Культурное мероприятие
Второй класс жил ожиданием праздника. В первый раз в жизни они всем классом идут в театр! Да не куда-нибудь в клуб, а в самый настоящий музыкальный театр на Ленинских горах. Сегодня им раздали билеты и велели завтра, в субботу, явиться к школе в парадной одежде. Спектакль был дневной, и у школы полагалось быть в 10 часов утра. Вечером Наташа долго обсуждала с мамой, что надеть, брать ли с собой сменную обувь, что поесть во время переменок. Мама рассказала, что переменки в театре называются антрактами, что с собой ничего брать не надо, потому что она даст ей денег на буфет, и Наташа там купит что-нибудь вкусное, а потом дома пообедает как полагается, хоть и попозже, чем всегда. Сменку тоже брать не надо, но обувь необходимо почистить, а банты в косы повязать белые.
На другой день Наташа была у школы точно в назначенный срок. Через 10 минут Татьяна Васильевна всех пересчитала, велела построиться парами, и они двинулись по направлению к метро. Наташа и Юля шагали, держась за руки, и разговаривали о театре. Обе они, разумеется, в театре бывали. Но, во-первых, это было с мамами, а не с классом. Во-вторых, это было давно, ещё до школы, и они плохо помнили, что там было. В-третьих, у них никогда не было своих денег, которые они могли потратить в буфете по своему усмотрению, как взрослые. Сначала долго ехали на метро. С пересадками. Народу было немного – утром выходного дня в Москве всегда малолюдно. Дети садились и вскакивали, перебегали с места на место, толкались и громко болтали. Все были приятно оживлены. Татьяна Васильевна и две мамы одёргивали самых шумных и резвых, зорко следя за наличием детей и постоянно пересчитывая детей глазами. Главное было – не потерять ребёнка. Потом они вышли из метро и долго шли парами, пока не пришли к красивому необычному зданию с какой-то птицей на куполе. Это был театр Наталии Сац. В нём ставились исключительно музыкальные спектакли, вроде оперетты, только для детей. В этот раз был спектакль «Максимка», о маленьком негритёнке, подобранном русскими моряками в море и ставшем юнгой на военном корабле. Дело было до революции, матросы были угнетёнными, а негритёнок, названный моряками Максимкой, был ещё более угнетённым, потому что был маленьким и к тому же чёрным. На сцене все очень смешно говорили, пели и танцевали. Дети радостно реагировали, непрерывно жевали конфеты, хлопали в ладоши. Словом, веселились от души. Когда задёрнулся занавес, и в зале зажёгся свет, Наташа с Юлей мигом выскочили из своих кресел и помчались в буфет со всех ног, куда также устремились все, у кого не было рядом мамы. Обгоняя друг друга, толкаясь и лягаясь, радостная толпа ввалилась в буфет и мигом образовала несколько очередей. Наташа и Юля были в первых рядах, они купили по мороженому, бутерброду с колбасой и пирожному, отошли к столикам и, счастливые, стали уплетать угощение с большим аппетитом. Прозвенел первый звонок, потом второй, а на третьем они уже сидели на своих местах, и мимо них ещё долго пробирались опоздавшие. Второе действие было не таким интересным, как первое. К тому же девочки захотели пить. Они еле дотерпели до следующего антракта и знакомым уже путём помчались в буфет, чтобы купить себе лимонаду. Они снова оказались в первых рядах, и Наташа, обращаясь к строгой тёте в белом накрахмаленном кокошнике, сказала, как учили:
- Будьте любезны, два стакана лимонада, пожалуйста.
Тётя-продавец налила им два стакана лимонада и сказала, подвигая к Наташе стаканы:
- Двадцать две копейки.
Юля взяла стаканы и пошла с ними к столикам, а Наташа пересчитала мелочь у себя в ладони и обнаружила, что у неё только двадцать копеек. Она страшно испугалась и оглянулась на Юлю, чтобы та вернула лимонад обратно, но увидела, что Юля поочередно отпивает из одного и второго стаканов, потому что они были полны, и она боялась выплеснуть лимонад себе на праздничное платье. Наташа покраснела, как варёный рак, и сказала, с ужасом глядя на тётю-продавца в белом кокошнике:
- Простите, у меня нет двух копеек.
Она зажмурила глаза, ожидая позора, может быть, даже вызова милиционера, который её арестует, как воровку. Но тётя посмотрела на неё внимательно и сказала совершенно серьёзно:
- Ладно, так и быть. На две копейки не допьёшь.
Сгорая от стыда, Наташа отошла от прилавка, взяла стакан с лимонадом и стала пить, после каждого глотка относя руку со стаканом от себя и разглядывая, сколько осталось. Когда осталось примерно на один палец, Наташа с сожалением остановила процесс поглощения очень вкусного лимонада и стала думать, отнести ли стакан с остатками тёте-буфетчице или оставить на столике. Она огляделась по сторонам и обнаружила, что на других столах много стаканов с недопитым лимонадом, оставшимся от уже ушедших детей. У неё мелькнула мысль, что можно же, наверное, взять чужой стакан с остатками лимонада и выдать его за свой. Но это было нечестно, ведь другие дети за свой лимонад заплатили сколько положено и имели полное право делать с ним что хотели – выпить весь или оставить недопитым. А вот она такого права не имела. Наташа посмотрела на Юлю, которая наслаждалась лимонадом медленнее, чем Наташа, и у неё в стакане было больше, чем у неё. Наташа подумала, что деньги у них общие, лимонад тоже общий, к тому же Юля отпила из обоих стаканов, пока Наташа расплачивалась. Будет, наверное, справедливо, если свой остаток лимонада тёте-буфетчице вернёт Юля, а не Наташа. Она заколебалась, не сказать ли Юле, чтобы она не допивала весь лимонад, потому что надо вернуть остаток. Но потом ей пришло в голову соображение, что ведь она договорилась с тётей-буфетчицей без Юлиного участия, значит, и отвечать придётся ей. Тяжело вздохнув, Наташа со стаканом в руке пошла к буфету, поставила стакан на прилавок и сказала, стараясь привлечь к себе внимание тёти в кокошнике:
- Простите, вот я оставила вам лимонаду.
Очередь из мальчишек и девчонок напирала, все торопились получить что-то, пока не зазвонил третий звонок (два уже прозвенели), замотанная тётя не обратила на Наташин робкий писк никакого внимания. Отойти Наташа не могла, поскольку надо было отдать долг. Поэтому она уцепилась двумя руками за прилавок и сдерживала напор толпы, которая пыталась её оттереть. В конце концов её вытолкнули из очереди, и огорчённая до слёз Наташа вернулась к Юле, которая смотрела на Наташино поведение, вытаращив глаза. Они вернулись в зал, где Наташа села на своё место и начала тихонько плакать. Ей хотелось к маме и совсем не хотелось смотреть на приключения иностранного негритёнка, попавшего прямо из моря на своё счастье к добрым русским морякам.
Вернувшись домой, она стала взахлёб рассказывать маме о происшествии в буфете. Мама напряжённо слушала. Но когда Наташа дословно воспроизвела фразу тёти-буфетчицы, мама вдруг расхохоталась. Она смеялась до слёз, ничего не говоря, и Наташа почувствовала, как у неё с души сваливается огромный камень. Мама обняла Наташу и поцеловала. Потом сказала:
- Всё хорошо. Ты правильно поступила.
Потом она ушла в другую комнату, где отдыхал папа. Вскоре из комнаты раздался папин смех. Наташе стало обидно, что папа и мама так веселятся над её переживаниями. Но с другой стороны, если это смешно, значит, это не страшно?
…………………………………………………………………………….
Наташа так и не полюбила театр. Ей казалось, что в театре, как и в других местах, всё самое важное происходит не на сцене, а вне её. Может быть, душа человеческая получает свои важные впечатления от самых пустячных событий, которые остаются в памяти на всю жизнь.
Номинация «Малая проза»
Подноминация «Для детей»
САШКА
Ежедневное дежурство после уроков было неотвратимо, как поход к зубному врачу. Хотя и не так страшно, но муторно, потому что когда весь класс с весёлым гиканьем устремлялся к выходу, и впереди у всех была полная свобода до самого вечера, ты должен оставаться в грязном помещении, чтобы привести его в порядок к завтрашнему дню. За каждым классом был закреплён кабинет, в котором работал их классный руководитель. Вот в их пятом Б классный руководитель Клавдия Васильевна ведёт математику. В этом кабинете нет ничего интересного. Дежурили парами, каждый день одна пара, составленная из тех, кого в начале года посадили рядом. Выбирать кто с кем сядет не разрешалась, иначе Ася никогда не села бы рядом с наглыми мальчишками, которые ей доставались в соседи год за годом, каждый год разные. Ася с ними не разговаривала и никаких дел не имела. Мальчишки были шумными, грубыми, часто неопрятными и тупыми. Они плохо учились, в карманах у них было полно всякой дряни, а на переменах они бегали по школе и орали, как стадо гусей, которых шугнула собака. В классе было 36 человек, 18 пар. Если напарник добросовестный, можно управиться за час, если нет, то и за два часа не убраться. Кстати, если сосед по парте заболевал, дежурство не отменялось, и тогда всё это ты должен был проделать один. Мальчишки часто внаглую сбегали с дежурства, и девчонкам приходилось убирать класс в одиночку. Асин сосед Сашка Матвеев всегда смывался, и сделать с этим ничего было нельзя. Он и в этот раз бы не остался, но принципиальная Ася подошла к Клавдии Васильевне и потребовала, чтобы она сказала Сашке остаться дежурить. Спорить он не осмелился и остался. Сашка Матвеев был Асей особенно не любим. Высокий, выше Аси на голову, с выражением тупой покорности на лице, он был двоечник и держался в классе только потому, что его мама была членом родительского комитета, постоянно бегала к учителям и всегда стремилась помочь классной руководительнице во всех делах. Правда, Ася не могла не отметить, что в отличие от других соседей по парте Сашка никогда к ней не обращался, за косы не дёргал, в бок не толкал, работы не списывал. Он молча сидел за партой, таращил свои круглые голубые глаза на доску и иногда что-то писал, сопя и с видимым усилием. Видно было, что он ничего не понимал, особенно по математике и русскому. И вот он остался дежурить – спасибо ему большое, без него никак, очень ценный помощник. Ася уже пожалела, что обратилась к классной руководительнице, потому что он только раздражал своей тупостью. Ася поглядела на него с отвращением и сказала:
- Ну что стоишь, ставь стулья на парты.
И принялась быстро переворачивать стулья вверх ножками и сиденьем ставить их на парты. Сашка молча присоединился.
Потом Ася дала ему ведро и велела принести воды из туалета, а сама принялась выгребать мусор с полок под партами в другое ведро. Ася каждый раз удивлялась, какие всё-таки свиньи её одноклассники, да и вообще все: за пять уроков столько мусора наложить под парты – откуда что берётся. Сашка принёс ведро воды и снова встал как истукан.
- Возьми тряпку и вымой доску, - велела Ася.
Сашка намочил тряпку и стал водить ею по доске, оставляя грязные разводы.
- Ладно, всё. Лучше возьми лейку и полей цветы.
Сашка взял лейку, зачерпнул из поломойного ведра и пошёл к подоконнику.
- Ты что, с ума сошёл? Это же грязное ведро. Иди в туалет и налей чистой воды в лейку. Лейку возьми в шкафу. Понятно?
Сашка молча вышел из класса, потом вернулся и стал лить воду в цветок, заливая его так, что вода полилась на подоконник. Ася кинулась к нему, оттолкнула, забрала лейку и аккуратно и по чуть-чуть под корень полила все цветы.
- Ты совсем дурак, да? У вас дома что, цветов нет?
- Нет.
- Почему?
- Я не знаю.
- Ладно. Выгребай мусор из парт в ведро, а я займусь доской.
Ася дочиста отмыла доску, для чего ей понадобилось два раза сменить воду. Она вымазала фартук и руки мелом, поэтому сходила в туалет и тщательно отчистила то и другое.
За это время Сашка сделал половину задания. Ася подумала про себя, что такие тупые и никчемушние люди совсем-совсем лишние, и лучше бы им не родиться. Вот кому он в самом деле нужен? Если только родителям, да и то…
- Сашка, а у тебя мама кто?
- Как кто? – удивился Сашка. - Мама.
- Ясно, что мама. Кем она работает?
- Она… я не знаю, - замялся Сашка.
- Как это ты не знаешь? Ты что, маленький? Ну, где тогда она работает?
- В ЖЭКе.
- А что она делает в ЖЭКе?
- Сидит на телефоне.
Ася вспомнила, как папа звонил в ЖЭК, когда что-нибудь протекало или батареи грели плохо, и кричал:
- Алло, диспетчерская?
- Это называется «диспетчер». Понятно? А папа кто?
- У нас нет папы. Мы с мамой и бабушкой живем, – покраснев, ответил Сашка.
Подумаешь, у него нет папы. У всех Асиных подружек не было пап, и что теперь – повеситься, что ли?
- Он был пьяница, да?
- Почему пьяница? – удивился Сашка. - Просто нет и всё.
- Так не бывает, - твёрдо сказала Ася. – Папы у всех когда-нибудь были. И у тебя тоже был.
- Не был, - упрямо сказал Сашка. – Мама сказала, что не было никогда.
Всё время разговора с этим тупицей Ася выгребала мусор из парт, не останавливаясь ни на минуту. Время у неё было своё, не казённое, и его было жалко тратить на такую дрянь.
- Сашка, бери ведро, тряпку, швабру и начинай мыть вон с того угла.
Сашка покорно взялся за мытьё полов.
Ася подошла с тряпкой к учительскому столу, чтобы протереть поверхность. На столе лежал их журнал. Клавдия Васильевна забыла его отнести в учительскую. Ася взяла журнал, чтобы отнести его, но не удержалась. Открыла и стала смотреть свои оценки. Оценки были неплохие, но могли бы быть и получше. А вот у гадины Ольки отметки были лучше. И у некоторых противных мальчишек тоже случались пятёрки, да ещё и по её любимому предмету – литературе. А что если добавить себе несколько пятёрок? Никто не узнает. Ася подошла к своему портфелю, достала шариковую ручку, снова вернулась к учительскому столу и аккуратно не дрогнувшей рукой нарисовала себе несколько пятёрок по своим нелюбимым предметам – физкультуре, математике и ботанике. Потом подумала немножко и нарисовала несколько двоек и троек своим недругам и обидчикам. Сашка поднял голову и с изумлением наблюдал за увлечённой этим творческим занятием Асей.
- Что ты делаешь? – с ужасом спросил он.
- Давай мой, не отвлекайся, - сказала Ася. – Если хорошо помоешь, я тебе тоже пятёрок нарисую.
- Не надо.
- Ладно тебе, не надо! Надо.
Поставив Сашке четвёрки по математике и русскому языку (качество мытья полов оставляло желать лучшего, и уж точно было не пятёрочное), Ася захлопнула журнал и понесла его в учительскую. Там никого не было, и она положила журнал на стол.
Вернувшись в класс, Ася отобрала у Сашки швабру и в два счёта вымыла пол, потом Сашка отнёс ведро с грязной водой в туалет, где вылил воду в унитаз, а Ася в своём туалете прополоскала тряпку прямо в раковине, и они, закрыв дверь на ключ, спустились вниз. Там Ася отдала ключ уборщице, которая повесила его на приборную доску в учительской раздевалке, и они разошлись по домам.
На другой день Ася припозднилась и пришла в класс за минуту до звонка. У двери толпились одноклассники, которые кучей стояли вокруг старосты и изучали классный журнал. Обычное дело. Перед началом уроков старосты брали из учительской журнал и носили его по кабинетам, где проходили уроки. Вообще-то заглядывать в него не полагалось, но все это делали, если могли. И тут началось!
Раздались вопли удивления и возмущения, когда кто-то увидел у себя двойку или тройку, про которую не помнил. Никому и в голову не могло прийти, что это Асиных рук дело. Но Асе стало понятно, что это вопрос времени. Подошла классная руководительница, первый урок был именно математика, и ребята стали кричать, выясняя, откуда взялись эти отметки, которых не было. Учительница взяла журнал, вошла в класс, села за стол и стала изучать журнал. Она листала журнал, а ребята тесной кучей обступили её и заглядывали в журнал. Только Ася и Сашка сидели за своей партой. Клавдия Васильевна подняла голову и посмотрела на них. Ася зарыдала. Ребята бросились к ней и закричали, как ненормальные, а кто-то даже пытался дать ей по шее и по голове. Клавдия Васильевна подошла к ним, ребята расступились.
- Кто это сделал? – холодным жёстким голосом спросила она.
Ася и Сашка молчали.
- Ребята, успокойтесь, всё выясним, исправим, - сказала она. – Никто не пострадает. А вы двое останьтесь после урока.
Ребята, возбуждённо переговариваясь, расселись по местам, и урок начался. Но как только он закончился, все опять подлетели к ним и начали орать и махать руками. И тут Сашка встал и гаркнул:
- Ну, я. А что? Я пошутил.
- Да за такие шутки морду бьют, - завопил Лёшка, а Колька схватил Сашку за грудки и встряхнул.
- Отвали! – заорал Сашка.
- Всё, всё. Вышли все из класса, - закричала Клавдия Васильевна. – А вы двое останьтесь.
Все нехотя потянулись из класса. Когда дверь закрылась, Клавдия Васильевна, мельком взглянув на рыдающую Асю, обратилась к Сашке:
- Ну, Матвеев, расскажи, зачем ты это сделал?
- Потому что они сволочи, всегда надо мной смеются, вот я и подумал, что тоже над ними посмеюсь.
- Ты понимаешь, что это преступление? Что теперь журнал надо изымать, заводить новый, выставлять заново отметки по результатам персонального экзамена каждого ученика по каждому предмету?
Сашка вытаращил глаза, а Ася зарыдала ещё громче.
- Как же ты, Ася, его не остановила? Это значит соучастие в преступлении.
Ася завыла в голос.
- Да что там, Клавдия Васильевна, я всего пять или десять оценок нарисовал. Из-за этого журнал переписывать?
- Ладно, будем решать, что с этим делать. Идите на перемену.
Не глядя друг на друга, Ася и Сашка вышли из класса и разошлись в разные стороны. Подойдя к девчонкам, Ася услышала, как Танька говорила:
- Что с него взять, он вообще дефективный. Псих со справкой. Такой даже если убьёт, ему ничего не будет. Его вообще давно пора сплавить в школу дураков, да маму его жалеют. Откуда мозги будут у человека, если его отец был алкоголик?
- А ты видела? – заорала Ася.
- Что видела? – обмерла от Асиного вопля Танька.
- Его папашу-алкоголика?
- Н-нет, но во дворе говорили…
- Ты дура, сплетница, сама псих со справкой!
Девчонки подняли гвалт, и дело обязательно бы дошло до драки, но прозвенел звонок, и возбуждённые девчонки помчались в класс.
После уроков Ася трусливо сидела в классе, дожидаясь, пока все уйдут. Выйдя за школьные ворота, она увидела толпу мальчишек, которые кучей мутузили кого-то. Сердце, стукнув, замерло, а потом бешено заколотилось. Не помня себя от страха и ярости, с диким визгом Ася помчалась к этой куче и начала пинаться, кусаться и молотить руками по чему попало. Куча распалась, ребята схватили свои портфели и разбежались. На земле остался Сашка, который был изрядно помят, но цел и невредим. Только очень грязный. Ася подняла его и стала отряхивать. Сашка отталкивал её руки и кривился. Он ничего не говорил. Ася взяла его портфель, и они пошли домой. Им было по дороге.
………………………………………………………………………………..
Храбрость бывает разная, и по Асиному честному мнению, Сашка был храбрее её, потому что взять вину на себя и пойти против всех страшнее, чем одному драться с оравой. Сашку долго ещё таскали по этому делу, но в конце концов отстали. Он и вправду был не способным к учёбе. Ася занималась с ним после уроков русским и математикой, но он сразу же всё забывал. Они не стали друзьями, но после окончания восьми классов, когда Сашка поступил в какое-то училище, они дружески здоровались при встрече, пока не выросли и не разъехались кто куда. Ася его не забыла.
Номинация «Малая проза»
Подноминация «Любовь»
Чайки над Финским заливом
(Рассказ)
Ирка девочка была умная, но внешностью не вышла. Не то чтобы некрасивая, а невидная, невзрачная, так мама её как-то оценила, когда ей было четырнадцать. Почему-то это сильно задело, и Ирка принялась за Ирка занялась спортом: лыжи, коньки, бег по утрам, гимнастические упражнения, перестала за столом метать всё подряд, а главное отказалась от сладкого, без которого жить стало намного хуже. Выпускные в 10-м классе, затем вступительные в вуз, где на филологию было 15 человек на место, довели Иркину внешность до некоторой загадочной полупрозрачности: тени под глазами, интересная бледность, запавшие щёки. С рвением неофита Ирка кинулась в новый и многообещающий мир взрослой жизни: выучилась курить и решительно пересмотрела гардероб.
Ей было интересно всё, чему учили. Времени на доскональное изучение кучи предметов катастрофически не хватало, поэтому Ирка составила расписание, в котором с 8.00 утра до 12.00 ночи было учтено всё, включая дорогу в институт и обратно, катание на коньках, посещение театров и личное время (2 часа в неделю), которое можно было не планировать, а тратить по своему усмотрению, как левая нога захочет. Наступила первая сессия, которую Ирка сдала играючи, чем произвела на одногруппниц, выходящих от экзаменаторов в слезах, порядочное впечатление. С ней захотели дружить сразу несколько девочек, и что особенно важно – Маринка и Ленка, которые были, как в незабвенном XIX веке, хозяйками светского салона, куда многие стремились попасть. Красивая и изящная Маринка была дочкой посла, а толстая и некрасивая Ленка имела номенклатурного папашу из партийных органов. У красивой Маринки были поклонники, которые приходили в институт с цветами, и эти цветы Маринка принимала с лёгкой гримаской досады. Ирка, которой цветы сроду никто не дарил, испытывала зависть на грани нервного срыва.
Однако это были именно что цветочки. Настоящий шок Ирка испытала, когда к институтскому входу, у которого она стояла в группе оживлённо болтающих, как сороки, сокурсниц, подкатили новенькие «жигули», из которых вышел классный парень с атлетической фигурой, загорелый в июне-то месяце, с выгоревшим чубом и голубыми холодными глазами. Маринка махнула на прощание ручкой, вспорхнула в авто и укатила навстречу счастью. Ирка вернулась в институт, пошла в читальный зал и сидела в нём до самого закрытия, усердным изучением старославянских текстов пытаясь изгнать искусительный образ из головы. Однако к концу второго учебного года Ирка уже знала, что этот образ будет её вечным проклятием, потому что ни время, ни «романы», ни напряжённая учёба не могли изгладить образ парня, ещё раза три, нет, четыре, воплотившегося реально в московском сыром озоновом воздухе около их института.
Перед началом весенней сессии Ирка получила приглашение на сейшен у Маринки, что могло обозначать только одно: её собрались крепко использовать как бесплатного репетитора сразу по всем экзаменационным предметам, поскольку ни Маринка, ни Ленка не имели шансов добраться самостоятельно даже до середины экзаменов. Вечеринка намечалась у Маринки в знаменитом Доме на Набережной. Ирка понимала, что у неё только одна попытка, никто её больше и близко не подпустит к Прекрасному Принцу, права на которого были присвоены Маринкой на том простом основании, что кто-либо, более-менее могущий увести Принца за собой в многообещающие дали, выпалывался, как сорняки на подмосковных шестисотовых грядках, вплоть до только что проклюнувшихся.
Поэтому Ирка явилась с опозданием, чтобы слегка затеряться в кругу уже набежавших участников, невзначай сунула шампанское Маринке, которая, посмотрев на этикетку, понимающе усмехнулась. Маринка отвлеклась на Ирку, чтобы предупредить о том, что у них будет игра в фанты, поэтому ей надо быть готовой к тому, что придётся петь, играть на фортепьяно или гитаре, танцевать, в крайнем случае – читать стихи. Свои. Ничего этого Ирка не умела. Уйти – значит, сдаться. А как же Прекрасный Принц? Убежать, даже не попробовав шанс, который судьба ей даёт? Шанс, который она так долго просила у судьбы?
Ирка передёрнула плечиками и сказала:
- Почитаю что-нибудь из последнего.
- А ты разве пишешь?
- Так, кропаю понемножку, без фанатизма.
- Ну-ну, интересно послушать.
- Дай листик и ручку, надо вспомнить и записать, а то я свои стихи не запоминаю.
Получив блокнот и ручку, Ирка уселась в уголок дивана и принялась лихорадочно сочинять что-нибудь на тему «луна и звёзды». Раздался очередной звонок в дверь, Маринка кинулась открывать. Спустя минуту на пороге комнаты встал Игорь с красивым букетом и с пакетом, в котором звякали бутылки. Все радостно его приветствовали, кроме Ирки, которая сидела на диване совершенно окоченевшая, хотя в комнате было жарко. Наверное, её лицо и поза удивили парня, потому что он кивнул в её сторону и о чём-то спросил Маринку. Маринка засмеялась и стала что-то ему говорить на ухо. Игорь смотрел на Ирку, и какое-то сочувствие появилось в его холодных глазах. Не дослушав Маринку, он передал ей цветы и пакет, прошёл через всю комнату, сел рядом и, наклонившись, спросил:
- Муки творчества?
Ирка кивнула. Он засмеялся и сказал тихо, наклонившись уже к самому её уху:
- Ты же филолог. Неужели ты не знаешь каких-нибудь женских стихов каких-нибудь современных поэтесс, лучше переводных? Гарантированно не известных широкой публике и твоим однокурсницам, не блещущим кругозором и не читающим ничего, кроме модных журналов?
Ирка с испугом взглянула на него. Он кивнул и сказал с самым серьёзным видом:
- Я здесь постоянно читаю стихи эстонских поэтов, выдавая их за свои.
- А где берёшь?
- Мой двоюродный брат учится в Литературном институте на переводчика с финского и эстонского, так я у него их беру, сокращаю, переделываю и читаю. Имею успех. – Он засмеялся. – Вот сегодня буду читать стихотворение «Чайки над Финским заливом». Красивое название. Ты была когда-нибудь на Финском заливе?
- Нет.
- И я не был. А стихотворение написано так, будто бы я там побывал и пишу об этом воспоминание. Там я встретил девушку, которую полюбил на всю жизнь под крики чаек. Вот странно, я иногда думаю, что это со мной было на самом деле. Может, и будет. Ты веришь в такие вещи?
- Нет. Я просто назначаю тебе свидание на берегу Финского залива.
- Что?
В этот момент Маринка, которая с беспокойством смотрела на них от двери, подошла и, капризно надувая губки, попросила Игоря помочь ей открыть бутылки. Он встал с озадаченным видом и пошёл в кухню, а Ирка глубоко вздохнула и без единой помарки записала стихотворение, которое вдруг явилось в памяти неизвестно откуда. Очень давно, ещё в школе, Ирке попался в руки сборник стихотворений современных поэтов из стран социалистического содружества на дешёвой тонкой бумаге. Там были переведённые на русский язык стихи румынских, болгарских, польских, чешских, словацких поэтов. Стихи были плохие, а может, таков был уровень перевода. Однако одно стихотворение румынской поэтессы Габриэлы Мелинеску Ирку поразило каким-то странным совпадением с её плановым чтением из составленного на основе десятого литературного тома Детской энциклопедии списка. Называлось стихотворение «Новая Шехерезада». Ирка прочитала около половины этих арабских сказок, которые ей изрядно надоели. Размышляя о трудной судьбе угнетённых женщин Востока, которые вынуждены были в своих гаремах в процессе поедания халвы и рахат-лукума буквально сражаться за право просто остаться в живых, Ирка не могла взять в толк, как мог такой в общем-то занятой государственный деятель, как шах или султан, годами каждый вечер слушать всю эту белиберду. Решив, что таков был умственный уровень средневековых владык, очевидно, не получивших хорошего гуманитарного образования, Стихотворение открыло ей какую-то новую грань этой затёртой до дыр арабской истории о немыслимо фольклорно одарённой супруге и придурочном восточном владыке, реагирующем на детские и не очень детские сказки с восторгом пятилетнего ребёнка.
Когда пришло время изысканных литературных штудий, Ирка не моргнув глазом прочитала стихотворение Габриэлы и получила нормальную порцию потрясённого восхищения.
Не мне забыть той страшной сказки суть.
Следят за мною два мужских суровых глаза.
Узнав с утра, что героиня умерла,
Виновность шаха исключите сразу.
Ведь я по воле собственной пришла,
Не мишурою угодив герою.
А смерть придёт, так значит мне и быть
Причиною и первой, и второю.
Стою в дверях, и тыщу первый страх
Так свеж, как в первый, самый первый вечер.
Умру, когда свой дух не соберу
Для сказки, без которой мир не вечен.
Огнём охвачен мыслей тёмный лес,
Копна волос подобна вспыхнувшему газу.
Узнав с утра, что героиня умерла,
Виновность шаха исключите сразу.
Перевод был так себе. Однако идея стихотворения была интересной, не банальной. Для Иркиной задачи несовершенство перевода было самое то. Талантливая идея, воплощённая в графоманском стихотворном изложении – всё это как нельзя лучше подходило для неординарной юной личности, делающей первые шаги в искусстве стихосложения.
Игорь смотрел не отрываясь и не моргая, наверное, как тот шах из стихотворения, выражение его глаз было непонятным (то ли прикажет казнить немедленно, то ли потащит в укромный уголок для употребления в обычном для шаха формате), и Ирка многое отдала бы, чтобы заглянуть в его мысли. Отклонив просьбы почитать что-нибудь ещё, Ирка вышла на балкон и подставила разгорячённое лицо под струю вечернего воздуха. Глядя на близкие звёзды Кремля и на высокие звёзды над головой, Ирка думала о том, что надо определяться – идти ли ей путём аферистки Золушки, у которой всё, вплоть до бального платья и стихотворений, было взято напрокат на полсуток, или же пойти путём Шехерезады, которая весь день сочиняла эти дурацкие сказки, чтобы просто дожить до утра. Кстати, сколько времени она так болталась на грани жизни и смерти? Ирка разделила в уме 1001 ночь на 365 дней в году, получилось 2,74. Больше двух с половиной лет! Только сказки, значит, на ночь? Наверное, пара детей была рождена Шехерезадой за это время. Ирка поняла, почему так долго шах слушал эту белиберду – потому что негибкий мужской ум правителя не мог придумать достойную причину отказаться от казни женщины, которую полюбил. А потом, так ничего и не придумав, просто послал подальше своё шахское слово, «простил» свою необыкновенную жену и мать своих детей, а сказок этих ему больше не надо было до самой смерти, потому что реальная жизнь в любви была прекраснее любого вымысла. Рядом встал Игорь, повернул её за плечи к себе и спросил:
- Когда свидание на Финском заливе?
- Сейчас, - ответила Ирка, прежде чем поцеловать его.
Судьба развела их быстро и неожиданно. Спустя годы они оба порознь побывали на Финском заливе, в том месте, который остался в другом государстве, в Эстонии. Оба шли по берегу в полном одиночестве, чайки кричали над холодным неприветливым северным морем, а каждый из них вспоминал эту историю и думал о том, что та встреча, которая не переросла во что-то большее, была самым прекрасным событием в их жизни. Что странно, оба были в одном и том же месте, в одном и том же году, в октябре, только она в начале, а он в конце. Когда они оба рассказывали мне о своей поездке, я ничего не открыла каждому из них о том, что узнала от другого. Я не судьба, чтобы сводить и разводить людей, которые не захотели или не смогли использовать шанс, данный дважды. Ведь на свидание к Финскому заливу они могли бы поехать вместе…