— Махатма Ганди?
— Во-во. Махатама. Только все, кто этого Махатаму видел, были э… не совсем трезвы.
— А, вот оно что.
— Не веришь? — спросил Рустам.
— Почему бы и нет? — рассудительно сказал Андрей. — Вон по Европе призрак ведь бродил. А в Сибири места куда больше.
— Эх, — вздохнул парторг. — Нельзя смеяться над марксизмом. За него столько народу перебито, не сосчитать. При царе у нас в деревне народу вдвое больше жило, чем сейчас. Что, зазря сгинули, скажешь? Ученый называется…
— Ученый должен проверять, — возразил Андрей.
— Марксизм?!
— Нет, марксизм сегодня не успею. Я про стрельбище.
Парторг тряхнул бутылку.
— А, это. Давай проверяй. Пить все равно нечего.
Стрельбище находилось за сопкой, километрах в пяти от деревни. Рустам заставил грузовик карабкаться в гору до тех пор, пока от крутизны не заглох мотор. Скрежетнул ручной тормоз, наступила тишина.
— Ты со мной? — спросил Андрей.
— Не. Тут подожду. Если двоих увидит, не придет.
— А к одному придет?
— Луна взошла. Да и вообще… самое подходящее время.
— Не врешь?
— Вот те этот самый… честное партийное. Короче, не вру. Два раза видел. Второй раз специально ходил, для проверки.
Андрей открыл дверцу и вывалился на мокрый куст.
— Ногу не сломал? — спросил Рустам.
— Нет вроде. Фары выключи.
Свет погас. Держась за крыло машины, Андрей привыкал к темноте. Было очень тихо, только в двигателе журчала какая-то жидкость. Пахло бензином, от капота веяло теплом. От этого тепла Андрей на секунду задремал, но потом встрепенулся:
— Все. Пошел.
Рустам не отозвался. Обняв баранку, он спал. Андрей махнул рукой и осторожно прикрыл дверцу. Пошатываясь и обнимая березы, побрел вверх.
От холода и свежего воздуха мозги прояснились, он стал лучше видеть. Луна скрывалась за гребнем сопки, но небо освещала. Еще в разрывах облаков горели звезды. В общем, света хватало.
|
|
Как и сырости. Брюки над сапогами быстро вымокли. Но Андрей упрямо продолжал взбираться, пока не оказался на гребне. Тут он остановился, ожидая, пока выровняется дыхание и стихнет сердцебиение. Эх, надо бы курить поменьше, подумал он. Нет, чего я сюда поперся? Умора.
Обратный скат сопки был пологим, переходящим в обширное поле с редкими кустами. От вершины оно отделялось забором из колючей проволоки. Старым, с покосившимися в разные стороны кольями. Они напоминали шеренгу пьяных солдат. Некоторые вообще упали. Перелезть через это заграждение труда не составляло, но Андрей поостерегся. Усевшись на березовый пень, он принялся ждать.
Рустам не обманул. Да и ждать пришлось не слишком долго. На противоположном крае стрельбища, у опушки, что-то возникло. Вроде небольшого сгустившегося облака.
Оно медленно распухало. Потом начало вытягиваться вверх. Через какое-то время Андрей понял, что видение приближается. Его очертания менялись, обретая контуры человеческой фигуры. В свете луны начало различаться тощее, почти обнаженное тело с обтрепанной повязкой на бедрах. Прихрамывая, опираясь на палку, по полю брел самый настоящий призрак.
Вот ведь напился, подумал Андрей. Никогда так не напивался. Водка дрянная, что ли? Вроде не должно, парторг из райкомовского магазина привез. Там все выдают по талонам. Там плохого не бывает, особенно — водки. За качеством этого товара вообще следят не хуже, чем за неприкосновенностью границ социалистического лагеря. Водка есть бездонный ресурс пролетариата.
|
|
Приближаясь, призрак вырастал в размерах, действительно приобретая вид старика. Лысого, согбенного, очень большого и очень печального. Перешагнув проволоку, он поставил огромную ступню в каких-то пяти метрах от пня, на котором сидел Андрей.
Пожалуй, такая нога могла свободно раздавить грузовик. Но бочкообразные пальцы со вросшими в молочного цвета плоть ногтями даже травы не примяли.
— Призрак есть призрак, — сказал Андрей и кивнул. — Хоть коммунизма, хоть чего другого. Юридической силы не имеет.
Страха он не испытывал, даже не волновался. Водка есть водка.
Над обрывом старик остановился и повернул голову. То ли голос услышал, то ли просто так человека учуял. Мгновение он рассматривал Андрея сверху, словно редкое насекомое. Потом губы его зашевелились. Совершенно беззвучно. Только воздух потрескивал, как перед грозой.
Заметив, что Андрей его не понимает, привидение явно огорчилось.
— Простите, вы и вправду есть? — спросил Андрей.
Привидение бесшумно кивнуло. Помедлило, глянуло грустно и двинулось дальше. Гигантская ступня шагнула за обрыв, повисла в воздухе. Вторая нога последовала за первой. Андрею сначала показалось, что старик встал на крону березы, росшей ниже вершины.
Но это было не так. Призрак шел по воздуху и взбирался все выше по какой-то невидимой наклонной плоскости. Хочешь верь глазам, хочешь — нет.
С другого края стрельбища вдруг простучала очередь. Видимо, нервы сдали у солдатика. Трассирующие пули впились в огромную спину и исчезли в ней, куда-то канули. Послышался стон. Призрак заколебался, очертания его стали расплывчатыми. Еще минута, и странную фигуру развеял ветер.
|
|
Андрей продолжал сидеть на пеньке еще долго. Луна зашла. Рустам успел выспаться. Он несколько раз сигналил, включал и выключал фары. Наконец притопал сам.
— Эй, ты живой?
— Живой.
— Видел?
— Видел.
— То-то, материалист. Смотри-ка, даже не поседел. Что, понравилось?
— Ага. Очень.
— Серьезно?
— А вот этого не знаю.
— Тогда давай сматываться. А то вояки пришибить могут. У них еще неделю жидкий стул будет.
Они спустились к машине, забрались в кабину.
— И часто он появляется? — спросил Андрей.
— Да почти каждый год. Обязательно в сентябре, ночью. Когда погода такая.
— Какая?
— Ну, такая. Переменная.
— И что же это?
— Вот сам и отвечай. Кто из нас ученый?
— М-да.
— А я думал, ты сдрейфишь, — сказал Рустам.
— Правильно думал. Сначала ничего было, а как трезветь начал, к пеньку так и примерз.
— Э! Это ничего, это еще нормально. Бывало, по первому разу мужики и мочились.
Рустам пошарился в бардачке, вытащил бутылку с пробкой из свернутой газеты.
— На, хлебни. Видок у тебя до сих пор обалделый.
— Я уж нахлебался сегодня.
— Хлебни-хлебни. Сейчас поедем котов гонять.
— Каких котов?
— Осенних. Ну, донжуанов наших.
Грузовик с ревом вылетел из переулка и резко затормозил. Андрей стукнулся лбом о стекло.
— Эй, что такое?
— Не видишь?
Андрей посмотрел вперед. Перед капотом стояла корова. Рустам выругался.
— Опять на этом самом месте! Заберет ее кто-нибудь в конце-то концов?!
Он со скрежетом включил передачу. Корова замычала.
— Не дави, — сказал Андрей. — У индусов это священное животное.
— Священное? У них что, голода не бывало?
— Бывало, еще как. По-моему, до сих пор голодают.
— Странные люди, — сказал Рустам. — Дикари.
Андрей усмехнулся:
— У вас ведь тоже…
— Что?
— Да свиньи по улицам не бродят.
Рустам расхохотался:
— Э! Так то — по улицам. А ты по дворам пройди.
Потом вдруг разозлился:
— И вообще… смотря какие свиньи.
Он объехал корову, затем резко крутанул баранку и затормозил у открытых ворот.
Двор залил свет фар. Андрей увидел Лехиных прихлебателей. Моргая и прикрываясь руками, они воровато жались к крылечку. Дверь уже успели вышибить, джентльмены.
— Ну вот, — процедил Рустам. — Эти животные не священные.
Он ткнул кулаком в баранку. Потом, не отрывая руки от клаксона, газанул. Мотор взревел. Грузовик въехал во двор и пополз прямо к крыльцу.
Выглядел он, наверное, впечатляюще. Золотая кызыл-майская молодежь шарахнулась. Андрей открыл дверцу. Стоя на подножке, выложил все, что хотел. Все, что подходило к ситуации.
С другой стороны из кабины вылез угрюмый Рустам. В руке он держал монтировку. И это оказалось особо убедительным.
Увидев инструмент, донжуаны брызнули к заборам. Главарь с ближними подручными ушел огородами. Чтобы не терять авторитета. Одного, который туго соображал, Рустам успел огреть по спине. Тот упал на четвереньки и быстро уполз за угол. Цепляясь за дверцу, Рустам влез в кабину. Поднял сиденье и бросил под него монтировку.
— Хорошее было выступление, Андрюха, — сказал он. — Последний раз эдакое в стройбате слышал.
— Андрей Васильевич, — сказала на следующий день Эрика. — Никогда не думала, что вы так умеете ругаться.
— Спасибо на добром слове.
— Только не жарьте, тетя Катя. Этих щук нужно долго варить.
— Почему?
— В здешней рыбе описторхоз водится.
— Это еще что?
— Да двуустка. Дрянь такая, в печень залезает.
— Тьфу ты. Прямо в печень?
— Не сразу… в конечном счете.
— Надо же! А мы и не знали.
— Ну вот… теперь знаете.
— Уф! Сразу легче стало, — сказал Мишка.
Оценить его юмор Андрей не смог. Сил не было. С трудом передвигая ноги, он добрел до своей кровати. Железной, с панцирной сеткой, но экипированной замечательно. Гора подушек возвышалась на ней спасительным маяком.
Кое-как раздевшись, рухнул. Перед глазами плыли разноцветные круги, в ушах звенело, в голове гудело.
— Нарыбачился, — с сочувствием сказал Мишка. — Мать, не буди ты его завтра.
— Ладно, пусть поспит. Я тут рассолу оставлю.
Но слишком-то поспать не пришлось. Чуть свет явился Рустам и принялся тормошить.
— Ох, да что еще? — спросил Андрей, норовя спрятать чугунную голову под самую большую подушку.
Но Рустам подушку забрал. Вместо нее поднес стаканчик.
— На вот, выпей.
— Рассол?
— Черта он тебе поможет, рассол. Пей, что дают.
Андрей хлебнул и закашлялся. Из глаз опять потекли слезы. Инженер от души хлопнул его между лопаток.
— Тише ты… в самом деле. Стройбат…
— Одевайся.
— Да что случилось?
— У Захарыча картошку пожгло.
— Кто пожгло? Чем пожгло?
Рустам почесал затылок.
— Если б знали, не будили бы.
— Картошку я не сжигал.
— Верю, страдалец.
— Тогда в чем дело?
— Дело в том, — внушительно сказал Рустам, — что в деревне имеется кандидат наук.
— Это кто?
— Это ты. Другого нет. Понял?
— Нет.
— Тогда поехали. На месте поймешь.
Андрей потянулся и отбросил одеяло.
— Ну коли так настаиваешь… спасибо тебе за вчерашнее.
— Не за что.
Андрей наспех оделся, плеснул в лицо воды, прополоскал рот.
— Причесываться не обязательно, — сообщил Рустам.
— Что, срочное дело?
— Да пес его знает. Вдруг там радиация.
— На огороде? Откуда?
— Да мало ли. Защитники отечества если набедокурят, ни за что не сознаются.
— Военная тайна от родного народа?
— Вот-вот. От народа, который сначала кормит, а потом расхлебывает.
По своему обыкновению, инженер рванул с места. В какую-то минуту грузовик домчался до председательской усадьбы, стал как вкопанный, тут же окутавшись клубами пыли.
Андрей выбрался на покачивающуюся землю, чихнул. Перед ним предупредительно распахнули калитку.
— Куда идти?
— Да в огород. Картошка растет в огороде. Забыл, что ли?
— После вашей рыбалки маму родную не вспомнишь, — проворчал Андрей.
— Зато рыбалку не забудешь.
— Это точно. Ну, что стряслось с огородом?
А в огороде было вот что. Среди зеленой еще ботвы выделялся почти правильный прямоугольник обнаженной земли размерами метров пятнадцать на десять. На этом пространстве картофельные стебли высохли и частично обуглились. Сильно пахло паленым.
— Ночью вроде как молния сверкнула, — сказал председатель.
— Гром был?
— А грому не было, нет, вот что странно. Только горелым запахло, и все. Утром выхожу — батюшки! Земля до сих пор горячая, вот пощупай.
Андрей пощупал.
— Да, — признал он. — Горячая. Чудеса.
— Хм, чудеса. Это еще что!
Председатель разгреб землю и вытащил картофелину.
— Во, полюбуйся. Спеклась.
— Ну и ну.
— Вояки еще ночью стреляли. Из пулемета, кажись.
— Вояки тут ни при чем, — сказал Андрей. — Это они по другому поводу стреляли.
— По тебе, что ли?
— Захарыч, ты про теленка не забудь, — напомнил Рустам.
— А что с теленком? — спросил Андрей. — Да убило его.
— Ну да?
— Вон, за оградой лежит. На Матренином огороде.
Забор представлял собой пару параллельных жердей. За ними в самом деле лежал теленок. Он смотрел в небо удивленными глазами.
Андрей тоже посмотрел в ясное небо. Ничего там не просматривалось, до самого космоса.
— Вот так фокус. Неужто американцы шарахнули?
— С орбиты? — спросил Рустам.
— Больше неоткуда.
— С орбиты и наши могут шарахнуть, — заметил председатель.
— Да, особенно после рыбалки, — усмехнулся Андрей.
— А что? Какой-нибудь ротозей в погонах кнопки перепутал — и пожалуйста. У нас это запросто, сам знаешь. Хорошо еще дом не спалил, полководец.
Андрей еще раз посмотрел в небо. Головокружительный купол был все так же пуст, бесконечен, бездонен. Блекло-голубой по краям, а к середине глубокой, завораживающей синевы.
— А вдруг это были и не наши, и не американы? — сказал Андрей. — Как-то не верится, что люди умеют создавать лазеры столь огромной мощности… Такое не утаишь.
Рустам с сомнением покачал головой.
— Много ли мы знаем? — сказал он. — Все засекречено до невозможности. У военных жизнь вообще как бы отдельная. У них свои государства, свои законы. И поди пойми, чьи вояки опаснее. Американские, китайские либо свои, родненькие. Помню, когда в армии служил, охраняли мы бочки с напалмом. Сложили их в штабели, обнесли колючей проволокой, да так они и лежали, уж не знаю сколько лет. Смех в том, что над будкой часового висел репродуктор, из которого нас уверяли, что Советский Союз в отличие от поганых империалистов никогда не имел, не имеет и иметь не будет бесчеловечного напалма.
— А кстати, — сказал Андрей, — не позвонить ли в районную комендатуру?
— Позвоню, конечно, — кивнул председатель. — Но правды там не скажут.
— Это точно, — поддержал Рустам. — Они и сами ничего не знают. Кто им скажет, в районную комендатуру? С Байконура, что ли, позвонят?
— Это вряд ли, — сказал Андрей. — А не позвонить ли тогда…
— А вот это ты выбрось, — внушительно заявил председатель. — Прямо из головы выбрось. С органами никогда дел не имел и тебе не советую.
— Стоп, — сказал Рустам. — Слушай, Василич, ты сам мог бы какие-нибудь анализы организовать?
— Во-во, — оживился председатель. — Мне же знать надо, не подохну ли от собственной картошки.
— Анализы организовать можно. Только как пробы в Красноярск доставить?
— Нет проблем, — сказал Рустам. — Доставлю. Кому?
— Есть такой Серега Догадин. Заведует радиоизотопной лабораторией. Я ему письмо напишу.
— Захарыч, — сказал Рустам, — ты, случаем, не знаешь, почему с человеком договориться легче, чем с государством?
— Государство есть инструмент, — не задумываясь, ответил председатель.
Потом все же задумался:
— Только вот чей?
Ближе к обеду нагрянула институтская комиссия, чтобы проявить заботу. Члены парткома вышли из черной «Волги», разминая затекшие члены и приглядываясь, к чему бы прицепиться для начала.
— Как тут у вас? — спросил секретарь.
— Выполняем, — сказал Андрей, разглядывая туфли начальства.
— С воодушевлением? — серьезно спросил секретарь.
Андрей поднял взгляд, пытаясь определить, кто перед ним. Тупой партократ? Приспособленец, почуявший новые веяния? Или приличный человек, волею судеб вынужденный фиглярствовать?
Выражение лица у секретаря было честное. А глаза непроницаемы. Такая непроницаемость вырабатывается долгой и успешной партийной карьерой. Она позволяет принимать решения в любом удобном направлении.
— С энтузиазмом, — ответил Андрей.
— Да? — сказал секретарь.
— Разве должно быть иначе? — спросил Андрей.
— Должно быть так, но может быть иначе, — усмехнулся секретарь.
— Да? — сказал Андрей.
Члены комиссии взглянули на него с ленивым любопытством.
— Ладно, — сказал секретарь, — оценил. Веди в столовую. Посмотрим, чем нынче питается энтузиазм.
Андрей тут же вычеркнул из списка тупого партократа.
«ЕШЬТЕ КАШУ, МАТЕРЬ ВАШУ!!!» — прочел секретарь. — Ага, здоровый студенческий юмор.
Андрей сделал вывод, что он знает о существовании понятия «терпимость». Просочилась, значит, в инструкции ЦК КПСС. Ведь лозунг висел под самым портретом Брежнева. Бровастого, пустоглазого, звездастого.
— А вот это — уже перебор, — сказал секретарь, указывая на небольшой плакат в углу.
Раньше его Андрей не видел. Прочел и оторопел.
«Сверху молот, снизу серп. Это — наш советский герб! Хочешь жни, а хочешь — куй, все равно получишь мало».
По плакату ползала упитанная деревенская муха.
— Снять, — тяжелым голосом сказал секретарь. — Знаешь, чем попахивает?
— Антисоветской агитацией. Статья… не помню какая.
— Это потому, что тебе мало доставалось, — разъяснил секретарь.
Андрей вычеркнул приличного человека из своего короткого списка.
— Вы думаете? — усмехнулся он.
— Уверен. С родителями посоветуйся.
Андрей снял плакат и свернул его в аккуратный рулончик.
— Прикажете предать огню?
Секретарь не ответил. Роль инквизитора предоставлялась Андрею. Соображай, мол, сам. Не то… Но приказа такого партия не давала.
Проверялыцик отвернулся и подошел к окошечку раздачи. Он уже мило улыбался дежурившей по кухне Оле Дубровиной.
— Разрешите попробовать, красавица?
Красавица на партийное обаяние не поддалась.
— Что попробовать? — нелюбезно осведомилась она.
— Обед, — с некоторой неловкостью уточнил секретарь.
— Обед — можно.
Оля протянула полную миску. Всем остальным полагалась половина.
— Да, планы партии нужно выполнять, — бодро сказал секретарь. — Чего ж не выполнять при таких харчах?
Он съел всего лишь несколько ложек макарон с робкими следами тушенки. Но к черствому куску хлеба притрагиваться не стал, только покосился на него, быстро согнав с лица брезгливое выражение. Видимо, посчитал, что и без того отдал достаточную дань партийной традиции.
За его спиной два доцента из состава комиссии иронически переглянулись. Анатом и психиатр. Приличные, как слышал Андрей, специалисты. Но оба недавно получили новые квартиры.
«А ведь долго не протянете, — вдруг подумал Андрей. — Вся ваша дурацкая система долго не протянет. На таких вот именно харчах».
На втором этаже сушилки находились накопительные бункеры. Каждый из них вмещал тонн пятнадцать зерна. Обычно зерно бывало теплым, поэтому студенты любили в нем поваляться.
А правила ТБ строжайше это запрещали. Если горловину внизу открыть, чтобы загрузить машину, зерно в бункере начинает сыпаться, в середине образовывается воронка, туда и затягивает человека. Андрей помнил один такой случай. После него взял за правило проверять бункеры каждый вечер. Дышать в пыльном зерне нечем…
Поднявшись на эстакаду, он наклонился, чтобы отряхнуть брюки. Когда выпрямился, заметил Леху. С видом независимым и высокомерным тот шествовал со стороны бункера. А за ним, опустив глаза и покусывая губы, шла Эрика. В ее волосах застряло несколько золотистых зерен ячменя.
Андрей молча пропустил их мимо себя. Он все не мог сообразить, что должен сделать. Добился своего, павиан… Андрей подумал о том, что живет не в свое время. В чужое время. Надолго его не обманешь.
Но она-то как, Эрика? Андрей вспомнил ее отца, медлительного и аккуратного невропатолога краевой больницы. Очень хорошего, как говорили. Типичного такого немецкого доктора, еще довоенной закваски. Вот будет радость старику…
Хоть бы эта дурочка еще и замуж не вышла! За героя сельских подворотен. Андрей ясно представил квадратную челюсть и светлые, неподвижные глаза только что прошедшего Лехи. Хорошо, если сам жениться не захочет. А если захочет…
Таких семей множество. Леха начнет выпивать, он уже начал. Эрика рано увянет, будет волочить хозяйство, пытаться хоть как-то поставить на ноги детей и покорно подставлять тело под злую мужнину похоть. Беспросветная жизнь. Разве для такого растили и воспитывали свою девочку любящие, интеллигентные родители? Страшное горе…
Сгорбившись, Андрей вышел из сушилки. Бункеры можно было не проверять. Двух пар там не бывает.
На току было безлюдно. Смена закончилась, все разошлись. Только Оля Дубровина сидела на теплом зерне. Почему-то она пришла сюда из столовой.
— Устала? — спросил Андрей.
— Я вас жду.
Он сел рядом. Девушка скосила глаза и отодвинулась. Андрей усмехнулся:
— И зачем ждешь?
— Нужно сказать вам важную вещь.
— Про комиссию?
— А… комиссия. — Оля презрительно дернула плечом. — Бог с ними. Вы докладную будете писать?
— Докладную? На кого и за что?
— Не притворяйтесь. Вы же видели.
— Видел, — глухо сказал Андрей. — Но это дело личное.
— Спасибо, Андрей Васильевич.
— Ох, перестань. За кого ты меня принимаешь? Жалко ее…
— Эрика это сделала потому, что Леха хотел вас убить, — вдруг сказала Оля. — Понимаете?
Щека Андрея дернулась. Вот, значит, как. Эрика поберечь его решила. Он молчал, глядя остановившимися глазами прямо перед собой.
До начала занятий в институте оставалась еще целая неделя. Может, и больше, если крайком КПСС продлит сроки уборочной.
— Дикие мы еще, — сказала Оля.
Андрей очнулся.
— Нет. Не все.
— Конечно, не все. Только вот…
Да, подумал Андрей. Только вот скоты среди нас своего добиваются. Это правда. Можно сказать — святая правда.
Краем глаза он увидел ее худые, не налившиеся пока женской полнотой ноги и почувствовал жалость.
— Иди отдыхать.
— Хорошо.
Вдали тарахтел трактор. Ветер крутил пыль. Из вороха зерна торчали ручки лопат. На одну уселась жирная ворона. Говорят, они могут жить до трехсот лет. Господи, вдруг подумал он, что я тут делаю? Зачем я здесь?
Не мое это время. Нет, не мое. Лехино.
ДЖЕКИЛ
В спасательной шлюпке удалось отыскать плазменный резак. Я протиснулся в поврежденную цистерну. Туда же затянул часть троса, поскольку оставаться за бортом после освобождения «Туарега» никак не стоило.
Медлить тоже не стоило. Закрепив страховочный фал за скобу, я сделал свое дело.
— Джекил!
— Я есть Джекил.
— У меня все готово.
— Вы есть молодец, сударь. Держаться. Я закругливай кораблю.
— Давай, давай, закругливай.
Мятый борт капсулы дернулся, во внешней стенке цистерны открылась дыра. По ее краю беззвучно хлестнул обрезанный трос. «Туарег» был свободен.
Корабль сразу начал набирать ход, я это понял по возрастающей тяжести. Случайно или нет, но она накапливалась плавно, без рывков. Пожалуй, это следовало расценивать в качестве дружественного жеста. Но не в качестве повода для доверчивости, она пока не требовалась. Прежде требовалось попасть во внутренние помещения. Причем так, чтобы софус не смог помешать. Возможностями для этого он располагал.
С помощью резака можно проникнуть в шлюз. Но глупо карабкаться туда по внешней обшивке, когда звездолет ускоряется. Это отпадало сразу, поскольку на веки вечные можно отпасть самому.
Я включил фонарь и внимательно осмотрел внутреннюю стенку цистерны. Проникая в стекловидную пленку, свет отражался от датчиков механического давления. Тонких таких нитей, сплетенных в сеть. Ячейки имели разные очертания, но нигде не имели величины достаточной, чтобы мог пролезть человек в скафандре.
Побродив немного, я сел на какое-то возвышение. Настроение испортилось. Мышцы ныли, левый глаз окончательно заплыл, сильно хотелось есть. Приятный женский голос сообщил, что кислорода осталось мало. Словом, поводы для оптимизма отсутствовали.
Не помню, сколько времени прошло в мрачном отупении. Может, минута, может, и час. Оно продолжалось до самого озарения, настигшего меня там, в пустой цистерне.
Ни до этого случая, ни позже со мной не случалось инсайта со столь явным подсказывающим значением. Бессвязные мысли исчезли. Я увидел звездолет со стороны и с некоторого отдаления. Весь, от раструба массозаборника до контуров параболического поля за хвостовиком.
Корпус корабля становился прозрачным, как бы таял. За тенями переборок проступил рдеющий реактор, на корме пылали дюзы. Различались камбуз, маленькая оранжерея, отапливаемые отсеки. Чуть позже матово обозначилась внутренняя обшивка, полости цистерн. Потом по всему объему корабля разбежались полоски трубопроводов. Горячие светились, холодные темнели. Одна из черных полосок тянулась прямо к скрюченной фигурке в пустой цистерне. До меня дошло, что я сижу на фланце топливной трубы.
Эта труба проходила сквозь перегородку между двумя соседними баками, потом косо пересекала грузовой трюм. Миновав несколько палуб, она заканчивалась у заслонки турбонасоса. Труба была заманчиво пустой, водород успел совсем испариться через пробитую цистерну.
Да, это был путь, хотя и путь рискованный. Стоило Джекилу открыть заслонку и запустить турбину в обратном направлении, как под страшным давлением в трубу хлынул бы поток жидкого газа. Под давлением, более чем достаточным для того, чтобы вышвырнуть меня за борт, как пробку от шампанского.
Перспектива не радовала. Но я понял, что другой возможности нет. Еще я надеялся на то, что подсказка была не случайной. Очень на это рассчитывал. Уповал.
Отверстие трубы закрывала предохранительная решетка. Я полоснул пламенем по периметру, отбросил решетку ногой, прыгнул в отверстие. Меня потащило с возрастающей скоростью. Крепко обхватив резак, я старался притормозить локтями и коленками, на которых материал скафандра усилен накладками. Но стенки оказались полированными, скорость почти не уменьшалась.
По счастью, перед насосом труба расширялась и изгибалась, переходя в поперечную плоскость. Вылетев на этот участок, я прокатился еще с десяток метров, о заслонку ударился так, как надо, — подошвами, но на ногах не удержался. Инерция согнула бренное тело пополам. Я выронил резак и стукнулся шлемом. Впрочем, уже не так сильно. Посадку вполне можно было считать удачной.
Быстро встав на четвереньки, я подхватил инструмент и наспех приварил заслонку к трубе. Грубо, но прочно. Первое дело было сделано. Джекил уже не мог превратить меня в пробку. Кроме того, по выражению шахматистов, я выиграл темп.
Успех следовало развивать немедленно. Я отполз в сторону, прорезал в стенке изрядную дыру. Потом пришлось подождать, чтобы оплавленные края остыли и не повредили скафандр. Была потеряна какая-то минута, не больше, но и ее оказалось достаточно. Джекил начал принимать ответные меры.
Едва я проник в отсек нагнетательных машин, на меня двинулся робот. Не примитивный арбайтер, а именно робот серии ИМУФ — интеллектуальная машина универсальных функций.
— Стоять! — приказал я. — ИМУФ-два, немедленно прекратить движение!
Как ни странно, робот не подчинился. Удивляться, впрочем, не приходилось. Если уж софус взбунтовался…
Не зная, что на уме этого ИМУФА, я попятился, на всякий случай спрятался за станину турбонасоса и выставил перед собой резак. Но робот враждебных намерений не выказывал.
Проследовав стороной, машина остановилась перед отверстием в трубе. Висевшие в отсеке снежинки замерзших газов время от времени вспыхивали в тонком луче, тянувшемся к спине робота откуда-то из сумрачной глубины отсека.
Я все понял. Вот оно что! Джекил отключил радиосвязь. Он передавал команды по лазерному лучу. Остроумно. Передо мной был радиоглухой робот.
ИМУФ-2 принялся накладывать пластырь на поврежденную трубу. Но его действия вызывали удивление. Приложив лист к месту, он вдруг задумался. Потом повернул заплату на девяносто градусов, поразмыслил еще, опять повернул. Затем все повторилось в обратном порядке. Из отсека, по-моему, успел выйти весь воздух.
Поудивлявшись ровно столько, сколько позволяло время, а оно тогда ничего не позволяло, я начал пробираться к выходу. В этот момент двигатели отключились, наступила невесомость. Я всплыл. Софус уже прекрасно знал, где я нахожусь, молчание смысла не имело.
— Джекил, что ты еще затеваешь?
— Бросаю управлений.
Ого! Неужели шантаж камикадзе? Этого я не предусмотрел, потому испугался.
— Джекил, не делай глупостей!
Но выяснилось, что он и не собирался.
— Серж!
— Да?
— Ты вы надо быстро бежать рубка.
— Вот как. Зачем?
— Забирать управлений.
— Именно это я и собираюсь сделать, — признался я.
— Делай быстрее. Мув!
— А что случилось?
— Повреждений углубляются. Джекил трудно бороть цепной распад функшн. РЫКОФФ! ПРИНИМАЙ УПРАВЛЕНИЙ. ТЫЭТО МНОГО ХОТЕЛЬ. ЩАС СВАЛИМСЯ. ПУРКУА ПА?
М-да, подумал я. Сюрприз. Все выглядело весьма правдоподобно. Но я решил быть вороной пуганой, не бросаться сломя голову. В частности, не стал залезать в лифт.
Предосторожность оказалась излишней. На главном пульте управления «Туарегом» я обнаружил послание Джекила.
КОММУНИКАТИВНЫЙ ПОВРЕЖДЕНИЯ ЦЕПЕЙ САМООТКЛЮЧИЛСЯ. НУЖЕН САЙТ ДЛЯ САМОВОССТАНОВЛЕНИЙ.