— После боя камзол Карфангера был весь дырявый, что твое решето. И почему он все время ходит в море один? Почему не в караване, под охраной конвоиров, как все порядочные шкиперы? Зачем ему скрывать, куда он на самом деле отправляется, и что у него вообще на уме? — рассказчик переводил взгляд с одного на другого, пока не остановил его на трактирщике.
Тот поднялся и позвал Михеля Зиверса за собой в отдельную маленькую комнату, где они могли без помех продолжить разговор.
Йохен Мартенс именовал эту комнату «шкиперской горницей». Многие гамбургские капитаны и шкиперы появлялись здесь до выхода в море и после возвращения из рейса. С этой комнатой, как, впрочем, и со всем трактиром, дело обстояло так. В былые времена Йохен Мартенс плавал старшим боцманом на одном из конвойных кораблей Томаса Утенхольта, а когда потерял ногу, тот помог ему купить «Летучую рыбу». Этот же Утенхольт приложил руку к тому, чтобы Йохен Мартенс заведовал и выкупной кассой. Адмиралтейство и старейшины гильдии капитанов некогда учредили эту «кассу восьми реалов», и Йохен Мартенс ежегодно получал сто талеров для ее пополнения. Благодаря глазам и ушам трактирщика Томас Утенхольт, в свою очередь, знал все, о чем говорили капитаны в «шкиперской горнице», отсчитывая Мартенсу очередной взнос в выкупную кассу.
Здесь стояли столы и удобные кресла с подлокотниками. Сквозь разноцветные стекла окон в комнату лился приглушенный дневной свет. Тускло блестели оловянные кувшины и кружки, расставленные на карнизе из дубовой доски, вделанном в облицованные деревом стены. В полумраке самого дальнего угла стоял деревянный ларец, богато украшенный резьбой, крышка которого была заперта на два висячих замка, сделанных руками искусного кузнеца. Кроме того, ларец был крепко-накрепко привинчен к полу большими винтами. Казалось, что выкупная касса находится в полной безопасности.
— Заходи, заходи, малый! — торопил Йохен Мартенс молодого Зиверса, — рассказывай, как все было на самом деле.
И Зиверс выложил ему все, даже то, о чем охотно предпочел бы не распространяться. Трактирщик выслушал его и спросил:
— И что теперь ты собираешься делать? Опять пойдешь наниматься к Карфангеру?
— Ни за какие деньги я не пойду в море со шкипером, на чьей совести гибель моего отца!
Трактирщик даже удивился тому, сколько ненависти вложил молодой моряк в эти слова. Он задумался. Такой человек всегда мог пригодиться на одном из кораблей Томаса Утенхольта, который не питал особого расположения к этому Карфангеру.
— Я мог бы замолвить за тебя словечко старому Утенхольту, — сказал он Зиверсу. Тот не возражал.
— Но учти, все его корабли пока еще в море. — Трактирщик указал пальцем на ларец в углу. — Я помогу тебе перебиться до поры до времени: получишь пару талеров из выкупной кассы.
С этими словами Йохен Мартенс полез за ворот рубахи и извлек огромный ключ, висевший у него на шее на кожаном шнурке. Отперев замки и подняв крышку ларца, он спросил через плечо:
— Сколько тебе, двадцать, тридцать?
— Неплохо бы побольше… Талеров, так, пятьдесят, — промямлил Зиверс.
— Ладно, пятьдесят, так пятьдесят. Вернешь шестьдесят, понял? Через полгода и ни днем позже, к концу года деньги снова должны лежать в кассе.
— Тогда хватит и половины, — разочарованно протянул Зиверс.
Трактирщик отсчитал двадцать пять талеров и вручил их матросу со словами: «К рождеству вернешь тридцать, понятно?».
— Понятно, понятно, — ответил сын плотника.
В то время как Михель Зиверс тщательно рассовывал по карманам серебряные талеры, а Йохен Мартенс запирал сундук с деньгами, вновь и вновь напоминая молодому матросу, чтоб он держал язык за зубами относительно происхождения этих денег, в устье Эльбы вошли «Мерсвин» с «Дельфином» и стали на якорь у Ритцебюттеля. Не успели первые моряки сойти на берег, как набежавшая толпа мужчин, женщин и детей обступила их плотным кольцом, и отовсюду посыпались бесчисленные вопросы. Как всегда, молва оказалась быстрее кораблей, и весть об успешном сражении «Мерсвина» с пиратским фрегатом, о вызволенных из рабства гамбургских моряках уже давно докатилась до этих мест. Их родные не побоялись отправиться в далекий путь до Ритцебюттеля — последнего клочка земли у самого моря, еще принадлежавшего вольному городу, — хотя это было далеко не безопасно. Со времен большой войны левый берег Эльбы в ее нижнем течении был вотчиной шведов, а на правом обосновались датчане. Здесь повсюду еще рыскали шайки мародеров, не бросивших своего ремесла и после окончания военных действий; поэтому большинство граждан Гамбурга предпочитало не покидать пределов городских стен и укреплений.
Толпа все разрасталась. Со всех сторон неслись крики «Гип-гиура! «и
«Виват Карфгеру! „. Поначалу капитан «Мерсвина“ собирался всего лишь дождаться здесь прилива, чтобы тотчас же отправиться вверх по Эльбе дальше, в Гамбург, однако вскоре ему пришлось уступить настояниям ликующей толпы. Команду его корабля растащили по близлежащим кабакам и трактирам, а самого капитана несколько дюжих моряков подняли на плечи и понесли по улицам. Возле каждого злачного заведения их встречал хозяин и подносил Карфангеру лучшее вино из своего погреба. Как ни старался тот всего лишь пригубливать из бесчисленных кубков, бокалов и кружек, их оказалось так много, что в конце концов у Карфангера зашумело в голове.
Но народ не желал ничего слушать: всем хотелось, чтобы этот праздник продолжался как можно дольше.
Около полудня, когда веселые спутники Карфангера сделали остановку у очередного трактира под названием «У кита», и его хозяин почти насильно усадил Карфангера за стол, вдруг появился юнга Хейн Ольсен, с превеликим трудом протиснулся сквозь толпу и, едва переводя дух, выпалил:
— Господин капитан, штурман велел передать, что они с боцманом уже собрали команду на борт и подготовили все к отплытию, потому что скоро прилив, и только что задул крепкий вест, который все свежеет, так что мы уже к вечеру могли бы швартоваться в Гамбурге.
У Карфангера мгновенно улетучился весь хмель. Отсюда до Гамбурга не будет и пятидесяти миль: до вечера «Мерсвин» вполне бы мог их преодолеть.
В следующее мгновение юнга обнаружил в ладони серебряный талер — награду капитана за добрую весть — и стремглав кинулся обратно доложить штурману, что капитан скоро прибудет на борт.
С большим трудом Карфангеру все же удалось как можно незаметнее ускользнуть от своих почитателей, и скорым шагом он направился к гавани.
Первым, кого он встретил, поднявшись на палубу «Дельфина», был хорошо одетый мужчина, который отвесил ему низкий поклон, сняв при этом шляпу, так что украшавшее ее страусовое перо коснулось палубы.
— Прошу простить за вторжение на ваш корабль. К сожалению, я не имел возможности испросить предварительно вашего на это согласия, однако, если позволите, я хотел бы плыть вместе с вами до Гамбурга. Я почел бы за честь путешествовать с таким знаменитым капитаном, как вы: с самого утра я только и слышу рассказы о вашей храбрости. К сожалению, тот восторженный прием, который был вам здесь оказан, лишил меня возможности своевременно представиться. Отто фон Герике, к вашим услугам.
Карфангер удивленно вскинул брови и невольно отступил на шаг:
— То есть как? Вы… Простите, но это невозможно. Я полагал, что вы гораздо старше.
— О, вы путаете меня с моим батюшкой, — рассмеялся фон Герике.
— В таком случае, прошу простить и меня. Добро пожаловать на борт «Дельфина», сударь, имя фон Герике не нуждается в рекомендациях. Ваш отец так много сделал для многострадального Магдебурга и как большой ученый, и как бургомистр. — И Карфангер пригласил гостя в свою каюту.
Молодой Герике сделал знак рукой скромно одетому молодому человеку примерно одного с ним возраста, которого Карфангер поначалу принял за его слугу. Оказалось, что молодого человека зовут Петер Эркенс и что они с фон Герике дружат с детства. Их семьи жили по соседству, мальчики вместе играли в руинах сожженного Магдебурга. Часто они бегали на Эльбу купаться, и однажды Петер Эркенс спас сына бургомистра от верной гибели: тот попал в один из опасных водоворотов и уже скрылся под водой; его друг несколько раз нырял за ним, пока не ухватил за волосы и, сам выбиваясь из сил, вытащил его на берег. Узы братской дружбы связывали сына плотника с судоверфи Петера Эркенса и доктора обоих прав фон Герике.
Карфангер пригласил в свою каюту и корабельного плотника. С недавних пор фон Герике-младший состоял на дипломатической службе у курфюрста Бранденбургского, в этом качестве он объездил западные владения: Клеве, Марк и Равенсберг. Имелся у него и кое-какой опыт дипломатической работы с генеральными штатами, за ростом могущества которых курфюрст следил с особым вниманием. В этот раз служебные дела привели фон Герике в Эмден и Бремен. Теперь он намеревался попасть в Гамбург, чтобы оказать помощь в делах бранденбургскому посланнику, у которого в последнее время неважно обстояло со здоровьем.
Карфангер внимательно слушал молодого дипломата, хотя выпитое недавно вино не давало сосредоточиться и следить за ходом мыслей гостя. Лишь когда фон Герике попутно посетовал на то, что ему ни в Эмдене, ни в Бремене не удалось устроить своего друга Эркенса на верфи, Карфангер встрепенулся и спросил, обращаясь к плотнику:
— Отчего же вы не хотите заниматься вашим ремеслом дома, в Магдебурге? Насколько я знаю, в речных судах для плавания по Эльбе нужды не меньше, чем в морских.
— Магдебург по-прежнему в упадке, — отвечал Петер Эркенс, — не у всех есть даже крыша над головой, где уж тут думать о речных судах! А в портовых городах владельцы верфей избегают нанимать мастеров со стороны.
— А вы никогда не пытались наняться на судно корабельным плотником?
— Да, конечно, но для этого необходимо по меньшей мере три года проплавать матросом, иначе никакой шкипер не захочет взять вас даже простым корабельным плотником, не говоря уже о старшем — ведь это какникак офицерский чин. Не идти же мне, мастеру, снова в ученики или подмастерья!
— А если я предложил бы вам место на моем судне?
— Сударь!.. Неужели вы говорите всерьез?
Тут вошел Ян Янсен, и беседа прервалась. Штурман доложил, что корабли готовы к отплытию.
— Очень хорошо, штурман. Теперь послушайте меня. Этого человека зовут Петер Эркенс, с сегодняшнего дня он нанят мною старшим корабельным плотником. Будьте ему хорошим товарищем. А вы, Петер Эркенс, извольте выполнять распоряжения штурмана Янсена, моего первого заместителя, с таким же усердием, как и мои собственные. Об остальном поговорим в Гамбурге. — С этими словами он протянул Петеру Эркенсу руку, и тот порывисто пожал ее.
— Вот это быстрое решение! — с восторгом воскликнул молодой фон Герике. Этим решительным поступком гамбургский капитан окончательно завоевал расположение бранденбургского посланника.
Они вышли на палубу флейта и поднялись на полуют. Отсюда фон Герике мог наблюдать за сноровистыми действиями команды. Капитан осторожно вел корабль по узкому фарватеру, обходя многочисленные мели. Лишь изредка им навстречу попадались небольшие суда: прилив все еще набирал силу.
Когда они на закате солнца проплывали мимо Штаде, Карфангер, не оборачиваясь, махнул рукой в сторону города:
— Неплохой порт, к тому же на добрых двадцать миль ближе к морю, чем Гамбург. Они здесь держат хорошую китобойную флотилию, да и торговый флот не из худших: их корабли ходят даже к берегам Африки. Господа шведы в сорок восьмом году очень хорошо знали, зачем присваивают себе этот кусок бременской земли. Н-да… вот и получается, что между Ритцебюттелем и Гамбургом не осталось и пяди немецкой земли, у империи фактически нет владений на побережье.
— Вас это сильно тревожит, капитан? — спросил фон Герике.
— Не радоваться же мне, в самом деле. Подумайте хорошенько: ведь датчане под Глюкштадтом или Альтоной и шведы здесь, под Штаде, могут в любой момент запереть вход в устье Эльбы. И Бремен не в лучшем положении: там шведы перекрыли устье Везера крепостью Карлсбург.
— Но у вас же есть мирные договоры и с Данией, и со Швецией?
— Да, если их можно так называть. Легко может показаться, что они соответствуют своему названию, — возразил Карфангер, — однако не весьма приятно ощущать чужие пальцы на собственном горле, даже если они его не сдавливают.
— Но позвольте, разве датчане вас тоже беспокоят? Разве король Максимилиан не объявил в тысяча пятьсот десятом году Гамбург имперским городом, чтобы оградить его от притязаний датского короля?
— Мало толку быть имперским городом в такой империи. Если разобраться, за нами нет никакой реальной силы.
Несколько минут они молчали. Фон Герике думал о намерениях курфюрста также обосноваться на побережье Северного моря. Хотя Бранденбург после недавнего завоевания Восточной Померании и получил выход к Балтийскому морю, все же ему было мало проку от крошечного кольбергского порта, так как в Штеттине, возле устья Одера, тоже хозяйничали шведы. Чтобы всерьез строить планы относительно создания сильного флота, надо было бы по меньшей мере иметь Штеттин, Штральзунд и остров Рюген, а кроме того, хотя бы один порт на Северном море. Для этого флота понадобились бы и первоклассные мореходы, такие, как этот капитан Карфангер.
Когда фон Герике услыхал, что Карфангер недавно купил «Дельфин», ему вспомнились собственные усилия — правда, окончившиеся безрезультатно, — которые он приложил к тому, чтобы купить в Голландии для курфюршества Бранденбург несколько кораблей. «Генеральным штатам самим нужны корабли, — сказали ему, — во-первых, из-за неутихающего соперничества между Англией и Францией, а во-вторых, из-за постоянной угрозы, которой подвергаются Нидерланды». Говорят такое — и в то же время уступают этот флейт Гамбургу…
Снова воцарилось молчание. Вдали показались огни Альтоны, и Карфангер вновь обратился к фон Герике:
— Поскольку вы остаетесь без ночлега, я почел бы за честь пригласить вас в мой дом.
Фон Герике с благодарностью принял приглашение. Он надеялся услышать от Карфангера много нового и интересного, в особенности его интересовала дружба гамбургского капитана с адмиралом де Рюйтером.
К вечеру корабли Карфангера ошвартовались у портового мола, неподалеку от таможенного пакгауза. Карфангер приказал четверым матросам вооружиться пистолетами и тесаками, чтобы сопровождать его вместе с гостем сквозь лабиринт переулков к новому городу.
— Я вижу, вас удивляет такой эскорт? — с улыбкой спросил Карфангер. — Я считаю себя обязанным позаботиться о безопасности моего гостя: здесь предостаточно шляется всяких сомнительных личностей.
И действительно, вскоре им повстречались первые нищие и попрошайки, вылезавшие из глухих переулков и грязных подворотен. На улицах и площадях перед церквами становилось все многолюднее, молодой дипломат невольно старался держаться поближе к Карфангеру; тот велел двум матросам идти впереди и расчищать дорогу.
Встречались им и богато украшенные портшезы и кареты, запряженные породистыми лошадьми и с ливрейными лакеями на запятках. Они видели развевающиеся страусовые перья, блеск шелковых нарядов, сверкание драгоценных камней; из-за полуопущенных занавесок карет и портшезов доносился вызывающе-кокетливый смех. Из окон бюргерских домов порой слышалась музыка.
— Смотрите, — проговорил Карфангер, указывая на солидный многоэтажный дом, на фасаде которого светились все окна, — вон там веселится человек, имеющий, возможно, миллион талеров. А там, по другую сторону дворца, в подвалах, куда не проникают лучи солнца, ютятся вольные граждане империи, которые хоть и не считаются бедняками, по сути же дела ничем не отличаются от обитателей казенных ночлежек.
Уже стемнело, когда они наконец добрались до нового города. Анна поджидала мужа и его гостя — Карфангер заранее послал к ней матроса с известием. Из прихожей они перешли в гостиную, где вокруг накрытого стола располагалось несколько удобных, глубоких кресел. Анна постаралась на славу: стол ломился от всевозможных блюд из мяса и птицы, на нем стояли вазы с фруктами и бутылка старого вина.
На стенах висели гравюры Франца Поотса с видами Бразилии, где художник побывал во время плавания на корабле де Рюйтера как раз в те времена, когда Карфангер служил у голландца штурманом.
За ужином Карфангер начал рассказывать о своем новом корабле. Затем извлек из кармана сюртука красивое янтарное ожерелье и надел его на шею своей супруге. Большие и маленькие бусины поблескивали, словно огоньки, на темно-зеленом бархате ее платья.
Они еще не успели отужинать, как в дверь постучали, и Карфангер пошел открывать. Это были боцман Клаус Петерсен и Петер Эркенс. Боцман рассказал, что пригласил своего нового товарища в «Летучую рыбу» выпить по стаканчику за их дружбу, и там они невольно подслушали разговор Михиэля Зиверса с судовладельцем Утенхольтом.
— Как, и Утенхольт был там? Вы не ошиблись, боцман? — переспросил Карфангер.
— Что вы, капитан, я сразу узнал его скрипучий голос. Вот только о чем они говорили, я не смог как следует разобрать. Зиверс вроде бы хотел наняться к Утенхольту, а тот ему отказал. Отчего и почему — этого я уж не знаю, слышал только, как Утенхольт что-то такое говорил насчет соблюдения дисциплины, что это, мол, первейшая обязанность каждого моряка.
Петер Эркенс подтвердил слова боцмана и добавил, что, как ему показалось, Томас Утенхольт посоветовал Зиверсу вернуться к прежнему хозяину, так, мол, будет лучше для всех, и в первую очередь для него самого. Потом они перешли чуть ли не на шепот.
Карфангер поблагодарил боцмана и плотника, хотя было заметно, что эта новость для него не из самых приятных. Однако он в глубине души все же надеялся, что Утенхольт на этот раз ничего дурного не замышляет. После этого они еще долго просидели за столом все вместе.
На следующее утро Карфангер первым делом пошел в адмиралтейство, чтобы ему там подсчитали размер причитающеюся с него взноса в выкупную кассу. Сразу после этого он намеревался зайти в «Летучую рыбу» и уплатить деньги Йохену Мартенсу. Все, с кем бы он ни встретился по дороге, поздравляли его с успехом, и опять вопросам не было конца. И хотя Карфангер уверял всех любопытных, что ему совершенно некогда и что со временем он обстоятельно расскажет, как было дело, хотя старший писарь адмиралтейства Рихард Шредер постарался сделать все расчеты как можно скорее, ему не удалось попасть в «Летучую рыбу» раньше полудня.
Йохен Мартенс принялся рассыпаться перед ним мелким бесом и расточать столько похвал отваге и смекалке капитана Карфангера, позволившей сберечь так много драгоценных талеров в выкупной кассе, что тот в конце концов не выдержал и довольно нелюбезно прервал трактирщика на полуслове:
— Слушайте, Мартенс, довольно этой патоки! Вы же когда-то были бравым боцманом, а теперь треплете языком, словно записной придворный льстец.
Перейдем-ка лучше к делу.
Карфангер отсчитал деньги, которые ему полагалось уплатить в кассу, и положил их на стол рядом со счетом, выписанным Рихардом Шредером. Тем временем Йохен Мартенс отпер ларец, поднял крышку и вернулся к столу с приходно-расходной книгой. Карфангер молча придвинул к нему деньги, расписался в книге, затем взял шляпу и направился к двери. Уже приоткрыв ее, он обернулся.
— Ах да, чуть не забыл! На «Мерсвине» остались матросские сундучки с вещами Михеля Зиверса и его покойного отца. Пусть заберет их как можно скорее, я скоро снова уйду в море. Передайте ему мои слова, ведь он остановился у вас, не так ли?
— Может быть, господин Карфангер сам желает с ним поговорить? — довольно вкрадчиво спросил Мартенс и сделал рукой приглашающий жест: — Дело в том, что он опять хотел бы наняться к вам.
— Что вы говорите! Кто же дал ему такой совет, уж не вы ли?
Тут Йохен Мартенс несколько смешался. Пристроить Зиверса на один из кораблей Томаса Утенхольта ему не удалось. Данное ему новое поручение гласило: заставить Зиверса вернуться к Карфангеру.
Утенхольт не собирался портить отношения с Карфангером. Более того, он рассчитывал привлечь этого молодого и подающего надежды капитана к осуществлению своих собственных планов. Будь Михель Зиверс в команде одного из кораблей Карфангера, он мог бы оказаться намного полезнее: прежде всего Утенхольту надо было знать, о чем говорят меж собой его матросы. И уж если Зиверсу так хочется во что бы то ни стало напакостить Карфангеру, то пусть делает это на свой страх и риск.
— Значит, вы не хотите дать молодому Зиверсу шанс вновь завоевать ваше доверие? — спросил напоследок Йохен Мартенс.
— Нет! — отрезал Карфангер. — Нет, и точка. И передайте ему: пусть немедля забирает сундучки с «Мерсвина».
— Непременно передам, — с нескрываемым сожалением в голосе протянул — трактирщик.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Лето шло на убыль. В то время как Берент Карфангер обдумывал детали предстоящего рейса в Англию, который намеревался предпринять еще до наступления холодов, от берегов Испании отплывал караван из десяти гамбургских торговых судов. Среди них были довольно крупные корабли грузоподъемностью в шестьсот и более тонн, были и поменьше. Их трюмы под, самые переборки были набиты бочонками с вином, ящиками с фруктами и тюками с пряностями. Некоторые везли золото и серебро — плату за гамбургские товары, проданные в Испании и Португалии. Искусные мастера вольного города изготавливали из этих драгоценных металлов всевозможные украшения, отчего цена их возрастала в десятки раз. Но ничей глаз, даже самый зоркий, не сумел бы разглядеть, что все эти кольца и перстни, браслеты и ожерелья, шкатулки и подсвечники сделаны из того самого серебра и золота, которое испанские конкистадоры, в том числе Писарро и Кортес, награбили в землях инков и ацтеков еще сто лет назад.
Они шли кильватерным строем, держа курс на север, к родным берегам.
Днем — раздутые паруса идущего впереди корабля, ночью — его кормовые фонари, больше впереди ничего не было видно. Много сотен миль отделяли их от Гамбурга, грозный Бискайский залив еще не принял их в свои воды. А до тех пор, пока не был пройден остров Уэсан, нельзя было с уверенностью сказать, что опасность встречи с пиратами миновала, ибо конвой двигался медленно, со скоростью самого медлительного из своих кораблей. И горе тому, кто потеряет из виду идущих впереди!
Слева по борту каравана, на расстоянии в добрую милю от него, словно пастушья овчарка, стерегущая стадо, шел один из кораблей-конвоиров, принадлежащих Томасу Утенхольту. Это было «Солнце», которым командовал Маттиас Дреер. За крышками его орудийных портов таились жерла тридцати двух пушек, и даже самый маленький из «купцов» в караване имел на борту не менее шести орудий. Не всякий пират посмел бы к ним сунуться.
Наступал вечер вторых суток плавания; они как раз проходили на траверзе мыса Финистерре, когда на горизонте, далеко на юго-западе, показались паруса, принадлежавшие, по всей видимости, трем быстрым кораблям. С тревогой поглядывал за корму Даниэль Людерс, капитан «Анн-Шарлотт», самого малотоннажного судна в караване и потому шедшего одним из первых.
Его опасения не были беспочвенными. Если это на самом деле пираты, «Анн— Шарлотт» придется туго — остальные поднимут все паруса и пустятся наутек: старушке «Анн-Шарлотт» в жизни за ними не угнаться, а Маттиас Дреер вряд ли полезет в драку с таким противником из-за одного судна. Конечно, по договору это — его святая обязанность. Но кто знает, как уговорились меж собой Утенхольт и Дреер на такой случай, да и Захариас Спрекельсен, владелец «Анн-Шарлотт», скорее всего, тоже не остался в стороне. Не иначе старый хрыч застраховал свое прогнившее корыто на такую сумму, что его потеря обернется ему еще и прибылью! На собственную команду Даниэль Людерс не очень-то полагался. Тревога в его душе еще более усилилась, когда трое из шедших позади «Анн-Шарлотт» «купцов» обогнали ее. Капитан обернулся к своему штурману Михелю Шредеру.
— Не поднять ли нам еще пару простыней, как думаешь?
Михель Шредер был еще весьма молод, однако невзирая на свои двадцать с небольшим лет, считался неплохим мореходом. Он тоже давно следил за тремя подозрительными парусниками, поэтому сразу понял, куда клонит Людерс.
— Как прикажете, капитан. Можно поставить грот-брамсель и крюйсель.
Но позвольте заметить, что ветер крепчает.
— Нам надо догонять остальных, если не хотим угодить в лапы к берберийцам, — буркнул капитан.
Штурман вытянул вверх руку, указывая на такелаж.
— Посмотрите туда. Старые снасти могут не выдержать напора ветра: стоит ему задуть посильнее — и они полопаются, как гнилое тряпье. Сейчас, напротив, самое время зарифить грот-марсель.
Даниэль Людерс еще раз оглянулся и убедился, что незнакомцы приблизились. Взглянув вперед, он заметил, что на «Солнце» подняли даже топсели.
Тогда, отбросив все колебания, он погнал матросов на бизань-мачту ставить крюйсель.
Теперь «Анн-Шарлотт» стала так зарываться форштевнем, что волны перекатывались через бак; находившиеся там матросы в одно мгновение вымокли до нитки. Капитан Людерс, широко расставляя ноги и с трудом сохраняя равновесие на скользкой палубе, отправился на бак, где тотчас принялся щедро раздавать пинки и тычки забившимся в носовой кубрик промокшим и продрогшим матросам, выгоняя их ставить грот-брамсель. Озлобленные матросы беззастенчиво огрызались в ответ на брань капитана, но все же полезли на грот-мачту и развернули брамсель, который ветер буквально рвал из рук.
Расстояние между «Анн-Шарлотт» и ушедшими вперед кораблями стало понемногу сокращаться. Однако судно теперь настолько глубоко зарывалось форштевнем, что пена с гребней волн порой долетала до кормовой надстройки, где стояли, вцепившись в леера, капитан Людерс и его штурман. Оба старались не потерять из виду ни караван, ни его преследователей и в то же время следить за ходом собственного судна. Ветер разыгрался не на шутку: они находились уже почти в самом центре Бискайского залива. Однако капитан Людерс и не помышлял о том чтобы зарифить паруса, стремясь любой ценой не отстать от каравана.
Сумерки, между тем, начали сгущаться, и Михель Шредер потерял из виду гамбургский караван. Ни один из кораблей не зажег кормовых огней, и сколько ни напрягал штурман «Анн-Шарлотт» зрение, он не смог увидеть даже парусов последнего судна в караване. Внезапно у него над головой раздался громкий треск: лопнули лик-тросы крюйселя, и ветер мгновенно унес сорванный парус в темноту.
От неожиданности Даниэль Людерс потерял дар речи. Молча спустился он на палубу и знаками показал маатам, что надо убрать фор-брамсель и гротбрамсель. Но едва лишь матросы полезли по вантам на мачты, лопнули гротпардуны, просвистев над головами стоявших на палубе, словно кончики хлыстов. Грот-стеньга переломилась пополам, а марса-рей и брам-рей с треском обрушились на палубу, увлекая с собой остатки такелажа.
Михель Шредер в два прыжка слетел с полуюта на палубу и поспешил к основанию грот-мачты, где двое матросов только что вытащили старого Людерса из-под рухнувшего марса-рея. Но капитан уже не подавал признаков жизни: ему раздробило череп.
Вместе с капитаном погибли двое матросов, третий отделался лишь сломанной рукой. Шредер велел отвести его в свою каморку. Затем отправил всю команду чинить такелаж, поднимать и крепить стеньги и реи. Улучив минуту, он попытался разглядеть ушедшие вперед остальные корабли, но не обнаружил их. Неужели они не заметили, что случилось с «Анн-Шарлотт»?
Ведь за нею следовало не менее трех судов каравана. Может быть, стоило подать сигнал бедствия, выстрелив из пушки? Нет, это могло, скорее, привлечь внимание пиратов, которые обычно только того и ждали, чтобы какой-нибудь «купец» отбился от каравана.
Тогда Михель Шредер дал команду поворачивать на восток, намереваясь уйти с курса трех незнакомцев, которые, скорее всего, могли оказаться пиратами. Спустя час с небольшим «Анн-Шарлотт» снова взяла курс норд:
Шредер хотел дать команде хоть немного отдохнуть, а, кроме того, надеялся, что море к утру успокоится.
Крутые, пенящиеся волны Бискайского залива безжалостно швыряли
«Анн-Шарлотт», словно скорлупку, в ее поврежденных снастях неумолчно свистел ветер. Михель Шредер созвал команду на шканцы и велел выдать каждому двойную порцию рома.
— Караван бросил нас, ребята, — начал он. — Поэтому я спрашиваю, доверяете ли вы мне привести с вашей помощью судно в Гамбург? Если да, то я требую, чтобы вы подчинялись мне как новому капитану — так велит морской устав в случае, если старый капитан гибнет или не в состоянии больше командовать кораблем.
— Доверяем, доверяем! — закричали все. — Будь нашим капитаном, Михель Шредер!
В этот момент кто-то дернул новоиспеченного капитана за рукав, тот обернулся и сразу же явственно увидел на западе, где небо еще призрачно светилось, силуэты трех фрегатов, шедших под всеми парусами курсом норд-ост; до них было не больше мили.
Михель Шредер решил уклониться от встречи с незнакомцами, взяв западнее, и приказал поднимать марсели и бизань. «Анн-Шарлотт», пританцовывая и переваливаясь с боку на бок, направилась на северо-запад, в Атлантический океан.
Когда море немного успокоилось, на «Анн-Шарлотт» вместо сломанной грот-стеньги поставили и закрепили на мачте марса-рей. Кое-как починили и остальной рангоут.
Два дня и две ночи плыли они на северо-запад. Когда Михель Шредер посчитал, что они достигли нужной северной широты, чтобы, идя с попутным западным ветром, еще через два дня выйти в пролив Ла-Манш, он приказал привести судно к ветру. А для того чтобы застраховаться на случай возможной ошибки в расчетах и, если это будет неизбежно, уткнуться все же в английский, а не во французский берег, он наметил курс на несколько градусов севернее. Дул ровный, крепкий ветер, поэтому команда могла снова немного отдохнуть.