Дело номер VN87
Следователь: сержант Сэмюэл Комботекра
Выдержка из дневника Джеральдин Бретерик,
запись 9 из 9 (с жесткого диска ноутбука «Тошиба»,
найденного по адресу: Корн-Милл-хаус,
Касл-парк, Спиллинг, RY290LE)
18 мая 2006, 11.50 утра
Сегодня я пыталась расслабиться, читая в ванной, когда услышала за спиной дыхание. Люси. С тех пор как мы начали оставлять ее дверь открытой на ночь, она стала гораздо чаще вылезать из кровати по ночам и разыскивать меня по всему дому. Каждый день я спрашиваю, боится ли она чудовищ до сих пор. Она утверждает, что боится. «Ну, тогда ты явно еще не большая девочка, – говорю я. – Большие девочки знают, что чудовищ не бывает. Большие, умные девочки спят с закрытой дверью».
Я повернула голову, увидела ее в дверях ванной и сказала:
– Люси, уже половина одиннадцатого. Возвращайся в кровать и спи. Сейчас же.
– Нельзя так делать, мам.
Я спросила, чего именно нельзя делать.
– Вот так ставить лампу на бортик ванны. Она может упасть, и тогда тебя убьет током насмерть.
Она слишком мала, чтобы понимать, что такое «ток», но знает, что это плохо. Наверное, думает, что это вроде «больно» – как ей было, когда она упала в саду и ободрала обе коленки.
– Со мной все будет в порядке, – ответила я. – Здесь мало света для чтения. А чтение в ванне меня успокаивает.
Зачем я вообще пустилась в объяснения? «Доводы разума» бесполезны с пятилетними девочками, – по крайней мере, с моей пятилетней девочкой. Логика не работает, убеждение не работает, «потому-что-я-так-сказала» не работает, мольбы не работают, терпение не работает. Наказания, запреты, игрушки, развлечения и интересные занятия не действуют, даже взятка не всегда работает, вернее, работает, только пока поощрительный шоколад тает во рту.
|
|
Золотое правило воспитания детей: что бы вы ни делали, какие бы приемы ни использовали, ребенок сожрет вашу душу.
В ответ на мою попытку ответить ей как взрослой, Люси разрыдалась.
– И со мной все будет в порядке! – закричала она. – Я никогда не читаю в ванне, так что меня не убьет током! И я не попаду на небо, потому что нельзя попасть на небо, если тебе меньше ста лет, – миссис Флауэрс мне рассказала!
Она убежала обратно в кровать, довольная тем, что испортила мне отдых.
Боб его знает, что они там вдалбливают ей в голову в этой школе. Однажды Люси спросила меня, что такое рай. Я сказала, что это неплохой «фильм ужасов», ну и еще шестизвездочный отель на Мальдивах, с собственным песчаным пляжем.
– Туда попал Иисус, когда умер? Ну, до того, как воскрес?
– Сомневаюсь, – сказала я. – Насколько я его себе представляю, он бы предпочел пеший поход по Озерному Краю.
И пусть никто не обвиняет меня в том, что я пренебрегаю духовными нуждами дочери.
– А кто тогда ездит в отель «Рай»? – спросила Люси.
– А вам в школе уже рассказывали про дьявола? – поинтересовалась я.
10.08.07
Убедившись, что дом на Бэлчер-Клоз пуст, Селлерс согнулся, оперся руками о колени и попробовал восстановить дыхание. Что тут произошло, было совершенно понятно: ублюдок запер ее в той комнате, а она разбила окно и сбежала.
По коридору на втором этаже и по лестнице раскиданы ключи. На кухонном столе – заряженный пистолет. Везде кровь и осколки. Селлерс постарался ничего не трогать, оставить для экспертов все как есть.
|
|
Вот тебе и интуиция. Вчера несуществующий Гарри Мартино из кожи лез, чтобы помочь, передал им почту Оливаров, обещал, что попробует найти их телефон и адрес. Мятый пиджак, кейс валяется на полу, умудрился потерять бумажник. Растрепанный, растерянный, безобидный. И Селлерс с Гиббсом купились.
Селлерс замер. Пиджак. Пиджак от костюма.
Он снова поднялся в главную спальню, открыл шкаф и уставился на костюм. Он что, ослеп? Вчера этот самый пиджак валялся в прихожей, прямо перед глазами. Селлерс провел много часов, расхаживая по городу с фотографией коричневого костюма в кармане. Сколько раз он вынимал ее и показывал?
Он залез в шкаф, чтобы убедиться в том, в чем и так был уверен. На ярлычке было написано: «Освальд Боатенга».
О пропаже именно этого костюма заявил Марк Бретерик.
Мишель Джонс сидела напротив Сэма Комботекры в комнате для допросов номер один и рыдала в платок, который он ей дал. Ее здоровый вид несколько портили красные припухшие глаза. Губы потрескались. Она смотрела куда-то вниз, непрерывно то скрещивая ноги, то ставя прямо.
Сэму заочно не нравился новоиспеченный муж Мишель, который, вместо того чтобы поехать с ней в полицию, посадил ее в такси, а сам отправился на боковую. Очаровательно. Кейт точно развелась бы с ним за такое. В голове у него частенько звучал голос Кейт. Вот и сейчас он назидательно произнес: «Другого и ждать нечего, когда выходишь замуж за первого встречного-поперечного». Сэм и Кейт прожили вместе одиннадцать лет, прежде чем пожениться, а Мишель встретила своего мужа в апреле 2006-го, всего за год с небольшим до свадьбы. В день дурака, пояснила она Сэму, удивленная его интересом. Будем надеяться, что девушка не сглупила и не испортила себе жизнь. Впрочем, наверное, он слишком эмоционален. С Джонсом он не знаком, так что, пожалуй, не следует его с ходу осуждать.
|
|
Мишель симпатизировала Эми, но Энкарну она «любила» – и повторяла это снова и снова.
– Простите, – сказала она раз, наверное, уже в пятнадцатый. – Может, это странно звучит. В смысле, у нас не было романа, я не была влюблена в нее. Честно, ничего такого. Просто… мы были лучшими подругами. Очень хорошими, – поправилась она.
Богатая банкирша, занимающаяся произведениями искусства, дружит с няней? Сэм не считал себя снобом, но такое заявление звучало немного странно.
– Так Энкарна разозлилась, когда вы сообщили, что уезжаете в отпуск во время каникул…
Мишель кивнула:
– Это были весенние каникулы…
– В конце мая прошлого года?
– Вроде бы. Энкарна запаниковала, потому что каникулы длятся две недели, а она работает… но у меня не получалось. Прежде накладок не возникало, когда я была одна. У меня не слишком насыщенная общественная жизнь, и семья Энкарны была вроде как и моей семьей. Она всегда говорила, что хочет, чтобы я чувствовала себя частью семьи. (Платок промок уже насквозь.) Я всегда соглашалась ей помочь, да и платила она хорошо – намного больше, чем платили моим подругам, тоже няням. Но когда у меня появился парень, все изменилось. Он предложил уехать на эти две недели. Я так обрадовалась, что согласилась, не поговорив с Энкарной, а потом билеты уже были заказаны… – Она пожала плечами: – Ну не возвращать же их?
– То есть у вас вышло небольшое недопонимание, – дипломатично отметил Сэм.
– Я не могла отказаться от поездки! Я чувствовала, что он сделает мне предложение! И все так и произошло. Это было так романтично, мы познакомились совсем недавно, но он сказал, что ни в чем еще не был так уверен. Я старалась помочь Энкарне. Позвонила ее маме в Испанию и спросила, не сможет ли она приехать, и та охотно согласилась. Но когда я сказала об этом Энкарне, та просто взорвалась. Она ведь не очень ладила с матерью, а тут пришлось бы терпеть ее целых две недели. – Мишель смахнула ладонью слезы. – Я думала, она меня убьет.
– Она угрожала вам?
– Нет. Просто заставила перезвонить ее матери и сказать, что я ошиблась. Это было ужасно. И я все только испортила, еще хуже стало. Сказала, что не понимаю, что такого ужасного в каникулах. Папа Эми предложил взять отпуск на неделю. Он всегда очень помогал, не взваливал все на Энкарну.
– Расскажите о нем.
– Ой, он просто лапочка.
Сэм с трудом скрыл отвращение.
– Он очень заботился об Эми. Энкарна часто говорила, что в нем больше материнского инстинкта, чем в ней, и, пожалуй, была права.
– Итак, каникулы. Отец Эми предложил взять отпуск на неделю?
– Да. Разделить каникулы пополам. Каждый провел бы неделю дома, с Эми. Ну не убило бы это ее, правда же? Я знала, Энкарна не в восторге от родительских обязанностей, но не подозревала, что она так ненавидит сидеть с Эми. Она… гм…
– Да? Вы должны рассказать все, что знаете.
– Конечно, она ничего такого на самом деле не имела в виду… В общем, она сказала, что если ей придется целую неделю просидеть с Эми, то она наверняка ее убьет. Но это же просто… преувеличение.
Сэм подался вперед:
– Можете вспомнить ее слова поточнее?
– Послушайте, она это сказала просто так, чтобы пристыдить меня. Хотела испортить мне отдых. – Мишель спрятала лицо в ладонях. – Она ведь знала, что я нигде не бывала. Только с родителями когда-то в этом дурацком трейлере…
– То есть вы не ездили за границу с Энкарной и Эми?
– Нет. Я бы с удовольствием, но им было не нужно. Они всегда ездили в одно и то же место в Швейцарии. Инде… Интер..
– Интерлакен?
– Да, точно. Что-то там гранд-отель, и там был детский клуб, открытый весь день, семь дней в неделю. С нянями. – Мишель вздохнула. – Знаете, я многого в Энкарне не понимала. Наверное, этим она мне и нравилась, своей необычностью. Ну, в смысле, люди ведь едут в отпуск, чтобы проводить больше времени с детьми, так? В этом весь смысл. А не в том, чтобы перепоручать ребенка швейцарским няням.
Сэм с радостью перепоручил бы сыновей швейцарским няням. Они с Кейт валялись бы в шезлонгах у бассейна, читали и потягивали коктейли, как в былые времена. Интерлакен. Даже в Интернет лезть нет смысла. Кейт немедленно наложит вето и обругает за столь жестокосердную идею.
– Мне даже льстило, что Энкарна так завидует, – горько сказала Мишель. – Что у меня появился парень. Но при этом я уже не могла помогать ей круглыми сутками.
– Вы разве работали круглосуточно? – удивился Саймон.
– Формально нет, но очень часто я оставалась у них на ночь. И прежде я не возражала. Зарабатывала кучу денег. Энкарна даже устроила для меня маленький тренажерный зал. Я люблю заниматься на тренажерах. – Мишель продемонстрировала Сэму мускулистую загорелую руку. – Господи, да она даже купила мне машину. И не развалюху какую, как мои подружки-няни получали, – она позволила мне самой выбрать.
– Красную «альфа ромео», – догадался Сэм.
– Точно. – Мишель и не подумала спросить, откуда ему известно. – Я буквально влюбилась в нее. Даже имя придумала, Ветерок, но потом…
Сэм ненавидел обычай награждать машины именами. У их «фольксвагена» тоже имелось имя. Сэм так стыдился этого, что годами притворялся, будто не помнит его.
– Потом, после того как я сказала, что не откажусь от поездки, Энкарна заявила, что я предательница и не заслуживаю машины. И я отдала ключи. Меня ее требование потрясло. Всегда милая, любезная, а тут… Насчет какой-нибудь мелочи я бы, наверное, уперлась. Не совсем уж я трусиха. Но тогда испугалась. От страха даже соображать перестала. Она так разозлилась, так на меня налетела, что я даже решила, что она права.
– Мишель, Энкарна любила Эми?
– Конечно, любила. Она просто не могла смириться с материнскими обязанностями. Ну не получалось у нее. И она этого не скрывала. Знаете, меня восхищала ее честность. Она даже шутила насчет того, какая плохая из нее мать. «Святая Мишель, пожалуйста, забери этого ребенка, а то я повешусь» – так она говорила.
– Она когда-нибудь шутила по поводу смерти дочери?
– Нет, – после паузы ответила девушка.
– Мишель?
– Я уже ведь рассказала про ее слова, что она убьет Эми, если придется присматривать за ней все каникулы. У Эми была маленькая лампа, черная с серебром. Лампа настольная, но ставили ее обычно на пол в ванной – там в коридоре рядом есть розетка – и оставляли включенной на всю ночь. Дверь в комнату Эми и дверь ванной надо было оставлять слегка приоткрытыми, совсем чуть-чуть, чтобы свет лишь немного проникал в комнату. – Мишель слабо улыбнулась. – Эми была особенной девочкой. Иногда на нее находило, но обычно она была очень доброй.
– Продолжайте, – мягко подбодрил Сэм.
– Что? А… Энкарна пользовалась лампой, когда хотела почитать в ванной. Верхний свет в ванной включался только с вентилятором, так что она ставила ночник Эми на бортик ванны.
Что за глупость, удивился про себя Сэм, но уже в следующую секунду догадался, к чему ведет Мишель, и почувствовал дурноту.
– Она сказала, что бросит лампу в воду, когда Эми будет в ванне? – спросил он.
Мишель кивнула:
– Ага. «Если ты нас бросишь, я через пару дней кину эту чертову лампу в ванну Эми. Все твердят, что я поджарю себя, если буду продолжать ей пользоваться, но я склонна вовсе не к самоубийству». Это прозвучало ужасно, ведь Эми стояла за ее спиной. И слышала каждое слово. Энкарна ее не видела, и, конечно, заметив дочь, просто в лице переменилась. Обняла ее… Господи, да она просто брякнула. Чтобы меня разозлить. Они обе были прямо актрисы какие-то. Что мать, что дочь. Вот почему, когда она на меня накричала, забрала машину и заявила, чтобы ноги моей больше у них не было, я не особо поверила. Ладно, думаю, сама скоро позвонит и скажет, что не может без меня. Так всегда бывало. Но она не позвонила. Тогда я решила позвонить сама, оставила ей кучу сообщений, но она так и не отозвалась. Только что жить без меня не могла, а теперь не желает даже поговорить. Это… бессмысленно.
Сэм не стал объяснять, что Энкарна не позвонила, потому что была уже мертва.
– Мишель, вы помните, когда впервые сообщили Энкарне, что у вас есть парень? Вы ведь дружили, так что наверняка вы ей об этом рассказали.
– Конечно. Почти сразу.
– В апреле прошлого года?
– Ага.
– Она обрадовалась за вас?
– Она меня обняла и… – Мишель всхлипнула. – Почему от приятных воспоминаний больней всего? Она заплакала и вроде как… вцепилась в меня. И сказала: «Он заберет тебя у нас».
– А вы что?
– Конечно, стала возражать, мол, этого не случится, мол, я буду работать у них, пока у меня не родится свой малыш, а это произойдет ой как не скоро.
– И как она отреагировала?
– Сразу повеселела. И сказала: «Мишель, я же сто раз говорила – тебе не нужен ребенок, у тебя есть Эми».
Сэм чувствовал, что это еще не все.
– А потом?
– А потом она подарила мне чек на две тысячи фунтов.
– Ну, как?
Ворвавшийся в кабинет Саймон даже не поздоровался.
Лицо Нормана Грэйса светилось воодушевлением. Как и Саймон, он не стал терять время на пустословие.
– Предвосхищая твой вопрос – понятия не имею, что все это значит. С этим разбирайся сам.
– Показывай!
Норман протянул Саймону листок.
Мне необходимо ее отсутствие по вечерам. Я имею в виду не длительный период времени, например, с шести до двенадцати, – не следует считать, что у меня столь дикие пожелания.
– Стоп! – Саймон посмотрел на Нормана. – Что это?
– Не узнаешь?
Саймон еще раз прочел.
– Дневник Джеральдин Бретерик! Но там было написано куда лучше. А тут так коряво. Будто писали под прозаком или… Не знаю, как-то архаично.
Норман кивнул, довольный, что Саймон пришел к тому же заключению, что и он.
– Ты просил поискать что-нибудь необычное. А после того, как я нашел эту штуку с Джонсом и понял, что ты прав, я решил еще немного пошуровать на винте. И обнаружил след удаленного файла. Он назывался «дневник». – Норман гордо улыбнулся. – Только в нижнем регистре. Первый файл, который мы нашли, назывался ДНЕВНИК, все буквы заглавные.
– Ну?
– Это тот же самый дневник, – продолжал Норман. – Те же даты, столько же записей, тот же смысл. Но удаленный дневник очень коряво написан. Можно подумать, будто его писали после нехилого удара по башке.
Саймон снова уткнулся в листок.
Мне необходимо ее отсутствие по вечерам. Я имею в виду не длительный период времени, например, с шести до двенадцати, – не следует считать, что у меня столь дикие пожелания. Меня удовлетворили бы два с половиной часа. С восьми тридцати до одиннадцати. Я все равно не смогу бодрствовать после этого часа, потому что все мои дни так утомительны. Я все время занята. Улыбаюсь, когда не хочу улыбаться, выдавливаю из себя слова, отличные от тех, которые хочу сказать. Я не ем. Я шумно восхваляю произведения искусства, от которых, на мой взгляд, следует избавиться. Это описание обычного дня моей жизни. Из-за этого никому не позволено нарушать мой покой с восьми тридцати до одиннадцати. Если бы это случилось, рассудок покинул бы меня.
– Рассудок покинул бы меня? – пробормотал Саймон.
– Ага. Вот, смотри, это вторая версия, созданная через шесть дней после последних изменений в первом файле. После этого первый дневник открывали много раз – и каждый раз вместе с новым файлом. Но ни разу не меняли его. Надобности в том не было, правда? Ведь все изменения вносились во второй вариант.
Саймон взял вторую распечатку.
Мне необходимо, чтобы вечером ее не было рядом. Вечером! Можно подумать, я имею в виду время с шести до полуночи. Но нет, мне нужны жалкие два с половиной часа с восьми тридцати до одиннадцати. Я настолько устаю днем, что физически не в состоянии ложиться позже. Ношусь как белка в колесе, с приклеенной к лицу фальшивой улыбкой, говорю то, чего говорить не хочется, никогда не успеваю поесть, прихожу в восторг от шедевров, которым самое место в мусорном баке. Таков мой самый обычный день. Вот почему время с половины девятого до одиннадцати неприкосновенно, а то я рехнусь.
– Она его полностью переработала, видишь? Вполне гладкий текст. Даже остроумный. И куда более злой. Словно перечитала первый вариант, решила, что ему не хватает выразительности, и… ну, немного отполировала.
– Так, распечатай оригинал целиком и закинь мне как можно скорее. – Саймон уже стоял в дверях. – Распечаток первого варианта у нас и так хватает.
– Второго, – поправил Норман, но Саймон уже вышел.
Норман задумчиво смотрел на дверь. Поучаствовал, называется, в расследовании. Странно, но Уотерхаус не выглядел озадаченным. Что уже само по себе озадачивало.
Комботекру Саймон обнаружил у одной из допросных.
– У нас проблема, – сообщил Сэм. – Кит Харбард по-прежнему в приемной. Такси за ним еще не приехало. Когда Хэй сюда доберется?
– Не знаю. Сказал, что постарается как можно быстрей.
– Черт, – простонал Сэм, запуская пальцы в шевелюру. – Этого нам только не хватало.
– А что это меняет?
– Они же приятели. Харбард спросит Хэя, что он здесь делает, Хэй объяснит, что мы его вызвали в качестве эксперта, а Харбард наконец вспомнит, что наш эксперт – он.
– И что? Просто избавься от Харбарда как-нибудь повежливей.
– Харбард без шума не уйдет, он не позволит заменить себя другим экспертом. Тут же кинется звонить суперинтенданту Бэрроу, который даже не знает, что мы позвали Хэя!
– Это проблемы Пруста, а не наши. Пруст согласился на приезд Хэя – пусть объясняется с Бэрроу.
– Мы могли сами поехать в Кембридж. Почему мы не поехали в Кембридж? – Сэм снова воспользовался приемом, которому научился у Кейт: ответил на собственный вопрос: – Потому что ты уже позвал Хэя сюда, не посоветовавшись ни со мной, ни с Прустом…
– Сэм?
– Что?
– Ты слышишь?
Разъяренный голос становился все громче. Один голос – Харбарда. Саймон и Сэм бросились в приемную.
Саймон почему-то чувствовал странную отчужденность. Он ободряюще улыбнулся Джонатану Хэю, который явно ощутил при его появлении облегчение.
– Тут, наверное, произошла какая-то ошибка, – обратился он к Саймону. – Кит говорит, что я вам не нужен.
– Кит ошибается.
Харбард повернулся к Сэму:
– Что происходит? Меня вам уже недостаточно? Вы отсылаете меня и вызываете моего друга и коллегу, даже не поставив меня в известность?
– Кит, я понятия не имел, что тебя не предупредили, – сказал Хэй, похожий на провинившегося школьника в кабинете директора. – Слушай, мне правда очень неловко. – Он покосился на Саймона, явно надеясь на его помощь. – Как и сказал Кит, мы друзья, и…
Комботекра уже взял себя в руки.
– Сюда, прошу вас, профессор Хэй, – сказал он, уводя Хэя из приемной. Дверь за ними захлопнулась.
– Шесть-шесть-три-восемь-семь-ноль, – продиктовал Саймон, глядя на Харбарда. – Номер службы такси. Если машина не появится в ближайшие пять минут, позвоните им. Запишите на наш счет.
Он повернулся спиной к разгневанному профессору и поспешил за Сэмом и Джонатаном Хэем.
– Что ты ему сказал? – спросил Сэм.
– Пролил бальзам на его израненную душу и успокоил.
– Да уж, не сомневаюсь.
– Надеюсь, это действительно так, Саймон. – Хэй по-прежнему был встревожен. – Бедный Кит. Я не слишком рад… тому, что это произошло. Вы могли меня предупредить…
– Джонатан, – Саймон положил руку ему на плечо успокаивающим жестом, – я знаю, что Кит ваш друг и вы не хотите его обижать, но дело гораздо важней. Четыре человека погибли.
Хэй кивнул:
– Простите. Вы же знаете, я рад помочь, если смогу.
– Вы уже очень помогли, – ответил Саймон. – Вот почему наш инспектор хочет с вами встретиться. Сержант Комботекра подтвердит, что Пруст редко выражает желание с кем-нибудь встретиться лично.
– Ну… м-м… – Сэм закашлялся, чтобы не отвечать. Дурная идея – ругать своего начальника перед посторонним.
Джонатан Хэй взглянул на Саймона. Сэм тоже. Саймон молчал. Обычно он будоражил всех своим внутренним напряжением, которого не мог скрыть, сейчас же в голове была поразительная ясность. Рассказать все Сэму или Норману он не успел, но последний кусочек головоломки встал на место несколько минут назад, в кабинете Нормана. Если я захочу…
Они вошли в зал совещаний, где ждал Пруст. С необычайной вежливостью инспектор приветствовал Джонатана Хэя. Даже сказал, что рад его видеть. Он выглядел нелепо рядом с подносом, на котором теснились чай, кофе, молоко, сахар, чашки, блюдца и впечатляющая гора печенья. Наверняка опорожнил целую коробку. Поднос был покрыт салфеточно-кружевной хреновиной, правильного названия которой Саймон не знал. Интересно, это Пруст сам придумал? Или Сэм? Саймон рассказывал обоим, что Хэй привык к роскоши Уивелл-колледжа.
– Чаю, профессор? – осведомился Пруст. – Кофе?
– Я обычно не… А, какого черта. Кофе. Спасибо. С молоком, одна ложка сахара. – Хэй покраснел. – Если переберу кофе, начинаются проблемы с желудком, но от одной чашечки вреда не будет. Мятный чай в какой-то момент надоедает.
– Я сам обычно пью зеленый чай, – сказал Пруст. – Но его тут нет, так что рискну тоже приложиться к кофе. Сержант? Уотерхаус?
Оба кивнули. Пруст что, действительно намерен приготовить напитки всем четверым? Невероятно, но, похоже, так. Саймон смотрел, как шеф наливает в чашки сперва молоко, потом чай в две из них, в одну из этих насыпает сахар, а в другие две чашки – наливает кофе и тоже насыпает сахар. Он знает, что Сэм пьет без сахара, а я с сахаром, – заметил и запомнил на будущее. Саймон почувствовал прилив симпатии к Снеговику.
Пруст выстроил чашки на столе и окинул довольным взором, восхищаясь своим маленьким представлением. Хэй тем временем рассказывал Сэму о своей поездке в Спиллинг, о том, сколько пришлось добираться из Кембриджа. Сэм его об этом спросил? Саймон, по крайней мере, не слышал.
– Эта А-14 просто мука мученическая, – говорил Хэй. – Бампер к бамперу, ползешь вперед как улитка. Вечно там аварии.
– Но сегодня вы избежали А-14, – встрял Саймон.
Хэй смутился:
– Нет, я…
Тут он заметил направляющегося к нему Пруста, улыбнулся, протянул руки за чашкой с кофе… А потом увидел, что именно инспектор держит в руках, и отступил на шаг.
Это были наручники.
– Джонатан Хэй, я арестовываю вас по обвинению в убийстве Джеральдин и Люси Бретерик, – объявил Пруст. – А также в убийстве Энкарнасьон и Эми Оливар, ваших жены и дочери.
Пятница, 10 августа 2007
Я бреду, не глядя по сторонам и ни с кем не заговаривая. Бесконечная сеть пригородных улочек. Только заметив вдалеке картинную галерею и Центр альтернативной медицины, понимаю, что я в Спиллинге.
Перед картинной галереей фонарный столб с прикрепленной к нему урной; на самом верху банка из-под пива и останки кебаба. Я кладу сверху пластиковый пакет и прижимаю всю стопку. Шприц, окровавленный халат – я их никогда больше не увижу.
Уже отхожу, когда вспоминаю про третий предмет в пакете, книгу в черной обложке. Испанскую. Останавливаюсь. Я хочу оставить ее там, где она есть, понимаю, что так и следует поступить, – но не могу. Оглядевшись и удостоверившись, что на меня никто не смотрит, возвращаюсь к урне. Но оказывается, на меня все же смотрят: старик на скамейке через улицу. Пялится. И не собирается отводить взгляд. Поколебавшись несколько секунд, решаю, что это не имеет значения. Каждое, даже самое маленькое решение дается с трудом. Вынимаю пакет, достаю книгу. Открываю ее. Внутрь вложено письмо на маленьком разлинованном листке бумаги, но в нем ничего интересного – просто записка, которую кто-то написал Энкарне Оливар, с подробным описанием, когда они уезжают и на сколько, и с деталями про школу Эми. В данный момент это слишком сложно для моего понимания. Адресовано «дорогой Энкарне», но от кого – не знаю, потому что подписи нет. Странно.
Засовываю письмо обратно в книгу, кладу пакет в урну и иду домой. Понадобится не меньше получаса. А то и больше. Ступни болят от беготни по битому стеклу. В кошельке есть деньги, я могу взять такси. Почему же я не пытаюсь добраться до дома как можно быстрей? Что со мной не так?
Я останавливаюсь. На миг кажется, что я вообще не смогу этого сделать. Ник. Дом. Придется что-то объяснять. Хочется взять и исчезнуть.
Зои и Джейк. Я хочу к детям. Опять иду – все быстрее и быстрее, не обращая внимания на боль в ногах. Все будет в порядке. Все будет как раньше.
Улица выглядит так же. Все выглядит так же, кроме меня. У моего дома припаркована машина Эстер. Все, что нужно сделать, – вынуть ключи из сумки и зайти.
Едва не теряю сознание, когда вижу розовый мячик Джейка в прихожей. Дыхание застревает в горле. Мячик не там, где должен быть. Все должно быть на своих местах. Мячик Джейка должен быть в коробке в его комнате. Поднимаю его, роняя испанскую книгу. На полу слишком много вещей: кукла, свернутый в трубку глянцевый журнал. Я не в силах поднять их. И пройти мимо тоже не могу.
– Салли? Салли, это вы? – Женский голос.
Но это не Эстер, это незнакомая высокая и худая женщина, с короткими каштановыми волосами. Никогда ее раньше не видела.
– Все в порядке, Салли, – говорит она. – Все хорошо. Я сержант Зэйлер. Я офицер полиции.
Слово «полиция» меня пугает. Отступаю на шаг. Все знают. Все знают, что со мной произошло.
Открываю рот, чтобы приказать полицейской покинуть мой дом, и громко произношу:
– Я сейчас упаду.
Не те слова. Ноги подгибаются. Последнее, что я вижу, – черное мультяшное лицо на розовом мячике Джейка, прямо перед глазами, огромное, жуткое.
Суббота, 11 августа 2007
Открываю глаза. В этот раз, думаю, можно оставить их открытыми на какое-то время и посмотреть, что из этого выйдет. Вроде все в порядке. Я в своей кровати. Моя любимая картина висит над камином передо мной. Тайское народное искусство, подарок от компании, для которой я проводила исследование в Бангкоке. Пухлый младенец с рыбой на коленях сидит, скрестив ноги, на фоне переливающегося желто-черного фона. Нику картина не нравится, на его вкус, слишком странная, – но я ее обожаю. У младенца розовая гладкая кожа. Напоминает мне о собственных новорожденных детях.
– Джейк, – зову я. – Зои? – Я их еще не видела, не слышала их криков и требований.
Потом вспоминаю, что в доме полиция. Они забрали моих детей?
Но тут слышу голоса, женский и мужской. Не Ник. Не Эстер. Голоса, похоже, настоящие, но в словах нет смысла.
– Он не с семьей, не дома и не на работе, не у тещи…
– Саймон, ты ему не нянька. Он свободный и ни в чем не повинный человек.
Саймон? Кто такой Саймон?
– Ну да.
– Ты ведь… Ты ведь мне все рассказал? Он невиновен?
Кажется, это женщина-коп, которую я встретила… Когда я пришла домой? Как давно?
– Я тебе многого не сказал, – отвечает мужчина по имени Саймон. – Времени не было.
– Почему бы сейчас не рассказать?
– Эта французская английская песенка. Домашнее задание Стейси…
– Саймон, мать твою! Я хочу узнать, почему погибли четыре человека, а не…
– Ее написал англичанин. Все эти выражения – «закрой варежку», «гуляйте вы лесом» – они английские. Французский перевод, буквальный, не совпадал бы по смыслу. Вообще ничего не значил бы, это был бы просто набор слов. Так что оригинал не может быть французским. Сомневаюсь, что «закрой варежку» по-французски означает «заткнись», как в английском.
– Сомневаюсь, что «заткнись» всегда означает именно «заткнись».
Понятия не имею, о чем они толкуют. Мой дом захвачен людьми, которые несут околесицу.
– Именно, – соглашается Саймон. – «Заткнись» будет означать…
– «Останови фонтан»? – женщина смеется. Слышу хлопки в ладоши. – Высшая оценка, детектив.
Значит, Саймон тоже полицейский.
– Твое обещание?
Снова женский смешок:
– Ты что, цитируешь «Кок Робин»?
– Что?
– «Твое обещание» группы «Кок Робин». Песня была популярна в восьмидесятые. «Пожалуйста, скажи, что придешь в час нужды, не оставишь меня…» – напевает она.
Под моей дверью поющие полицейские.
Начинаю плакать. Я помню эту песню. Мне она нравилась.
– Верните моих детей! – кричу я.
Дверь в нашу с Ником спальню распахивается, входит женщина. Сержант… я забыла, как она представилась.
– Салли, вы проснулись. Как вы?
Мужчина, который появляется следом за ней, Саймон, – высокий и мускулистый, с твердым подбородком, напоминает мультяшного героя, Отчаянного Дэна. Нос ему, видать, неоднократно ломали. Он напряжен, будто опасается, что я могу выпрыгнуть из кровати и наброситься на него.
– Где мои дети? Где Ник? – спрашиваю я. Получается грубо.
– Зои и Джейк в порядке, Салли, – успокаивает женщина. – Они у мамы Ника, а сам Ник ушел в магазин. Вернется с минуты на минуту. Вы можете с нами поговорить? Или сперва принести стакан воды?
Внезапная волна паники подбрасывает меня на постели.
– Кто невиновен? – выдавливаю я.
– Не волнуйтесь, Салли…
– Вы говорили о нем. «Он не с семьей, не дома и не на работе, не у тещи…» Кто это?
Полицейские переглядываются. Потом женщина отвечает:
– Марк Бретерик.
– Он убил его! Или убьет! Он у него, я точно знаю…
Саймон выбегает, прежде чем я успеваю что-то объяснить. Слышу, как он несется по лестнице вниз, ругаясь сквозь зубы.
Сержант Как-там-ее смотрит на меня, на дверь, снова на меня. Она явно хочет последовать за коллегой.
– Зачем Джонатану Хэю убивать Марка Бретерика? – спрашивает она.
– Джонатан Хэй? Кто это?
Она оборачивается и в полный голос кричит:
– Саймон!
11.08.07
Чарли ухватилась за сиденье, когда Саймон обогнал «фокус» и «лендровер», протиснувшись в узкую щель между ними и бордюром, что вызвало хор возмущенных гудков.
– Не понимаю, – сказала Чарли. – Хэй в тюрьме, так допроси его.
– А если он не сознается и вообще будет все отрицать? Я потрачу кучу времени, которого у нас нет, если мы хотим найти Марка Бретерика живым. Хэй запер Салли Торнинг в комнате и оставил ее там умирать. А если он то же самое проделал с Бретериком?
– Почему вы с Салли Торнинг так уверены, что Хэй попытается навредить Бретерику?
– Я ей верю. Она пробыла с ним дольше. Она лучше знает, как он думает.
– Но… это он убил их всех, так? И Джеральдин, и Люси, и Энкарну, и Эми?
– Да. Всех.
– Зачем? Тормози!!!
– Я не знаю.
– Что?
– Ты слышала.
– Если ты не знаешь, зачем он убивал, то откуда такая уверенность, что это сделал именно он?
– В его гардеробе нашли костюм Бретерика, а в ванной – окровавленную рубашку и пару брюк. Одежда, в которой он перерезал вены Джеральдин. И он признался.
Саймон явно играл с ней. А Чарли не желала присоединяться к его игре. Она вздрогнула, когда красному «мерседесу» пришлось резко вильнуть, чтобы избежать столкновения.
– Признался во всех четырех убийствах. Просто не объяснил, зачем это сделал.
– Но как ты узнал? До того, как Селлерс нашел костюм, до того, как появились доказательства?
– Сэм натолкнул меня на эту мысль. В Корн-Милл-хаус, когда мы нашли Энкарну и Эми Оливар. Слова, которые он произнес тогда, засели у меня в мозгу. «Семейное убийство, модель вторая». Забавное выражение, правда? Я бы сказал «убийство номер два», но никак не «модель вторая». Не знаю почему, но это выражение все крутилось и крутилось у меня в голове.
Саймон сбросил скорость до пятидесяти пяти миль в час. Разговор явно успокоил его.
– Да, у меня такое тоже случается. Помню, как в детстве крутился в голове стишок «Жил на свете человек, скрюченные ножки».
– «И гулял он целый век по скрюченной дорожке».
– Никак избавиться от него не могла. Чуть не спятила.
– И еще я не мог выбросить из головы дневник Джеральдин. С самого начала был уверен – что-то с ним не так. Я знал, что Джеральдин его не писала.
– Его написал Хэй?
– Нет, тоже не складывается. Что-то подсказывало мне, что дневник написал не убийца Джеральдин. Слишком он был… настоящий, не выдуманный. Не похож на подделку. Так все подробно, так убедительно. В нем угадывалось что-то очень личное, реальное. Я чувствовал чье-то присутствие за этим текстом. Слишком много невысказанного оставалось. Мог ли убийца создать такую иллюзию? К тому же мы узнали, что файл с дневником создали задолго до смерти Джеральдин и Люси.
– Ну и чей это дневник? – спросила Чарли.
– Энкарны Оливар. – Саймон нахмурился, увидев впереди хвост пробки. Центр Спиллинга днем в субботу – вечно одно и то же.
– Хэй сохранил, убив ее. А убив Джеральдин, набрал дневник Энкарны в ее ноутбуке… Но ты сказал, что файл на ноутбуке Джеральдин создали до ее смерти.
– Да.
– Не понимаю. – Чарли полезла в сумку за сигаретами и зажигалкой. – А предсмертную записку написала Джеральдин?
– Ага. – Саймон нетерпеливо постукивал по рулю.
– Все равно не понимаю. Какая связь всего этого со словами Сэма «Семейное убийство, модель вторая»? Саймон! – Чарли щелкнула пальцами у него перед лицом.
– Помнишь Уильяма Маркса? «Человек по имени Уильям Маркс, возможно, собирается разрушить мою жизнь»? Но мы не смогли найти ни одного Уильяма Маркса в жизни Джеральдин Бретерик…
– Потому что это не дневник Джеральдин, – нетерпеливо перебила Чарли. – Уильяма Маркса знала Энкарна Оливар.
– Нет. Не существует никакого Уильяма Маркса.
– Что?
– Найти и заменить. «Маркс» – это не только имя, но и слово.
– Поможет, если я начну умолять? – Чарли закурила. Вроде пробка рассасывается.
– Вообрази, что у тебя есть дневник Энкарны Оливар на компьютере Джеральдин Бретерик. Ты хочешь, чтобы все поверили, будто это дневник Джеральдин. В нем полно жалоб и недовольства – как раз того, что поможет поверить в версию самоубийства Джеральдин. Но жалоб на Марка и Люси там ведь нет, правильно?
– Конечно. Энкарна жаловалась бы… на Джонатана и Эми. Господи! – Чарли наконец поняла.
– Имена надо было изменить. Легче легкого. Любой идиот сделает это нажатием пары кнопок.
– То есть имя Джонатан заменилось на Марка, Эми – на Люси.
Саймон кивнул и пробурчал сквозь сжатые зубы, едва не втыкаясь в ползущую впереди «ауди»:
– Давай уже…
– Но… Кто такой Уильям Маркс?
– Энкарна Оливар звала мужа Джоном. И всеобщая замена слова в тексте сработала не так, как хотел Хэй. Он дал команду заменить Джона на Марка, но забыл, что в тексте встречается еще и Джонс. Вот так из «Джонс» получилось «Маркс». Для компьютера «с» – пустой звук, значок, который ничего не значит.
– То есть Уильям Маркс на самом деле… Уильям Джонс?