ВСЕГО ЛИШЬ ЗАБРОШЕННАЯ ДЕРЕВНЯ




 

В книгах встречаю я мёртвых живыми, в книгах вижу я грядущие времена. Со временем все портится и проходит; все славное было бы предано забвению, когда бы Господь не дал в помощь смертным книги.

Р. де Бери

(цитируется по А. Мангелю)

 

Так погиб Каприкорн, в точности так, как написал Фенолио. И Кокерель исчез в то же мгновение, как упал мёртвым его хозяин, а с ним вместе – большая часть бандитов, сидевших на скамьях. Остальные бросились прочь, все побежали прочь, женщины и мальчишки. Навстречу им шли те, кого Каприкорн послал тушить огонь и ловить поджигателя. На их запачканных сажей лицах был ужас. Не из-за огня, пожравшего дом Каприкорна, нет – огонь они потушили. На их глазах испарился в воздухе Плосконос и ещё несколько подручных Каприкорна. Они исчезли, словно их поглотила тьма, словно они и не существовали никогда. А может быть, так оно и было. Человек, создавший их, теперь их уничтожил, стёр, как лишнюю черту на рисунке, как пятна с белой бумаги. Они исчезли, а остальные, родившиеся не из слов Фенолио, побежали назад, доложить Каприкорну об ужасе, творящемся тут. Но Каприкорн лежал ниц, на его красный костюм налипла щебёнка. Никто никогда уже не придёт доложить ему об огне и дыме, о страхе и смерти. Больше никогда.

И только Призрак всё ещё стоял там, огромный, видный издалека, серый на фоне чёрного ночного неба, с глазами как две пылающие звёзды, так что они забыли, о чём собирались доложить, и бросились вниз, к автостоянке, к машинам. Прочь, скорее прочь отсюда, пока это существо, которое позвали сюда, как собаку, не сожрало их всех!

Когда Мегги пришла в себя, никого из них уже не было. Она спрятала голову под мышкой у Мо, как всегда, когда не хотела больше глядеть на мир. А Мо спрятал книгу под куртку, в которой он и вправду выглядел как один из молодцов Каприкорна, и держал дочь в объятиях, пока все вокруг них бежало и вопило, и только Призрак стоял тихо, так тихо, как будто убийство хозяина вконец обессилило его.

Она не знала, сколько прошло времени, когда услышала голос Мо:

– Фарид, ты сумеешь открыть эту клетку? Тут только она высунулась из-под руки Мо и увидела, что Сорока по-прежнему здесь. Почему она не исчезла? Дариус всё ещё держал её, словно боялся отпустить. Но она уже не отбивалась. Она только смотрела на Каприкорна, и слёзы текли по её острому лицу, по маленькому, мягкому подбородку и капали ей на платье, как дождик.

Фарид соскочил с помоста легко, как Гвин, и подбежал к клетке, по-прежнему не спуская глаз с Призрака. Но тот не двигался, он просто тихо стоял тут, как будто никогда-никогда больше не сдвинется с места.

– Мегги, – прошептал Мо ей на ухо, – подойдём к узникам, ты не против? У бедной Элинор усталый вид, а кроме того, я хочу познакомить тебя кое с кем.

Фарид уже возился с дверью клетки, а обе женщины смотрели на них.

– Меня не нужно с ней знакомить, – сказала Мегги, сжимая его руку. – Я знаю, кто это. Я давно это знаю, мне очень хотелось тебе рассказать, но тебя же не было. Но мы должны ещё кое-что прочитать. Последние слова. – Она вытащила книгу из-под куртки Мо и перелистывала страницы, пока не нашла вложенный листок. – Они на обороте, потому что не поместились, – сказала она. – Фенолио просто не умеет писать мелко.

Фенолио…

Она опустила листок и начала оглядываться по сторонам, но его нигде не было видно. Уж не увели ли его с собой люди Каприкорна или…

– Мо, его нет! – сказала она испуганно.

– Сейчас я его поищу, – успокоил её Мо. – Но сперва читай, скорее! Или, хочешь, я прочту?

– Нет!

Призрак задвигался, он сделал шаг к трупу Каприкорна, шатнулся назад, повернулся неуклюже, как танцующий медведь. Мегги послышался стон. Фарид присел у клетки, когда красные глаза посмотрели в его сторону. Элинор и мать Мегги тоже отпрянули. Но Мегги уверенно прочла:

– «Призрак стоял неподвижно, и воспоминания причиняли ему такую боль, что, казалось, она разорвёт его на куски. В ушах у него звучали все крики и стоны, он чувствовал слёзы на своей серой коже. Страх, пережитый людьми, ел ему глаза, как дым. Но вдруг он почувствовал в себе что-то новое. Он поник, опустился на колени, его огромная, чудовищная фигура распалась, и вдруг все те, из чьего пепла он был создан, воскресли: женщины, мужчины, дети, собаки, кошки, кобольды, феи и ещё много разных существ».

Мегги увидела, как на пустом футбольном поле стало тесно. Воскресшие растерянно оглядывались, словно разбуженные ото сна, и Мегги прочла последнюю фразу, написанную Фенолио:

– «Они словно проснулись после дурного сна, и все наконец стало хорошо».

 

– Его нет! – сказала Мегги, когда Мо взял у неё из рук листок Фенолио и вложил обратно в книгу. – Мо, он исчез! Он в книге. Я знаю.

Мо посмотрел на книгу и спрятал её обратно под куртку.

– Да, ты, наверное, права, – сказал он. – Но, раз так, мы пока ничего поделать не можем.

И он потянул Мегги за собой с помоста, сквозь толкучку людей и странных существ, высыпавших на площадку Каприкорна, будто они всегда тут жили. Дариус пошёл за ними. Он наконец выпустил Сороку, она стояла у стула, на котором раньше сидела Мегги. Опершись о его спинку костлявыми руками, старуха плакала беззвучно, с неподвижным лицом, как будто собираясь без остатка изойти слезами.

Когда Мегги вместе с Мо подходила к клетке, в волосы ей залетела фея – крошечное, синекожее создание, рассыпавшееся в многоречивых извинениях. Потом Мегги споткнулась о косматое существо, казавшееся получеловеком, полузверем, и, наконец, едва не наступила на человечка, который, судя по всему, целиком состоял из стекла. Странных обитателей получила деревня Каприкорна.

Фарид всё ещё возился с замком, когда они подошли к клетке. Он мрачно крутил его во все стороны, бормоча, что все делает точно, как показывал Сажерук, но это какой-то особенный замок.

– Отлично! – насмешливо сказала Элинор, прижимаясь лицом к решётке. – Призрак не съел нас на ужин, зато сами мы умрём с голоду в этой клетке. Ну как тебе нравится твоя дочь, Мо? До чего же храбрая! Я бы на её месте не смогла прочитать ни слова, ни словечка! Господи, у меня чуть сердце не остановилось, когда эта старуха стала вырывать у неё книгу.

Мо обнял Мегги на плечи и улыбнулся, но смотрел он не на неё. Девять лет – большой, очень большой срок.

– Ура! Получилось! – закричал Фарид и распахнул дверь клетки.

Но не успели женщины подойти к ней, как из дальнего угла поднялась тёмная фигура и бросилась на первого человека, стоявшего у него на пути, – на мать Мегги.

– Стой! – зашипел Баста. – Стой, не торопись! Куда ты собралась, Реза? Назад к семье? Ты думаешь, я не понял, о чём вы шептались в склепе? Я отлично все понял.

– Пусти её! – закричала Мегги. – Пусти! Почему она не обратила внимания на тёмный свёрток, неподвижно лежавший в углу? Почему она решила, что Баста непременно погиб вместе с Каприкорном? Но как вышло, что он не погиб? Почему он не исчез, как Плосконос, как Кокерель и все остальные?

– Пусти её, Баста! – Мо говорил тихо, как будто кричать у него уже не было сил. – Ты отсюда не выйдешь – ни один, ни с ней. Никто не придёт тебе на помощь, они все исчезли.

– Нет, я отсюда выйду, – ответил Баста язвительно. – Я её придушу, если ты меня не выпустишь. Сломаю ей тоненькую шейку. Ты знаешь, что она не говорит? Она не может произнести ни звука, потому что её вычитывал этот халтурщик Дариус. Она немая, как рыба, хорошенькая немая рыбка. Но ты ведь, насколько я тебя знаю, возьмёшь её обратно и такую?

Мо ничего не ответил, и Баста засмеялся.

– Почему ты жив? – выкрикнула Элинор. – Почему ты не упал мёртвым, как твой хозяин, или не растворился в воздухе? Признавайся!

Баста пожал плечами.

– Почём я знаю? – буркнул он, не выпуская шею Резы.

Она попыталась ударить его ногой, но он сильнее сдавил ей горло.

– Сорока ведь тоже никуда не делась – наверное, потому, что всегда посылала других делать грязную работу. Что до меня – может быть, меня причислили к хорошим, потому что я был заперт в клетку? А может быть, я здесь, потому что давно уже ничего не поджигал и никогда не получал удовольствия от убийства, как Плосконос? Все может быть… Как бы то ни было, я здесь… А теперь пропусти-ка меня, книголюбка!

Но Элинор не тронулась с места.

– Нет! – сказал она. – Ты выйдешь отсюда, только когда отпустишь её. Я не могла поверить, что у этой истории будет хороший конец, но он всё же настал. И ты, ублюдок, не испортишь его в последний момент, не будь я Элинор Лоредан! – Она решительно загородила своим телом дверь клетки. – На этот раз ножа у тебя нет, – сказала она угрожающе тихо. – У тебя есть только твой поганый язык, но от него тебе толку не будет, можешь мне поверить. Ткни его в глаз, Тереза! Пни его под коленку, укуси его за пальцы, мерзавца!

Но Тереза не успела послушаться – Баста вдруг оттолкнул её так, что она налетела на Элинор и схватилась за неё, за неё и за Мо, бросившегося на помощь обеим.

А Баста кинулся к двери клетки, отпихнул в сторону остолбеневших Фарида и Мегги и побежал прочь, расталкивая воскресших, все ещё бродивших как во сне по праздничной площадке Каприкорна. Не успели Фарид и Мо броситься вдогонку, как он уже исчез.

– Замечательно! – пробормотала Элинор, выходя с Терезой из клетки. – Теперь этот тип будет меня преследовать во сне, и каждый раз, как я ночью услышу у себя в саду малейший шорох, мне будет казаться, что его нож упирается мне в горло.

Но исчез не только Баста, Сорока тоже бесследно пропала той же ночью. Когда они наконец побрели, измученные, к автостоянке, в надежде найти машину, чтобы уехать из деревни Каприкорна, ни одной машины там не было. Автостоянка была совершенно пуста.

– Нет, скажите мне, что это неправда! – простонала Элинор. – Неужели нам снова придётся идти пешком по всем этим проклятым колючкам?

– Разве что у тебя найдётся телефон, – сказал Мо.

Он ни на шаг не отходил от Терезы с того мгновения, как убежал Баста. Он озабоченно осмотрел её шею – на ней остались красные пятна от пальцев Басты; он пропустил сквозь пальцы прядку её волос и сказал, что тёмные нравятся ему даже больше. Но девять лет и вправду большой срок, и Мегги наблюдала, как осторожно, медленно идут навстречу друг другу её родители, словно по узкому мосту через безбрежную пустоту.

Конечно, телефона у Элинор не было. Каприкорн приказал его отобрать. Фарид тут же вызвался поискать его в обгоревшем доме Каприкорна, но ничего не нашёл.

Тогда они решили остаться в деревне ещё на одну, последнюю, ночь, вместе со всеми, кого воскресил Фенолио. Ночь была тёплая и ясная, ничто не мешало расположиться на ночлег под открытым небом.

Мегги и Мо принесли одеяла, их хватало во вновь заброшенной деревне Каприкорна. Только из дома Каприкорна они не стали ничего брать. Мегги ни за что не хотела вновь переступить его порог – не из-за запаха гари, которым все ещё тянуло из окон, не из-за обугленных дверей, а из-за воспоминаний, бросавшихся на неё при одном его виде, как хищные звери.

Сидя между Мо и матерью под старым дубом недалеко от автостоянки, она на мгновение вспомнила про Сажерука. Уж не сказал ли Каприкорн в этом случае правду? Не лежит ли он мёртвым где-то на этих холмах? «Я, наверное, никогда не узнаю, что с ним сталось», – подумала Мегги; над ней с растерянным лицом раскачивалась на ветке одна из синих фей.

Деревня казалась заколдованной в эту ночь. Воздух был полон странных голосов, а проходившие по автостоянке существа выглядели так, словно вышли из детских снов, а не из слов старика. Об этом Мегги тоже снова и снова думала в эту ночь. Где сейчас Фенолио и нравится ли ему в собственной книге? Ей очень хотелось, чтобы нравилось. Но она знала, что он будет скучать по внукам, игравшим в прятки в его шкафу.

Прежде чем провалиться в сон, Мегги увидела, как Элинор движется в окружении кобольдов и фей с таким блаженным лицом, какого она никогда у неё не видела. А по сторонам от Мегги сидели её родители, и мать писала – на листьях дуба, на ткани платья, на песке. Столько слов рвалось, чтобы их написали…

 

ТОСКА ПО ДОМУ

 

Но всё же Бастиан знал, что не сможет уйти без этой книги. Теперь ему стало ясно: он и попал-то сюда из-за неё – это она приманила его каким-то таинственным образом, потому что хотела быть у него, да и всегда, в сущности, была его книгой!

М. Энде. История, конца которой нет

(перевод А. Исаевой и Л. Лунгиной)

 

Сажерук тоже все видел – с крыши, находившейся от праздничной площадки Каприкорна как раз на таком расстоянии, чтобы чувствовать себя в безопасности от Призрака и в то же время не упустить ни одной подробности, – благодаря биноклю, найденному в доме Басты. Сперва он хотел остаться в своём укрытии. Слишком часто случалось ему видеть, как убивает Призрак. И всё же его повлекло на праздник Каприкорна странное чувство, неразумное, как вера Басты в амулеты, чувство, что само его присутствие поможет сохранить книгу. А когда он выскользнул в переулок, он ощутил в себе ещё кое-что, в чём ему не хотелось сознаваться самому себе: он хотел увидеть гибель Басты в тот самый бинокль, через который Баста так часто рассматривал своих будущих жертв.

И вот он сидел на дырявой крыше, прислоняясь спиной к холодной печной трубе, с лицом, зачернённым углём (потому что светлое лицо может выдать человека в темноте), и смотрел, как подымается в небо дым над домом Каприкорна. Он видел, как Плосконос отправился с небольшим отрядом тушить пожар. Он видел, как вырос над землёй Призрак, как на лице старика выразилось бесконечное изумление – и вдруг он исчез; видел, как погиб Каприкорн им же самим вызванной смертью. Баста, к сожалению, не погиб, и это было досадно. Сажерук видел, как тот убежал. Видел он и то, что Сорока последовала за ним.

Он все видел, Сажерук – не участник, а зритель.

Он уже не раз бывал лишь зрителем, и это была не его история. Какое дело было ему до них до всех, до Волшебного Языка и его дочери, до Любительницы Книг и до женщины, которая снова принадлежала другому! Она могла бы бежать с ним, но осталась в склепе со своей дочерью – и он изгнал её из своего сердца, как делал всегда, когда кто-то вдруг обосновывался там слишком прочно. Он был рад, что она не досталась Призраку, но ему не было больше до неё дела. Отныне свои чудесные истории, прогоняющие одиночество, развеивающие тоску по дому и страх, Реза будет рассказывать Волшебному Языку. Что ему до этого?

А феи и кобольды, заполонившие вдруг футбольное поле в деревне Каприкорна? Они так же мало принадлежали этому миру, как и он; из-за них он не забудет о том, ради чего всё ещё находится здесь. Ему нужна была книга, только книга, и, увидев, как Волшебный Язык запихивает её под куртку, он твёрдо решил её заполучить. Ему достанется хотя бы книга, это будет справедливо. Он будет гладить страницы, закрывая глаза, и ему будет казаться, что он снова дома.

Старик с морщинистым лицом теперь там. С ума сойти! «Да, ты трус, Сажерук! – подумал он с горечью. – Трусом ты был, трусом и остался. Почему не ты стоял рядом с Каприкорном? Почему ты не решился явиться на праздник? Тогда, может быть, исчез бы ты, а не старик».

Фея с крыльями бабочки и молочно-белой кожей полетела за ним. Тщеславная малютка. Увидев своё отражение в оконном стекле, она всегда останавливалась перед ним с самозабвенной улыбкой, крутилась и вертелась в воздухе, приглаживала руками волосы и смотрела на себя так, словно каждый раз заново поражалась собственной красоте. Феи, к которым он привык, особым тщеславием не отличались, наоборот, они обожали измазать себе лицо тиной или цветочной пыльцой и, хохоча, просить, чтобы он угадал, чья именно мордочка скрывается под этой раскраской.

«Надо было всё же поймать себе одну! – подумал Сажерук. – Они могли бы сделать меня невидимкой. Здорово было бы снова побыть иногда невидимкой. Или кобольда – я мог бы с ним выступать. Все бы думали, что это просто карлик в меховом костюмчике. Никто не может простоять на голове дольше кобольда, никто не умеет строить такие смешные рожи. А их потешные степенные танцы!.. Почему бы и нет?»

Луна прошла уже половину пути, а Сажерук всё ещё сидел на крыше. Фея с крыльями бабочки стала проявлять нетерпение. Она порхала вокруг его головы с пронзительным гневным звоном. Чего она хотела? Чтобы он вернул её туда, откуда она пришла, где у всех фей крылья как у бабочек и где понимают её язык?

– Ты не к тому обратилась, – сказал он ей тихо. – Видишь там внизу девочку и мужчину, который сидит рядом с белокурой женщиной? Вот с ними поговори! Но сразу предупреждаю: они мастера выманить тебя в свой мир, а вот отправить обратно – это они не больно-то умеют. Но всё-таки попытайся! Может, тебе больше повезёт, чем мне!

Фея повернулась, поглядела вниз, бросила на него последний обиженный взгляд и упорхнула прочь. Сажерук видел, как её свечение смешалось со свечением других фей, как они порхали вместе и гонялись друг за другом в ветвях деревьев. Они такие забывчивые. Никакое огорчение не задерживалось в их крошечных головках дольше одного дня, и, может быть, овеваемые тёплым ночным воздухом, они давно забыли, что это не их история.

Уже брезжил рассвет, когда внизу наконец все заснули. Только мальчик остался на часах. Мальчик был недоверчив, всегда на страже, всегда бдителен – если только не заиграется с огнём. Сажерук невольно улыбнулся, вспомнив его старательное лицо и как он обжёг себе губы, потихоньку стащив факелы из его рюкзака. С мальчиком проблем не будет. Конечно. Никаких проблем.

Волшебный Язык и Реза уснули под деревом, между ними блаженно спала Мегги, как птенчик в тёплом гнезде. В двух шагах от них спала Элинор и улыбалась во сне. Сажерук ещё никогда не видал её такой счастливой. На груди у неё, свернувшись калачиком, спала фея. Элинор прикрывала её ладонью. Лицо феи было чуть больше подушечки её мизинца. Сквозь крупные пальцы Элинор пробивалось свечение, словно она поймала звезду.

Завидев Сажерука, Фарид мигом вскочил на ноги. В руках у него было ружьё – оно, конечно, принадлежало раньше кому-то из людей Каприкорна.

– Ты… ты не погиб? – недоверчиво выдохнул он. Мальчишка по-прежнему был босиком. Конечно!

Он без конца спотыкался о шнурки, а завязывать их бантиком было для него почти непосильной задачей.

– Нет, не погиб. – Сажерук остановился возле Волшебного Языка и посмотрел на него. На него и на Резу. – Где Гвин? – спросил он мальчика. – Надеюсь, ты хорошо за ним присматривал?

– Он убежал, когда они в нас стреляли, но потом вернулся. – В голосе мальчика звучала нескрываемая гордость.

– Вот как! – Сажерук присел на корточки рядом с Волшебным Языком.

Да, он всегда знал, когда удирать, – весь в хозяина.

– Прошлой ночью мы оставили его в укрытии наверху, там, у сгоревшего дома, потому что знали, что тут будет опасно, – продолжал мальчик. – Но я собирался за ним сходить, когда кончится моё дежурство.

– Я сам за ним схожу. Не волнуйся, с ним, конечно, всё в порядке. Эта куница никуда не денется.

Сажерук просунул руку под куртку Волшебного Языка.

– Что ты делаешь? – Мальчик заволновался.

– Беру то, что принадлежит мне по праву, – ответил Сажерук.

Волшебный Язык не шевельнулся, когда он вытягивал у него из-под куртки книгу. Он спал спокойно и крепко. А что же ему теперь не спать? Он получил всё, к чему стремился.

– Она не твоя!

– Моя.

Сажерук поднялся и поглядел вверх, на дерево. Там спали сразу три феи. Он никогда не мог понять, как они умудряются спать на деревьях и не падать. Он осторожно стянул двух с тоненькой ветки, легко подул им в лицо, когда они, зевая, открыли было глаза, и сунул их в карман.

– Если на них подуть, они засыпают, – объяснил он мальчику. – Полезно знать на всякий случай – вдруг тебе придётся иметь с ними дело. Но, кажется, это относится только к синекожим.

Будить кобольда он не стал. Кобольды – народ упрямый, убеждать его придётся долго, а за это время может проснуться Волшебный Язык.

– Возьми меня с собой! – Мальчик загородил ему дорогу. – У меня твой рюкзак.

Он приподнял его, словно хотел выторговать себе право уйти с Сажеруком.

– Нет! – Сажерук взял у него из рук рюкзак, закинул за плечо и повернулся уходить.

– Возьми! – Мальчик побежал вслед за ним. – Ты должен взять меня с собой. А то что я скажу Волшебному Языку, когда он заметит, что книга пропала?

– Скажи, что ты уснул.

– Прошу тебя! Сажерук остановился.

– А она? – Он показал на Мегги. – Девочка ведь тебе нравится. Почему бы тебе не остаться с ней?

Мальчик покраснел. Он долго смотрел на Мегги, будто хотел получше запомнить, как она выглядит. Потом снова повернулся к Сажеруку.

– Я им чужой.

– Мне ты тоже чужой.

Сажерук снова пошёл от него прочь. Когда он миновал автостоянку и на много шагов углубился в холмы, мальчик всё ещё шёл за ним следом. Он старался ступать так тихо, чтобы Сажерук его не слышал, и, когда тот обернулся, Фарид застыл на месте, как будто его поймали с поличным.

– Ну что тебе? Я ведь всё равно не долго тут задержусь, – сердито сказал Сажерук. – Теперь, когда книга у меня, я найду кого-нибудь, кто сможет вчитать меня обратно, пусть это будет хоть заика вроде Дариуса, который отправит меня домой хромоногим или с расплющенным лицом. А ты тогда что будешь делать? Ты же останешься совсем один.

Мальчик пожал плечами и посмотрел на него своими угольно-чёрными глазами.

– Я научился отлично выплёвывать огонь, – сказал он. – Я без тебя много упражнялся. А вот глотать ещё не очень получается.

– Потому что это труднее. Ты слишком торопишься. Я тебе тысячу раз говорил.

Гвина они нашли у стен обгорелого дома, сонного, с налипшими на мордочку перьями. Он, похоже, обрадовался, увидав Сажерука, и даже лизнул ему руку, но дальше везде бегал за мальчиком. Они шли весь день, пока не стемнело, продвигаясь к югу, в направлении моря. Потом сделали привал, подкрепившись запасами из буфета Басты: немного острой красной колбасы, кусок сыра, хлеб и оливковое масло. Хлеб уже немного зачерствел, но они макали его в оливковое масло, а поев, молча посидели немного на траве и пошли дальше. Под деревьями цвёл голубой и бледно-розовый шалфей. В кармане у Сажерука трепыхались феи, а за ним шёл мальчик, будто вторая тень.

 

ДОМОЙ

 

И поплыл он домой, плыл почти целый год, и много недель, и ещё один день в свою комнату, где стояла ночь и ждала еда, не успев остыть.

М. Сендак. Там, где дикие живут

 

Когда утром Мо заметил, что книга пропала, Мегги сперва подумала, что её выкрал Баста. Ей стало дурно от страха при мысли, что он бродил тут вокруг них, пока они спали. Но у Мо возникло другое подозрение.

– Фарида тоже нет, Мегги, – сказал он. – Ты думаешь, он ушёл бы с Бастой?

Нет, этого она не думала. Фарид мог уйти только с одним человеком. Мегги живо представила себе, как из темноты возник Сажерук, в точности как в ту ночь, с которой всё началось.

– А как же Фенолио? – сказала она. Мо только вздохнул.

– Даже не знаю, стал ли бы я пытаться вычитать его, Мегги, – сказал он. – Из этой книги вышло уже столько несчастий, а я не писатель, который может сам написать слова, которые хочет прочитать. Я для книг только что-то вроде врача. Я могу сделать им новый переплёт, извести книжного червя, не дать им с возрастом потерять страницы, как люди теряют волосы. Но продолжить историю, заполнить пустые страницы нужными словами – этого я не умею. Это другая, совсем другая профессия. Один знаменитый писатель сказал однажды: «Писателя можно рассматривать трояким образом: как рассказчика историй, как учителя или как чародея… Но главный из трёх – чародей, волшебник». Мне всегда казалось, что он прав.

Мегги не знала, что на это ответить. Она знала только, что скучает по Фенолио.

– А Динь-Динь? – спросила она. – Что будет с ней? Неужели ей тоже придётся остаться здесь?

Когда Мегги проснулась, фея лежала рядом с ней на траве. Сейчас она порхала вокруг вместе с другими феями. Если не приглядываться, их можно было принять за стаю мошек. Мегги никак не могла понять, как фее удалось вырваться от Басты. Он же хотел засадить её в кувшин.

– Насколько я помню, Питер Пэн со временем все равно забыл о её существовании, – сказал Мо. – Верно?

Да, Мегги тоже это помнила.

– И всё-таки, – пробормотала она, – бедняга Фенолио!

Но Тереза, услышав эти слова, энергично закачала головой. Мо стал рыться в карманах в поисках бумаги и нашёл квитанцию автозаправки и фломастер. Тереза с улыбкой взяла их у него. Мегги присела рядом с ней на траву и прочла за её рукой:

– «Его не надо жалеть. Он попал в очень хорошую книгу». А Каприкорн по-прежнему там? А ты с ним там когда-нибудь встречалась? – спросила Мегги.

Они с Мо так часто задавали друг другу этот вопрос. Ведь в «Чернильном сердце» по-прежнему говорилось о нём. Но, может быть, и за печатными страницами что-то скрывается, целый мир, меняющийся, как и этот, с каждым днём.

«Я о нём только слышала, – писала её мама. – Говорили, будто он уехал. Но там были и другие, не лучше его. В этом мире много ужасного и прекрасного и… – это она написала так мелко, что Мегги с трудом разбирала буквы, – я отлично понимаю Сажерука с его тоской по дому».

Последняя фраза вселила в Мегги беспокойство. Она с тревогой посмотрела на мать, но та рассмеялась и потянула к себе её руку. «По вас я всегда тосковала больше», – написала она на ладони дочери, и Мегги зажала эти слова в кулачке, словно желая удержать их. Она не раз перечитывала их на долгом пути к дому Элинор. Прошло много дней, прежде чем они стёрлись.

 

Элинор не могла примириться с тем, что ей придётся снова пешком перебираться через холмы среди колючек и змей.

– Что я, с ума сошла? – ворчала она. – У меня при одной мысли об этом ноги начинают болеть.

Поэтому они с Мегги снова принялись искать телефон. Странно было снова бродить по этой теперь и вправду заброшенной деревне, мимо покрытого чёрной копотью дома Каприкорна и полусгоревших дверей церкви. На площади перед ними стояла вода. В ней отражалось голубое небо. Казалось, площадь за ночь превратилась в озеро. Шланги, которыми люди Каприкорна тушили дом хозяина, извивались в воде, как гигантские змеи. Выгорел только нижний этаж, но Мегги так и не решалась войти в этот дом. Наконец, после того как они безуспешно обшарили десяток других домов, Элинор в одиночку прошла в обугленную дверь. Мегги объяснила ей, как найти комнату Сороки, и Элинор прихватила с собой ружьё – на случай, если старуха вернулась за награбленными разбойником сыном сокровищами. Но Сорока исчезла бесследно, как и Баста, а Элинор вскоре вернулась с торжествующей улыбкой на губах и телефоном в руке.

Она вызвала такси. Нелегко было объяснить водителю, что он должен проигнорировать заграждение, которое встретится ему на дороге. К счастью, он хотя бы не верил в истории про дьявола, живущего в этой деревне. Мо и Элинор встречали такси на дороге, чтобы водитель не увидел фей и кобольдов. Оставив Мегги с матерью в деревне, они вдвоём доехали до ближайшего городка и вскоре вернулись на двух взятых напрокат микроавтобусах. Дело в том, что Элинор решила поселить у себя все странные существа, которые занесло в их мир. «Предоставить убежище, – называла она это. – Ведь наш мир никогда не проявлял терпения и понимания к тем, кто отличается от других. Чего уж ждать тем, у кого синяя кожа и крылья?»

Чтобы разъяснить предложение Элинор всем, к кому оно относилось, потребовалось немало времени. Конечно, она пригласила и людей, но большинство из них решили остаться в деревне Каприкорна. Деревня, очевидно, напоминала им родные края, почти изгладившиеся из их памяти в смертном сне. Тогда Мегги рассказала детям о сокровищах, хранящихся в подвалах Каприкорна. Их, наверное, хватит, чтобы прокормить всех обитателей деревни до конца их дней. Птицы, собаки и кошки, возвращённые к жизни Призраком, давно уже разбежались по окрестным холмам. Несколько фей и двое стеклянных человечков тоже решили остаться в прежде проклятой деревне – так очаровали их цветы дрока, аромат розмарина и узкие улочки, где каждый камешек нашёптывал им старые истории.

Тем не менее в автобусы в конце концов впорхнуло и расположилось на спинках обитых серым сидений целых сорок три феи. Каприкорн, видимо, прихлопывал фей не глядя, как мошек. Динь-Динь не поехала с ними, что не особенно огорчило Мегги, поскольку девочка успела заметить, что фея Питера Пэна – очень вредная особа. Кроме того, её звон действительно действовал на нервы, а звенела Динь-Динь почти непрерывно, особенно если не получала, чего хотела.

Кроме того, в автобусы к Элинор сели четыре кобольда, тринадцать стеклянных человечков обоего пола и Дариус, незадачливый чтец. Его ничто больше не удерживало в покинутой и вновь заселённой деревне. Для него она была полна слишком мучительных воспоминаний. Он предложил Элинор свою помощь в восстановлении библиотеки, и она согласилась (Мегги про себя заподозрила, что втайне она мечтает попросить Дариуса как-нибудь почитать ей вслух, в надежде, что в отсутствие грозного Каприкорна он не будет запинаться).

 

Мегги долго ещё глядела назад, когда они отъезжали от деревни Каприкорна. Она знала, что никогда её не забудет, как не забываются иные книги, хотя читать их было страшно, – а может быть, именно поэтому.

Мо ещё раз спросил дочь с некоторой тревогой, не против ли она, что они едут сперва к Элинор. Она была совсем не против. Как ни странно, она больше соскучилась по дому Элинор, чем по старому хутору, где они с Мо прожили последние годы.

На лужайке за домом все ещё виднелось выжженное пятно на том месте, где молодцы Каприкорна устроили костёр из книг, но пепел был уже убран. Прежде чем его убрали, Элинор наполнила мягкой серой пылью банку из-под варенья и поставила её на ночной столик у своей кровати.

Те книги, которые поджигатели просто посбрасывали с полок, уже стояли на своих местах, а некоторые ждали починки на рабочем столе Мо. Но полки в библиотеке всё же выглядели совсем пустыми, и, когда Мегги с Элинор подошли к ним, девочка заметила слёзы на глазах у тётушки, хотя та постаралась смахнуть их незаметно.

Следующие недели Элинор провела за покупками. Она покупала книги. Она ездила за ними по всей Европе, всегда в сопровождении Дариуса. Иногда к ним присоединялся и Мо. А Мегги оставалась в большом доме вдвоём с матерью. Они вместе садились у окна и глядели, как феи вьют в саду гнёзда – круглые сооружения, висевшие на деревьях, как футбольные мячи. Стеклянные человечки облюбовали для жилья чердак Элинор, а кобольды вырыли себе норы у корней больших, старых деревьев, которых было много в саду Элинор. Она настойчиво предупреждала их об опасностях, подстерегающих за садовой изгородью, но вскоре феи уже летали по ночам к озеру, кобольды пробирались в спящие деревни по его берегу, а стеклянные человечки исчезали в высокой траве, покрывавшей склоны соседних гор.

– Да не беспокойся ты так! – говорил Мо, когда Элинор в очередной раз принималась причитать об их безрассудстве. – Тот мир, откуда они пришли, тоже был совсем не безопасным!

– Но он был другим! – вздыхала бедная Элинор. – Там не было машин. А если феи залетят в высоковольтные провода? И охотников с ружьями, которые стреляют просто так во всё, что движется, там тоже не было.

Элинор знала теперь все о мире «Чернильного сердца». Мать Мегги истратила много бумаги на свои воспоминания. Каждый вечер Мегги просила её рассказать что-нибудь ещё, они садились рядом, Тереза писала, а Мегги читала и иногда пыталась нарисовать то, что описывала мать.

Проходили дни, и полки Элинор заполнялись новыми чудесными книгами. Многие были в плачевном состоянии, и Дариус, который начал составлять опись печатных сокровищ Элинор, часто прерывал работу, чтобы посмотреть, как работает Мо. Во все глаза глядел он на то, как Мо вынимает зачитанную книжку из истрепавшейся обложки, сшивает наново рассыпавшиеся страницы, наклеивает корешок и делает всё прочее, что нужно, чтобы книга прожила ещё много-много лет.

Позднее Мегги не могла вспомнить, когда они решили остаться насовсем в доме Элинор. Может быть, только через много недель, а может быть, они это поняли уже в первый день. Мегги получила в своё распоряжение комнату со слишком большой кроватью, под которой стоял её сундук с книгами. Она с удовольствием почитала бы матери вслух свои любимые книжки, но теперь ей было понятно, почему Мо по-прежнему делает это крайне редко. И в один прекрасный день, когда она снова не могла уснуть ночью, потому что ей мерещилось за окном лицо Басты, она села за стол и начала писать, поглядывая в сад, где светились феи и копошились в кустах кобольды.

Да, таков был план Мегги: она решила научиться сочинять истории, как Фенолио. Она хотела научиться отыскивать слова, которые она могла бы прочесть своей матери, не опасаясь, что перед ней появится неизвестное существо с глазами, полными тоски по дому. Только слова могли вернуть домой тех, кто создан из букв, и поэтому Мегги решила, что слова должны стать её профессией. А где можно освоить её лучше, чем в доме, где феи строили гнёзда в саду, а книги шептались по ночам на полках библиотеки?

Как сказал Мо, писать книги – это, кроме прочего, волшебство.

 


[1] Персонажи англосаксонского героического эпоса.

 

[2] Персонаж повести «Паутинка Шарлотты» американского детского писателя Э. Б. Уайта.

 

[3] Герой романов из цикла «Король Артур» английского мастера фэнтези Т. X. Уайта.

 

[4] «БДВ, или Большой и Добрый великан» английского классика Р. Даля.

 

[5] Персонаж серии книг французского писателя Ж. Де Брюнофа.

 

[6] Книга американского писателя и художника-иллюстратора М. Сендака.

 

[7] Перевод Н. Чуковского.

 

[8] Р. Киплинг. Книга джунглей.

 

[9] У. Шекспир. Венецианский купец (перевод Т. Щепкиной-Куперник).

 

[10] Герой сказок немецкого писателя М. Энде.

 

[11] Здесь и далее «Питер Пэн» цитируется в переводе И. Токмаковой.

 

[12] Р. Киплинг. Кошка, гулявшая сама по себе (перевод К. Чуковского).

 



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-04-26 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: