Содержание
Введение
. Вече во Владимире
. Вече в Ростове и Суздале
. Вече в Переяславле
Заключение
Список используемой литературы
Введение
Проблема вече городов Северо-Восточной Руси представляется одной из важнейших. Она связана со становлением и эволюцией феодального строя на территории Владимиро-Суздальской земли, с возникновением городских центров, развитием политических и государственных институтов в этом регионе. Тем не менее, трудов, в которых рассматриваются эти вопросы, немного. В общем потоке дореволюционной историографии, посвященной истории веча, нет специальных работ по генезису северо-восточного веча.
Одной из наиболее ранних специальных работ, вышедших в советское время, была работа А.Н. Насонова. Он поставил вопрос о генезисе веча в «Суздальской земле». А.Н. Насонов указал на взаимодействие княжеской власти и веча. В дальнейшем его выводы почти не пересматривались и вошли во многие обобщающие работы. В работе Ю.А. Лимонова, посвященной летописанию Владимиро-Суздальской Руси, было высказано несколько замечаний по социальной структуре веча во Владимире. В 1976 г. вышла статья Н.Н. Воронина, где также поставлен вопрос о владимирском «самоуправлении». По его мнению, основа всего политического и вечевого развития Владимира и Владимирской земли - горожане. Этот термин им не раскрывается. Горожане, по Н.Н. Воронину, действуют как какая-то особая социальная группа.
Обобщающие работы советских историков по истории древнерусского общества и классобразования затрагивали вопросы истории веча в Северо-Восточной Руси. М.Н. Покровский отметил два этапа истории развития веча, причем позднейший этап он называет «городским». С.В. Юшков также делил историю веча на два периода. Он указывал, что на вече XII, XIII вв. главенствовали феодалы. Он же пытался доказать, основываясь на статье 1176 г., традиционный патронаж «старых» городов над пригородами, «младшими» городами. Б.Д. Греков также коснулся известия 1176 г. Он отмечал, что из этого известия «с полной очевидностью вытекает, что, по мнению летописи, собрания в Ростове и Суздале были издавна, что в этих собраниях решающая роль принадлежала старой знати, ростовскому и суздальскому боярству, что знать через эти собрания старшего города до сих пор всегда держала в повиновении пригороды».
О северо-восточном вече упоминается и в обобщающих работах последних лет. В.Т. Пашуто пишет: «Летописец, довольный, что Владимир, будучи новым городом, устоял и защитил епископские владения от ростовского боярства, выступил с обоснованием того, что в местном краю сломан издревле бывший порядок вассального соподчинения городов». Он же отмечает борьбу на вече свободных людей с феодалами и различных феодальных группировок между собой.
Касается веча на северо-востоке и И.Я. Фроянов. Он приходит к выводу, что цель известия 1176 г. в том, чтобы «оправдать частный случай неповиновения пригорода старшим городам, а не в стремлении подвести „теоретическую базу" под ликвидацию отжившей системы». Его общий вывод о генезисе рассматриваемого института заключается в том, что вече «в Киевской Руси встречалось во всех землях-волостях. С помощью веча, бывшего верховным органом власти городов-государств на Руси второй половины XI - начала XIII в., народ влиял на ход политической жизни в желательном для себя направлении».
Наконец, М.Б. Свердлов, рассматривая общие вопросы истории веча, анализирует статью 1176 г. Он пишет: «...утверждение владимирского летописца (под 1176 г.), согласно которому „новгородци бо изначала, и смолняне, и кыяне, и полочане, и вся власти, якож на думу, на веча сходятся", являлось следствием неправомерного распространения новгородской вечевой практики на известные ему случаи городского веча». Он также указывает, что в этом известии «заключалось одно из обоснований ростовских бояр в их стремлении подчинить Владимир, но это была политическая конструкция, а не обобщение реально существовавших межгородских отношений». Общий вывод, к которому он приходит, заключается в том, что племенное вече с образованием государства исчезло, «а в наиболее крупных территориальных центрах - городах (правда, не во всех русских землях) вече как форма политической активности городского населения появилось в XII-XIII вв. вследствие растущей социально-политической самостоятельности городов».
Настоящий реферат ставит перед собой целью рассмотреть непосредственно ряд вопросов коммунального устройства городов северо-востока Руси. Это, прежде всего вопрос о существовании веча в данном регионе, времени его создания во Владимире, Суздале, Ростове, Переяславле и других городах. И, наконец, проблема социальной структуры веча и политическое значение его отдельных групп.
Вече во Владимире
В 1176 г. Владимирцы вопреки мнению «старых» городов земли, Ростова и Суздаля, а также всей «Ростовской тысячи», куда входила и часть владимирских бояр, постановили пригласить на стол «собственного» князя. Тем самым они совершили настоящий «государственный» общеземский переворот. Это событие чрезвычайно важно. Оно знаменует создание и официальное провозглашение нового самостоятельного политического образования. Во Владимиро-Суздальской земле появился новый центр. Город Владимир добивается политической самостоятельности. Местный летописец не только не игнорирует, а всячески подчеркивает обособленность города, его независимость, зрелость его политических акций. Рассказывая о том, что владимирцы сумели выстоять семь недель в осаде без внешней помощи и без князя - военного руководителя, клирик Успенского собора, автор летописной статьи, дал великолепную политическую сентенцию по поводу того, что произошло во Владимире: «Безо князя будуще в Володимери граде, толико возложьше всю свою надежю и упованье к святей Богородице и на свою правду. Новгородци бо изначала и Смолняне, и Кыяне, и вся власти, якож на дому на веча сходятся, на что же старейший сдумають, на томь же пригороди стануть, а зде город старый Ростов и Суждаль, и вси боляре хотяще свою правду поставити, не хотяху створити правды Божья но „Како нам любо, рекоша, також створим! Володимерь е пригород нашь!". Противящеся Богу и святей Богородице и правде Божье, слушающе злых человек развратников, не хотящих нам добра, завистью граду сему и живущим в нем, постави бо преже градо-сь великий Володимер, и потом князь Андреи...».
Так что же летописец подразумевает под словом «добро», которого не хотят городу Владимиру и его жителям Ростов и Суздаль? Прежде чем ответить на этот вопрос, столь важный для современников автора рассматриваемого сообщения, необходимо выяснить некоторые понятия. Что, например, подразумевать под такими понятиями, как «ростовци», «суздалци» и даже «владимирци»? Что такое «старейшие» города? Какое соотношение между ними и Владимиром? Как вообще относился в 70-е гг. XII в. горожанин (а клирик Успенского собора - тот же член городской общины) к коммунальным органам власти? Итак, по сути все эти вопросы дублируют вопросы, поставленные для выяснения того, что же понимал современник летописца-владимирца XII в. под понятием «добро».
Необходимо прежде всего рассмотреть понятия «ростовци», «суздалци», «владимирци». Они встречаются очень часто в летописных источниках. Их значение не всегда одинаково. Они могут обозначать разные смысловые категории. В некоторых случаях они определяют даже разные социальные контингенты: обозначают воинские подразделения, воинов, местных бояр, мужей-дворян, феодальное ополчение. Но в большинстве случаев эти понятия имеют в виду жителей города. Более того, при рассмотрении летописного контекста указанные понятия можно дифференцировать. Они могут обозначать вече, вечников, коммунальные органы власти, выборных от них и даже городское ополчение. Следовательно, в каждом отдельном случае летописные определения «суздалци», «владимирци», «ростовци» требуют отдельного рассмотрения, ибо их содержание различно.
В сообщении о владимирском «перевороте» 1176 г. летописец совершенно четко отмечает (и даже акцентирует внимание читателя), что Ростов и Суздаль - города «старые». Это говорит, видимо, не только о том, что они основаны и существуют давно, «старый» обозначает «главный», центр округи, земли. Летописец иллюстрирует свою мысль о центрах интересным сравнением: он упоминает такие города, как Новгород, Смоленск, Киев (Радзивиловская летопись добавляет - Полоцк), наконец, Ростов и Суздаль. В них находятся хорошо развитые коммунальные органы власти. Постановления и решения веча «старших» городов обязательны не только для членов городской общины, но и для «пригородов». Что же это за поселения? «Пригороды» - это «молодые» города, у которых нет веча, законодательного коммунального органа. Они управляются при помощи посадников (наместников), назначаемых вечем «старого» города. Хорошо известна борьба, носившая подчас ожесточенный характер, между такими крупными экономическими и культурными центрами Европы, как Новгород и Псков. Последний выступал в роли зависимого члена содружества этих центров. Псков был «новым» городом, «младшим», «пригородом» Новгорода. И вот почему «ростовци» заявляют, что Владимир - «пригород» и обязан подчиниться их требованиям.
Когда и как возникло владимирское вече? Оно оформилось окончательно и заявило о своем существовании как высшем органе управления в грозный 1176 г., во время осады Владимира. Но полагать, что оно возникло спонтанно за те семь недель, пока длился приступ города, невозможно. Создание такого института, важнейшего в Древней Руси, - процесс более длительный и сложный. Так заставляет думать практика новгородского и киевского веча. Целый комплекс совершенно конкретных сведений подводит нас к предположению, что процесс образования подобного государственного института также сложился во Владимире не сразу, а постепенно.
Уже через несколько дней после смерти Андрея Боголюбского были приглашены князья по требованию всей дружины «от мала до велика», которая съехалась во Владимир на съезд. Естественно, в этом «представительном форуме» принимали участие и владимирцы. На стол Ростовской земли были призваны Ростиславичи, но кроме них поехали и Юрьевичи. Лаврентьевская летопись так описывает приглашение: «и приехавше ели пове-даша речь дружиньню, и сущю ту Михалку Гюргевичю с нима (т.е. с Ростиславичами. - Ю.Л.). и здумавше сами рекоша: „Любо лихо, любо добро всем нам пойдем вси». Приехавших князей по-разному встретили на северо-востоке. Ростовцы были очень недовольны приездом Юрьевичей: «и слышавше Ростовци негодоваша». Ростиславичи уехали в Переяславль, а Михалко отправился во Владимир, видимо, по приглашению владимирцев (местного веча?). Приглашенный князь сел во Владимир. Но, как подчеркивает сам летописец, вся дружина (и «большая», и «малая», другими словами, представители Ростова, Суздаля и Владимира) присягнула Ярополку Ростиславичу: «а дружина вся видевше князя Ярополка целоваша и утвердившеся крестным целованьем с ним». В результате Владимир со своим приглашенным князем оказался осажденным «всею силою Ростовьская земля»: «ехаша к Володимерю на Михалка, Михалко же затворися в городе не сущим Володимирцем Володимери, ехали бо бяху по повеленью Ростовець противу князема, с полторы тысяче, и ти тако целоваша крест, приехаша же со всею силою Ростовьская земля, на Михалка к Володимерю, и много зла створиша Муромце, и Рязанце приведоша, и пожгоша около города». Осаждавшие принадлежали к корпорации феодалов всей Ростовской земли (это неоднократно подчеркивает сам летописец - «вся сила Ростовской земли») - к «Ростовской тысяче». Ею руководили знатнейшие бояре страны, такие как Борис Жидиславич, которые пригласили Ростиславичей. Осажденные владимирцы принадлежали, видимо, к другой какой-то организации. Но к какой? Если город, блокированный превосходящим противником, выдерживает семинедельную осаду, надо полагать, что его защитников сплачивали воинская дисциплина, единство и общность политических взглядов. В какой форме происходил обмен мнениями, находились единые цели, устанавливались единые взгляды и принимались конкретные решения в период, когда политический кризис затрагивал всех жителей города? Ответ может быть лишь один. Подобной формой организации в Древней Руси в 70-х гг. XII в. было только вече. Следовательно, надо допустить, что в этот период в городе действовал такой коммунальный институт, который объединял большинство свободных жителей города. Итак, во Владимире уже сразу после убийства Андрея существовало вече, которое решило пригласить совершенно самостоятельно от Ростова и в противовес ему «своего» князя - Юрьевича. Был сделан вызов всей политической структуре Ростовской земли. Чем этот опыт закончился, известно. Существование веча в середине 70-х гг. XII в. подтверждается конкретными фактами. В летописи сохранилось прямое указание на действие веча именно во Владимире, причем это свидетельство исходит от соперников - Ростова и Суздаля. Сообщая об ожесточенной борьбе, разгоревшейся в конце 70-х гг. XII в., летописец пишет, что владимирцы «не хотяше покоритися Ростовцем зане молвяхуть: „Пожьжем и, пакы ли посадника в немь посадим, то суть наши холопи каменьници ». Оказывается, во Владимире был когда-то посадник, и крайней мерой наказания, которой ростовцы угрожали владимирцам, было восстановление института посадников. Но что такое посадник? Как известно, само понятие «посадник» эволюционировало на протяжении периода феодальной раздробленности от обозначения администратора, назначаемого непосредственно князем для управления, суда, обороны и сбора налогов в небольшие города, до выборного должностного лица, получившего юридически свою власть от веча (как это было в Новгороде). Естественно, ростовцы, угрожая, имели в виду посадника, назначенного непосредственно князем. Метод подчинения той или иной территории при помощи посадников вообще был не нов. Более того, типичный для всей Древней Руси, он применялся неоднократно и на северо-востоке.
В 90-х гг. XI в., захватывая территорию «Суждальской земли», Олег Святославич сажал по городам своих посадников. Захватив Владимирскую землю, Ростиславичи в 1176 г., как сообщает летописец, «роздаяла бяста по городом посадничьство Русьскым дедьцким, они же многу тяготу людем сим створиша продажами и вирами». Итак, полное подчинение собственной администрации - вот что сулили ростовцы Владимиру. Интересны и другие наблюдения. Само сообщение совершенно конкретно показывает на то, что управление во Владимире во время политического кризиса и междоусобицы 70-х гг. XII в. было не посадническое, а вечевое. Добавим, что во Владимире князь (тот же Михаил Юрьевич) сидел недолго, да и его правление было лишь номинальным. Летописец прямо указывает: «Безо князя будуще в Володимери граде, толико возложьше всю свою надежю и упованье к святей Богородице и на свою правду». Таким образом, ни посадник, ни князь не были во Владимире и не исполняли роль административного органа. Тогда что же могло управлять городом? Только вече. Именно заменить его посадником угрожали ростовцы. Ведь это обозначало полную потерю политической свободы, изменение статуса «вольного», самостоятельного города. Именно вече приглашало Михаила Юрьевича на стол, против которого была вынуждена выступить часть владимирцев - «младшая» дружина.
Совершенно недвусмысленно на существование и юридическую правомочность владимирского веча показывают и следующие факты. Под влиянием голода и стихийных бедствий после семинедельной осады Владимир вынужден был пойти на уступки «старейшим» городам. Осажденные «показали путь» князю Михаилу Юрьевичу. На столе оказался Ярополк Ростиславич. Летописец, сообщая об этом, очень четко указывает на деятельность выборного органа, хотя термин «вече» не употребляет, а оперирует суммарно словом «владимирцы»: «И святая Богородица избави град свои, Володимерци же не терпяче глада, реша Михалку: „Мирися! А любо княже промышляй о собе». Формула изгнания такая же, как и при описании удаления князя после решения веча в Новгороде или Киеве. И далее. Новый князь садится на владимирский стол только после того, как жители города заключат договор со своими противниками - ростовцами, и после того, как он заключит ряд с теми же «владимирцами», т. е. представителями городского самоуправления - веча. «Володимерци утвердившеся с Ростиславичема крестным целованьем, яко не створити има в городе никакого зла, выдоша с кресты противу Мстиславу и Ярополку из города, и вшедшим в город утешиста Володимерце, и розделивше волость Ростовьскую седоста княжить, а Ярополка князя посадиша Володимерци с радостью, в городе Володимери на столе, в святей Богородице весь поряд по-ложше».
Приведенное известие показывает на существование веча, деятельность выборной вечевой администрации, ибо другой договаривающейся стороны, с которой мог бы заключить «поряд» Ярополк Ростиславич, в городе просто не было.
Местная летопись весьма образно описывает взрыв возмущения, направленный против Ростиславичей, их бояр и детских, которые грабили город и волость и даже посягнули на имущество главного храма Владимира. Этот взрыв, видимо, привел к созыву веча, на котором бурно обсуждалось создавшееся положение. Характерно, что летопись прямо указывает на подобные обсуждения. Причем ораторы исходили из преамбулы «вольности», т.е. свободы выбора князя, чье поведение, нарушившее ряд с городом, освобождало горожан от присяги на верность: «И почаша Володимерци молвити: „Мы есмы волная князя прияли к собе, и крест целовали на всемь, а си яко не свою волость творита, яко не творящися седети у нас, грабита не токмо всю, но и церкви, промышляйте братья!» Концовка цитаты превосходно иллюстрирует весь накал страстей, царивших на вечевом собрании. Она буквально передает грозный призыв новгородской вольницы в момент наибольшего негодования против неугодного князя и княжеской администрации.
Вторичное появление Михаила Юрьевича во Владимире также связано с городским самоуправлением, с вече, с заключением ряда между князем и городом. А его брат Всеволод прямо указывал своему противнику, Мстиславу Ростиславичу, видимо, намеренно подчеркивая свое положение и гордясь им: «Тобе Ростовци привели и боляре, а мене был с братом Бог привел и Володимерци». Таким образом, по мнению Всеволода (точнее летописца), единственная законная возможность получения стола - это приглашение самого города, его самоуправления, веча «владимирцев».
В критический момент князь во всем зависел от решений городского веча. После неудачной Липицкой битвы в 1216 г. великий князь Юрий Всеволодович прибежал во Владимир, потеряв все свои полки. Прежде всего он собрал вече и стал у него просить помощи. «На утреи же князь Юрьи созва люди и рече: „Братие Володимерци, затворимся во граде, негли отбьемся их ". Людие же молвяхуть ему: „Княже Юрьи, с ким ся затворити, братия наша избита, а инии изъимани, а кои прибежали, а ти без оружиа, то с ким станем?"» Летописец превосходно рисует картину полнейшей зависимости князя от «братьев» горожан, от веча, воля которого - закон не только для жителей, но и для правителя. Лучшую иллюстрацию зависимости князя от коммунального строя города трудно представить.
Дальнейшее изложение статьи также интересно, ибо еще раз подтверждает существование договорного начала между вечем, городом и князем. «Князь Костянтин поиде в Володимерь, и сретоша и за градом весь священьничскыи чин и людие вси, и седе в Володимери на столе отчи, и в той день князь Костянтин одари князи и боляре многыми дары, а Володимерци води ко кресту».
Интересно, как вообще относился к вечу житель города Владимира в 70-е гг. XII в. Реакция на действия этого органа власти коренного владимирца - клирика Успенского собора, автора летописных известий, - зафиксирована в местном своде 1177 г. Приведенная выше цитата о борьбе Владимира с Ростовом и Суздалем показывает, что владимирцы относились к этому институту с должным уважением, рассматривая его как символический и фактический показатель территориального и государственно-земского суверенитета. Но не только чрезвычайно интересная и характерная сентенция, помещенная в летописной статье 1176 г., отражает отношение владимирцев к вечу. Есть и другие. Под 1169 г. в рассказе о неудачном походе «низовских» ратей против Новгорода находим сентенцию, направленную против «гордых», «независимых» и «свободных» новгородцев, которые из-за своего строптивого характера совершили страшный грех, переступили крестное целование, которое скрепляло их договоры и узаконения со «старыми князями», и так жестого обошлись с потомками этих князей. В известии читаем: «сия люди Новго-родьскыя наказа Бог, и смери я дозела за преступленье крестное, и за гордость их наведе на ня, и милостью своею избави град их, не глаголем же прави суть Новгородци, яко издавна суть свобожени Новгородци, прадеды князь наших, но аще бы тако было то велели ли им преднии князи крест преступи или внукы, или правнукы соромляти, а крест честный целовавше, ко внуком их, и к правнуком то преступати, то доколе Богови терпети над нами, за грехы навел и наказал по достоянью рукою благоверного князя Андрея».
Сентенция полна критики в адрес Новгорода. То, что владимирский летописец осуждает «новгородскую гордыню», совершенно естественно. Интересно другое. Автор сообщения вполне понимает и приемлет как должное вечевое правление Новгорода и его свободу. Тема осуждения идет по линии констатации неблагодарности новгородцев, которые были «свобожени» «старыми князями», получили от них «уставы» и льготы, но не стали относиться с должным уважением и благодарностью к потомкам этих князей (к тому же Андрею Боголюбскому). Летописец превосходно понимает, что такое вечевое «устроение», что такое политическая свобода. Он с полным пониманием и уважением относится к «свободным» новгородцам. За это он их не осуждает.
Итак, жалоба, упрек, предсказание всех кар за неблагодарность, не за вече, за политическую свободу. Может быть, это еще более отчетливо прозвучало в Лаврентьевско-Троицком источнике Московского летописного свода 1480 г.: «И не глаголем: „Прави суть Новогородци, яко издавна свобожени суть от прадед князь нашых"».
Когда же возникло владимирское вече? Из вышеупомянутого летописного известия конца 70-х гг. XII в., передающего угрозу ростовцев владимирцам, видно, что во Владимире долгое время существовала система посадников. Город был основан в 1108 г. Естественно предположить, что вече тогда не существовало. В городе находился посадник, собиравший налоги, таможенные пошлины, исполнявший роль судьи и воеводы. Рост поселений в пригородной округе, колонизация всего Залесского края и ряд других факторов постепенно привели к тому, что появились два диалектически связанных между собой класса-антагониста: крестьяне и феодалы. Последние в силу своих корпоративных и социальных интересов влились в «Ростовскую тысячу», объединившую всех феодалов на северо-востоке Руси. При выборе Андрея летом 1157 г. на стол в качестве совещательных членов присутствовали владимирская и переяславская «младшие» дружины. Были ли в этот период какие-либо зачатки коммунального управления Владимира, сказать трудно. Во всяком случае во время первых лет правления Андрея Боголюбского город рос исключительно интенсивно. Этому способствовали оживленное строительство городских зданий, интенсивная торговля, как внутренняя, так и внешняя (межземская и международная), развитие ремесел. Фактическое перенесение центра Ростовской земли во Владимир еще более увеличивало население города. Рост численности жителей безусловно вел к изменению их социальной психологии, к росту самосознания, к стремлению к коммунальным свободам. Возник наглядный пример действия диалектического закона о единстве и борьбе противоположностей. Чем больше Андрей Боголюбский, проводивший политику самовластия, укреплял и населял Владимир, тем сильнее жители стремились к городским вольностям. Неизбежно эти взаимосвязанные силы должны были прийти к столкновению. Пожалуй, первым таким случаем было отношение к епископу Феодору. Летопись чрезвычайно осторожно трактует события. Но сквозь осуждение «лживого Феодорца» можно уловить осуждение и политики Андрея, поддерживавшего его. Церковник, кому принадлежит авторство рассматриваемого сообщения, концентрирует внимание читателей на бедах, постигших храм Богородицы, тем не менее, некоторые факты о положении города в этот момент попали в статью 1169 г. Так, чудо, которое «створи Бог и святая Богородица», заключалось в изгнании Феодора из Владимира, а только уж потом из «всея земля Ростовьская». Осуждение владыки строится также по аналогичному плану: на первом месте находится перечисление его вины перед городом. Феодор «церкви все в Володимери повеле («повеле» вставлено издателями летописи. - Ю.Л.) затворити и ключе церковные взя, и не бысть ни звоненья ни пенья по всему граду». древнерусский социальный общество вече
Если в приведенных выше фрагментах нет и намека на существование веча или какого-либо городского самоуправления, то отрицать наличие самосознания горожан (а летописец был клириком, жившим во Владимире), четкую формулировку интересов города и обид, нанесенных ему, не представляется возможным. Свои выгоды, значение и, может быть, уже какие-то коммунальные гражданские права (?) горожанин, сделавший запись о событиях 1169 г., знал превосходно. Перечисляя злодеяния алчного владыки, летописец с пафосом описывает мучения, которым подверглись жители города и волости: «Много бо пострадаша человеци от него, в держаньи его, и сел изнебывши и оружья, и конь, друзии же и роботы добыта, заточенья же и грабленья, не токмо простьцем, но и мнихом, игуменом и ереем, безмилостив сыи мучитель, другым человеком головы порезывая и бороды, иным же очи выжигая и язык урезая, а иныя распиная по стене, и муча немилоствне, хотя исхитити от всех именье, именья бо бе не сыт акы ад». Подобное перечисление с абсолютной точностью указывает, кто же подвергся репрессиям корыстолюбивого владыки: представители церкви (об этом прямо говорит летописец), а также вассалы владыки, бывшие «в держаньи его», т.е. местные феодалы Владимира и округи. Но, кроме того, были и другие категории. Летописец указывает, что люди лишались «именья», другими словами, имущества. Кроме феодалов и церкви во Владимире была другая имущая прослойка, обладавшая немалым достатком и весьма ясно сознававшая свои сословно-классовые интересы (которые ровно через 10 лет с оружием в руках она стала защищать). Речь идет о купечестве. Именно оно, несмотря на благоприятное отношение Андрея Боголюбского, видимо, подверглось нападению владыки. Наконец, летописец прямо пишет о «простецах», т.е. о людях низкого звания, которых пытал епископ. Трудно представить, чтобы с целью обогащения владыка репрессировал нищих или неимущих смердов. Видимо, летописец имеет в виду людей состоятельных, но не знатных. Недаром они упоминаются в перечислении после феодалов и в то же время противопоставляются церковникам: «заточенья же и грабленья не токмо простьцем, но и мнихом, игуменом и ереем». Вне всякого сомнения, летописец пишет о богатых, но не знатных людях: купцах, состоятельных ремесленниках, живших во Владимире. Только их (а не феодалов и служителей церкви) Феодор мог лишать личной свободы, кабалить, другими словами, насильно превращать в своих холопов. Именно об этом и пишет летописец: «друзии же и роботы добыта». Как видим, все прослойки городского населения натерпелись от лихого владыки. Поэтому не случайно столь враждебная запись помещена в летописи. Интересно и другое. Тенденциозность направлена не столько персонально против Феодора, сколько против него как носителя самоуправства, абсолютной и бесконтрольной власти, самовластия. Итак, возникает весьма симптоматичная ситуация: летописец (как горожанин, член коммунального общества) выступает против самовластия своего епископа, которого поддерживал (и, видимо, почти до конца) князь, властитель этого города, также претендующий на собственную самовластную политику и осуществлявший ее не только во Владимире, но и во всей Руси. С полным правом можно утверждать, что, осуждая епископа Феодора, летописец осуждает и князя Андрея. Летописец против самовластия. Но тогда за что же он? Видимо, этот горожанин за иной какой-то порядок, противоположный деспотии и самовластию своего духовного сеньора и светского.
Картина отношений между горожанами и сеньорами города Владимира, нарисованная летописцем, в достаточной степени отразила весьма высокую степень самосознания рядового свободного владимирца (мелкого феодала, рядового купца, обыкновенного священника или монаха, самостоятельного ремесленника). Но об организации самоуправления, веча сведений нет. Правда, у летописца как будто есть намек на общие политические стремления всех жителей края, направленные против Феодора. (Бог, «видя бо виде озлобленье людии своих сих кроткых Ростовьскыя земля от звероядивого Феодорца», удалил епископа). Как видим, общность цели у «кротких людей» налицо, они добились, что Феодору в Киеве отрезали язык, выкололи глаза, отрубили правую руку. Просвещенный византиец митрополит Константин казнил опального владыку по обычаю своей родины. Финал всей этой трагедии, пожалуй, показывает на возросшую мощь горожан. Они вкупе с другими городами (Ростовом и Суздалем) выступили против своего князя (Андрей, несмотря на все попытки летописца завуалировать его позицию, видимо, почти до конца выступал в поддержку Феодора). Надо думать, что такая акция, рассчитанная на прямое противоборство, предполагает организованное сопротивление. И, тем не менее, подобная логическая конструкция оставалась бы предположением, если бы не одно сообщение владимирской летописи. Речь идет об убийстве Андрея Боголюбского. В нем участвовали княжеские слуги - дворяне и милостники. Заговор был организован ростовскими боярами. Его поддержала и часть «младшей» дружины - боголюбский полк, например. Но в «думе той», т.е. в заговоре, участвовала и какая-то часть владимирцев. На это прямо указывает Ипатьевская летопись. Причем основная часть владимирцев держалась дружественного нейтралитета: «и рекоша Володимерьци: „Да кто с вами в думе, то буди вам, а нам не надобе"». Кого имели в виду «володимерьци», понятно. Это были все те же военные слуги князя - дворяне и бояре. Феодалы владимирские были связаны корпоративной дисциплиной, общностью целей со всей «Ростовской дружиной». Но кто были эти «володимерьци»? Безусловно, это были не частные лица. Боголюбскому полку надо было отвечать также от имени всего города. И если эти «володимерьци» столь авторитетно советовали найти себе союзников среди жителей Владимира, которые участвовали в заговоре, а сами гарантировали дружественный нейтралитет, то, следовательно, они были правомочны на подобное заявление и выступали от организованной силы - городского самоуправления. Но подобное учреждение вряд ли могло возникнуть без веча. А, следовательно, оно существовало во Владимире.
Насколько городское самоуправление было авторитетно, можно судить хотя бы потому, что «володимерьци» (этим обобщенным понятием летописец обозначает местную выборную городскую администрацию) велят церковникам похоронить труп князя. Без этого постановления Андрей лежал непогребенным несколько дней, а местное владимирское духовенство совсем не было обеспокоено тем, что тело их щедрого благодетеля и патрона едва не стало добычей псов. В той же Ипатьевской летописи читаем об этом приказе: «рекоша Володимерце игумену Феодулови». И далее в Лаврентьевской: «Феодул же Игумен святое Богородици Володимерьское с кли-рошаны с Луциною чадью и с Володимерци, ехаша по князя в Боголюбое, и вземше тело его в 5 день, в четверк». Все это заставляет прийти к выводу о существовании в этот период (июнь 1174 г.) местного городского самоуправления, местной администрации, а следовательно, и выборности их, которая не могла проистекать в иной форме, кроме веча. Никакая другая форма власти в этот момент во Владимире просто не существовала. Вся администрация Андрея («мечники, детские, посадники») была перебита, их имущество разграблено не только местными жителями (теми же владимирцами), но и крестьянами («и ись сел приходяче грябяху», «и разиидошася и вьлегоша грабить, страшно зрети»). А Новгородская первая летопись прямо сообщает о разгроме княжеской администрации и мятеже: «И велик мятеж бысть в земли той, и велика беда, и много паде голов, яко и числа нету».
Все это позволяет сделать вывод о времени возникновения веча во Владимире. Видимо, оно появилось не позднее 60-х гг. XII в. К 1174 г., к моменту смерти Андрея Боголюбского, оно не только существовало, но и уже имело, судя по той роли, которую играло в последующей междоусобице, определенные традиции управления городом. На это указывает и общность цели, стремлений владимирцев в известии о владыке Феодоре в 1169 г. Возникновение веча падает на период интенсивного роста города, усиления его значения и превращения в столицу Ростовской земли. Как ни парадоксально, переезд князя во Владимир привел к возникновению в городе коммунальных органов власти и к уничтожению института посадничества.
Летописные источники показывают, что вече и городское самоуправление во Владимире существовали многие десятилетия. Наиболее рельефно их роль выступает в период общеземских кризисов - междоусобиц, военных действий, осад города, смены князей. Так, после разгрома Владимиро-Суздальской Руси и гибели Юрия Всеволодовича на Сити на стол сел его брат Ярослав, заключивший в 1238 г. ряд с городом. В Лаврентьевской летописи читаем: «Ярослав сын Всеволода великого седе на столе в Володимери. И бысть радость велика хрестьяном ихже избави Бог рукою своею крепкою от безбожных Татар, и поча ряды рядити, якож пророк глаголет Богове суд твои церкви дажь, и правду твою сынови царстви, судити людем твоим в правду, и нищим твоим в суд, и потом утвердися в своем честнемь княжении». Как видим, порядок, традиция - князь заключает договор с городом, несмотря на страшный разгром, - не были нарушены. Ровно через сто лет после зарождения веча во Владимире, в 1262 г., оно призвало горожан к восстанию против иноземных захватчиков - татаро-монгол.
Вече в Ростове и Суздале
На северо-востоке Руси, во Владимиро-Суздальской земле, институт веча существовал не только во Владимире. Несмотря на скудость источников (а также их тенденциозность: вторая половина XII-начало XIII в. - почти сплошь владимирские известия), можно с полным правом утверждать, что города Ростовской земли не только знали вече, но и имели давнюю традицию его деятельности, уходившей корнями едва ли не в первую половину XI в.
Прямое указание на существование веча «старых» городов - Ростова и Суздаля находим в знаменитой сентенции владимирского сводчика по поводу вечевых традиций. В концовке этого фрагмента читаем: «город старый Ростов и Суждаль, и вси боляре хотяще свою правду поставити, не хотяху створити правды Божья, но,,како нам любо, рекоша, також створим! Володимерь е пригород нашь!". Как видим, угроза вернуть Владимир в старое правовое состояние, низвести его в положение чуть ли не частновладельческого города исходила помимо бояр, членов «Ростовской тысячи», и от «старых» городов - Ростова и Суздаля. Речь идет о вече этих центров княжества. Что летописец имеет в виду именно этот правовой институт, вполне определенно показывает противопоставление выражения «город старый Ростов и Суждаль» словам «все бояре». Автор сообщения подчеркивает их различие. Город - это не бояре. Абсолютно тождественные формулировки, подтверждающие, что летописец превосходно различает бояр и городское самоуправление - вече Ростова, находим в статье 1177 г., повествующей о попытке бывшего центра княжества получить собственного князя. «В то же лето приведоша Ростовци и боляре Мстислава Ростиславича из Новагорода рекуще: пойди княже к нам». Совершенно четко расшифровывает эти п