– А ты? – допытывался Любош. – Ты что, Крабат, ничего не боишься?
– Ты даже не представляешь как, – ответил Крабат. – И не за себя одного.
О. Прейслер. Крабат
Когда Мегги переходила с Бастой площадь перед церковью, собственная тень шла за ней по пятам, как злой дух. В ярком свете прожекторов луна казалась полупогасшим фонариком.
Внутри церкви было куда темнее. Статуя Каприкорна тускло поблёскивала в полумраке, а между колоннами было так темно, словно ночь укрылась сюда от света прожекторов. Только над местом Каприкорна светила одинокая лампа, а сам он со скучающим видом откинулся на спинку кресла. На нём был шёлковый халат, переливавшийся, как оперение павлина. Сорока и на этот раз стояла позади него; в тусклом свете можно было различить лишь бледное лицо над чёрным платьем. В одном из ржавых ящиков у подножия лестницы горел огонь. Дым ел Мегги глаза, а мерцающие отсветы пламени плясали по стенам и колоннам, так что казалось, будто церковь горит.
– Повесьте тряпку на окно его детям в качестве последнего предупреждения. – Голос Каприкорна долетел до Мегги, хотя говорил он негромко. – Пропитайте её бензином так, чтобы с неё капало, – велел он Кокерелю, стоявшему с двумя товарищами у подножия лестницы. – Когда этот остолоп с утра проснётся и почувствует запах, он, может быть, наконец поймёт, что моё терпение подходит к концу.
Кокерель коротко кивнул, повернулся на каблуках и знаком приказал двум другим следовать за ним. Их лица были выкрашены сажей, и у каждого в петлицу были вдеты покрашенные в красный цвет петушиные перья.
– А-а, дочь Волшебного Языка, – насмешливо проворчал Кокерель, хромая мимо Мегги. – Смотри-ка, отец за тобой так и не приехал. Похоже, он не больно-то по тебе соскучился.
|
|
Двое других засмеялись, и Мегги ничего не могла поделать с тем, что кровь бросилась ей в лицо.
– Ну, наконец-то! – сказал Каприкорн, когда Баста остановился с девочкой у подножия лестницы. – Почему так долго?
По лицу Сороки мелькнула тень улыбки. Она выпятила переднюю губу, что придавало её худому лицу очень довольное выражение. Это довольство гораздо больше тревожило Мегги, чем обычная мрачная мина матери Каприкорна.
– Часовой не мог найти ключ, – ответил Баста обиженно. – А потом мне ещё пришлось ловить эту…
Фея снова зашевелилась, когда он поднял куртку ткань пошла пузырями от её отчаянных попыток вырваться.
– Это ещё что? – В голосе Каприкорна послышалось раздражение. – С каких пор ты стал ловцом летучих мышей?
Губы Басты сжались в ниточку от обиды, но он прикусил язык и молча сунул руку под чёрную ткань. С приглушённым проклятием он вытащил оттуда фею.
– Проклятые мигалки! – пробурчал он. – Я уж и забыл, как крепко они кусаются.
Динь-Динь отчаянно била одним крылом, другое было зажато в пальцах Басты. Мегги не могла на это смотреть. Ей было стыдно, что она выманила эту хрупкую малютку из её книги. Очень стыдно.
Каприкорн с отвращением взглянул на фею.
– Откуда она взялась? Это что за порода? С такими крыльями я ещё не видал.
Баста вытащил из-за пояса «Питера Пэна» и положил книгу на ступени.
– Я думаю, она взялась отсюда, – сказал он. – Посмотри на картинку на обложке, и внутри она тоже нарисована. А теперь догадайся, кто вычитал её оттуда.
|
|
Он с такой силой сжал Динь-Динь, что она начала беззвучно ловить воздух ртом, а другую руку он положил Мегги на плечо. Она попыталась стряхнуть его пальцы, но Баста только крепче в неё вцепился.
– Малышка? – В голосе Каприкорна слышалось недоверие.
– Да, она, похоже, умеет это не хуже отца. Посмотри на фею! – Баста схватил Динь-Динь за тоненькие ножки и приподнял её. – Она в полном порядке, а? Летает, ругается, звенит – в общем, делает всё, что эти глупые твари умеют делать.
– Интересно. В самом деле, чрезвычайно интересно.
Каприкорн встал со своего кресла, затянул потуже кушак халата и спустился вниз. У книги, которую Баста положил на ступени, он остановился.
– Стало быть, это у них в роду, – пробормотал он, нагибаясь и поднимая книгу. Наморщив лоб, он вглядывался в обложку. – «Питер Пэн», – прочёл он. – Так это же одна из любимых книг моего прежнего чтеца! Да, припоминаю, он как-то читал мне её. Я хотел, чтобы он вычитал мне одного из этих пиратов, но у него ничего не вышло. В моей комнате появились только вонючая рыба и ржавый багор. Помнится, мы его заставили в наказание съесть эту рыбу.
Баста рассмеялся:
– Да, но он больше горевал о том, что ты отобрал у него книги. А эту он, видимо, спрятал.
– Да, похоже на то.
Каприкорн с задумчивым лицом подошёл к Мегги. Ей очень хотелось укусить его за пальцы, когда он взял за подбородок и приподнял её лицо, так что она упёрлась взглядом прямо в его бесцветные глаза.
– Видишь, как она на меня смотрит, Баста? – насмешливо сказал он. – Так же упрямо, как её отец. Ты лучше прибереги этот взгляд для него, малышка. Ты ведь, конечно, очень сердита на отца, правда? Но мне теперь всё равно, куда он подевался. Ты будешь моим новым, высокоодарённым Мастером Чтения. Но… ты ведь ненавидишь его за то, что он бросил тебя в беде? Не стыдись этого. Ненависть окрыляет. Я своего отца тоже никогда не любил.
|
|
Когда Каприкорн наконец выпустил её подбородок, Мегги отвернулась. У неё горело лицо от стыда и ярости, а его пальцы она всё ещё чувствовала кожей, словно от них остались язвы.
– Баста рассказал, зачем его послали за тобой в такой поздний час?
– Он сказал, что я должна повидаться со знакомым.
Мегги хотелось, чтобы её голос звучал твёрдо и бесстрашно, но ничего не получалось. Стоявшие в горле рыдания пропускали только шёпот.
– Правильно!
Каприкорн подал знак Сороке. Она кивнула, сошла со ступенек и исчезла в темноте между колоннами. Вскоре над головой у Мегги раздался скрип, и, с испугом подняв глаза к потолку, она увидела, как из мрака что-то спускается. Сеть, нет, две сети, как на рыбачьих лодках. Они остановились метрах в пяти над полом, прямо у Мегги над головой, и только тут она заметила, что в них сидят люди – как птицы, попавшиеся в сеть садовника. У Мегги от одного взгляда на них кружилась голова, а каково же было качаться на такой высоте в этой тонкой сетке?
– Ну что, узнаёшь старого друга? – Каприкорн сунул руки в карманы халата.
Динь-Динь всё ещё висела между пальцами Басты, как сломанная марионетка. Только её робкое позвякивание нарушало тишину.
– Гляди! – Каприкорн говорил с глубоким удовлетворением. – Вот так поступают с грязными предателями, которые воруют ключи и выпускают узников.
Мегги не удостоила его взглядом. Она глядела только на Сажерука. Ну конечно, это был он.
– Привет, Мегги! – крикнул он ей сверху. – У тебя бледный вид. – Он очень старался говорить весело, но Мегги слышала страх в его голосе – в голосах она разбиралась. – Привет тебе от отца! Он просил передать, что скоро тебя заберёт. И он придёт не один.
– Ты так скоро сказочником станешь, Огнежор! – крикнул ему снизу Баста. – Но в твои сказки даже эта малютка не поверит. Ты бы придумал что-нибудь получше.
Мегги неотрывно смотрела на Сажерука. Ей очень хотелось ему верить.
– Баста, да выпусти ж ты наконец бедняжку фею! – крикнул Сажерук своему старому врагу. – Пошли её мне сюда, я так давно не видел фей!
– Да ты уж, конечно, был бы рад. Нет, я её оставлю себе! – ответил Баста и ткнул Динь-Динь пальцем в крошечный носик. – Я слышал, если держать фею в комнате, она отгоняет несчастье. Посадить её, что ли, в винную бутылку? Ты вот всегда возился с феями. Чем они питаются? Мухами, что ли, её кормить?
Динь-Динь упёрлась руками в его пальцы и предприняла отчаянную попытку высвободить второе крыло. У неё это даже получилось, но Баста держал её ещё и за ноги, и, как она ни трепыхалась, вырваться ей не удалось. Наконец она тихонько звякнула и угомонилась. Свет её был теперь не ярче, чем у догорающей свечки.
– Ты знаешь, Сажерук, зачем я велел привести сюда девчонку? – крикнул Каприкорн своему пленнику. – Я хотел, чтобы она уговорила тебя рассказать нам, где находится её отец. Если, конечно, ты об этом что-нибудь знаешь, в чём я уже начинаю сомневаться. Но теперь мне эта информация уже не нужна. Дочь займёт место отца, и вовремя! Я решил придумать тебе какое-нибудь совсем особенное наказание. Что-нибудь впечатляющее, незабываемое! Для предателя так оно и должно быть, согласен? Ты уже понял, к чему я клоню? Нет ещё? Давай я тебе помогу. Мой новый Мастер Чтения в твою честь почитает из «Чернильного сердца». Это ведь твоя любимая книга, хотя, конечно, никак нельзя утверждать, что ты любишь того, кого девочка нам оттуда выведет. Её отец давно бы мне его вычитал, если бы ты не помог ему сбежать, ну, а теперь придётся это сделать его дочке. Ты догадываешься, о каком моём друге я говорю?
Сажерук прижался покрытой шрамами щекой к сетке.
– Да, догадываюсь. Его трудно забыть, – сказал он так тихо, что Мегги насилу расслышала.
– Что это вы говорите все только о том, чтобы наказать Огнеглотателя? – Между колонн показалась Сорока. – Вы забыли про нашу немую голубку? Она по меньшей мере такая же предательница, как и он.
Сорока бросила на вторую сеть исполненный презрения взгляд.
– Да-да, конечно. – В голосе Каприкорна как будто слышалось сожаление. – Большая потеря, но ничего не поделаешь.
Мегги не могла разглядеть лица женщины, качавшейся во второй сетке позади Сажерука.
Она видела только русые волосы, голубую ткань платья и тонкие руки, вцепившиеся в верёвки сети.
Каприкорн глубоко вздохнул.
– Стыд и срам! – сказал он, глядя на Сажерука. – И почему тебе понадобилось выбрать именно её? Неужели ты не мог уговорить какую-нибудь другую служанку поискать для тебя книгу? Я к ней и вправду привязался с тех пор, как Дариус, этот халтурщик, мне её вычитал. То, что она при этом осталась без голоса, мне никогда не мешало. Нисколько не мешало, я даже по глупости думал, что могу ей поэтому особенно доверять. Ты знаешь, что волосы у неё раньше были как чистое золото?
– Да, помню, – сказал Сажерук хрипло. – Но от твоего присутствия они потемнели.
– Чушь! – Каприкорн сердито поморщился. – Может быть, надо попробовать пыльцу, которой посыпают себя феи. Если медь посыпать этой пыльцой, она начинает блестеть, как золото. Может быть, с женскими волосами тоже получится?
– Теперь уж, наверное, не стоит, – сказала Сорока ехидно. – Разве что тебе угодно, чтобы она особенно хорошо выглядела во время казни.
– Вот ещё! – Каприкорн резко повернулся и пошёл обратно к лестнице.
Мегги почти уже не видела его. Она смотрела вверх, на незнакомую женщину. Слова Каприкорна жгли её мозг: «Волосы как чистое золото… Этот халтурщик…» Нет, не может быть. Она смотрела вверх, щурясь изо всех сил, чтобы лучше разглядеть лицо, зарешечённое сеткой, но его скрывали чёрные тени.
– Ладно. – Каприкорн с глубоким вздохом опустился обратно в кресло. – Сколько времени нам нужно для приготовлений? Ведь для такого события нужно подготовить место.
– Два дня. – Сорока поднялась по ступенькам и снова встала позади него. – Если ты хочешь созвать своих людей из других фортов.
Каприкорн наморщил лоб.
– Пожалуй. Почему бы и нет? Пора показать им впечатляющий пример. Дисциплина в последнее время оставляла желать лучшего. – При этих словах он взглянул на Басту. Тот опустил голову, словно все проступки последних дней легли тяжёлым грузом на его плечи. – Так значит, послезавтра, – продолжал Каприкорн. – Как только стемнеет. Дариус должен сперва провести с девочкой пробу. Пусть она вычитает нам ещё что-нибудь, я должен убедиться, что эта фея не случайность.
Баста снова завернул Динь-Динь в куртку. Мегги хотелось зажать уши, только бы не слышать отчаянного звона феи. Она стиснула губы, чтобы они перестали дрожать, и взглянула на Каприкорна.
– Я не буду читать для тебя! – сказала она. Голос её разносился в церкви, как чужой. – Не прочту ни слова! Ни золота я тебе не стану вычитывать, ни этого твоего… палача!
Она швырнула это слово в лицо Каприкорну, но тот лишь равнодушно поигрывал кушаком своего халата.
– Уведи её! – приказал он Басте. – Уже поздно. Девочке надо выспаться.
Баста толкнул Мегги в спину.
– Слыхала? Двигайся! Поживее!
Мегги в последний раз посмотрела вверх на Сажерука, потом нерешительно пошла впереди Басты по проходу. Оказавшись под второй сетью, она ещё раз взглянула наверх. Лицо незнакомой женщины по-прежнему было в тени, но ей казалось, что она узнает глаза, тонкий нос… А если волосы представить более светлыми…
– Пошла, шевелись! – заорал на неё Баста. Мегги повиновалась, но не переставала оборачиваться.
– Я этого не сделаю! – крикнула она, дойдя почти до самых дверей церкви. – Обещаю. Я ему никого не вычитаю. Ни за что!
– Обещай только то, что можешь исполнить! – буркнул Баста, выталкивая её из дверей, и потащил девочку дальше по ярко освещённой площади.
ЧЁРНЫЙ КОНЬ НОЧИ
БДВ наклонился, вытащил Софи из кармана и поставил на землю. Она всё ещё была босиком и в ночной рубашке. Девочка поёжилась и стала озираться кругом.
– Где мы? – спросила она.
– Мы в Стране Снов, – ответил БДВ. – Отсюда берут начало все сны.
Р. Даль. БДВ, или Большой и Добрый великан
(перевод И. Шишковой)
Когда Баста втолкнул Мегги в комнату, Фенолио лежал на кровати.
– Что вы с ней там делали? – набросился он на Басту, поспешно вскакивая. – Она же белая как мел.
Но дверь за Бастой уже закрылась. Мегги услышала, как он сказал часовому:
– Через два часа тебя сменят. – И ушёл. Фенолио взял её за плечи и с тревогой взглянул в лицо.
– Ну что? Рассказывай! Чего они от тебя хотели? Твой отец там?
Мегги покачала головой:
– Они поймали Сажерука. И женщину.
– Какую женщину? Господи, ты совсем не в себе!
Фенолио потянул её к кровати. Мегги села рядом с ним.
– Мне кажется, это моя мама, – прошептала она.
– Твоя мама?
Фенолио посмотрел на неё ошарашенно. Под глазами у него были тёмные круги от бессонной ночи. Мегги с отсутствующим видом разглаживала платье. Оно было грязное и мятое. Ещё бы, она в нём спала уже несколько дней.
– Волосы у неё темнее, – проговорила она. – А фотография, которая есть у Мо, сделана девять лет назад… Каприкорн посадил её в сеть, как и Сажерука. Через два дня он собирается обоих казнить, и для этого я должна вычитать кого-то из «Чернильного сердца», этого друга, как его называет Каприкорн, я тебе уже рассказывала! От Мо они тоже добивались, чтобы он им его вывел. Ты не хотел рассказывать, кто это, но теперь ты должен мне сказать! – Она с мольбой посмотрела на Фенолио.
Старик закрыл глаза.
– Господи помилуй! – пробормотал он.
За окном всё ещё было темно. Луна висела прямо перед их окном. Мимо неё проплывало облако, как клочок одежды.
– Завтра я расскажу тебе, – сказал Фенолио. – Обещаю.
– Нет, расскажи сейчас.
Он посмотрел на неё в раздумье.
– Это не из тех историй, что следует рассказывать ночью. Тебе будут сниться страшные сны.
– Расскажи, – повторила Мегги. Фенолио вздохнул.
– Ох ты Боже мой! Мои внуки тоже иногда так смотрят, – сказал он. – Ладно.
Он помог ей взобраться наверх, на её кровать, подложил под голову свитер Мо и укрыл одеялом до самого подбородка.
– Я расскажу так, как написано в «Чернильном сердце», – сказал он тихо. – Я помню эти строки почти наизусть, я ими в своё время очень гордился…
Он откашлялся и прошептал в темноте:
– «И лишь одного боялись больше, чем молодцов Каприкорна. Его называли Призраком. Он появлялся только по зову Каприкорна. Иногда он бывал красным, как огонь, иногда серым, как пепел, в который огонь превращает всё, что попадается ему на пути. Он пробивался из земли, как пламя из хвороста. Смерть была в его пальцах и даже в его дыхании. Он вырастал у ног своего повелителя, безголосый и безликий, принюхиваясь, как собака, идущая по следу, и ожидая, чтобы хозяин указал ему его жертв».
Фенолио провёл рукой по лбу и отвернулся к окну. Прошло некоторое время, прежде чем он заговорил снова, как будто ему пришлось с усилием вспоминать слова из давно минувших лет.
– «Говорили, – произнёс он наконец тихо, – будто Каприкорн велел кому-то из кобольдов или гномов, умельцев во всём, что касается огня и дыма, создать Призрака из пепла его жертв. Наверняка никто ничего не знал, потому что Каприкорн, по слухам, велел умертвить создателей Призрака. Но все знали одно: что он бессмертен и неуязвим и не знает жалости, как и его хозяин».
Фенолио замолчал. Мегги с бьющимся сердцем смотрела в темноту.
– Да, Мегги, – сказал наконец Фенолио тихо. – Я думаю, он хочет, чтобы ты вывела ему Призрака.
И помилуй нас Боже, если у тебя это получится. На свете много чудовищ, большинство из них люди, и все они смертны. Не хотелось бы мне, чтобы по моей вине по этой планете разгуливало, сея страх и ужас, ещё и бессмертное чудовище. У твоего отца, когда он пришёл ко мне, была идея, я тебе об этом уже рассказывал, и, может быть, в этом наш последний шанс, но я ещё не знаю, что и как из этого получится. Мне нужно подумать, времени у нас осталось немного, и сейчас тебе надо поспать. Как ты сказала? Все планируется на послезавтра? Мегги кивнула.
– Как только стемнеет, – шепнула она. Фенолио устало провёл рукой по лицу.
– А за женщину не беспокойся, – сказал он. – Тебе, наверное, неприятно это слышать, но, по-моему, это никак не может быть твоя мать, как бы тебе этого ни хотелось. Как она могла бы здесь оказаться?
– Дариус! – Мегги зарылась лицом в свитер Мо. – Незадачливый чтец. Каприкорн сказал: он вычитал её, и при этом она лишилась голоса. Она вернулась, я уверена, а Мо и не подозревает об этом! Он думает, она так и осталась в книге и…
– Если ты права, лучше бы ей и вправду там оставаться, – сказал Фенолио, со вздохом снова укрывая её плечи одеялом. – Я всё-таки думаю, что ты ошибаешься, но ты, конечно, можешь верить, во что хочешь. А пока спи.
Но Мегги не могла спать. Она лежала, повернувшись лицом к стене, и вслушивалась в себя. Тревога и радость смешивались в её сердце, как две протёкшие друг на друга краски. Стоило ей прикрыть глаза, и она видела сети и за верёвками оба лица – Сажерука и то, другое, размытое, как на старой фотографии. Как она ни старалась увидеть его чётче, оно всё расплывалось и расплывалось.
Она уснула, когда за окном уже брезжило утро, но дурные сны не уходят с темнотой. В серых предрассветных сумерках они растут особенно быстро и из секунд сплетают вечность. В сон Мегги пробрались одноглазые великаны и гигантские пауки, трёхглавые псы, ведьмы, пожирающие детей, – все чудища, каких она когда-либо встречала на книжных страницах. Они вылезли из сундука, который сделал ей Мо, соскользнули со страниц её любимых книг. Даже из книжек с картинками, которые дарил ей Мо, когда она ещё не умела складывать буквы, выползали страшилища. Пёстрые, косматые, они плясали по сну Мегги, улыбаясь во всю пасть и щеря мелкие, острые зубы. Там был Чеширский Кот, которого она всегда так боялась, и Сорванцы, которые до того нравились Мо, что он повесил картинку с ними у себя в мастерской. Какие же у них были огромные зубы! Они перемололи бы Сажерука, как хрустящий хлебец! Но как раз в тот момент, когда один из них, с глазами величиной с тарелку, выпустил острые когти, из серой пустоты возникла новая фигура, потрескивающая, как пламя, серая, как пепел, без лица и названия; она схватила Сорванца и разорвала на несколько бумажных клочков.
– Мегги!
Чудища исчезли, в лицо Мегги светило солнце.
У кровати стоял Фенолио.
– Тебе что-то снилось?
Мегги села. По лицу старика было похоже, что он всю ночь не спал, и морщин у него от этого стало ещё больше.
– Фенолио, где мой отец? – спросила она. – Ну почему же он не приходит?
ФАРИД
Потому что разбойники эти имели обыкновение поджидать путников на просёлочных дорогах да грабить деревни и города, нарушая покой мирных жителей. И каждый раз, когда они останавливали караван или нападали на деревню, добычу они несли в это отдалённое, неприметное место, скрытое от людских глаз.
Сказка про Али-Бабу и сорок разбойников
Фарид вглядывался во мрак до боли в глазах, но Сажерук не возвращался. Иногда Фариду казалось, что он видит в нависших ветвях его покрытое шрамами лицо. Порой ему слышался в сухих листьях шорох почти беззвучных шагов. Но это всякий раз оказывалось ошибкой. Фарид привык вслушиваться в темноту. Он провёл за этим занятием много ночей и приучился доверять ушам больше, чем глазам. Там, в другой жизни, где мир вокруг него был не зелёным, а жёлто-коричневым, глаза много раз подводили его, а на уши он всегда мог положиться.
И всё же в эту ночь, самую длинную из всех ночей на его веку, Фарид прислушивался напрасно. Сажерук не вернулся. Когда над холмами занялся рассвет, Фарид подошёл к пленникам, дал им воды, чёрствого хлеба из своих скудных запасов и несколько маслин.
– Послушай, Фарид, отвяжи нас! – сказал Волшебный Язык, когда мальчик засовывал хлеб ему в рот. – Сажерук давно должен был вернуться, сам понимаешь.
Фарид молчал. Он любил голос Волшебного Языка. Этот голос вывел его из той, горестной жизни. Но Сажерука он любил больше, сам не зная почему, а Сажерук велел ему сторожить пленников. Он не велел их отвязывать.
– Послушай, ты же умный мальчик, – сказала женщина. – Подумай своей головой. Ты собираешься сидеть здесь, пока не придут бандиты Каприкорна и не заберут нас? Мы будем отлично смотреться: мальчик, охраняющий двух привязанных взрослых, которые не смогут пошевелить рукой, чтобы ему помочь. Разбойники помрут со смеху.
Как же её звать? Элинор. Фариду не давалось это имя. Он с трудом ворочал его языком, как попавший в рот камешек. Оно звучало как имя волшебницы из далёкой-далёкой страны. Он боялся её, она глядела на него, как мужчина, без смущения, без страха, а голос у неё бывал временами очень громкий, сердитый, как рычание льва…
– Нам нужно спускаться в деревню, Фарид! – сказал Волшебный Язык. – Нужно выяснить, что случилось с Сажеруком и где моя дочь.
Ах да, эта девочка… Девочка с голубыми глазами – как лоскутки неба, окружённые тёмной изгородью ресниц. Фарид ковырял землю палочкой. Муравей тащил вдоль его ноги крошку хлеба величиной с себя самого.
– Может быть, он нас не понимает, – сказала Элинор.
Фарид поднял голову и сердито посмотрел на неё.
– Я все понимаю!
Он с первой минуты все понимал, будто никогда и не знал другого языка. Он вспомнил красную церковь. Сажерук объяснил ему, что это прежде была церковь, Фарид раньше никогда не видел такого здания. Он вспомнил человека с ножом. В прошлой его жизни таких людей было много. Они любили свои ножи и делали ими страшные вещи.
– Если я тебя отвяжу, ты сбежишь.
Фарид неуверенно посмотрел на Волшебного Языка.
– Не сбегу. Думаешь, я оставлю там мою дочь? У Басты и Каприкорна?
Баста и Каприкорн. Да, так их и звали. Человек с ножом и человек с глазами бледными, как вода. Грабитель, убийца… Фарид все о нём знал. Сажерук много рассказывал ему вечерами у костра. Они обменивались мрачными историями, хотя так тосковали по светлым…
И эта история с каждым днём становилась все мрачнее.
– Я лучше пойду один. – Фарид воткнул палочку в землю с такой силой, что она сломалась у него в руках. – Я привык прокрадываться в чужие деревни, в чужие дворцы, дома… Это была моя работа. Ты ведь знаешь.
Волшебный Язык кивнул.
– Они всегда посылали меня, – продолжал Фарид. – Кто станет опасаться тощего мальчишки? Я мог все разнюхать, ни у кого не вызывая подозрений. Когда сменяется охрана? По какой дороге легче всего скрыться? Где живёт самый богатый человек в городе? Если всё получалось удачно, они меня досыта кормили. А если не получалось, избивали, как собаку.
– Они? – спросила Элинор.
– Разбойники, – ответил Фарид.
Взрослые молчали. А Сажерук всё не возвращался. Фарид посмотрел в сторону деревни, наблюдая за первыми лучами солнца, озарившими крыши.
– Хорошо. Может быть, ты и прав, – сказал Волшебный Язык. – Ты пойдёшь туда один и разузнаешь всё, что нужно. Но сперва отвяжи нас. Иначе мы не сможем тебе помочь, если тебя всё же схватят. Кроме того, мне не хотелось бы сидеть тут привязанным, когда приползёт, например, змея.
У женщины был такой испуганный вид, будто она уже слышала шуршание змеи по сухим листьям. Фарид ещё раз внимательно посмотрел в лицо Волшебному Языку. Он пытался понять, доверяют ли его глаза этому человеку. Уши ему уже доверяли. Наконец он молча поднялся, вынул из-за пояса нож, который подарил ему Сажерук, и разрезал путы на пленниках.
– Боже мой, чтоб я ещё позволила так себя зашнуровать! – воскликнула Элинор, растирая себе руки и ноги. – У меня все занемело, будто я превратилась в тряпичную куклу. А как твои дела, Мортимер? Ты ещё чувствуешь свои ступни?
Фарид с любопытством посмотрел на неё.
– На его жену ты не похожа. Ты его мать? – Он кивком показал на Волшебного Языка.
Элинор пошла пятнами, как мухомор.
– Ещё чего не хватало! Как тебе могло взбрести такое в голову? Я что, уже выгляжу старухой? – Она посмотрела на свои ноги и кивнула: – Да, может быть, и выгляжу. Но я ему не мать. И не мать Мегги, если это следующее, что придёт тебе в голову. Все мои дети были из бумаги и чернил, и этот тип, – она показала туда, где сквозь листву виднелись крыши деревни Каприкорна, – убил многих из них. Он пожалеет об этом, можешь мне поверить.
Фарид посмотрел на неё с сомнением. Он не мог представить себе, чтобы Каприкорн испугался женщины, тем более такой, что задыхается, поднимаясь по склону, и боится змей. Нет, если человек с бледными глазами чего-то боялся, то того, чего боятся почти все, – смерти. А по Элинор было не похоже, чтоб она умела убивать. По Волшебному Языку тоже.
– А девочка… – несмело спросил его Фарид. – Где её мать?
Волшебный Язык подошёл к остывшему костру и взял ещё кусок хлеба из тех, что лежали между закопчённых камней.
– Она давно ушла, – сказал он. – Мегги было всего три года. А твоя мать где?
Фарид пожал плечами и посмотрел на небо. Оно сияло такой голубизной, как будто ночи никогда не было.
– Я, пожалуй, пойду, – сказал он, сложил нож и взял рюкзак Сажерука.
Гвин спал в нескольких шагах от них, свернувшись клубочком между корней дерева. Фарид поднял его и запихал в рюкзак. Куница сонно протестовала, но Фарид почесал зверька за ухом и затянул рюкзак.
– Зачем ты его берёшь? – спросила Элинор с удивлением. – Тебя выдаст его запах.
– Он может пригодиться, – ответил Фарид и затолкал в рюкзак высунувшийся кончик пушистого хвоста. – Он умный. Умнее собаки и, уж конечно, умнее верблюда. Он понимает, что ему говорят, и, может быть, сумеет найти Сажерука.
– Фарид! – Волшебный Язык рылся в карманах и наконец выудил оттуда клочок бумаги. – Может быть, ты и не найдёшь, где они прячут Мегги, – сказал он, быстро царапая по бумажке огрызком карандаша, – но, если представится такая возможность, постараешься передать ей эту записку?
Фарид взял листок и поглядел на него.
– Что здесь написано? – спросил он. Элинор вытянула записку из его пальцев.
– Чёрт возьми, Мортимер, что это такое? – поинтересовалась она.
Волшебный Язык улыбнулся:
– Это тайнопись. Мы с Мегги написали друг другу немало секретных писем с её помощью, Мегги владеет ею лучше меня. А ты не узнаёшь шрифт? Мы нашли его в одной книге. Здесь написано: «Мы совсем рядом. Не волнуйся. Мы скоро тебя заберём. Мо, Элинор и Фарид». Эту записку сможет прочесть только Мегги, а больше никто.
– Вот оно что, – пробормотала Элинор, возвращая Фариду записку. – Что ж, это, наверное, правильно. Если записка попадёт в руки этим поджигателям, может оказаться, что кто-нибудь из них всё же умеет читать.
Фарид сложил записку так, что она стала не больше монетки, и сунул её в карман штанов.
– Я вернусь не позже, чем солнце дойдёт вот до этого холма, – сказал он. – А если не вернусь…
– Я пойду тебя искать, – ответил за него Волшебный Язык.
– И я тоже, конечно, – добавила Элинор. Фариду эта идея не особенно понравилась, но он промолчал.
Он пошёл той же дорогой, по которой прошлой ночью исчез Сажерук, будто его сожрали поджидавшие в темноте духи.
МЕХ НА КАРНИЗЕ
Только язык защищает нас от страха перед тем, чему нет имени.
Тони Моррисон. Нобелевская лекция (1993)
Этим утром Плосконос принёс Мегги и Фенолио завтрак, причём не просто хлеб и несколько маслин. Он поставил им на стол ещё корзинку с фруктами и полную тарелку сладкого печенья. Но улыбка, которой он приправил угощение, очень не понравилась Мегги.
– Все для тебя, принцессочка! – ухмыльнулся он и ущипнул её своими толстыми пальцами за щеку. – Чтобы голосок у тебя окреп. Тут все в большом нетерпении с тех пор, как Баста рассказал о предстоящей казни. Я тоже всегда говорил: в жизни должно быть что-то, кроме дохлых петухов на окнах и стрельбы по кошкам.
Фенолио посмотрел на Плосконоса с таким отвращением, будто при всём желании не мог поверить, что эта мерзость вышла из-под его пера.
– Нет, правда. У нас жутко долго не было красивых казней! – продолжал Плосконос по дороге к двери. – Каждый раз говорили: «Не стоит привлекать внимания». А когда нужно кого-то убрать: «Тихо, незаметно! Изобразим несчастный случай». Какая в этом радость? Никакой. Не то что раньше – с угощением, выпивкой, танцами и музыкой, как оно следует. Но на этот раз всё будет как в добрые старые времена.
Фенолио подавился чёрным кофе, который принёс Плосконос.
– Ты что? Скажешь, тебе такие зрелища не по нраву, старик? – Плосконос смерил его насмешливым взглядом. – Можешь мне поверить, уж Каприкорн умеет устроить казнь, как никто!
– Нашёл кому рассказывать, – грустно пробормотал Фенолио.
В этот момент в дверь постучали. Плосконос прикрыл её неплотно, и Дариус, чтец Каприкорна, просунул голову в щель.
– Извините, – сказал он, с опаской глядя на Плосконоса, как птичка, которой нужно прошмыгнуть мимо голодной кошки. – Мне… м-м… велели послушать, как девочка читает. Распоряжение Каприкорна.
– Правда? Ну, авось она на этот раз вычитает что-нибудь полезное. Баста показывал мне эту фею. С неё даже пыльца не сыплется, как её ни тряси.
Во взгляде, который Плосконос бросил на Мегги, смешивались отвращение и почтение. Он, видимо, считал её чем-то вроде ведьмы.
– Постучи, когда тебя нужно будет выпустить, – пробурчал он, выходя и пропуская в дверь Дариуса.
Дариус кивнул и мгновение так и стоял неподвижно, а потом со смущённым видом присел за стол к Мегги и Фенолио. Он жадно смотрел на фрукты, пока Фенолио не пододвинул ему корзинку. Дариус несмело взял абрикос. Он положил маленький плод в рот так благоговейно, будто знал, что больше никогда в жизни ему уже не едать ничего подобного.
– Надо же, абрикос! – сказал Фенолио насмешливо. – Не самый редкостный фрукт в этих широтах.
Дариус смущённо выплюнул в ладонь косточку.
– Когда меня запирали в этой комнате, – произнёс он нерешительно, – мне всегда давали только чёрствый хлеб. Они и книги у меня отбирали, но я сумел припрятать несколько томиков, и каждый раз, когда голод становился нестерпимым, я разглядывал картинки в книжках. На самой красивой картинке были изображены абрикосы; иногда я сидел часами, смотрел на нарисованные плоды, и у меня текли слюнки. С тех пор я не могу удержаться, когда их вижу.
Мегги взяла из корзинки ещё абрикос и вложила в его худые пальцы.
– И часто они тебя запирали? – спросила она. Тощий человечек пожал плечами.
– Каждый раз, как я что-нибудь не очень удачно вычитывал, – ответил он уклончиво. – То есть просто каждый раз. Но со временем они перестали это делать, потому что заметили, что моё чтение от страха не становится лучше. А наоборот… Вот, например, Плосконос. – Он понизил голос и тревожно посмотрел на дверь. – Я вычитал его, когда рядом стоял Баста с ножом. Ну, и сами видите… – Он огорчённо пожал узкими плечами.
Мегги посмотрела на него с сочувствием. Потом спросила, помявшись:
– А женщин тебе тоже приходилось вычитывать?
– Конечно! – ответил Дариус. – Я вычитал Мортолу. Она уверяет, что я при этом сделал её старой развалиной, скрипящей, как расшатавшийся стул, но мне кажется, что в этом случае все как раз получилось правильно. К счастью, Каприкорн был того же мнения.
– А молодых женщин? – Мегги не глядела ни на Дариуса, ни на Фенолио, задавая этот вопрос. – Случалось тебе вычитывать молодых женщин?
– Ох, лучше не напоминай! – Дариус вздохнул. – Это было в тот же день, когда я вычитал Мортолу. Каприкорн обосновался тогда дальше к северу, в заброшенной, полуразвалившейся усадьбе в горах. Девушек в округе почти не было. Я жил неподалёку, в доме моей сестры. Работал учителем, а в свободное время иногда читал вслух – в библиотеках, школах, на детских праздниках, а случалось, тёплыми летними вечерами, даже где-нибудь на площади или в кафе. Мне очень нравилось читать вслух… – Он посмотрел в окно, словно мог кинуть оттуда взгляд на эти минувшие счастливые дни. – Баста заметил меня как-то на деревенском празднике. Я читал там «Доктора Дулиттла», и вдруг появилась птица. На обратном пути Баста поймал меня за шкирку, как бродячую собаку, и притащил к Каприкорну. Сперва я должен был вычитывать ему золото, как и твой отец. – Он печально посмотрел на Мегги. – Потом он велел вывести ему Мортолу, а потом заставил выманивать ему служанок. Это было ужасно. – Дариус поднял очки на лоб дрожащими пальцами. – Мне было так страшно! Как при этом можно хорошо читать? Он дал мне три попытки. Ах, мне было так их жалко, я не могу об этом говорить!
Он закрыл лицо костлявыми, как у старика, руками. Мегги показалось, что она слышит всхлип, и она минуту поколебалась, прежде чем задать следующий вопрос, – но всё же задала его.
– А та служанка, которую они называют Резой. – Сердце колотилось у неё прямо в горле. – Её тоже ты вычитал?
Дариус отвёл руки от лица.
– Да, она получилась вообще случайно, в книжке и имени её не было. Каприкорн требовал какую-то другую женщину, но вдруг перед нами очутилась Реза, и я сперва подумал: «Ну, наконец-то всё получилось правильно!» Она была так хороша, просто неправдоподобно хороша со своими золотыми волосами и грустными глазами. Но потом мы заметили, что она не умеет говорить. Ну, Каприкорну-то было всё равно, мне даже кажется, так ему больше нравилось… – Он долго рылся в кармане и наконец достал измятый носовой платок. – У меня правда раньше лучше получалось! – выговорил он с усилием. – Но этот вечный страх… Можно?
С печальной улыбкой он взял из корзинки ещё один абрикос и положил в рот. Потом вытер рукавом губы, откашлялся и поглядел на Мегги. Глаза его за стёклами очков казались неправдоподобно большими.
– На этом… м-м… празднестве, которое затевает Каприкорн, – сказал он, опустив глаза и смущённо водя пальцем по бортику стола, – ты должна, как тебе уже известно, читать вслух из «Чернильного сердца». Книга до самого последнего момента будет храниться в надёжном месте. Где – знает только Каприкорн. Поэтому ты её увидишь только на самом… м-м… мероприятии. А для испытания твоих способностей, которого требует Каприкорн, нам велели использовать другую книгу. К счастью, в этой деревне есть ещё несколько книг, немного, правда, но, во всяком случае, мне поручили выбрать подходящую. – Он снова поднял голову и тихо, незаметно улыбнулся Мегги. – На этот раз мне не нужно было искать золото и прочее в этом роде. Каприкорн хочет получить просто доказательство твоего мастерства, так что, – он выложил на стол небольшую книжку, – я выбрал вот это.
Мегги склонилась над обложкой.
– «Полное собрание сказок Ганса Христиана Андерсена», – прочла она. Потом взглянула на Дариуса. – Это очень хорошие сказки.
– Да! – выдохнул он. – Грустные, но очень, очень хорошие. – Он обошёл вокруг стола и раскрыл книжку для Мегги в том месте, где пожелтевшие страницы были заложены длинными травинками. – Сначала я думал о моей любимой сказке – про соловья. Ты, может быть, её знаешь?
Мегги кивнула.