В четверть пятого Хардвик сказал ему:
— Слушай, мы тут сидим черт-те сколько, а тебе ведь за это не платят. Ехал бы ты домой. — Затем он сощурился, как будто его только что посетила новая мысль, и добавил: — То есть я хотел сказать, что мы тебе не платим. Может, конечно, тебе Меллери платили? Черт, ну конечно. Кто станет транжирить свой талант задаром.
— У меня нет лицензии, я бы не смог попросить плату, даже если бы захотел. Кроме того, я не хочу больше работать детективом.
Хардвик с сомнением посмотрел на него.
— Более того, я, пожалуй, воспользуюсь твоим советом и поеду домой.
— Сможешь завтра заехать в управление в районе полудня?
— Что будем делать?
— Два момента. Во-первых, нам нужны показания — расскажешь о своих отношениях с покойным много лет назад и сейчас. Ну, сам знаешь процедуру. Во-вторых, я бы хотел, чтобы ты присутствовал на общей встрече, где мы будем беседовать по итогам собранной информации. Предварительное заключение о причине смерти, показания свидетелей, кровь, отпечатки, орудие убийства, все такое. Рабочие версии, расстановка приоритетов, план дальнейшего расследования. Ты можешь сильно нам помочь, не дать даром потратить деньги налогоплательщиков. С моей стороны было бы преступно не воспользоваться твоим авторитетным мнением, мы-то в сравнении с тобой мелкие сошки. Так что давай завтра в полдень. Принеси с собой свои показания.
Это было хитро придумано. И точно характеризовало Хардвика, определяло его место под солнцем: офицер Хитрая Бестия, отдел по особо важным делам, бюро криминальных расследований, полиция штата Нью-Йорк. Но Гурни чувствовал, что при этом Хардвик действительно хочет от него помощи в этом деле, которое час от часу становилось все более странным.
|
|
Большую часть дороги домой Гурни не обращал внимания на окрестности. Только проехав магазин Абеляров в Диллвиде, он заметил, что облака, закрывавшие небо с утра, исчезли и теперь краски заходящего солнца легли на западные склоны холмов. Заснеженные кукурузные поля по обе стороны реки были такого насыщенного цвета, что Гурни широко раскрыл глаза от этого зрелища. Затем, с удивительной скоростью, кораллово-красное солнце опустилось за кромку гор, и волшебное сияние исчезло. Голые деревья снова стали черными, а снег — пресно-белым.
Он медленно приближался к нужному повороту, и его внимание привлекла ворона на обочине дороги. Она сидела на чем-то выступающем над тротуаром. Когда он поравнялся с ней, оказалось, что это мертвый опоссум. К его удивлению, ворона не улетела при его приближении и не подала никаких признаков беспокойства, хотя вороны обычно очень осторожны. Она сидела неподвижно, словно выжидала чего-то, — это было похоже на сон.
Гурни повернул на свою дорогу и стал спускаться по изгибам, думая о черной птице, замершей в сумерках над мертвым животным.
От перекрестка до дома оставалось пять минут. Когда он въехал на узкую дорогу, ведущую от амбара к дому, воздух стал еще более серым и холодным. Призрачный снежный вихрь кружился по лугу, растворяясь в небытие на пороге леса.
Он подъехал к дому ближе, чем обычно, поднял воротник и поспешил к заднему входу. Войдя в кухню, он тут же по звенящей тишине понял, что Мадлен нет дома. Как будто ее присутствие обычно сопровождалось легким электрическим шумом и особая энергия наполняла воздух, который в ее отсутствие был просто пустотой.
|
|
В воздухе было что-то еще. Осадок утреннего разговора, мрачного присутствия коробки из подвала, которая так и стояла на журнальном столике в затененной части комнаты, завязанная лентой с белым бантом.
После краткого визита в туалет он пошел в кабинет и проверил автоответчик. Там было всего одно сообщение. Звонила Соня, на записи был ее атласный голос, похожий на пение виолончели.
— Привет, Дэвид. У меня тут один клиент без ума от твоей работы. Я сказала ему, что ты заканчиваешь еще один портрет, и он хочет знать, когда он будет доступен для продажи. «Без ума» это еще мягко сказано, и деньги для него, похоже, не проблема. Перезвони мне, как только сможешь. Нам надо это обсудить. Спасибо, Дэвид.
Он собирался прослушать сообщение еще раз, когда услышал, как задняя дверь открывается и закрывается. Он остановил запись и крикнул:
— Это ты?
Ответа не последовало, и он начал раздражаться.
— Мадлен! — позвал он громче, чем требовалось.
Он услышал, как она отвечает, но ответ был слишком тихим, чтобы он разобрал слова. Таким голосом она говорила, когда они были в ссоре, он это называл про себя голосом пассивного сопротивления. Сперва он решил, что не будет выходить из кабинета, но тут же сказал себе, что это инфантильно, и все-таки вышел на кухню.
Мадлен повернулась к нему от вешалки, на которой оставила свою оранжевую куртку. На ее плечах поблескивали снежинки — значит, она шла по сосняку.
— Там та-ак красиво, — сказала она, поправляя свои густые волосы, примятые капюшоном. Она зашла в кладовую, через минуту вышла и посмотрела на столешницы.
|
|
— Куда ты убрал орехи пекан?
— Что?
— Я разве не попросила тебя их купить?
— Кажется, нет.
— Может, забыла. А может, ты меня не услышал.
— Понятия не имею, — ответил он, с трудом умещая новую информацию в своем занятом уме. — Завтра куплю.
— Где?
— У Абеляров.
— В воскресенье?
— Черт, да, они же закрыты будут. А зачем тебе орехи пекан?
— Я отвечаю за десерт.
— Какой десерт?
— Элизабет делает салат и печет хлеб, Ян готовит чили, а я — десерт. — Ее глаза потемнели. — Ты что, забыл?
— Они все завтра придут?
— Да.
— Во сколько?
— А это важно?
— Мне нужно отнести письменные показания в отдел расследований завтра в полдень.
— В воскресенье?
— Это же расследование убийства, — напомнил он.
Она кивнула:
— Значит, тебя весь день не будет.
— Какую-то часть дня.
— Насколько долгую?
— Господи, ты же знаешь, как делаются такие дела.
Обида и злость, заблестевшие в ее глазах, задели Гурни сильнее, чем могла бы задеть пощечина.
— Значит, ты завтра придешь домой непонятно когда и, может быть, успеешь к ужину, а может быть, нет.
— Мне нужно отнести в полицию письменные показания свидетеля по делу об убийстве. Я бы с удовольствием этого не делал. — Он неожиданно повысил голос, бросаясь в нее словами. — Некоторые вещи в этой жизни мы просто обязаны делать. Нас к тому обязывает закон, это не вопрос личных предпочтений. А закон придумывал не я!
Она посмотрела на него с усталостью, настолько же неожиданной, как и его гнев.
— Ты так и не понял, да?
— Не понял чего?
— Что твой ум так зациклен на убийствах, хаосе и крови, на чудовищах и психопатах, что ни для чего другого просто не остается места.
Глава 22
Уточнение
Тем вечером он потратил два часа на написание и редактуру показаний. Документ констатировал факты — в нем без прилагательных, эмоций и оценок излагалось обстоятельства знакомства Гурни с Марком Меллери, включая как общение в колледже, так и недавние контакты, начиная с электронного письма Меллерис просьбой о встрече и заканчивая его твердым отказом обращаться в полицию.
Гурни выпил две чашки крепкого кофе, пока писал, и в результате плохо спал. Ему было холодно, он вспотел, все чесалось, непонятная боль блуждала из одной ноги в другую — этот постоянный дискомфорт не способствовал избавлению от дневных тревог. Гурни с беспокойством думал о Мадлен, о боли, промелькнувшей в ее глазах.
Он понимал, что дело в расстановке приоритетов. Она не раз жаловалась, что, когда две его роли сталкивались, Дэйв-детектив всегда побеждал Дэйва-мужа. И отставка в этом смысле ничего не изменила. Очевидно, она ожидала, что это изменится, может быть, искренне в это верила. Но как он мог перестать быть тем, кем был? Как бы он ни любил ее, как бы ни хотел быть с ней, как бы ни желал ей счастья, разве он мог просто взять и стать другим человеком? Его ум работал особым образом, и главное удовлетворение от жизни он получал, используя этот дар. Он безошибочно выстраивал логическую цепочку и был крайне чувствителен к малейшим несостыковкам. Это делало его выдающимся детективом. Эти же качества позволяли ему дистанцироваться от ужасов его профессии. Другие полицейские дистанцировались иначе — пили, становились циниками. Гурни же умел воспринимать любую ситуацию как интеллектуальный вызов и всякое преступление рассматривал как задачу, которую необходимо решить. Таким человеком он был. Он не мог в одночасье измениться, просто уйдя в отставку. По крайней мере, таков был ход его мыслей, когда за час до рассвета его наконец одолел сон.
В ста километрах к востоку от Уолнат-Кроссинг, чуть не доезжая Пиона, на утесе с видом на Гудзон, возвышалось здание регионального полицейского управления, похожее на свежевозведенную крепость. Грузные серые стены и узкие окна, казалось, были рассчитаны на выживание в условиях апокалипсиса. Гурни задумался, могла ли такая архитектура быть вдохновлена одиннадцатым сентября, которое породило массу проектов еще более дурацких, чем неприступные полицейские участки.
Внутри здания лампы дневного света подчеркивали брутальность металлоискателей, камер наблюдения, пуленепробиваемой кабины охраны и полированного цементного пола. Общаться с охранником в кабине, оборудованной рядами мониторов камер наблюдения, нужно было по микрофону. Голубоватый свет делал лицо охранника болезненно-бледным. Даже его светлые волосы в таком освещении казались какими-то нездоровыми. Он выглядел так, как будто его вот-вот стошнит.
Гурни заговорил в микрофон, поборов желание поинтересоваться у охранника, не болен ли он:
— Дэйв Гурни. Я пришел на встречу с Джеком Хардвиком.
Сквозь узкую щель между пуленепробиваемым стеклом и столешницей охранник протянул ему временный пропуск и лист учета посетителей для подписи. Затем он взял телефон, взглянул на приклеенный скотчем к стене список номеров, набрал четыре цифры и что-то сказал в трубку.
Минуту спустя в стене рядом с кабиной открылась стальная серая дверь, и за ней обнаружился тот же полицейский в штатском, который вчера провожал Гурни на территории института. Он жестом пригласил Гурни присоединиться к нему, никак не подав вида, что узнал его, повел его по безликому серому коридору и открыл перед ним еще одну стальную дверь.
Они зашли в огромную переговорную комнату. Она была лишена окон — не иначе чтобы уберечь посетителей от битых стекол в момент нападения террористов. Гурни страдал легкой формой клаустрофобии, не любил помещений без окон и терпеть не мог архитекторов, которым такое приходило в голову.
Его немногословный провожатый направился к кофейнику в дальнем углу. Большинство стульев, стоявших вокруг овального стола, уже были кем-то заняты: на спинках четырех из них висели куртки, еще три были прислонены к столу. Гурни снял свою куртку и надел ее на спинку одного из свободных стульев.
Дверь открылась, и появился Хардвик. С ним были педантичного вида рыжая женщина в брючном костюме, с ноутбуком и толстой папкой, и второй Том Круз, который тут же направился к своему приятелю-близнецу у кофейника. Женщина проследовала к ничейному стулу и положила на стол перед ним свои вещи. Хардвик подошел к Гурни — на лице его было нечто среднее между улыбкой и гримасой.
— У нас для тебя сюрприз, приятель, — прошептал он. — Наш юный окружной прокурор, самый молодой в истории округа, почтит нас своим присутствием.
Гурни снова почувствовал рефлекторную неприязнь к бывшему коллеге, хотя и понимал, что бессмысленная язвительность Хардвика — недостаточное для этого основание. Невзирая на намерение не реагировать, Гурни поджал губы.
— Разве не логично, что он присутствует на таком собрании?
— Я не сказал, что это нелогично. Я просто сказал, что это сюрприз. — Хардвик посмотрел на три прислоненных стула в центре стола и с кривой усмешкой, которая уже становилась частью его обычного выражения лица, произнес: — Троны для Трех Мудрецов.
Как только он сказал это, открылась дверь и вошли трое мужчин.
Хардвик чуть наклонился к Гурни и полушепотом представил их. Гурни подумал, что призвание Хардвика — чревовещательство, поскольку он умудрялся говорить, не шевеля губами.
— Это капитан Род Родригес, жутко доставучий хрен, — произнес он бесцветным шепотом, когда в комнату вошел коренастый человек с искусственным загаром, натянутой улыбкой и злыми глазами. Он придержал дверь для мужчины повыше, шедшего следом, — худощавого взвинченного типа, быстро окинувшего взглядом комнату и каждого из присутствующих.
— Окружной прокурор Шеридан Клайн, — прошептал Хардвик. — Метит в губернаторы.
Третий мужчина, проскользнувший следом за Клайном, был лысоват, несмотря на относительную молодость, и обладал привлекательностью миски с картофельными очистками.
— Штиммель, ассистент Клайна.
Родригес жестом пригласил их занять три свободных стула; центральный был предложен Клайну. Тот воспринял это как должное. Штиммель сел от него слева, Родригес — справа. Родригес смотрел на присутствовавших сквозь очки с тонкой оправой. У него был низкий лоб, безукоризненная прическа и откровенно крашеные черные волосы. Он несколько раз постучал костяшками пальцев по столу и огляделся, чтобы убедиться, что привлек всеобщее внимание.
— Нам было сообщено, что собрание начнется в полдень, и на часах сейчас именно полдень. Займите, пожалуйста, ваши места.
Хардвик сел рядом с Гурни. Полицейские, стоявшие возле кофейника, вернулись к столу, и спустя полминуты все уже сидели. Родригес окинул собравшихся недовольным взглядом, как бы имея в виду, что у настоящих профессионалов это не заняло бы столько времени. При виде Гурни он не то усмехнулся, не то поморщился. Выражение его лица стало окончательно кислым при взгляде на пустующий стул. Затем он продолжил:
— Вы и без меня понимаете, что на нас с вами свалилось по-настоящему громкое дело. Мы собрались, чтобы убедиться, что мы вместе. — Он сделал паузу, как бы оценивая эффект от своего философского замечания, и затем для тугодумов перевел его на человеческий язык: — Мы собрались, чтобы убедиться, что у нас одинаковая картина происходящего, начиная с самого первого дня.
— Со второго дня, — пробормотал Хардвик.
— Что вы говорите? — переспросил Родригес.
Томы Крузы непонимающе переглянулись.
— Сегодня второй день, сэр. Вчера был первый, и он был ох каким непростым.
— Это понятно. Я выразился образно. Идея в том, что у всех нас должно быть единое представление о деле, начиная с самого его начала. Мы должны идти в ногу. Я сейчас понятно излагаю?
Хардвик невинно кивнул. Родригес подчеркнуто отвернулся от него и обратился к более серьезным участникам разговора.
— На настоящий момент у нас мало данных, дело непростое, возможно, даже сенсационное. Мне рассказали, что убитый был успешным автором и оратором. У семьи его супруги огромное состояние. Среди клиентов Меллери были богатые, самоуверенные, проблемные персонажи. Любой из этих факторов может обеспечить медийную заваруху. Все три фактора вместе — настоящий вызов. Четыре ключа к нашему успеху — это организованность, дисциплина, коммуникация и еще раз коммуникация. То, что вы слышите, что вы видите и какие выводы вы делаете, не имеет значения, пока это не задокументировано надлежащим образом. Засим — коммуникация и еще раз коммуникация.
Он огляделся, подчеркнуто задержав взгляд на Хардвике как на главном нарушителе режима отчетности. Хардвик в этот момент изучал крупную веснушку на тыльной стороне своей правой ладони.
— Мне не нравятся люди, которые ищут в правилах лазейки, — продолжил Родригес. — От таких лазейщиков в результате проблем больше, чем от прямых нарушителей. Лазейщики всегда заявляют, что поступили так, а не иначе на благо дела. А правда в том, что они поступают так ради собственного удобства, потому что у них нет дисциплины, а отсутствие дисциплины нарушает общую организацию. Так что внимательно слушайте меня сейчас. По этому делу мы будем соблюдать правила. Все правила до единого. Мы будем использовать чек-листы. Мы будем писать подробные отчеты. И мы будем сдавать их вовремя. Все будет идти по соответствующим каналам. Каждый юридический вопрос будет обсуждаться в офисе окружного прокурора Клайна, прежде — повторюсь, — прежде чем вы начнете действовать. Коммуникация, коммуникация и еще раз коммуникация.
Он выстрелил последними словами словно артиллерийскими снарядами в стан врага. Решив, что потенциальное сопротивление подавлено, он повернулся с приторно почтительным выражением к окружному прокурору, который явно начал терять терпение, и сказал:
— Шеридан, я знаю, что вы собираетесь принять активное личное участие в этом деле. У вас есть что сказать нашей команде?
Клайн широко улыбнулся, и эта улыбка могла бы на расстоянии показаться добродушной. Вблизи, впрочем, было ясно, что она излучает ослепительный нарциссизм политика.
— Единственное, что я хочу сказать, — это что я здесь, чтобы помочь. Помочь любым доступным мне способом. Вы профессионалы. У вас есть специализация, опыт и талант. Вы свое дело знаете. Это ваша епархия.
Гурни расслышал негромкий смешок. Родригес недовольно моргнул. Неужели он настолько тонко настроен на частоту Хардвика?
— Однако я согласен с Родом. Дело большое и организационно сложное. Оно однозначно попадет на телевидение, и за ним будет следить множество людей. Будьте готовы к кричащим заголовкам — «Кровавое убийство современного гуру». Нравится вам это или нет, джентльмены, но мы попадем и в желтую прессу. И я не хочу, чтобы мы при этом выглядели как придурки из Колорадо, которые провалили дело Джона Бенета, или придурки из Калифорнии, которые провалили дело Симпсона. В этом деле придется выполнять много задач одновременно, а это не проще, чем жонглировать яйцами: если мы начнем их ронять…
Интерес Гурни к заключительной речи остался неудовлетворенным, потому что Клайна перебил телефонный звонок. Все раздраженно повернули головы. Родригес с негодованием наблюдал, как Хардвик достает из кармана телефон и цитирует мантру капитана:
— Коммуникация, коммуникация и еще раз коммуникация! — затем нажимает на кнопку приема звонка и отвечает. — Хардвик слушает… Говори. Где? Совпадают со следами? Есть понимание, как они туда попали? А почему он это сделал? Ладно, пусть их доставят в лабораторию как можно скорее. Без проблем. — Он отключил звонок и задумчиво уставился на телефон.
— Ну что? — Злобный взгляд Родригеса смягчился от любопытства.
Хардвик адресовал свой ответ рыжеволосой женщине в брючном костюме, застывшей в ожидании перед раскрытым ноутбуком.
— Новости с места убийства. Нашли ботинки убийцы — или, во всяком случае, ботинки, отпечатки которых совпадают со следами, ведущими от тела. Ботинки уже везут вашим людям в лабораторию.
Рыжая кивнула и начала печатать.
— Вы же сказали, что следы уводят далеко от тела и исчезают в никуда, — напомнил Родригес таким тоном, словно уличал Хардвика во лжи.
— Верно, — ответил Хардвик, не глядя на него.
— Так где же нашли ботинки?
— Там же, в нигде. На дереве, рядом с которым обрывается след. Они висели на ветке.
— Вы хотите сказать, что убийца забрался на дерево, снял там ботинки и оставил их?
— Так все и выглядит.
— И куда же он после этого делся?
— Мы даже приблизительно не представляем. Может быть, ботинки нам что-то подскажут.
Родригес разразился коротким резким смешком.
— Надеюсь, что подсказка найдется. Шеридан, вас прервали.
— С яйцами в полете, — прошептал Хардвик.
— Ничего страшного, — отозвался Клайн с улыбкой, говорящей: «Я что угодно оберну в свою пользу». — По правде говоря, я предпочитаю не говорить, а слушать — особенно когда речь о новостях с места событий. Чем лучше я понимаю проблему, тем больше я могу помочь.
— Как скажете, Шеридан. Хардвик, раз уж вы привлекли всеобщее внимание, поделитесь с нами остальными подробностями — вкратце, если можно. Окружной прокурор щедро уделяет нам свое время, но у него есть другие дела, это следует учитывать.
— Ладно, ребята, вы слышали, что он сказал. Вот краткая версия, повторять не буду. Не отвлекайтесь и не задавайте дурацких вопросов. Значит, слушайте…
— Прошу прощенья! — Родригес поднял обе руки. — Я не хочу, чтобы у кого-то сложилось впечатление, что нельзя задавать вопросы.
— Это так, фигура речи, сэр. Просто не хочу занимать слишком много времени у окружного прокурора. — Почтительность, с которой это было сказано, была избыточна ровно настолько, чтобы сарказм не ускользнул от адресата, но придраться было не к чему.
— Ладно, ладно. — Родригес нетерпеливо отмахнулся. — Продолжайте.
Хардвик начал перечислять имеющиеся данные:
— За три-четыре недели, предшествовавшие убийству, жертва получила несколько писем угрожающего характера и два телефонных звонка, один из которых был принят и записан секретарем, а другой принят и записан жертвой. Каждый из вас получит копии. Супруга жертвы, Кассандра, она же Кадди, сообщает, что в ночь убийства их с супругом в районе часа разбудил телефонный звонок от абонента, повесившего трубку.
Родригес открыл было рот, но Хардвик тут же ответил на предполагавшийся вопрос:
— Мы уже связались с телефонной компанией, чтобы отследить источники звонка в ночь убийства и двух предыдущих звонков. Однако, учитывая тщательность, с которой было спланировано преступление, я удивлюсь, если эти звонки удастся проследить.
— Это мы посмотрим, — сказал Родригес.
Гурни про себя решил, что для капитана важнее всего показать: он способен контролировать любую ситуацию или разговор, в котором принимает участие.
— Да, сэр, — произнес Хардвик с той же двусмысленной почтительностью. — В общем, пару минут спустя их потревожили звуки, раздававшиеся неподалеку от дома. Супруга жертвы описывает эти звуки как верещание животных. Когда я допрашивал ее второй раз, она предположила, что это могли быть еноты. Ее муж спустился, чтобы проверить, что происходит.
Через минуту она услышала то, что описывает как приглушенный хлопок, и вскоре после этого сама отправилась на разведку. Она обнаружила супруга лежащим на террасе сразу за задней дверью. Из ран на его шее вытекла большая лужа крови. Она закричала — по крайней мере, ей помнится, что она закричала, — и попыталась остановить кровь, но не смогла, после чего побежала назад в дом и позвонила 911.
— Вы не в курсе, она не изменила положение тела, когда пыталась остановить кровь? — В исполнении Родригеса вопрос прозвучал как ловушка.
— Она говорит, что не помнит.
Родригес смерил его скептическим взглядом.
— Я ей верю, — сказал Хардвик.
Родригес пожал плечами, обозначая недоверие к любому чужому мнению. Хардвик посмотрел на свои записи и продолжил повествование:
— Полиция Пиона прибыла на место первой, затем приехала машина из управления шерифа, затем прибыл полицейский Кальвин Максон из местного управления. В бюро расследований позвонили в 1:56 ночи. Я прибыл на место в 2:20, а медицинский эксперт прибыл в 3:25.
— Кстати, раз вы упомянули Трэшера, — сердито сказал Родригес, — он кому-нибудь звонил сказать, что опоздает?
Гурни рассматривал лица сидящих за столом. По-видимому, все они настолько привыкли к фамилии медицинского эксперта, что она никому уже не казалась странной. На вопрос также никто не отреагировал — что, судя по всему, означало, что эксперт всегда опаздывал. Родригес с негодованием уставился на входную дверь, через которую Трэшер должен был войти десять минут назад.
И тут, словно нарочно дождавшись момента, когда терпение капитана подойдет к концу, в комнату зашел долговязый мужчина с портфелем под мышкой и стаканом кофе навынос. Он закончил начатое за дверью и никем не услышанное предложение:
— …стройка, работают люди. Видите ли! Знаки повсюду расставили. — Он поочередно улыбнулся сидящим за столом. — То, что они «работают», выражается в том, что они стоят без дела и ковыряют в носу. Куда уж без этого. А чтобы действительно копали или дорогу мостили — какое там. Я ничего такого не видел. Толпа некомпетентных придурков просто взяла и перегородила дорогу! — Он взглянул на Родригеса сквозь очки, криво сидящие на носу. — Полиция небось тут бессильна, да, капитан?
Родригес отреагировал усталой улыбкой серьезного человека, которому приходится общаться с идиотом.
— Добрый день, доктор Трэшер.
Трэшер поместил свой портфель и кофе на стол перед единственным незанятым стулом. Он огляделся и остановил взгляд на окружном прокуроре.
— Приветствую, Шеридан! — сказал он удивленно. — Решили войти в курс дела с самого начала?
— У вас есть для нас какая-нибудь полезная информация, Уолтер?
— Вообще-то да. Как минимум один небольшой сюрприз.
Родригес не упустил шанс снова показать, что именно он командует парадом, и направить разговор в русло, в котором он и без него начал двигаться.
— Ну что же, я вижу возможность извлечь пользу из опоздания доктора. Мы сейчас выслушали краткое изложение событий, связанных с обнаружением тела. Рассказ закончился прибытием медицинского эксперта на место преступления. И вот медицинский эксперт прибыл сюда — так что давайте прямо сейчас дадим ему слово.
— Отличная идея, — сказал Клайн, глядя на Трэшера.
Доктор был к этому готов и немедленно начал свое выступление:
— Полный письменный отчет будет через неделю, джентльмены. Пока мы имеем дело только со скелетом.
Если это была шутка, подумал Гурни, то ее явно никто не оценил. Возможно, он так часто ее повторял, что публика перестала реагировать.
— Интересное убийство, — продолжил Трэшер, взяв со стола кофе. Он сделал задумчивый глоток и вновь поставил стакан на стол. Гурни улыбнулся. Этот взъерошенный верзила умел красиво выдерживать паузы. — Все оказалось не совсем так, как виделось нам на первый взгляд.
Он снова сделал паузу, дождавшись предельной концентрации нетерпения в воздухе.
— Первичное обследование тела на месте убийства привело к гипотезе, что смерть наступила в результате разрыва сонной артерии от множественных колото-резаных ран. Они были нанесены битой бутылкой, позже обнаруженной неподалеку. Однако вскрытие показало иное: причиной смерти стал разрыв сонной артерии в результате одного выстрела с близкого расстояния в шею жертвы. Раны же были нанесены позднее, когда тело уже лежало на земле. Мы насчитали по меньшей мере четырнадцать колотых ран. В некоторых остались осколки стекла, а четыре из них насквозь проходят через мышцы и трахею до задней стенки шеи.
За столом воцарилось молчание, все недоуменно переглядывались. Родригес соединил кончики пальцев обеих рук и заговорил первым:
— Значит, его застрелили?
— Застрелили, — ответил Трэшер с удовольствием человека, любящего обнаруживать непредвиденное.
Родригес недовольно посмотрел на Хардвика:
— Как так вышло, что никто из ваших свидетелей не слышал выстрела? Вы сказали, что на территории было как минимум двадцать гостей, и опять же, почему ничего не услышала жена?
— Она слышала.
— Что?! И как давно вам об этом известно? Почему мне не сообщили?
— Она слышала выстрел, но не знала, что это выстрел, — объяснил Хардвик. — Она сказала, что ей послышался приглушенный хлопок. Ей тогда это не показалось важным, а я не знал, с чем это связать до настоящего момента.
— Приглушенный хлопок? — недоверчиво повторил Родригес. — Вы хотите сказать, что в жертву стреляли с глушителем?
Шеридан Клайн следил за разговором, затаив дыхание.
— Тогда все понятно! — воскликнул Трэшер.
— Что понятно? — хором спросили Родригес и Хардвик.
Глаза Трэшера победоносно блестели.
— Следы гусиного пуха в ране.
— И в образцах крови, взятых из лужи вокруг тела. — Голос рыжей оказался таким же бесполым, как ее костюм.
— Разумеется, там он тоже был, — кивнул Трэшер.
— Все это очень любопытно, — произнес Клайн. — Но не мог бы кто-нибудь из вас, кто понимает, о чем речь, разъяснить мне ситуацию?..
— Гусиный пух! — повторил Трэшер так громко, будто Клайн жаловался на плохой слух.
Выражение вежливого непонимания на лице Клайна сменилось гримасой.
Хардвика осенило. Он сказал:
— Приглушенный звук выстрела и наличие гусиного пуха в ране говорит о том, что пистолет, из которого стреляли, был завернут во что-то вроде пуховика.
— Вы хотите сказать, что выстрел можно заглушить, просто завернув пистолет в пуховик?
— Не совсем. Я говорю, что если бы я завернул пистолет в несколько слоев достаточно толстого материала, особенно дуло, то, возможно, звук выстрела действительно больше напоминал бы хлопок, тем более если слушать из звукоизолированного дома с закрытыми окнами.
Казалось, объяснение удовлетворило всех, кроме Родригеса.
— Я хотел бы посмотреть результаты экспертизы, прежде чем считать это рабочей версией.
— Вы думаете, что выстрел не пытались заглушить? — с досадой переспросил Клайн.
— Возможно и такое, — сказал Трэшер. — Но тогда надо как-то по-другому объяснить частицы гусиного пуха в крови.
— Итак, — произнес Клайн, — убийца стреляет в жертву в упор…
— Не в упор, — поправил его Трэшер. — «В упор» означает, что был контакт между дулом и жертвой, а таких доказательств у нас нет.
— Тогда с какого расстояния?