– Поставь‑ка нам какой‑нибудь музон, Гэв, а я сейчас принесу шоколадные конфеты.
Но Гэвин даже не сдвинулся с места. Он, похоже, ждал, что сейчас начнутся упрёки. И в самом деле: стоило Майлзу оставить их наедине, как Кей процедила:
– Ну спасибо тебе, Гэв. Спасибо за твою поддержку.
За столом Гэвин пил ещё более жадно, чем Кей: втайне от всех он радовался, что не стал жертвой гладиаторских замашек Саманты. Теперь он посмотрел Кей прямо в глаза, расхрабрившись не столько от вина, сколько от уважительного, заинтересованного и внимательного отношения, какое добрый час проявляла к нему Мэри.
– Ты, по‑моему, и сама неплохо справилась, – сказал он.
И правда, те обрывки фраз, которые он уловил из спора Кей с Майлзом, создали у него стойкое ощущение дежавю; если бы не Мэри, он бы вообразил, что перенёсся в прошлое, в тот пресловутый вечер, когда в такой же обстановке Лиза объявила Майлзу, что он воплощает собой всё общественное зло, и Майлз расхохотался ей в лицо, а Лиза вышла из себя и отказалась дожидаться кофе. Вскоре после того случая Лиза призналась, что спит с ассоциированным партнёром своей фирмы, и посоветовала Гэвину провериться на хламидии.
– Я здесь никого не знаю, – продолжала Кей, – а ты для меня пальцем не пошевелил.
– А что, по‑твоему, я должен был сделать? – спросил Гэвин. Он хранил восхитительное спокойствие, гарантированное скорым возвращением Моллисонов и Мэри, а также количеством выпитого кьянти. – Мне эти дебаты насчёт Филдса по барабану. Плевать я хотел на этот Филдс. Не говоря уже о том, – добавил он, – что в присутствии Мэри этот вопрос поднимать рискованно: Барри в совете всеми силами отстаивал сохранение Филдса в составе Пэгфорда.
– Почему же ты меня не предупредил… даже не намекнул?
Он хохотнул совсем как Майлз, но ответить не успел, потому что вернулись остальные, словно волхвы с приношениями: Саманта – с чашками на подносе, за ней Мэри с кофейником, а сзади – Майлз с коробкой шоколадных конфет, которую купила Кей. При виде нарядного золотого банта Кей вспомнила, с каким оптимизмом выбирала эту коробку. Она отвернулась, пряча свой гнев, едва сдерживаясь, чтобы не наорать на Гэвина, и глотая позорные, внезапно подступившие слёзы.
– Всё было чудесно, – услышала она глухой голос Мэри, наводивший на мысль, что она тоже плакала, – но я не останусь на кофе, мне нужно бежать: Деклан немного… немного выбит из колеи. Большое вам спасибо, Сэм, Майлз, мне было приятно… понимаете… ну… слегка развеяться.
– Я тебя провожу до… – начал Майлз, но Гэвин этого не допустил.
– Останься, Майлз, я сам провожу Мэри. Мы с тобой пройдёмся пешком, Мэри. Здесь пять минут ходу. На горке уже темно.
Кей боялась дышать; она вся обратилась в ненависть к этому самодовольному Майлзу, к наглой Саманте, к чахлой, понурой Мэри, но более всего – к самому Гэвину.
– Да, конечно, – услышала она свой голос: все смотрели на неё, ожидая, что она скажет. – Ступай, Гэв, проводи Мэри домой.
Она услышала, как хлопнула входная дверь: Гэвин ушёл. Майлз наливал ей кофе. Она смотрела, как льётся чёрная струйка, и вдруг с болью поняла, что слишком многое поставила на карту, когда перевернула всю свою жизнь ради мужчины, который сейчас уходил в ночь рядом с другой женщиной.
VIII
Из окна домашнего кабинета Колин Уолл заметил Гэвина и Мэри. Силуэт Мэри он различил сразу, но, чтобы опознать долговязого мужчину, шагавшего рядом с ней, пришлось дождаться, когда эти двое окажутся в свете фонаря. Неудобно изогнувшись в компьютерном кресле, Колин щурился им вслед, пока они не скрылись в темноте.
Он был потрясён; в его представлении Мэри была затворницей, которая в святилище своего дома принимала только женщин, например Тессу, до сих пор навещавшую её каждый день. Ему даже в голову не приходило, что Мэри способна развлекаться после наступления темноты, да ещё с одиноким мужчиной. Был ли Гэвин допущен проститься с телом Барри? Не сидит ли Гэвин вечерами у камина, в любимом кресле Барри? Неужели между Гэвином и Мэри… возможно ли такое?.. В конце‑то концов, такие истории происходят сплошь и рядом. А при жизни Барри… неужели даже при жизни Барри?..
Колин не переставал ужасаться моральной деградации общества. Чтобы оградить себя от очередного шока, он постоянно готовился к худшему – рисовал кошмарные картины безнравственности и предательства, а не ждал, пока истина бомбой взорвёт его наивные заблуждения. Жизнь сводилась для Колина к противостоянию страданиям и неприятностям; все, кроме жены, были ему врагами, пока не доказывали обратное.
У него возникло сильное желание броситься вниз по ступенькам и рассказать Тессе об увиденном: возможно, она бы предложила вполне безобидное толкование этой ночной прогулки и объяснила, что вдова его лучшего друга была и остаётся верной мужу. Однако он не поддался этому искушению, потому что сердился на Тессу.
Почему она проявляет подчёркнутое равнодушие к его решению баллотироваться? Неужели не понимает, какой точки достигла его тревога после подачи заявки? Естественно, он предвидел такие волнения, но от этого мучился не меньше: попав под поезд, не станешь утешаться тем, что видел его приближение. Но Колин мучился вдвойне – от мыслей о будущем и от нынешнего ожидания.
Его новые кошмары клубились вокруг Моллисонов и их предстоящих нападок. В уме он постоянно репетировал контраргументы, разъяснения и оправдания. Он представлял себе, как, зажатый в тиски, борется за свою репутацию. В отношениях с внешним миром Колина всегда преследовали навязчивые идеи; сейчас он и вовсе оказался на грани паранойи, а Тесса притворялась, будто ничего не происходит, и даже не делала попыток снять его жуткое, неодолимое напряжение.
Тесса не одобряла его затею. Наверное, тоже боялась, что Говард Моллисон взрежет набухший волдырь их прошлого и стервятники Пэгфорда сразу растащат по городу леденящие кровь тайны.
Колин уже сделал несколько телефонных звонков тем людям, на чью поддержку всегда рассчитывал Барри. К его удивлению и радости, ни один из них не усомнился в его личных качествах и не учинил ему допрос. Все высказали искренние соболезнования по поводу кончины Барри, а также глубокую неприязнь к Говарду Моллисону. «Сытый, самодовольный ублюдок, – так высказался один из несдержанных на язык избирателей, – хочет сынка своего протащить. А сам лоснился, как масляный блин, когда узнал, что Барри помер». Колин составил для себя перечень основных тезисов в защиту Филдса, но ни разу им не воспользовался. Пока главным доводом в пользу его кандидатуры оставалась дружба с покойным Барри, а также фамилия, отличная от Моллисон.
С экрана монитора ему улыбалось его собственное малоформатное чёрно‑белое изображение. Весь вечер он пытался сочинить текст предвыборной листовки, для которой намеревался использовать ту же фотографию, что висела на сайте школы «Уинтердаун»: крупное лицо, грустноватая улыбка, высокий, бликующий лоб. Преимущество этой фотографии заключалось в том, что она давно была на виду и пока не вызывала ни насмешек, ни оскорблений – само по себе положительное обстоятельство. Но под фотографией, где предстояло разместить сведения личного характера, появилась лишь пара обтекаемых предложений. Битых два часа Колин вписывал и удалял какие‑то слова и даже вымучил целый абзац, но тут же стёр букву за буквой, нажимая на клавишу «бэкспейс» нервным, судорожным указательным пальцем.
Не в силах больше терпеть нерешительность и одиночество, он вскочил с кресла и спустился в гостиную. Тесса лежала на диване и, судя по всему, дремала под телевизор.
– Что нового? – сонно спросила она, открывая глаза.
– Только что по дороге прошла Мэри. В сопровождении Гэвина Хьюза.
– Понятно, – сказала Тесса. – Она давно собиралась зайти к Майлзу с Самантой. Гэвин тоже у них бывает. Очевидно, пошёл её проводить.
Колин ужаснулся. Чтобы Мэри отправилась в гости к Майлзу, который метит на место её мужа и находится в оппозиции ко всему, за что боролся Барри?
– С чего это её понесло к Моллисонам?
– Не забывай: они тогда поехали с ней в больницу. – Тесса с тихим стоном села и вытянула короткие ноги. – С тех пор она их толком не видела. Вот и решила зайти поблагодарить. Ты листовку закончил?
– Почти. Слушай, насчёт информации… то есть насчёт личных данных… нужно ли указывать предыдущие места работы? Или достаточно будет «Уинтердауна»?
– Мне кажется, надо указать только твою нынешнюю должность. А лучше посоветуйся с Миндой. Она… – Тесса зевнула, – она сама через это прошла.
– Верно, – сказал Колин. Он выжидал, но она так и не предложила ему помочь или хотя бы просмотреть написанное. – Да, это хорошая мысль. – Он едва заметно повысил голос. – Попрошу Минду отредактировать.
Жена принялась кряхтя массировать лодыжки, и Колин вышел из комнаты, оскорблённый в лучших чувствах. Ей, видимо, не понять, в каком он состоянии, как мало спит, как у него сводит живот.
Тесса только делала вид, что спала. На самом деле за десять минут до этого её разбудили шаги Гэвина и Мэри.
С Гэвином они не водили близкого знакомства: он был на пятнадцать лет моложе их с Колином, но главной помехой стала ревность Колина ко всем друзьям Барри.
– Он мне помогает выбить страховку, – сказала как‑то Мэри в телефонном разговоре с Тессой. – Как я понимаю, ежедневно звонит в страховую компанию, а стоит мне заикнуться об оплате его услуг – он и слышать ничего не хочет. Господи, Тесса, что будет, если я не получу этих денег…
– Гэвин решит этот вопрос, – заверила её Тесса. – Вот увидишь.
Хорошо бы, думала Тесса, которой хотелось выпить чаю и размять затёкшее тело, пригласить Мэри к ним домой, чтобы она немного отвлеклась и нормально поела, но этому мешало одно непреодолимое препятствие: Мэри с трудом выносила Колина. Со смертью Барри этот щекотливый и тщательно скрываемый факт постепенно всплыл на поверхность, как выброшенный приливом обломок затонувшего корабля. Мэри – это было ясно как божий день – хотела общаться только с Тессой; она шарахалась от любого предложения помощи со стороны Колина и старалась побыстрее свернуть разговор, если Колин подходил к телефону. Много лет они собирались вчетвером, и Мэри никогда не обнаруживала свою неприязнь, которую, возможно, сглаживал весёлый нрав Барри. Сейчас от Тессы требовалась немалая деликатность. Она сумела внушить Колину, что Мэри легче находиться в компании женщин. Правда, один раз Тесса недоглядела: в день похорон Колин бросился к Мэри прямо у церкви Архангела Михаила и сквозь рыдания принялся объяснять, что хочет баллотироваться на место Барри, дабы продолжить начатое им дело и добиться посмертного торжества его идей. Заметив, как Мэри изменилась в лице, Тесса поспешила оттащить мужа.
Раз‑другой Колин собирался зайти к Мэри и показать ей свои предвыборные материалы, чтобы она посмотрела на них глазами Барри; он даже намеревался узнать у неё, какими способами Барри стал бы набирать очки в ходе предвыборной кампании. В конце концов Тесса вынуждена была сказать ему открытым текстом, чтобы он не приставал к Мэри с такими вопросами. Он надулся, но Тесса рассудила, что переживёт его недовольство, а вот если он станет досаждать Мэри, то, не ровен час, получит отпор, как уже было в случае с церемонией прощания.
– Нашла к кому пойти – к Моллисонам! – продолжил Колин, вернувшись из кухни с чашкой чая. Тессе никто чаю не предложил; поглощённый своими заботами, муж нередко проявлял эгоизм в житейских мелочах. – Как будто больше податься некуда! Они выступали против всех начинаний Барри!
– Не будем драматизировать, Кол, – сказала Тесса. – И потом, Мэри, в отличие от Барри, никогда не интересовалась проблемами Филдса.
Но для Колина понимание любви сводилось к безраздельной верности, к безграничному терпению; Мэри очень низко пала в его глазах.
IX
– Куда это мы собираемся? – спросил Саймон из тесной прихожей.
Входная дверь была открыта, и застеклённое крыльцо, набитое верхней одеждой и обувью, отражало слепящие лучи утреннего воскресного солнца, превращая Саймона в тёмный силуэт. Тень его подрагивала на ступеньках, едва касаясь той, на которой замер Эндрю.
– В город, с Пупсом.
– Уроки сделал?
– Да.
Это была ложь, но Саймон никогда не проверял.
– Рут? Рут!
Мать в переднике, с белыми от муки руками выскочила из кухни.
– Что?
– Нам из города что‑нибудь нужно?
– Из города? Вроде нет.
– Небось, мой велосипед возьмёшь? – не отставал Саймон.
– Ну да, я собирался…
– У Пупса его оставить?
– Ага.
– К которому часу ему быть дома? – спросил Саймон, поворачиваясь к Рут.
– Откуда я знаю, Сай, – нетерпеливо проговорила Рут.
Самое большое раздражение муж вызывал у неё в тех случаях, когда на ровном месте начинал их всех строить – просто так.
Эндрю и Пупс часто ездили в город; подразумевалось, что Эндрю должен вернуться до темноты.
– Тогда к пяти, – наобум решил Саймон. – Опоздаешь – урою.
– Понял, – ответил Эндрю.
Засунутая в карман куртки правая рука сжимала плотный комок бумаги, как гранату с выдернутой чекой. Всю неделю он боялся потерять этот листок, на котором был каллиграфически выведен код, а под ним – несколько предложений с многочисленными поправками. Эндрю не расставался с ним круглые сутки, даже по ночам прятал в наволочку. Сейчас он испугался, как бы Саймон не заставил его вывернуть карманы на предмет курева.
– Ну пока тогда.
Саймон не ответил. Эндрю прошёл в гараж, там вытащил из кармана записку, расправил и стал читать. Он понимал, что это бессмысленно, что от близости Саймона бумажка не могла мистически стать другой, но на всякий случай проверил. Убедившись, что всё в порядке, он опять сложил её в несколько раз, спрятал поглубже, застегнул карман на кнопку и вывел гоночный велосипед из гаража, а потом по дорожке в переулок. Отец как пить дать смотрел через стекло ему в спину, надеясь, что Эндрю либо упадёт, либо как‑то не так обойдётся с велосипедом.
Внизу под холодными лучами весеннего солнца раскинулся Пэгфорд, подёрнутый лёгкой дымкой; в воздухе пахло пряной свежестью. Эндрю преодолел тот рубеж, за которым Саймон его уже не мог видеть, и почувствовал необыкновенную лёгкость, как будто сбросил непосильную ношу.
Он ворвался в Пэгфорд, ни разу не нажав на тормоза, и свернул на Чёрч‑роу. Примерно на середине улицы он сбросил скорость и чинно въехал на дорожку перед домом Уоллов, стараясь не задеть машину Кабби.
– Здравствуй, Энди, – сказала Тесса, открывая ему дверь.
– Здравствуйте, миссис Уолл.
По сложившейся традиции Эндрю считал родителей Пупса посмешищами. Тесса, полная и некрасивая, похоже, сама себя стригла и одевалась так, что неловко было смотреть; Кабби уморительно дёргался. И всё же Эндрю не покидало ощущение, что, будь они его родителями, он бы относился к ним неплохо. Всегда вежливые, приветливые. У них в доме никогда не возникало такого чувства, будто пол сейчас провалится и ввергнет тебя в преисподнюю.
Пупс, сидя на нижней ступеньке лестницы, надевал кроссовки. Из нагрудного кармана куртки демонстративно торчал пакет рассыпного табака.
– Арф.
– Пупс.
– Оставишь отцовский велосипед в гараже, Энди?
– Да, спасибо, миссис Уолл.
(Он давно заметил: она никогда не говорила «папин», «твой папа» – только «отцовский», «твой отец». Эндрю знал, что Тесса не выносит Саймона; за это он прощал ей и жуткую мешковатую одежду, и нелепую кривую чёлку.
Её ненависть зародилась давным‑давно, в тот злополучный переломный день, когда шестилетний Пупс впервые пришёл в гости к другу, в Хиллтоп‑Хаус. Мальчики забрались на какой‑то ящик в гараже и, пытаясь дотянуться до бадминтонных ракеток, нечаянно смахнули содержимое плохо закреплённой полки.
Эндрю до сих пор помнил, как упавшая банка креозота ударилась о крышу машины и разлетелась вдребезги; его охва тил дикий ужас, и он даже не смог предупредить хихикающего друга, что их теперь ждёт.
Саймон услышал грохот. Он примчался в гараж, выпятил челюсть, взревел, как животное, и, грозя физической расправой, стал размахивать кулаками перед воздетыми кверху детскими лицами.
Пупс описался. Моча потоком хлынула сквозь короткие штанишки на бетонный пол. Рут, из кухни услышавшая звериный рык, тоже прибежала в гараж и попыталась вмешаться: «Нет, Сай… Сай… не надо… они же не нарочно». Пупс, белый как мел, весь трясся; он хотел немедленно убежать домой; он хотел к маме.
За ним приехала Тесса, и Пупс в мокрых штанах с плачем бросился к ней. Это был единственный случай, когда на глазах у Эндрю его отец растерялся и попятился. Тесса, не повышая голоса, не угрожая, не распуская руки, каким‑то образом сумела выразить страшный накал ярости. Она выписала чек и сунула в руку Саймону под причитания Рут: «Ой, что вы, не надо, не надо». Саймон побежал за ней к машине и хотел обратить дело в шутку, но Тесса, усаживая ревущего Пупса на переднее сиденье, смерила Саймона презрительным взглядом и захлопнула водительскую дверцу прямо перед его улыбающейся физиономией. Эндрю запомнил выражение родительских лиц: Тесса увозила с собой в город нечто такое, что прежде не покидало пределов дома на вершине холма.)
Зато теперь Пупс всячески обхаживал Саймона. Бывая в Хиллтоп‑Хаусе, он пускался во все тяжкие, чтобы насмешить отца Эндрю; со своей стороны, Саймон только приветствовал визиты Пупса, рассказы о его проделках и даже самые похабные шуточки. Однако наедине с Эндрю Пупс охотно соглашался, что Саймон – первостатейный, отъявленный мудак.
– Зуб даю, она лесби, – говорил Пупс, когда они шли мимо затенённого сосной и увитого плющом старого дома викария.
– Твоя мама? – машинально переспросил Эндрю, погружённый в свои мысли.
– Что? – взвился Пупс, и Эндрю увидел, что он не на шутку зол. – Обалдел, что ли? Сухвиндер Джаванда.
– Ой, да. Точно.
Эндрю рассмеялся, а через долю секунды – и Пупс.
В ярвилском автобусе было полно народу; Эндрю и Пупсу пришлось устроиться рядом, вместо того чтобы каждому, по обыкновению, занимать двойное сиденье. Проезжая мимо Хоуп‑стрит, Эндрю встрепенулся, но улица была пуста. С того дня, когда они договорились о подработке в «Медном чайнике», он видел Гайю только в школе. Кафе открывалось в следующие выходные; при этой мысли его всякий раз захлёстывала волна эйфории.
– Сай‑Мой‑Зай начал избирательную кампанию, да? – спросил Пупс, занятый сворачиванием самокруток. Одна согнутая в колене длинная нога высовывалась в проход; пассажиры предпочитали перешагнуть, чтобы не связываться. – Кабби пока дрейфит – даже листовку не подготовил.
– А этот уже подсуетился, – ответил Эндрю и не содрогнулся от беззвучного взрыва паники внизу живота.
Его родители все вечера просиживали, как будто так и надо, за кухонным столом; Эндрю вспомнил коробку идиотских листовок, которые Саймон отпечатал на работе, и список основных пунктов его программы, который он составил не без помощи Рут и держал перед собой, обзванивая всех, кого знал в избирательном округе. От Саймона все эти занятия требовали, как видно, титанических усилий. Дома он постоянно был на взводе, и сыновьям доставалось от него больше обычного; можно подумать, он в одиночку нёс бремя, от которого они отлынивали. За едой разговоры велись исключительно о выборах; Саймон и Рут рассуждали о силах, брошенных против Саймона. Существование других кандидатов на место Барри Фейрбразера воспринималось ими как личное оскорбление, а кроме того, они полагали, что Колин Уолл и Майлз Моллисон выступают единым фронтом, поглядывая на Хиллтоп‑Хаус и думая лишь о том, как бы одолеть его хозяина.
Эндрю ещё раз проверил спрятанную в кармане записку. Он не посвятил Пупса в свои планы. Боялся, что тот пустит это дальше; Эндрю не придумал, как убедить друга в необходимости строжайшего соблюдения тайны, как напомнить ему, что маньяк, из‑за которого он в детстве описался, живёт‑поживает, причём в одном доме с Эндрю.
– Кабби не парится из‑за нашего Зая, – сказал Пупс. – Считает, что серьёзный конкурент один – это Майлз Моллисон.
– Ну, – отозвался Эндрю.
Его родители – он слышал – это обсуждали. Похоже, оба думали, что Ширли их предала: могла бы запретить сыночку идти на выборы против Саймона.
– Веришь, нет, для Кабби это настоящий крестовый поход, – проговорил Пупс, скатывая самокрутку большим и указательным пальцем. – Собирается подхватить знамя погибшего соратника. Бедняги Барри Фейрбразера.
Спичкой он утрамбовывал крошки табака в бумажной трубочке.
– У жены Майлза Моллисона огромные сиськи, – продолжал Пупс.
Сидевшая впереди старушка оглянулась и гневно посмотрела на Пупса. Эндрю опять разобрал смех.
– Здоровенные буфера, – громко добавил Пупс прямо в нахмуренное морщинистое лицо. – Гигантские прыгающие бомбы. Молочные.
Пассажирка медленно отвернула покрасневшее лицо и стала смотреть перед собой. От смеха Эндрю чуть не поперхнулся.
В центре Ярвила, возле полицейского участка и пешеходной торговой улицы, они вышли из автобуса и двинулись сквозь толпу, попыхивая самокрутками. У Эндрю почти не осталось карманных денег, подхалтурить у Говарда Моллисона было бы очень кстати.
Издали заметив ярко‑оранжевую вывеску интернет‑кафе, Эндрю прибавил шагу. Он больше не вслушивался в слова Пупса. «Не сдрейфишь? – спрашивал он себя. – Не сдрейфишь?»
Ответа пока не было. Ноги сами несли его вперёд, а вывеска росла, манила к себе и ухмылялась.
Если кому‑нибудь сболтнёшь, что говорится у нас в доме, я с тебя шкуру заживо спущу.
А выбор какой?.. Сгорать от позора, когда Саймон выставит себя идиотом на погляденье всему свету и проиграет – так ему и надо – выборы? Терпеть, когда он будет вымещать свою злобу на них с матерью и братом? Им и без того вечно приходится расплачиваться за его бредовые затеи. Накануне вечером Рут бодро предложила: «Мальчики разнесут твои листовки по домам». Эндрю боковым зрением увидел, как искажённое ужасом лицо Пола обратилось к нему, к старшему брату, ища его взгляда.
– Мне нужно сюда заскочить, – пробормотал Эндрю, сворачивая вправо.
Они купили билеты с кодами доступа и сели за свободные компьютеры через два места друг от друга – иных возможностей не было. По правую руку от Эндрю пожилой дядька, шмыгая носом, распространял вокруг себя запах грязного тела и окурков.
Войдя в Сеть, Эндрю впечатал имя сайта: pagford … council … точка… co … точка… uk …
На домашней странице красовалась бело‑голубая эмблема местного совета, а под ней – вид Пэгфорда (снимок явно был сделан вблизи от Хиллтоп‑Хауса) с устремлённым в небо силуэтом Паргеттерского аббатства. Эндрю уже заглядывал сюда со школьного компьютера и знал, что этот сайт – полный отстой: несовременный, дилетантский. Со своего ноутбука Эндрю не решился бы даже близко к нему подходить до завершения дела: отец хоть и чайник, но на работе запросто может найти кого‑нибудь, кто соображает…
Сообщение, даже отправленное из такого многолюдного, обезличенного места, неизбежно будет помечено сегодняшней датой; сегодняшняя поездка в Ярвил тоже свершившийся факт, но Саймон никогда в жизни не бывал в интернет‑кафе; он и слов‑то таких не знал.
У Эндрю больно кольнуло в груди. Он быстро пролистал форум – похоже, не слишком популярный. Какие там обсуждались темы: «Вывоз мусора» и «Вопрос: школьные микрорайоны в Крэмптоне и Литтл‑Мэннинге?» Примерно каждый десятый пост был от администратора, с приложением, озаглавленным «Протокол очередного заседания местного совета». Внизу страницы висело сообщение с темой «Кончина советника Барри Фейрбразера». Просмотров – сто пятьдесят два; ответов – сорок три. А потом, на второй странице форума, Эндрю увидел то, что искал: какое‑то сообщение от покойного.
Месяца два назад молодой учитель информатики, пришедший к ним на замену, взломал аккаунт Эндрю. Просто хотел показать, насколько он крут, и завоевать авторитет класса. Напрасно он упомянул внедрение SQL‑кода – Эндрю был уверен, что не он один, придя домой, бросился смотреть, что такое «скуль‑инъекция»[13]. Сейчас он вытащил бережно хранимый листок с записью кода, неоднократно опробованного в школе, и зарегистрировался на сайте совета. Всё указывало на то, что этот сайт, не обновлявшийся сто лет, не имеет даже элементарной защиты.
Внимательно, одним указательным пальцем он ввёл магическую последовательность символов. Дважды проверил всё до последнего апострофа, мгновение помедлил и, задержав дыхание, нажал на ввод.
От радости у него перехватило дыхание, как у ребёнка; он с трудом сдержался, чтобы не издать победный клич или не вскинуть кулак. Этот отстойный сайт удалось взломать с одного тыка. На экране появилась информация о пользователе Барри Фейбразере: имя, пароль, все учётные записи.
Разгладив магический листок, всю неделю ночевавший у него под подушкой, Эндрю приступил к делу. Взять и механически набрать этот текст, испещрённый поправками, зачёркиваниями и вставками, было невозможно. Эндрю давно над ним корпел, чтобы добиться безликого и непроницаемого тона, бесстрастного газетного стиля.
Саймон Прайс, выставивший свою кандидатуру для участия в выборах, обещает бороться с нерациональным использованием бюджетных средств. Мистер Прайс, безусловно, знает толк в рациональном использовании финансов и, обладая солидными связями, будет весьма полезен местному совету. В быту мистер Прайс в целях экономии скупает краденое (недавний пример тому – новый компьютер), а на службе, за спиной у руководства типографии «Харкорт‑Уолш», выполняет любые полиграфические работы по сходной цене, с оплатой из рук в руки.
Эндрю дважды перечитал сообщение. Он не раз шлифовал его в уме. Саймону можно было бросить сколько угодно обвинений, но ещё не придумали такой суд, который дал бы ему срок за главное преступление: за постоянный сыновний страх побоев и ежедневных унижений. Поэтому Эндрю мог ссылаться лишь на мелкие правонарушения, которыми при нём похвалялся Саймон. Из их большого числа он выбрал два конкретных примера, так или иначе связанных с отцовской работой: ворованный компьютер и левые типографские заказы. Работники типографии знали, как Саймон проворачивал свои дела, и наверняка рассказывали об этом своим знакомым и родственникам. У него задрожало внутри, как бывало, когда Саймон выходил из себя и набрасывался на любого, кто попадал под горячую руку. Сейчас Эндрю видел на экране собственное предательство, чёрным по белому, и это было страшно.
– Что за хрень? – зашептал ему на ухо голос Пупса.
Вонючий дядька ушёл; Пупс пересел на его место и прочёл текст.
– Ни фига себе, – изумился он.
У Эндрю пересохло во рту. Рука его неподвижно лежала на мыши.
– Как ты сайт крякнул? – шёпотом спросил Пупс.
– Скуль‑инъекция, – ответил Эндрю. – В Сети нашёл. Плёвое дело.
Пупс возликовал; он был поражён до глубины души. Его реакция и порадовала, и напугала Эндрю.
– Не вздумай об этом…
– Дай‑ка я такую же штуку насчёт Кабби забацаю!
– Нет!
Рука Эндрю вместе с мышью дёрнулась в сторону от нетерпеливых пальцев Пупса. Его сыновнее вероломство выросло из первобытной смеси гнева, отчаяния и страха, бурлившей у него внутри всю сознательную жизнь, но объяснить это другу было непросто, поэтому он только сказал:
– Для меня это не прикол.
Ещё раз перечитав сообщение, Эндрю добавил заголовок. Ему передалось возбуждение Пупса, как будто они вместе смотрели порно. Эндрю решил закрепить свой успех.
– Зацени, – сказал он, меняя имя пользователя на «Призрак_Барри_Фейрбразера».
Пупс заржал. Пальцы Эндрю дёрнулись на мышке и отодвинули её в сторону. Неизвестно ещё, решился бы он на такое дело или нет, не будь рядом Пупса. Один щелчок – и на форуме Пэгфордского совета по местному самоуправлению появилась новая тема: «Саймону Прайсу не место в совете».
Переполняемые впечатлениями от содеянного, они остановились на тротуаре лицом друг к другу, обессилев от смеха. Затем Эндрю взял у Пупса спички, поджёг заветную бумажку с черновыми записями и удостоверился, что она, сгорев дотла, опустилась чёрными хлопьями на грязный асфальт, где сгинет под ногами прохожих.
X
Чтобы наверняка успеть в Хиллтоп‑Хаус к пяти, Эндрю планировал выехать из Ярвила в половине четвертого. Пупс дошёл с ним до автобусной остановки, а потом вдруг заявил, что ещё поболтается по городу.
У них с Кристал была предварительная договорённость встретиться в торговом центре. Он неторопливо шагал в направлении магазинов, раздумывая о затее Эндрю и пытаясь определить свою позицию.
Надо было признать, что его не просто поразило, а чем‑то зацепило это событие. Эндрю в одиночку продумал всё до мелочей и провернул дело без сучка без задоринки, просто на зависть. Пупса слегка кольнуло, что Эндрю с ним не поделился; из этого он заключил, что такая секретность была, вероятно, небеспричинной. Виделось в ней что‑то скользкое, чересчур изощрённое; более аутентичным поступком было бы высказать Саймону всё в открытую, а то и пригрозить, разве не так?
Спору нет, Саймон – порядочное дерьмо, но в нём, несомненно, присутствует аутентичное начало: он делает что хочет и когда хочет, без оглядки на общество и на дурацкие условности. Пупс задался вопросом, не переменить ли своё отношение к Саймону, который ценит грубый, пошловатый юмор, особенно шуточки в адрес лохов и слюнтяев. Он и раньше говорил себе, что лучше уж такой отец, как Саймон, – вспыльчивый, непредсказуемый, равный противник, достойный неприятель, – чем такой, как Кабби.