Сегодня, на память собора Псковских святых, приходится 9-й день преставления ко Господу схиархимандрита Тихона (Муртазова), до пострига в схиму архимандрита Ермогена. «Почему Ермогена, а не Гермогена?» — спросят некоторые, но ответ узнают от самого батюшки, прочитав этот текст.
Схиархимандрит Тихон (Муртазов)
Подвижник, в последние четверть века окормлявший, как и ранее, Пюхтицкий монастырь, Снетогорскую женскую обитель, упокоен в Богозданных пещерах Псково-Печерского монастыря, о чем еще лет 15 назад прикровенно предупреждал сродников:
— Я ведь не буду жить здесь, в Снетогорском монастыре, где вы можете так просто ко мне приходить, — говорил он. — Я буду жить с братией, и доступа постоянного ко мне не будет.
Только сейчас, полтора десятилетия спустя, стало понятно, что, говоря о жизни, старец подразумевал свою смерть. Для посещения Богозданных покоев, где он теперь пребывает в сонме псково-печерской братии, действительно надо заранее записываться.
Господь призвал отца Ермогена, в схиме схиархимандрита Тихона, на день памяти святого праведного Иоанна Русского, исповедника. С этим святым у новопреставленного связана такая история...
Начало 1980-х: именно к этому времени Н.С. Хрущев обещал построить в стране коммунизм и показать по телевизору последнего попа. Хотя самого его уже 10 лет как не было в живых, гонения на Церковь по инерции продолжались... Но каким-то чудом, даже не взирая на «железный занавес», нескольких митрополитов и архимандритов вдруг выпускают посетить Грецию и, разумеется, Афон. Хотя и предупреждают:
— Ничего не набирайте! Все равно все на границе по возвращении отберем!
Но святынь долгожданным русским иерархам да архимандритам, пока они там путешествовали от монастыря к монастырю, конечно, надарили множество...
— Что делать? — вспомнили о предупреждении владыки да отцы уже только перед вылетом домой.
Святой Иоанн Русский
— Молиться изо всех сил! — спохватился отец Ермоген и, нашарив в портфеле оказавшийся у него единственный акафист святому Иоанну Русскому, у мощей святого и полученный, всю дорогу не отрываясь его читал.
Рейс был иностранным. Пассажиров потчевали коньячком. Спутники, положившись на русское авось — будь что будет, — расслабились. А отец Ермоген, отмахиваясь от предложений стюардесс, так все акафист и читал. «Пусть, — думал, — смотрят на меня как на дурака».
Приземлились в Шереметьево. А тогда заграничный терминал представлял несколько иную картину: гулкие пустые залы да встречающие сотрудники КГБ...
— Открывайте саквояж!
Начинается потрошение.
Чемоданы владык вывернули. Отец Ермоген, скорбно глядя, как все отбирают, ждал своей очереди...
— Мужчина! Что вы тут встали! Вы мне здесь мешаете! — он и сам не заметил, как бойкая сотрудница советских спецслужб вытолкала его из зоны контроля.
Стоит ни жив, ни мертв. Боится шелохнуться — сейчас недоразумение выяснится, и его вернут к тем, кто еще не прошел досмотр... Как вдруг ощущает, что рядом с ним кто-то стоит. Взглянул: солдат какой-то, вроде, и форма не наша, не советская. «Грек наверно», — подумал батюшка, вынужденно разглядывая квадратики плитки на полу, чтобы себя не выдать. Да и о чем говорить с греком — он и греческого не знает...
— Ну, как у вас, все нормально? — вдруг обращается к нему тот на чистом русском языке.
— Да, спасибо, все нормально, — подтверждает отец Ермоген, несколько опешив.
Солдат поворачивается, прямо перед ним щелкает каблуком и, растворившись в воздухе, исчезает...
— И тут меня осенило, — рассказывал отец Ермоген, — это же был святой праведный Иоанн Русский!
Как провел святой своего почитателя мимо кордона органов КГБ, так, верим, препроводил душу преставившегося на его память и мимо бесовских мытарств.
Это не единственный случай заступничества за отца Ермогена из иного мира, о чем вы еще прочитаете в рассказах сродников. А пока лишь отметим, что 40-й день отца Ермогена, в схиме Тихона, приходится на память преподобного Сергия Радонежского, который также явился ему в юности и был узнан впоследствии при поступлении в Московскую духовную академию на иконе в Свято-Троицкой Сергиевой лавре...
Об этом, Бог даст, мы еще расскажем на 40-й день по кончине старца, а пока отца Ермогена, в схиме схиархимандрита Тихона, вспоминают архипастыри, ученики, сродники.
К переходу в вечность он готовился всю свою жизнь
Митрополит Псковский и Порховский Тихон(Шевкунов):
Отпевание схиархимандрита Тихона (Муртазова)
— Мы проводили архимандрита Ермогена, в схиме схиархимандрита Тихона, в тот путь, к которому он готовился всю свою жизнь. Это был день одновременно печальный и радостный. Радостный — потому что любовь множества людей собрала всех нас для того, чтобы сердцем молитвенно выразить благодарность отцу Ермогену, схиархимандриту Тихону, за тот жизненный путь, который он прошел, будучи верным учеником Христовым, за те любовь, внимание и духовное воспитание, что он щедро расточал стекающемуся к нему народу.
В телефонном разговоре накануне отпевания Святейший Патриарх Кирилл благословил передать всем, что ту скорбь, которую испытывают ближайшие чада новопреставленного, разделяет и его сердце. Он сказал, что помнит отца Ермогена с конца 1950-х — начала 1960-х годов, когда еще мальчиком он приезжал в Пюхтицкий монастырь, где сначала познакомился с его предшественником — иеромонахом Петром (Серегиным), а потом и с самим отцом Ермогеном.
В последний раз Святейший Патриарх Кирилл видел отца Ермогена, когда четыре года назад владыка Евсевий пригласил его во Псков. Его Святейшество сопровождала делегация, в которой довелось быть и мне. Помню как сейчас: Святейший Патриарх Кирилл, увидев отца Ермогена, подошел к нему и от всей души обнял его, и отец Ермоген также взаимно его обнял. Им, конечно, было о чем поговорить. Но Святейшего торопили обязанности, были намечены встречи, от которых многое зависело в деле сохранения и возрождения святынь на Псковской земле... Однако то, как встретились эти два человека, уже более полувека знакомые друг с другом, говорило об их взаимоотношениях без слов.
Встреча Святейшего Патриарха Кирилла и схиархимандрита Тихона в Снетогорском монастыре
Святейший Патриарх Кирилл сказал о почившем много теплых и замечательных слов как о смиренном, добром, искреннем, необычайно заботливом подвижнике, приставленном для того, чтобы помогать на пути ко спасению множеству людей, в первую очередь, инокиням и монахиням. Отец Ермоген сначала, на протяжении почти 30 лет, был духовником Пюхтицкого монастыря, а потом без малого четверть века — и псковской Снетогорской обители, которую возродил вместе с владыкой Евсевием после богоборческих лет.
Для каждого христианина приходит час преставиться к Богу, и мы видим (хотя только отчасти видим) плоды подвига и трудов отца Ермогена — все то обилие людей, собравшихся проводить своего духовного отца и душепопечителя в путь всея земли.
Царствие Небесное приснопоминаемому старцу схиархимандриту Тихону. Господь да упокоит его в селениях святых. Верую, что он достиг той цели, к которой стремился всю свою жизнь, — единения с Богом, и сейчас Господь даст ему — как одно из блаженств — своею любовью участвовать в жизни и спасении всех тех, кто любит его и обращается к нему с молитвенными просьбами и просто молится о его упокоении.
Главное дело жизни — его всегдашняя забота о людях
Митрополит Псковский и Порховский на покое Евсевий (Саввин):
Отпевание схиархимандрита Тихона (Муртазова)
— Господь благословил меня знать архимандрита Ермогена, в схиме схиархимандрита Тихона, со студенческой скамьи. Мы вместе учились в Московской духовной академии. Он приехал в лавру после окончания Саратовской семинарии, год успев прослужить на приходе. Продолжить учебу его благословили старцы — преподобный Кукша Одесский и архимандрит Тихон (Агриков; в схиме Пателеимон).
Александр Муртазов, как тогда еще звали будущего схиархимандрита, был старше меня на четыре года. Хотя вряд ли только эта разница в возрасте определяла то, что среди шустрых, каковым по тем годам был и я, однокурсников он уже тогда выделялся рассудительностью, склонностью к уединению, молитвенным настроем, который он возгревал, стараясь как можно чаще посещать богослужения.
Протоиерей Александр Муртазов с мамой (в будущем монахиней Магдалиной) и сестрой (в будущем монахиней Сергией)
Отец Ермоген еще с тех ранних лет никогда не превозносился, ничем не хвастался. Какая-то тихость отмечала его жизнь. Мы здесь, на Псковской земле, даже не знали, что он несет еще и подвиг схимы, — узнали об этом уже только перед самой его кончиной. А так он всю свою жизнь скромно служил, исповедовал. Сначала на протяжении почти 30 лет в Пюхтицком женском монастыре, потом Господь призвал его потрудиться над восстановлением псковской Снетогорской обители.
Причем откровение об этом он получил еще при постриге в Пюхтице в 1978 году, когда митрополит Эстонский Алексий — будущий Святейший Патриарх Алексий II — постриг его 17 марта, в день памяти преподобномученика Иоасафа Снетогорского. В Снетогорском монастыре он бессменно окормлял сестер и принимал народ более 20 лет.
Главное дело жизни — его всегдашняя забота о людях. Как бы его ни одолевали усталость и немощи, он не знал покоя ни днем ни ночью: молился, исповедовал, наставлял, вникал в какие-то трудности, помогал... К нему обращались и простые люди из самых разных уголков России и даже из-за рубежа, ехали и высокопоставленные чины, — и неизменно каждый получал добрые советы, нужные для служения всей России или на своем скромном рабочем месте, для своей семьи...
В этом году исполнилось 40 лет со дня пострига отца Ермогена в монашество, а он, несмотря на тяготение к схимническому затворническому житию, привлекал своей добротой и любовью даже маленьких шумных деток.
— Дорогой наш батюшка! Милый наш батюшка! — щебетали они, наперебой поздравляя его.
В нем был какой-то дух неувядаемой искрящейся бодрости, которым он делился со всеми.
Царство Небесное!
Сила молитвы
Протоиерей Павел Морозов
Протоиерей Павел Морозов, племянник архимандрита Ермогена, в схиме Тихона, настоятель храма в честь Благовещения Пресвятой Богородицы в городе Козельске:
— К отцу Ермогену я впервые попал, когда мне было лет 15. Он меня сразу определил:
— Тебе надо поступать в духовную семинарию.
Подростком мне тогда сложно было представить себя пастырем, поэтому особого значения я его словам не придал. Спокойно учился, отслужил в армии. После демобилизации батюшка мне еще несколько лет на раздумье дал... А после я к нему сам примчался:
— Готов!
Так и стал священником.
К батюшке, помню, приедешь, а у него точно Сам Дух Утешитель возрадует тебя и умиротворит. По его молитвам все твои недоумения разрешались. Иногда батюшка прямо тебе говорил:
— Ты страдаешь вот из-за этого. Павлуша (он так меня называл), делай так-то и так, — я слушался, и все улаживалось.
А если настоишь на чем-то своем, шишек не оберешься.
Потом приезжаешь на исповедь, каешься, а после радость, легкость такая!
Бывало, человек к батюшке придет весь как клубок туго наверченных проблем и страстей, а батюшка потихонечку всю эту пряжу жизни разберет, все узелочки развяжет, все ему расскажет, что да как, — и человек выходит просветленный.
А то, бывало, и на молитву с собой поставит:
— Стой молись, и я буду молиться!
И тут человек понимает, что что-то такое началось... Словами это не передашь. Но у многих было четкое ощущение, что что-то очень серьезное происходит в его келье во время молитвы.
Так, батюшка мог буквально вытягивать души из греховной жизни к свету.
Одна женщина пришла как-то к батюшке:
— Муж пропал! Ни полиция, ни поисковики найти уже какие сутки не могут...
— О нем надо отслужить заздравную Литургию, и он себя объявит, — сказал отец Ермоген.
Как только литургия была отслужена, его тело всплыло на реке.
Помню, какой-то профессор из Санкт-Петербургской духовной академии приезжал к батюшке и обронил такую фразу:
— Мы отца Ермогена знаем: у него сила молитвы есть.
Батюшка у себя в келье молился прямо-таки громогласно, в голос, просто вопиял к Богу. Правило читал монашеское, акафисты, сугубо за кого-то Христа умолял, а потом выходил мокрый — рясу хоть отжимай!
— Господь молился до кровавого пота... — часто напоминал он.
Моя мама, в постриге монахиня Варсонофия, келейница батюшки, рассказывала: придет какая-то сестра, срочно просится к старцу, а он там громогласно молится... По неотступности просьбы мама постучится, приоткроет дверь:
— Ба-а-тюшка...
Он там весь в молитве, дух работает...
— Не мешай! — бывало что-то и полетит в направлении двери.
Владыка Тихон верно сказал, что батюшка всю жизнь к отходу в вечность готовился.
Нам зачастую хочется где-то там да сям побывать, а батюшке ничего уже здесь не надо было, он духом путешествовал. По натуре своей затворник. Очень тяготился, когда куда-то приходил, а дух там, чувствовал, какой-то не тот... Особенно если в доме книги какие-то нехорошие находились. Иногда приедет куда-то и давай сразу же молебен служить. Может быть, из-за этой чувствительности и не стремился разъезжать. В келье у него все намолено было — там он как рыба в воде.
— Что вы там находите?! — изумлялся, когда к нему приходили брать благословение съездить куда-нибудь на море. — Для меня в келье всё счастье.
Хотя людей, конечно, жалел, отпускал отдохнуть.
Многие сейчас говорят насчет его прозорливости — «рентген» у него точно был. Иногда посмотрит — ничего не скажет, но тебе и от одного его взгляда совестно становилось. Бывало, так матери Варсонофии и в мое отсутствие мог заявить:
— Знаю я, чем сейчас отец Павел занимается...
А то, помню, к нему приедем да начнем пар выпускать: про того-то из церковных что-то скажем, про другого... Батюшка молчит, смотрит исподлобья. А потом через время разговор возобновится, он вдруг перекрестится, выдохнув, точно напряжение отпустив:
— Слава Богу, я его не осудил!
Мы-то горим в своих страстях, а он даже среди этого нашего зарева неопалимым оставался.
Как батюшка к каждому мог найти подход
Архимандрит Ермоген с племяницей Ираидой
Ираида Соколова, племянница архимандрита Ермогена:
— Батюшка рассказывал, что когда он служил в Пюхтице, его хотели арестовать. Тогда одной рабе Божией, глубоковерующей, жившей неподалеку от монастыря, во сне явилась святая мученица Параскева Пятница:
— Иди, спасай отца Ермогена! Скажи ему, что сейчас за ним должны приехать!
Она пошла, передала все батюшке, и он послушно спрятался. И тут же как раз — облава.
— Где это у вас тут священник был?.. — допытывались нагрянувшие у пюхтицких монахинь да у прихожанок.
— Нет его, уехал, — кратко отвечали те.
КГБ-шники все обыскали, долго ждали, да так и уехали ни с чем...
Господь хранил батюшку. Скольким он людям помогал.
Бывало, исповедует, а сам в окошко смотрит:
— О, тучи ползут... Сейчас, значит, кто-нибудь приедет с большими грехами.
— Батюшка, да вот же я стою!
— Это тучки... — махнет рукой. — А то с та-а-акими ту-учами приезжают!
Батюшка очень глубоко смотрел. Приедут люди с наболевшим, а он тщательно исследовал корни всех этих бед.
— Это же все по косточкам разобрать надо! — так сам и говорил. — Другие старцы иначе: у них свой дар, а у меня свой.
И правда: у схиархимандрита Илия (Ноздрина), например, что-то спрашивают — и он может сразу дать ответ. Отец Ермоген так не мог: он во все самым обстоятельным образом вникнет сначала. Задумается. А то, бывало, и молится по несколько дней.
Иногда молитва быстро доходила. Одному парню, труднику, помогавшему монастырю, что-то попало в глаз, мог ослепнуть. Но батюшка помолился, и тот прямо в келье у него получил исцеление.
Помню, у матери Евлогии, монахини Шамординской обители, тетя Надежда была атеисткой-богоборицей, и Господь ей попустил тяжкое беснование. Мать Евлогия долго ее уговаривала подготовиться к исповеди и поехать к отцу Ермогену (он тогда еще был в Пюхтице). Та все не соглашалась, но в конце концов они все-таки поехали. Очень тщательно подготовились вместе к исповеди, и тетя покаялась за всю свою жизнь. Возвращаются они после службы в келью, а там такой грохот начался! Перепугались. Мать Евлогия, не понимая, что происходит, от ужаса чуть под кровать не залезла… А потом, когда шум прекратился, смотрит: а тетя-то уже нормальная, не беснуется — выздоровела! Исцеленная стала совершенно другим, глубоко верующим человеком, воцерковилась.
— В основе всех заболеваний — наши же грехи, — говорил отец Ермоген.
Он даже иногда классифицировал, каким грехам какие недуги соответствуют.
Очень переживал, что сейчас некоторые из мерзких грехов чуть ли не в норму возводятся:
— Это смертный грех! — помню, батюшка говорил про рукоблудие и даже рукой по столу стучал. — За это надо епитимью нести. Просто так этот грех не прощается.
Отец Ермоген так рассуждал: не будешь нести какую-либо епитимью — тебе Господь Сам епитимью даст.
Самой по себе современной жизни батюшка не гнушался. Все всегда расспрашивал: какие сейчас машины, какие самолеты? Каковы у них технологические особенности? Он не считал, что раз он монах, то ему ничего больше знать не надо. Нет — он все эти знания потом использовал в беседах с людьми. Так, некто ни в какую не хотел к батюшке ехать:
— Да неужто я буду какому-то старику свои грехи рассказывать?! — упирался да отказывался.
А когда все-таки приехал, батюшка, это все провидев, не стал с ним ни о чем духовном говорить, а повел разговор по-иному:
— У тебя машина какая-то хорошая...
— Да, батюшка, — сразу расцвел тот и начал нахваливать свою иномарку, да так и не заметил, как всю свою жизнь рассказал...
И так он расположился к батюшке, что стал его духовным чадом.
Батюшка просто любил людей. Нравится этому человеку про машины говорить — про них и рассуждает в разговоре с ним, а сам молится за собеседника. Так он мог к каждому найти подход.
Отец Ермоген всегда заранее знал, кто и с чем к нему едет.
Помню, думаю дорогой: «Интересно, кто-то батюшку Гермогеном называет, другие — Ермогеном... Как правильно?» — мысль покрутилась, да я о ней и забыла. Приезжаем. Только на порог, а он меня благословляет:
— Пиши: Ермоген.
Для меня эти слова как гром среди ясного неба!
В последнее время, когда батюшка уже сильно болел, мы усиленно читали за него Псалтирь. Читаем — ему легче, заканчиваем — опять плохо.
В этой молитвенной чреде, особенно в последние дни, а потом и по преставлении батюшки, мы все — его чада и просто знавшие его люди — так сроднились, что почувствовали: мы не брошены, батюшка всех нас своей любовью объединяет и покрывает.
Отец Ермоген любил, чтобы между всеми была любовь.
Раньше, помню, он был построже — близко к себе никого особо не подпускал: если только к ручке приложиться — и все! А уже перед уходом точно блаженный стал: мог тебя уже и обнять, и поцеловать — столько теплоты и радости от него исходило!
Я как-то раз батюшке так и сказала:
— Батюшка, мне прям так и хочется взять вас на ручки, как ребенка, и носить...
На меня зацыкали: мол, это уж слишком! — а батюшка урезонил:
— Лучше пусть будет любовь, чем зло. Любовь всегда побеждает.
Кто приходил?
Дмитрий Соколов, внучатый племянник архимандрита Ермогена, в схиме Тихона:
Архимандрит Ермоген со сродниками – племяником протоиереем Павлом, племяницей Ираидой и внучатым племяником Дмитрием
— Порою я приходил к батюшке, а меня мучила какая-то моя мирская проблема. Отвлекать старца на нечто такое текущее не хотелось, но мысленно, хочешь не хочешь, а возвращаешься к тому, что свербит. И вот, помню, однажды сижу с батюшкой, улыбаюсь, пытаюсь слушать то, что он мне говорит, а взгляд у меня, видно, нет-нет, да отсутствовал... Он мне вдруг и говорит:
— Почитай книжку, — и указывают, какую.
— Батюшка, а откуда начать? — спрашиваю.
Он на минутку задумался и наугад называет страницу. Я сейчас не помню, какую точно, но допустим:
— С 83-й!
Я открываю, начинаю читать ответ на мой вопрос, который я даже не решался батюшке задать! Вот так просто, за чаем, он мог разрешить какую-то проблему.
Точно так же он задолго предсказал мое служение — постоянно давал книги на военную тематику.
Сам он, наверно, жития всех святых перечитал — буквально про каждого святого мог начать с ходу рассказывать, кто он, как подвизался, чем Богу угодил.
Бывает, придешь к нему на исповедь, только начнешь говорить, а батюшка тебе уже сам все рассказывает про то, что у тебя дальше там по списку...
Исповедоваться у батюшки всегда было очень легко. Накануне, помню, трясешься, переживаешь, семь потов с тебя сойдет, а как зайдешь к нему, сразу весь этот мандраж отпускает.
— Вот такая-то с твоим грехом история... — улыбнется батюшка и расскажет тебе все. — Да?!
В ответ только и соглашаешься:
— Да, батюшка! Все так! Вот это здесь ниже все написано, я просто дотуда еще не дошел...
Выходишь после исповеди у него всегда так, будто крылья у тебя повырастали.
— Исповедь и причастие — это самое главное, — говорил он.
Очень радовался, когда каялись те, которые вообще впервые к исповеди приступили.
Когда у меня был первый прыжок с парашютом, батюшка перед этим мне чуть ли не генеральную исповедь устроил. Потом всегда перед ответственными моментами в жизни говорил:
— Тебе надо причаститься.
Однажды я осваивал новую парашютную систему, но закрутился в суете и не выполнил батюшкин наказ, не успел ко причастию подготовиться. Прыгнул с парашютом, и была внештатная ситуация... Меня это сразу отрезвило.
У батюшки была установка: перед каждым важным делом обязательно надо приобщиться святых Христовых Таин.
Когда самого батюшку последний раз в больнице причащали, он, до этого постоянно полушепотом молившийся, вдруг после причастия крепко сомкнул зубы, уже не допуская никакого врачебного вмешательства — установки трубок и пр. Так он дорожил причастием. Он-то чувствовал, что в последний раз причастился. Говорят, это особая милость Божия — возможность здесь причащаться. Ведь усопшие как покаяться, так уже и причаститься не могут и с трепетом вспоминают, как имели возможность причащаться на земле.
Схиархимандрит Тихон (Муртазов) с внучатым племянником Дмитрием Соколовым
В последнее перед уходом в вечность время за батюшкой уже кто-то стал приходить...
Помню, месяца полтора назад я приехал к батюшке, мы пообщались на кухне, он пошел к себе в келью, а я продолжал попивать чаек. Дверь была открыта — весь коридор у меня, как на ладони. Смотрю, батюшка идет:
— О, Дима, ты здесь?
— Да, батюшка.
А он точно ищет глазами кого-то еще:
— А кто здесь сейчас проходил?
— Никто, батюшка...
— Нет, молодой человек в светлом, он заходил ко мне в келью, сидел, потом встал и пошел, завернул налево в коридоре...
— Батюшка, не было никого...
Смотрю, он все понял. Сидим, дальше общаемся, а он задумался. Взгляд у него такой отрешенный был — видно, думал: кто же это был у него?
Уже перед самым своим уходом батюшка меня вдруг стал поторапливать:
— Приезжай быстрее с отпуска! Давай возвращайся, конфетками буду тебя кормить!
Я не сорвался сразу, а потом, когда приехал, батюшка уже был в питерской больнице...
Мне так тяжело на сердце стало: что же я задержался!.. Начал читать да читать Священное Писание, углубился в него. Тогда уже мне одна верующая женщина сказала:
— Под конфетками-то батюшка мог духовную сладость от чтения Евангелия да Псалтири подразумевать. Может быть, это и есть те молитвенные конфетки, которыми он тебя теперь кормит?!
Даже своим уходом батюшка нас многому научил: и молитве сосредоточенной да совместной, и какому-то особому единению со всеми, особенно с близкими ему людьми. Раньше мы разве что поздороваемся друг с другом, а сами батюшку дожидаемся... А тут сразу все такими родными друг другу стали! Откуда мы все только ни слетелись — совершенно из разных городов и даже стран, — а так тепло друг друга принимаем, обнимаемся все, точно на Пасху.
Появилась какая-то радость сопричастности. Батюшка к Богу пошел — и нас всех точно еще больше подтянул за собой ко Христу.
Подготовила Ольга Орлова
17 июня 2018 г.