Мария снова одна. Она поет песню и отпускает от себя все, что отслужило свой век, все, что состарилось, и чему пришла пора умереть. Мария поет песню, а когда песня заканчивается, начинается сказка.
Мария. Говорят, душа бесплотна и невесома, и увидеть ее нельзя. Говорят, есть плоть и кровь, а есть дух – и все это разные вещи. А еще говорят, что бывает так, будто слышит человек зов крови, или загорается у него огонь в душе, или просыпается в нем память сердца. Люди много говорят, любят болтать люди – болтают, болтают, нанизывают слова, словно кораллы на нитки, сыплют, словно бисер в шкатулку, перекатывают во рту, как вино, выплевывают, словно яд, бросаются ими как сором, легко дают, легко назад забирают. Где она, душа, за всеми этими словами?
А я так скажу: мать моя, а до этого ее мать, а до того – моя бабка, и так все глубже, все дальше и дальше, до самой праматери – вот что делали. Находили, бывало, кость – зверя ли, человека ли – без разницы. И как только кость эта оказывалась у них в руках, покоя им больше не было, пока они – по косточке, по косточке – весь скелет не собирали. А потом начинали петь песню над тем скелетом. Древняя песня, страшная песня, живая – как сама жизнь.
Долго пели – да и как не петь, когда твои корни в земле, а крона к небу тянется? Стой себе и пой – для этого ты и в мир пришла – так мне мать говорила. И вот, от той песни начинали кости на голом скелете обрастать плотью. С каждой новой строкой обрастали все больше и больше, пока не оказывалось, что не видно уже белых костей, а лежит вместо них тело. И тогда моя мать, а до нее – бабка, а до той – многие и многие – наклонялась к этому телу и вдыхала в него душу.
|
|
И вставал с земли волк или человек – без разницы – главное, что живой. И уходил в мир – идти своей дорогой. А когда дорога заканчивалась, и плоть умирала, все начиналось сначала. Главное – чтобы хоть одна косточка уцелела, по которой потом весь скелет собрать можно будет. Хоть одна…
Входит Волк. Он весел, потому что знает: ему пора уходить. Он грустен – потому что знает: ему пора уходить. Он растерян, потому что знает…
Мария. Хочешь, я сварю тебе кофе? Сегодня без пряностей, Курт.
Волк. Не называй меня Куртом. Я теперь Ульв.
Мария. Отличное имя для волка.
Волк. Кстати, об именах. Не откроешь ли мне четвертое?
Мария. Нет.
Волк. Нет?
Мария. Я ведь тебе говорила – все имена ты открываешь сам.
Волк. Но ты ведь мне помогала! Ты открыла мне первое и второе…
Мария. А четвертое не могу.
Волк. Я думал, что ты можешь всё.
Мария. Всё.
Волк. Тогда почему?
Мария. Это – уже другая сказка, Ульв. Не моя, понимаешь? Это твоя сказка и твоя дорога. Только тебе самому идти по ней, тебе выбирать повороты и вершины, тебе обозначать направление, взлетать за своей мечтой, наращивать силу, дарить любовь и беречь…
Волк. Что беречь? Что?
Мария. Скажи сам.
Волк не сразу понимает, какое слово ждет от него Мария. Он не уверен в том, что догадался правильно, но четвертое имя уже не может храниться в глубине его сердца, оно настойчиво просится наружу и всплывает из глубин памяти.
Волк. Память…
Мария. Иди. Вот теперь тебе действительно пора.
Волк. Я должен?
Мария. Нет такого слова. Ты никому ничего не должен и тебе никто ничего не должен.
Волк. Слова…
Мария. Я могу и не словами, ты ведь знаешь.
|
|
Волк. Будешь присылать мне разноцветные сны с тонкими намеками?
Мария. Я буду петь тебе песни.
Волк. Долго?
Мария. Пока ты захочешь слушать.
Волк. Хорошо. На раз-два-три?
Мария улыбается. Волк сам себе зло считает: Раз-два-три! И выходит, но тут же возвращается, как уже не раз до этого.
Волк. А кто же будет приносить тебе письма?
Мария. Ну, мало ли…
Волк. Но все же?
Мария вертит в руках маленькую белую косточку.
Волк. Я так и думал. А кто это будет? Как ты станешь его звать: Вук? Или Хунт? Или – Воук?
Мария. Я стану звать его так, как захочу – пока он не поймет, чего хочет сам.
Волк. Хорошо. Тогда я не стану о тебе беспокоиться.
Мария. Иди уже.
Волк. Вот так просто? Никакого пафоса, никаких слез?
Мария. Будут тебе еще слезы. А пафос я не люблю, ты же знаешь. Хорошо, когда все просто, просто как жизнь, как смерть, как огонь, как вода. Ты все еще здесь? Тебе давно пора.
Волк. Прощай, Мария.
Мария. Шутишь, Ульв? Кто же от меня навсегда уходит? До свидания. До свидания, Волк...
Волк все-таки выходит. Мария смотрит ему вслед, а потом заканчивает свою уборку и начинает новый ритуал – ей есть над чем работать и для кого петь свою песню.
Мария. Если и есть в жизни смысл, так это – танец. Если есть у жизни сердце – так это песня. А если есть в жизни соль – это сказка. Этому меня научила моя мать, а ее саму научила ее мать, моя бабка, а ту – прабабка, а ее – прапрабабка, и так все глубже и глубже, все дальше и дальше. Когда я закрываю глаза, я вижу перед собой их лица – лица женщин из моего рода. Я вижу длинные вереницы женщин – красивых, сильных, мудрых, выносливых, старых и молодых. Я слышу, как они поют – хотя не всегда разбираю слова – но знаю, о чем они поют. О муках рождения детей и светлом лике смерти, о том, как алеет кровь на их руках и чернеет земля под их ногами, о том, что нет ничего слаще материнского молока и ничего горше материнской слезы, о том, как течет и вскипает магия под их кожей и проступает венами на поверхность...
|
|
Мария танцует свой танец, и земля вращается вокруг солнца, а все планеты держат свой ритм на орбитах. И пока Мария танцует, Вселенная движется. И Вселенная движется, пока Мария танцует, и нет этому конца и края…
The End