Девы милосердной и поставить свечу, передать для кого-то определенную помощь, это бывало очень часто.
Не только мать, но и мои тети и бабушка тоже были глубоко верующими. Мои бабушка и дедушка – с материнской стороны – жили в то время примерно в километре от нашего дома.
Помню случай, когда в родах умерла одна моя тетя. Помню ее похороны. Если бы установить точную дату, я мог бы сказать, в какой именно момент я впервые столкнулся со смертью. Все очень печалились, очень плакали, и помню даже, как меня маленького, повели туда, примерно за километр от дома, где жила еще одна тетя, бывшая замужем за испанским рабочим.
Фрей Бетто. Умерли мать и новорожденный или только мать?
Фидель Кастро. Умерла мать, а девочка – это была девочка – потом выросла
с нами. То было мое первое знакомство со смертью – когда умерла моя тетя.
Мои бабушка и дедушка с материнской стороны тоже были очень бедными, они происходили из очень бедных семей. Мой дедушка был возчиком, он перевозил сахарный тростник на повозке, запряженной волами. Он родился в западной части острова, в провинции Пинар-дель-Рио, так же как моя мать. В самом начале века он перебрался со всей семьей в бывшую провинцию Ориенте, за тысячу километров, в повозке, и обосновался в этих местах.
Фрей Бетто. Кто перебрался?
Фидель Кастро. Мой дед с семьей, с моей матерью, моими дядьями и тетями. Братья моей матери тоже были возчиками, двое ее братьев.
Так вот, я говорю, что моя бабушка была очень религиозной. Я бы сказал, что религиозное воспитание моей матери и моей бабушки шло от семейной традиции. Обе они были глубоко верующие.
Помню даже, что после победы революции, в 1959 году, здесь в Гаване, я однажды пошел их проведать. Обе были дома. Бабушка болела, и комната была полна изображений святых, обвешанных дарами. Весь этот период борьбы, больших опасностей и моя мать, и моя бабушка давали самые разные обеты, молясь за нашу жизнь и безопасность, и тот факт, что мы прошли через эту борьбу и остались в живых, несомненно, должен был укрепить их веру. Я очень уважал их верования; они рассказывали мне о своих обетах, об их глубокой вере, все это было уже в 1959 году, и я всегда слушал их с большим интересом, с большим уважением. Хотя мое мировоззрение было иным, я никогда в жизни не спорил с ними на эти темы, потому что видел, какой опорой служили им религиозные чувства и вера, какие духовные силы, какое утешение они давали. Конечно, то была не строгая догматическая вера, а вера, им свойственная, семейная, традиционная, очень прочувствованная и глубокая; такими были их чувства.
Моего отца скорее занимали другие темы: политика, ежедневные усилия, он раздавал задания, организовывал работу, обсуждал разные вопросы. Редко, почти никогда, я не слышал, чтобы он говорил о религии. Может, в отношении религии он был скептиком. Таким был мой отец.
Вот атмосфера, в которой я рос, мои первые воспоминания, связанные с религией, и в этом смысле я могу сказать, что происхожу из христианской семьи, особенно со стороны моей матери и бабушки. Наверное, мои испанские дедушка и бабушка тоже были глубоко религиозными, но я их не знал; я видел в основном религиозные чувства моей матери и ее семьи.
Фрей Бетто. Вы говорили об истории вашего имени, о крещении.
Фидель Кастро. Да, любопытно, почему меня назвали Фиделем. Крещение было очень важной церемонией. В деревне, среди крестьян, даже среди тех, кто не обладал никакой религиозной культурой, крещение было народной традицией. Так как в то время людям куда больше грозила смерть и в деревне средняя продолжительность жизни была очень низкой, каждая крестьянская семья считала, что крестный – это второй отец ребенка, который должен ему помогать; если отец умрет, у сына будет человек, который поможет ему, поддержит его. Это было очень принято. Подыскивали самых надежных друзей; иногда крестным отцом становился дядя. Мне надо было бы спросить мою старшую сестру и Рамона, старшего брата, кто были их крестные родители, но думаю, что дядя.
Надо тебе сказать, что мы были детьми от второго брака. У отца была первая семья. Помню, что мы поддерживали отношения с детьми от первого брака. Я был третьим ребенком от второго бака, и всего нас было семеро, четыре сестры и три брата.
Так вот, мне предназначили в крестные одного друга моего отца, очень богатого человека; у него были некоторые деловые отношения с отцом, он иногда одалживал отцу деньги; это он одалживал деньги для вложений в усадьбу и для разных трат, он давал отцу взаймы под определенный процент, он был как бы банкиром нашей семьи. То был очень богатый человек, намного богаче моего отца; говорили, что он был миллионер. Моего отца никогда не называли миллионером; В то время миллионер был нечто колоссальное, это был тот, кто имел массу денег; в эпоху, когда дневной заработок составлял один доллар или одно песо, миллионер имел в миллион раз больше того, что другой зарабатывал за день. В то время собственность моего отца не могла оцениваться так высоко. Нельзя было казать, что мой отец миллионер, хотя он занимал хорошее положение.
Этого сеньора определили мне в крестные. Очень богатого, очень занятого сеньора, который жил в Сантьяго-де-Куба и имел много разных дел в других частях провинции. И никак не получалось, чтобы тот богач и священник приехали в Биран одновременно, и в результате, в ожидании этого события, я жил некрещеным, и помню, меня называли евреем – «худио». Говорили: «Это еврей». Мне было четыре-пять лет, и меня порицали, говоря что я еврей. Я не знал, что такое еврей, но, несомненно, мне говорили это в укор, вроде как стыдно жить некрещеным, хоть я тут был совсем не виноват.
Еще до крещения меня послали в Сантьяго-де-Куба. Учительница убедила мою семью, что я очень прилежный, очень сообразительный, говорила, что у меня есть способности к учению, и наслушавшись ее, меня послали в Сантьяго-де-Куба, когда мне было около пяти лет. Меня вырвали из моего мирка, где я жил безо всяких материальных забот, и отвезли в город, где начались лишения и голод.
Фрей Бетто. В пять лет?
Фидель Кастро. Да, в пять лет, не зная, что такое голод.
Фрей Бетто. А почему лишения?
Фидель Кастро. Лишения потому, что семья учительницы была на самом деле бедной, они жили только на ее жалованье. То было время экономического кризиса тридцатых годов – год 1931-й или 1932-й. Их было две сестры и отец; работала только она одна, а жалованье иногда не платили или платили с большим опозданием; во время большого экономического кризиса начала тридцатых годов часто жалованье вообще не платили, и люди жили очень бедно.
Я приехал в Сантьяго, в маленький деревянный домик, который, когда шел дождь, промокал весь, насквозь. Этот дом сохранился, он все еще там. В течение учебного года учительница продолжала давать уроки в Биране; ее сестра должна была жить на это жалованье. Из дому присылали на мое содержание сорок песо, на теперешние деньги триста-четыреста песо. Нас было двое, моя старшая сестра и я. И понятно, что в такой бедности, когда они не получали жалованья и, кроме того, старались экономить, в этих условиях на еду оставалось очень мало. Нас там питалось пять человек, а позже шесть, потому что через несколько месяцев приехал и мой брат Рамон, второй ребенок в семье.
И на каждого приходилось по горстке риса, фасоли, бататов, бананов, тому подобного. В середине дня обед покупали в судках, которого должно было хватить сначала пятерым, потом шестерым, на утро и вечер. Тогда я думал, что у меня слишком большой аппетит, еда казалось мне замечательной, а на самом деле я был просто голоден. Да, мне пришлось нелегко.
Ну так вот, вскоре сестра учительницы вышла замуж за гаитянского консула в Сантьяго-де-Куба, и раз я был там, мой богатый крестный так и не являлся, меня не крестили, мне уже было пять лет, а я был, как говорили «евреем», некрещеным, и даже не знал, что это значит; надо было принимать какие-то меры. Наверное, прозвище «еврей» и с религиозными предрассудками, о которых мы можем поговорить потом. Так вот, наконец меня окрестили, и моим крестным стал гаитянский консул, который был женат на сестре учительницы, Белен, хорошей, благородной женщине, учительнице музыки, хотя у нее не было ни работы, ни учеников.
Фрей Бетто. Значит, им не стал богатый друг вашего отца.
Фидель Кастро. Нет, им стал не богач, а консул самой бедной страны в Латинской Америке. Учительница была метиска, моя крестная мать тоже.
Фрей Бетто. Они еще живы?
Фидель Кастро. Нет, они давно умерли. Я не поминаю их злом, вовсе нет, хотя учительница преследовала материальную выгоду. Надо не забывать, что за каждого из нас присылали из дому по сорок песо в месяц. Но те годы были тяжелым периодом в моей жизни.
Так вот, однажды меня повели в собор Сантьяго-де-Куба. Не могу только сказать тебе точно, какого числа. Может статься, мне уже было шесть, когда меня крестили, потому что когда меня повели в собор, самый суровый период, период невзгод, уже прошел. Меня побрызгали святой водой и окрестили. И я наконец-то стал нормальным гражданином, крещеным, таким же, как все, и у меня были крестные родители. Но моим крестным не стал богач-миллионер, которого мне предназначали и которого звали дон Фидель Пино Сантос. Кстати, один его племянник – наш уважаемый товарищ, революционер, известный экономист, очень способный и работящий; экономист и коммунист. И вот заметь, он стал коммунистом в ранней молодости, несмотря на то что приходился племянником богачу, которого прочили не в крестные отцы и который в конце концов не стал моим крестным, хотя и оставил мне свое имя, понимаешь? Он дал мне свое имя, ибо меня назвали Фиделем из уважения к нему, ведь он должен был стать моим крестным, и его звали Фидель. Видишь, как справедливый случай может помочь человеку получить подходящее имя. Единственно справедливое из всего, что я получил
в тот период.
Фрей Бетто. А как звали консула?
Фидель Кастро. Луис Ибберт.
Фрей Бетто. Вас сегодня могли бы звать Луис Кастро.
Фидель Кастро. Меня могли бы звать Луис Кастро, если бы с самого начала консул предназначался мне в крестные отцы. Однако в истории человечества были очень уважаемые Луисы.
Фрей Бетто. Да, и много.
Фидель Кастро. Много Луисов, были короли и святые. А не было случайно папы по имени Луис?
Фрей Бетто. Не помню. Я не большой знаток истории пап. Зато у меня есть брат, которого зовут Луис.
Фидель Кастро. Могли ждать шесть лет, чтобы меня окрестить, но нельзя было ждать шесть лет, чтобы мне дать имя. И вот такова история моего имени, я обязан им очень богатому человеку. Не совсем такому, как библейский богач Эпулон; сказать по правде, грустно говорить о людях, которые умерли много лет назад, но мой потенциальный крестный отец имел славу очень бережливого человека, слишком бережливого. Не думаю, что у него было что-то общее с его библейским предшественником.
Фрей Бетто. Нет, не думаю.
Фидель Кастро. Он не делал мне много подарков, я не помню ни одного. Взаймы моему отцу он давал и брал соответствующие проценты, которые тогда были ниже, чем сейчас. Кажется, мой отец традиционно платил в то время около шести процентов.
Позже этот человек стал политиком, даже выдвинул свою кандидатуру в палату представителей. Ты спросишь меня от какой партии: ну конечно же, от правительственной, потому что он всегда поддерживал правительственную партию, понимаешь? Потом один его сын стал представителем оппозиционной партии, и все устроилось как нельзя лучше.
Но когда наступала избирательная кампания, помню, мой отец поддерживал его. Ты понимаешь, какие уроки демократии получил я в таком раннем возрасте. В период выборов через мой дом проходило много денег; не столько проходило, сколько утекало из моего дома, чтобы на каждых выборах помочь другу отца. То есть мой отец тратил много своих средств, чтобы помочь кандидату. Такова была политика в то время.
Естественно, мой отец как землевладелец контролировал большинство голосов, потому что многие не умели даже читать и писать; в то время работать на кого-нибудь в поле было большой удачей, тебе делали большое одолжение, предложив работу; получить жилье в чьей-то усадьбе тоже было большой удачей, и потому этот крестьянин, этот работник и его семья должны были быть благодарны своему хозяину, и голосовать за кандидата, которого он поддерживал. Кроме того, существовали те, кого называли политическими сержантами. Кто такие были политические сержанты? Специалисты
в политике; Не скажу, чтобы то были помощники, разбирающиеся в социологии, в праве или в экономике, просто шустрые местные крестьяне, которых правительство нанимало на определенную работу, и когда начинались предвыборные кампании, им давали некую сумму денег, чтобы набрать голоса для кандидата в городские советники, деньги, чтобы набрать голоса для алькальда, деньги, чтобы набрать голоса для губернатора провинции, деньги, чтобы набрать голоса для члена палаты представителей, деньги, чтобы набрать голоса для сенатора, а также деньги, чтобы набрать голоса для президента. В то время не было кампаний по радио или телевидению, которые, наверно, стоят еще дороже.
Фрей Бетто. Так происходит в Бразилии.
Фидель Кастро. Помню, что так было в период выборов. Я говорю тебе о времени, когда мне было уже лет десять, в десять лет я, можно сказать, уже разбирался в политике, я столького навидался!
Помню даже, что, когда я приезжал домой на каникулы – потому что меня с пяти лет услали из дому, отправили учиться в город – и каникулы совпадали с политической кампанией, несгораемый ящик, стоящей в комнате, где я спал, становилось настоящей проблемой. Ты знаешь, что мальчикам по утрам нравится поспать подольше, но я этого
не мог, ибо в предвыборный период с самого раннего утра, около половины шестого, уже начиналось хождение, несгораемый ящик то и дело открывали и закрывали с неизменным металлическим скрежетом, и все потому, что приезжали политические сержанты, и надо было выделять им фонды. Все это, должен тебе сказать, был сплошной альтруизм, мой отец делал это просто из дружбы. Не помню, чтобы помимо займов, тот сеньор хоть в чем-то помог моему отцу, и он не давал отцу никаких средств для политических кампаний; все эти расходы мой отец нес по собственной инициативе. Вот так делалась политика, которую я видел мальчиком; так оно и было.
Существовал ряд людей, контролировавших определенное число голосов, особенно в отдаленных местах, потому что те, кто жил по соседству, контролировались непосредственно доверенными служащими усадьбы; но издалека, за тридцать, за сорок километров приезжали политические сержанты, державшие под контролем восемьдесят, сто голосов. Эти голоса должны были появиться затем в соответствующем избирательном участке; иначе политический сержант утрачивал свой престиж, терял премиальные или терял должность. Так проходили избирательные кампании в стране.
Тот, кто предназначался мне в крестные отцы, попал в палату представителей.
А у моего бедного, настоящего крестного, консула Гаити, было неприятности. В один прекрасный день в 1933 году на Кубе побеждает революция против тирании Мачадо – мне в 1933 году было уже 7 лет, - и эта революция против Мачадо принесла с собой на первых порах законы националистического толка. Тогда много народа не имело работы, люди голодали, в то время как, например, в Гаване во многих магазинах, принадлежавших испанцам, брали на работу только испанцев. Возникло требование националистического плана: определенная часть рабочих мест должно оставаться за кубинцами, и в принципе это могло быть справедливо, но привело в некоторых случаях к жестоким мерам, когда лишали работы людей, которые хоть и были иностранцами, но жили очень бедно и не имели других средств к существованию.
Я вспоминаю с болью, с настоящей болью, как например, в Сантьяго-де-Куба и в провинции Ориенте начали изгонять гаитянских иммигрантов, которые прожили на Кубе уже долгие годы; тех гаитян, что много лет назад уехали из своей страны, преследуемые голодом, что выращивали тростник, и рубили его с таким упорством, с такими усилиями! – и за очень скудную плату. Они были почти рабами. Думаю, нет, уверен, что рабы в прошлом веке жили лучше и о них больше заботились, чем об этих гаитянах.
Фрей Бетто. Еда и забота о здоровье.
Фидель Кастро. С рабами обращались как с животными, но их кормили и о них заботились, чтобы они жили, чтобы они производили, их берегли как капитал для плантаций. И напротив, эти гаитянские иммигранты, десятки тысяч, ели, только когда работали, и никого не волновало, живы ли они или умерли с голоду; помню, эти люди терпели всяческие бедствия.
Когда произошла так называемая революция 1933 года, которая действительно была борьбой, восстанием, движением, направленным против несправедливостей и притеснений, выдвигались как требования национализации какой-нибудь электрической компании или другого иностранного предприятия, так и требования национализации труда; и во имя национализации труда десятки тысяч гаитян были безжалостно высланы на Гаити, это было поистине нечто бесчеловечное в свете наших революционных концепций. Что произошло с ними, сколько из них сумело выжить!
Я припоминаю, что в то время мой крестный был еще консулом
в Сантьяго-де-Куба, и туда пришел большой пароход, называвшийся «Ла Саль», с двумя трубами. Приход в Сантьяго-де-Куба двухтрубного парохода было невероятным событием. Раз меня повели на него посмотреть, и пароход был полон гаитян: их изгоняли с Кубы и вывозили на Гаити.
Позже мой крестный остался без работы, без консульства, наверное, без всяких доходов и без ничего и тоже оказался на Гаити. Моя крестная долгие годы жила одна. Потом, через много лет он вернулся на Кубу – я был уже большой, - приехал в Биран в поисках убежища и прожил там некоторое время. У него не было средств
к существованию.
Фрей Бетто. А когда вы поступили в религиозный колледж?
Фидель Кастро. Я поступил в религиозный колледж в первый класс.
Фрей Бетто. В каком возрасте?
Фидель Кастро. Это надо бы теперь уточнить; наверное, мне было около шести с половиной - семи лет.
Фрей Бетто. Это был колледж салезианцев?
Фидель Кастро. Да. Это длинная история, и кое-что из нее я тебе расскажу.
Как я уже говорил, в тот период, когда меня, совсем маленького, послали в Сантьяго-де-Куба, я очень нуждался, жил очень трудно. Примерно через год стало немного получше. В один прекрасный день в моем доме узнали об этих трудностях, рассердились, меня снова забрали в Биран, но после протестов, после объяснений учительницы и последующего примирения меня опять отослали в ее семью в Сантьяго; хотя, конечно, после скандала положение было уже не таким тяжелым. Сколько времени я прожил там в целом? Наверное, не меньше двух лет.
Дело было в том, что поначалу меня не послали ни в какую школу, учила мен сама крестная; уроки состояли в том, что она заставляла выучивать таблицы сложения, вычитания, умножения и деления, напечатанные на обложке тетради. Я знал их наизусть, похоже, выучил так крепко, что больше никогда не забыл. Иногда я считаю так же быстро, как на компьютере.
Фрей Бетто. Да, я вчера это заметил.
Фидель Кастро. Вот так оно и было. Никакого учебника, только тетрадь и иногда диктанты. Я, конечно, выучился складывать и все такое, читать, писать, писать под диктовку; наверное, стал делать поменьше ошибок, стал писать красивее, но факт, что я провел там почти два года, в сущности, теряя время попусту. Единственно полезным было то, что я узнал трудности, узнал жизнь тяжелую, трудовую, полную лишений. Думаю, я был жертвой некой эксплуатации, потому что деньги, выплачиваемые за нас родителями, приносили этой семье немалый доход.
Помню праздник волхвов. Среди того, во что нас учили верить в этом возрасте,
в пять, шесть, семь лет, был День волхвов. Вот ты говоришь о религиозных верованиях, и среди самого первого, во что мы учились верить, были волхвы. Потому что, конечно, День волхвов… Мне было, наверное, три или четыре года, когда волхвы появились в первый раз. Помню, первыми подарками, которые оставили мне волхвы, были яблоки и маленькая машинка, что-то такое, и еще конфеты.
Фрей Бетто. В Бразилии не так. В Бразилии дарят подарки на Рождество, а здесь –
6 января.
Фидель Кастро. День волхвов был 6 января; нам объясняли, что трое волхвов, которые пришли поклониться Христу в момент его рождения, каждый год приносят детям подарки.
Помню, я праздновал с этой семьей три дня Волхвов. Значит, я провел с ними не меньше двух с половиной лет.
Фрей Бетто. На Кубе была неизвестна фигура Папы Ноэля – Деда Мороза?
Фидель Кастро. Нет, на Кубе он не существовал; здесь были волхвы, приезжавшие на верблюдах. Дети должны были писать письма волхвам: Каспару, Мельхиору и Бальтазару. Помню мои первые письма, когда мне было пять лет; чего только я не просил у волхвов: машины, паровозы, кинопроекторы, все на свете. Пятого числа я писал волхвам длинные письма, собирал траву, клал ее вместе с водой под кровать, а потом начинались разочарования.
Фрей Бетто. А почему трава?
Фидель Кастро. Раз волхвы приезжали на верблюдах, надо было оставлять верблюдам под кроватью стакан воды и траву.
Фрей Бетто. Вместе, смешанное одно с другим?
Фидель Кастро. Да, траву, перемешанную с водой, или ставит их совсем рядом.
Фрей Бетто. Ах, как интересно, я этого не знал!
Фидель Кастро. Надо было давать верблюдам корм и воду, особенно если вы надеялись, что волхвы принесут вам много подарков, все то, что вы просили у них
в письмах.
Фрей Бетто. А волхвы что ели?
Фидель Кастро. Ну, про волхвов я не знаю. Никто не вспоминал, что волхвов тоже надо кормить, может, поэтому они не очень-то меня жаловали. Верблюды ели траву и пили воду, но взамен почти ничего мне не оставляли. Помню, первым их подарком была картонная дудка, только мундштук металлический, вроде как алюминиевый. Дудка длиной с карандаш, вот такая – это был первый подарок.
И три года подряд, три раза они дарили мне дудку. Я должен был стать музыкантом, не иначе, потому что, в самом деле.… На второй год волхвы принесли мне другую дудку, наполовину алюминиевый, наполовину картонную; в третий раз – третью, с тремя клапанами, эта была уже целиком алюминиевая.
Ну хорошо, значит, я пошел в школу. К концу третьего года пребывания меня послали в школу приходящим учеником, экстерном. Вот там-то все и началось.
Фрей Бетто. В какую школу?
Фидель Кастро. В школу салезианцев.
После того, как я просидел дома два или полтора года – не могу сказать точно, это надо бы проверить, - меня послали в школу салезианцев, за шесть-семь кварталов. Рано утром я шел на уроки, возвращался, обедал – в это время нам уже давали обед, мы не голодали, - и снова шел в школу. Когда я начал ходить в школу, в доме еще жил консул Гаити, мой крестный. Это был большой прогресс: по крайней мере, я учился в школе.
Там, в первом классе, нас уже учили систематически – катехизису и всему, связанному с религией, начаткам священной истории. Мне было тогда примерно шесть с половиной – семь лет, потому что меня передержали дома. Я очень маленьким научился читать и писать и по их вине потерял почти два года, я мог бы уже ходить в третий класс.
В школе давалось систематическое образование, но особенно материально и в смысле окружения стало намного лучше, у меня были учителя, уроки, товарищи, чтобы играть, и многие другие занятия, чего совсем не было, когда я сидел дома один и учил арифметику по тетрадной обложке. Это новое положение длилось до тех пор, пока я сам в том раннем возрасте не поднял свой первый мятеж…
Фрей Бетто. Почему?
Фидель Кастро. Просто потому, что я устал от всего этого. Иногда дома меня шлепали в наказание и, если я не ходил по струнке, грозили, что пошлют в школу интерном. И вот наконец я однажды понял, что жить в школе для меня выгоднее, что мне будет там лучше, чем в этом доме.
Фрей Бетто. Кто грозил, ваши брат и сестра?
Фидель Кастро. Крестная, крестный, учительница, когда приезжала на каникулы, все!
Фрей Бетто. А-а, крестная и остальные взрослые!
Фидель Кастро. Да-да.
Фрей Бетто. И какой вы подняли мятеж?
Фидель Кастро. Так вот, эти люди получили настоящее французское образование, они превосходно говорили по-французски. Очевидно, оттуда идут их отношения с консулом. Не помню хорошенько, почему две сестры получили французское образование, было ли то во Франции или на Гаити. Они говорили по-французски и были воспитаны безукоризненно. И конечно, всем этим манерам они с малых лет учили меня. Среди прочего, нельзя было просить. Помню, у иных мальчиков, совсем бедных, тем не менее водилось сентаво, чтобы купить гранисадо – толченый лед с сиропом – или кусочек сладкого льда, а мне нельзя было ничего у них просить, потому что это запрещалось нормами французского воспитания; и если мне случалось сказать кому-то: дай мне немножко, мальчики, по свойственному их возрасту эгоизму и также оттого, что жили в ужасающей бедности, зная, каких правил я должен был придерживаться, немедленно говорили: а-а, ты просишь, вот я скажу у тебя дома.
В той семье были свои правила, впрочем, я их не критикую. Надо было делать
то-то, то-то и то-то, все очень дисциплинированно. Надо было говорить очень вежливо, нельзя было повышать голос. Конечно, нельзя было говорить ни одного неположенного слова. И вот, слыша угрозы послать меня в интернат я чувствую, что мне все это надоело; я уже давно понял, что происходило раньше, я даже понял, отчего я прежде голодал и что со мной поступали несправедливо – я не рассказываю тебе это в деталях, потому что наша цель не писать мою автобиографию, а поговорить о темах, которые ты поднял, - и вот однажды я прихожу из школы и намеренно не подчиняюсь ничему, не слушаюсь никаких приказаний, не выполняю никаких правил, не придерживаюсь никакой дисциплины, говорю громко, произношу все слова, которые, как мне казалось, запрещено произносить, сознательно поднимаю мятеж с тем, чтобы меня послали жить в интернат. И вот так мой первый мятеж, и далеко не единственный, вспыхнул в первом классе, в возрасте самое большее семи лет; надо бы это уточнить в каком-нибудь архиве.
Фрей Бетто. И вас послали в интернат?
Фидель Кастро. Да, меня поселили в интернате. Я был счастлив, когда это произошло. Для меня поселить в интернате было освобождением.
Фрей Бетто. И сколько лет вы прожили в интернате у салезианцев?
Фидель Кастро. Почти четыре года. Я жил там вторую половину первого класса, второй, третий класс, а из третьего, благодаря хорошим отметкам, перепрыгнул через класс и перешел в пятый, так что нагнал один из потерянных тогда лет.
Фрей Бетто. Какое вам давали религиозное образование? Больше говорили о хорошем, о счастливом, или много говорили об аде, о карах Господних? Как обстояло дело? Требовалось и всегда ходить на мессы, налагались ли епитимьи, надо ли было каяться, или там придерживались более позитивной линии? Как вам это помнится?
Фидель Кастро. У меня сохранились воспоминания о разных этапах, потому что я был в трех школах и в разном возрасте. В этот первый период очень трудно было судить
о таких вопросах. Надо вспомнить сейчас, как это было.
Прежде всего, помню, что в то время я жил отдельно от семьи. Меня послали в Сантьяго, и само это уже принесло с собой ряд проблем, потому что я оказался далеко от семьи, от дома, от места, которое так мне нравилось, где я бегал, гулял, был свободен, и вдруг меня посылают в город, где мне приходится так трудно; то есть у меня возникли материальные проблемы, я жил вдали от семьи, подчиненный людям, которые не были моими родственниками, я страдал от ряда материальных жизненных трудностей. Мне захотелось разрешить эти проблемы. Да, я устал от этой жизни, от этого дома, от этой семьи, от этих строгих правил. Мои проблемы были другого плана, не религиозные, а материальные, житейские, Я должен был и хотел их решить, изменить собственное положение. Инстинктивно, действуя, собственно, по интуиции, я в конце концов, полностью отказываюсь повиноваться этой власти.