ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Впечатления прожитой жизни
Детство.
Слово вятский, для людей сегодняшнего мира, может быть просто не понятым. Поэтому я, да пусть меня извинит образованный читатель, объясняю. Вятская губерния, то бишь, Кировская область, это такой субъект нашей Российской федерации. Это такая прекрасная, страна, которую трудно с чем - то сравнивать! Страна простых, искренних и добрых людей, это страна поистине русская! Я с упоением читаю сегодняшние письма дорогих моему сердцу вятских людей. Моих сверстниц – Вали Щиновой (Грозных) и Нины Касихиной. Сверстники уходят к большинству раньше, поэтому своих одноклассников я уже и не помню. Разве что Коля Благодатских. Мы длинные, малоинтересные уроки по истории или русскому сидели с ним за одной партой в селинской школе, где директорствовал мой папа. Он же и преподавал историю. И вот в июле 2008 года Николая не стало. Он трагически погиб. Сгорел заживо в собственной бане. Он не предал свою малую Родину – всю жизнь прожил там.
Так вот, повествование начинается со слов - родился, учился, работал, женился и снова работал... Но все по - порядку.
Великолепная Людмила Гурченко написала три книжки. Я прочитал одну из них. Это изумительно пронзительно верная книжка. Она написала, а мы с ней почти ровесники. Она написала Правду с большой буквы, о тех военных и послевоенных годах.
Родился автор этой писанины не бог где - в дремучем, но смею заверить, великолепном месте - в деревне Паска, Кильмезского района той самой Кировской области, то бишь в Вятской губернии (извините за повтор). 1943 год. Деревня Селино.
Вот моя деревня, справа дом родной…
Мой лучший, но старше меня на три года друг, в канун Первомая под большим таинством, чего ранее за ним не наблюдалось, пригласил к себе домой. Обычное дело. Мы зашли в ветхий, старый домик. Но как все дома в нашей деревне, с чуланом. Это такое продолжение жилого помещения, только разделенного небольшим, не отапливаемым даже зимой, помещением. Сразу же он повел меня в этот злополучный чулан. А надо сказать, что жил он только с бабушкой. Мать его умерла, когда ему было совсем мало лет. Так что, он ее и не помнил. Отец воевал. Он тоже его смутно помнил. Только когда показывал единственную фотографию, рассказывал, какой он был удалой и хороший. А бабуля, надо отметить, была правоверная, не только в смысле бога, но и в смысле всех советских праздников. А тут на носу Первомай. Она приготовила к столь великому празднику четвертинку водки и пару пригоршней пшеничной муки для оладушек для внучка. Питались то в основном, в лучшем случае, мороженой картошкой и лебедой, если вовремя заготовили, в худшем - очистками от той же мороженой картошки, подаренной великодушно соседями, то ли справа, то ли слева. Правда, частенько нас подкармливали настоящим черным хлебом пленные немцы, работавшие на лесоразработках в леспромхозе на другом берегу реки. У нас с ними была какая-то странная игра. Они на газетных клочках писали письма своим близким в Германию и через колючку передавали нам. Мы клятвенно обещали их отправить. И они, и мы понимали, что эти письма никуда не уйдут. Но, тем не менее, игра продолжалась много времени. Они нам отдавали свой хлеб, а иногда даже маленькие кусочки мяса и, может быть, некоторые из нас выжили только благодаря пленным немцам и их тяжеловесным, породистым лошадям. Дело в том, что произошел несчастный случай. Все немецкие тяжеловесы, а это были красивые, мощные лошади, брошенные на трелевку леса, быстро сдали. Среди них пошла какая-то болезнь. Недолго думая, власть расстреляла всех поголовно красавцев лошадей, это более сотни животных, и забросала их могучие тела в дремучем вятском лесу хлоркой. Об этом быстро узнали жители деревень на другом берегу реки. Жители Астраханово, Селино, Аркуля, Троицка и других деревень ринулись в леса, к этим расстрелянным лошадям и топорами, ножами разделывали их и тащили в мешках домой по темным страшным ночам. Это было запрещено. Охранники леспромхоза могли просто расстрелять любую женщину по пути домой с мешком этого благословенного мяса. Моя мама притащила домой килограмм двадцать этой конины.
Мама Моя любимая бабушка и мои родители.
Она была великолепным мастером по копчению мяса, которое, как я помню, сначала пару недель засаливалось, и лишь потом шло в коптильню. Русская баня по “черному”, где на дыме осиновых дров коптилось в течение нескольких дней необъятное количество конины со всей деревни! Не знаю, откуда в ней это было? Вся деревня приносила конину к ней в баню, заготавливала осиновые дрова и с вожделением ждала, когда их куски будут готовы к потреблению. Поистине, многих наших русских детей спасли от голодной смерти в те времена пленные немецкие солдаты и их породистые лошади, каким-то чудом оказавшиеся в глубоком тылу на лесоразработках…
Так вот возвращаясь. Бабуля, черт бы ее взял, да простит меня Бог, поставила четвертинку водки в угол старого сундука в присутствии своего внука. Как только зашли в чулан, мой наилучший друг предложил отметить наступление великого Первомая и достал из сундука какую-то маленькую, с прозрачной жидкостью, бутылочку. Открыл пробку и быстро сунул мне ее в руки.
-Давай пей - сказал он. Я поднес горлышко ко рту. Но запах был настолько убийственный, что я отпрянул, правдиво решив видимо, что это какая-то отрава. Однако мой приятель не дал мне времени на размышления, брякнув, что все мужики пьют и вообще, вот, вот появится бабушка. Давай скорей!
Затаив дыхание, а я уже в то время умел нырять, хлебнул из горла несколько глотков и тут же приятель сунул мне на своей ладони закуску - пшеничную муку. Я поперхнулся. И от водки и от муки, которая забила мои дыхательные приспособления. Он тоже приложился к бутылке, но, видимо решив, что он еще не мужик, или же, решив оставить своей любимой бабушке, тут же, сунул ее обратно в сундук... Что было дальше - неизвестно. Известно лишь то, что пастух в конце дня, перегоняя стадо коров через нашу речку, обнаружил мое бездыханное тело в кустах крапивы. Естественно, он сообщил моей матери, что ее сын мертвый лежит в кустах крапивы на берегу нашей любимой реки. Говорят, два дня меня отпаивали парным молоком и молились перед иконой Святой Богоматери. Мама чуть не сошла с ума. Как видите - остался продолжать жизнь. И, возможно, этот эпизод моего детства спас меня в какой-то степени от сегодняшних бед пьяной России.
1944 год. Я получаю царский подарок – немецкий аккордеон. Привез его из Германии мой дядя – дядя Гера, младший брат моей мамы.
Дядя Гера
Он прошел всю войну танкистом. И уже в самом конце войны его танк был подбит. Танкисты почти все сгорели заживо. У дяди Геры было обожжено более половины тела. Тем не менее, он выжил. После многочисленных госпиталей ему дали кратковременный отпуск. И он приехал в Кильмезь! Не знаю, почему именно мне он сделал такой дорогой подарок.
Ира, моя двоюродная сестренка. Наши семьи.
Стоят: мама, папа и тетя Катя.
Сидят: я, дядя Шура, Толя (их сын).
Нас ведь, его племянников, было трое. Толя и Ира дети его старшего брата – дяди Саши, второго брата мамы.
Это уже следующие два поколения. Дочка Иры – Оля со своей дочкой Алиной и мужем Евгением. Удивительно, как Оля похожа на свою маму! (Жаль, что у меня нет хорошей фотографии Екатерины – второй дочери Иры)
Я стал осваивать этот перламутровый, безумно красивый инструмент. Он был настолько большой, или, скорее, я был настолько маленький, что меня почти не было видно, когда я брался играть. Кое - чему я научился. Что-то играл. Меня приглашали на деревенские торжества, ставили на табуретку и я играл. Скорей всего приглашали не меня, а аккордеон. Он мог украсить любое торжество в нашей деревне. Но вскоре у бабушки не разродилась корова, пришлось зарезать единственную кормилицу всей нашей семьи. Аккордеон продали. Купили корову. Так закончилась моя музыкальная карьера. Но я ничуть не жалел. Все равно музыканта из меня бы не вышло. Но дядя Гера остался в моей памяти как щедрый Герой войны. После войны он уехал на Сахалин в город Оха. И дальнейшая его судьба, увы, мне неизвестна…
Закончилась война. В 1946 г арестовали отца - учителя истории и директора в семилетней школе деревни Селино. Правда, через пару недель его отпустили. Он и так-то был молчун, а тут вообще перестал говорить, с кем бы то ни было, даже с единственным сыном, то бишь, со мной. Правда, когда мы на лодке уплывали рыбачить, его молчаливость как-то тихо, тихо исчезала, и он начинал мне рассказывать какая у нашей страны богатая история и какой великий народ населяет эту страну. Может быть, с тех пор я и перестал любить историю не только как школьный предмет, но и как объективную науку.
1947 год.
Голодный год. Летом нас спасали рыбалка, луговой лук, лебеда и те самые колоски, о которых так любят говорить сегодняшние политиканы. Они не попробовали сами всю жизненную энергию этих подобранных на скошенном поле колосков пшеницы или ржи. Никто и никогда не ставил к стенке за съеденные зерна собранных колосков. Я ответственно утверждаю это! Люди, желающие очернить то и без того несчастное время, спекулируют на таких мелких деталях, якобы способных правдиво осветить те времена. Зимой было туго. Я до сих пор помню, как мама на какой-то праздник пожарила лепешки из картофельной шелухи и делила их между мной и отцом, растягивая на несколько дней. Сама так и вообще, наверное, не ела. Летом частенько мы с ленинградскими детдомовцами делали налеты на молокозавод. Там на крыше пристройки в солнечные теплые дни сушили казеин (отходы от творога). Очень даже вкусный!
1947 год.
К нам в деревню приехала новая учительница – Вера Андреевна Четырехбок. Отец, будучи директором семилетки, предложил ей должность завуча. Преподавая географию, она организовала географический кружок. Может быть, именно благодаря ее географическому кружку, моя жизнь сложилась так, как сложилась. Я был влюблен в географию. Мы играли в “Пионерской правде” в разные путешествия. Запомнилось путешествие по Волге. “Пионерка” присылала задание, а мы всем географическим кружком искали в разных книжках ответы и во время их отправляли. До сих пор помню изобретателя деревянных часов Кулибина из Нижнего Новгорода. Вера Андреевна приехала с дочкой, но без мужа. Дочку звали Таня Войнова. Я никак не мог понять, почему мама Четырехбок, а ее дочь - Войнова. Про себя решил, что Тане не понравилась мамина фамилия и она придумала себе другую. Я так уважал ее маму, что просто стал презирать ее самовлюбленную дочку. Но она была непроста. Так или иначе, дело зачастую доходило до драк. Родители нас мирили и брали слово не драться. Мы постоянно давали слово, но при очередной встрече расставались только после приличной бучи и, конечно же, с синяками. Мы настолько были не совместимы, что это заметила вся школа и наши сверстники стали нас дразнить “жених и невеста, не поделили теста”. Позже наши пути разошлись. Она с мамой уехала в областной центр – в Киров. И только сейчас я узнал о Тане от своей одноклассницы – учительницы от бога Валентины Яковлевны Грозных - всю жестокую правду ее короткой жизни. Она многого достигла в своей жизни. Многократная чемпионка СССР и Мира по парашютному спорту. Член команды космонавтов. И вдруг трагические события посыпались на нее как камни в горах при камнепадах. Умерла мама, круто запил ее муж. На первый в мире полет женщины в космос выбор пал не на ее, а на Терешкову. Падение с полураскрытым парашютом на тренировке в Киеве перед очередным чемпионатом мира. Месяцы на больничной койке с переломами ног и рваными сухожилиями – все это она не смогла пережить и добровольно ушла из жизни, накинув себе петлю на шею. Ей было сорок семь лет! Сегодня можно видеть ее портреты на почтовых конвертах, выпускаемых в Кировской области. А в районном центре - селе Кильмезь, ее именем названа одна из улиц.
Война давно закончилась. Но у нас, в селе Кильмезь, где я уже учился в восьмом классе, все еще жили, привезенные из Ленинграда бывшие блокадные пацаны. Худющие, скуластые, почти взрослые, хотя это были наши одногодки и даже моложе. Вечно голодные и злые, как волки ранней весной. В одиночку лучше было не попадаться им на пути. А пути-то - не разбежишься. Волей не волей, мы стали искать какие-то контакты. Я в то время делал из прутьев черемухи, курительной бумаги и столярного клея (слава богу, он еще был - не весь съели), авиамодели - планеры и самолеты на резиновых "движителях". Как ни странно, они могли в хорошую погоду пролетать 70-80 метров. Несмотря на мороз, из домов выскакивали старушки и девчонки в одних платочках, чтобы посмотреть на это чудо. Сколько было охов и ахов! А ленинградцы вовсю ковали оружие. Делали пистолеты (самопалы), которые начинялись селитрой из спичек и стреляли подшипниковыми шариками или просто гайками, вместо пуль. Я помню, как однажды, в холодную зимнюю ночь мы щупали пальцами дырку в голове ленинградского пацана, которому случайно пуля из такого самострела попала прямо в затылок и он, бедняга, окоченевший лежал один в холодном морге далеко от наших теплых домов...
Так вот, единение было найдено во взаимном интересе. Обмен самострелов на мои авиамодели. Мы стали прекрасными друзьями. Даже когда случайно подожгли лес на Красной горке, то каждый из нас старался взять вину на себя. Деваться было некуда - нас забрали в милицию, а мы выгораживали друг друга, как только могли. Моя бедная бабушка в это время бегала с ведрами воды туда - обратно, преодолевая метров пятьдесят по высоте и метров пятьсот по горизонтали...
1953 год.
Начиная с 3 марта, если мне не изменяет память, каждый день в 10 утра (по вятскому времени) все семьи собирались к черному кругу картонного репродуктора, висевшего на почетном месте в каждой избе, и внимательно слушали очередное медицинское заключение о состоянии здоровья товарища Сталина. Я помню слезы моей матери, помню, как бабушка глубоким вечером, при керосиновой лампе молилась, стоя на коленях перед иконой Святой Богоматери, за здоровье товарища Сталина. Что бы сегодня ни говорили, Сталин был для простого народа воплощением Надежды каждого человека. Как быстро восстанавливалась страна, половина которой лежала в руинах после войны. С каким трепетом люди ожидали 1 апреля каждого после военного года, начиная где-то с 1948-49. Этот день всех собирал у репродукторов. Кто-то просто слушал, кто-то пытался записывать, насколько подешевели товары. Кстати, в рублях и копейках, а не в процентах. В те времена люди даже не знали, таких слов как “коррупция”, “чиновник” или “взятка”. И если уж сравнивать времена Сталина с сегодняшним временем, то нужно признать, что при Сталине народ верил Власти, а власть всячески старалась оправдать эту веру. Сейчас на глазах собственного народа Власть разворовывает богатства страны, переводя миллиарды долларов на свои личные зарубежные счета. Бессовестно и нагло! Народ для сегодняшней Власти – быдло. А сама Власть – это те же члены ельцинской большой “семьи”, их родственники и друзья, плюс бандиты и убийцы 90-х! Да, конечно, нельзя простить Сталину и Берии миллионы невинных людей уничтоженных его режимом. Это непростительно. Гулаги – это позор СССР…
Но страна вставала на ноги после такой войны, которой история не знала. Вставала, благодаря именно режиму Сталина, благодаря силе и единению единственной в стране партии. Потеря партийного билета для члена партии любого уровня это было эквивалентно самоубийству. Все они держались двумя руками за этот клочок, спасающий их жизнь, бумажки. С точки зрения сегодняшнего дня это был прекрасный выход из ситуации продажности и коррупции. Замечу, что я никогда не был членом партии, никакой партии. Хотя, если быть честным, меня, когда стал работать главным инженером на “Дмитрии Менделееве”, постоянно заставляли написать заявление в партию. Но я каждый раз обещал это сделать по возвращению из очередной экспедиции. Поэтому и носил приставку к своей должности - и.о. Это так к слову…
Сейчас каких только партий нет, но те же миллионы людей погибают от самоуправства Власти, беззакония, отсутствия квалифицированной, не купленной медицины, бешеные цены на лекарства, половина которых просто подделка, полного отсутствия Закона и Порядка. Законы устанавливает сама Власть для уничтожения собственного народа. Чего стоит только вертикаль Власти! Прогибайся перед своим начальником, тот перед своим – вот она вертикаль! Только в этом случае ты будешь благоденствовать, независимо от твоих способностей, талантов, трудолюбия. Но вертикаль- это очень неустойчивое состояние. Стоит кому-то внизу чуть выпрямиться, как вся вертикаль рухнет. Но пока Власть все больше и больше наглеет. Конечно, не по христиански, злорадствовать над смертью людей. Но я рад, что Бог есть. Только Бог мог наказать высокопоставленных браконьеров в ранге полномочного представителя Президента и других высоких чиновников, вертолетных браконьеров. Замечу, что один час полета вертолета стоит более 60000 рублей, при пенсии “русского быдла”, которое я тоже представляю, в 5000 рублей в месяц! Жаль только летчиков, рядовых исполнителей, недавно погибших при не законном отстреле с вертолета горных козлов на Алтае. Кстати сказать, эти горные алтайские козлы занесены в Красную Книгу! Но кому, какое дело из власть имущих! По всемирным законам их всех нужно судить и судить сурово. Это не для России…
В самые страшные военные годы беспризорников и бомжей было меньше, чем в сегодняшние “благодатные” времена русской “демократии”. Только что Марианна Максимовская, ведущая РЕН-ТВ, сообщила, что сейчас в стране более миллиона беспризорных детей! А в “Гайдпарке” от 8 апреля 2010 года Андрей Савельев приводит страшные цифры в своей статье “Россия деградирует”. Вот они.
В Российской Федерации более 4 млн. бомжей, плюс три миллиона нищих, 3млн. уличных и привокзальных проституток, примерно 1,5 млн. российских женщин “работают” на панелях стран Европы и Азии. 6 млн. российских граждан страдают психическими расстройствами. 5 млн. – наркоманы, более 6 млн. болеют СПИДом. Каждый день в России производится10 тысяч абортов, 7 млн. браков в РФ бездетные. Совершается более 80 тысяч убийств в год. В дорожно-транспортных происшествиях гибнет около 30 тыс. Человек. Около ста тысяч россиян гибнет ежегодно от наркотической передозировки. РФ занимает по показателю репрессивности правоохранительной системы первое место в мире: 800-810 заключенных на 100 тысяч населения. В России проживает 31 млн. детей до 18 лет. Из них - здоровы не более 30 процентов.
3,5 млн. детей – инвалидов, около миллиона наркоманов. Детей-сирот 750 тысяч (больше, чем после окончания Великой Отечественной войны, когда детей-сирот было 678 тысяч). Два млн. детей безграмотны. Страшные цифры, а Власть блаженствует. Все хорошо прекрасная Маркиза, все хорошо. Так какие времена более честны?...
5 марта. Умер Сталин. Помню, мы радовались, глядя на плачущих учителей. Нет, мы радовались, естественно, не смерти вождя и слезам наших любимых учителей, а тому, что нас отпустили с уроков и завтрашний день тоже будет свободным. А родители каждый по-своему переживал эту потерю. Отец забирался в большой фанерный ящик, в стенке которого было вставлено красное стекло. С наружной стороны ставил, если это был вечер, керосиновую лампу, электричества то не было. Сзади, сидя на стуле вне ящика, закрывался одеялом и начинал колдовать с фотобумагой, проявителями и закрепителями. Там он наверно и скрывал свои слезы…
Мама, папа и тетя Катя
Вообще-то его любовь к фотографии была безгранична. Он часами просиживал в своем ящике, а потом мы с мамой с изумлением узнавали и рассматривали себя и своих знакомых. Его, как фотографа приглашали на все свадьбы и похороны. Он ни кому не отказывал. Хотя был хромой от рождения, мог тащиться со своей тяжелой треногой для фотоаппарата за несколько километров. Да и сам фотоаппарат был не легким. Это был один из лучших аппаратов того времени - “Фотокор”. Он делал негатив на стекле, покрытом фотоэмульсией. А потом длинная процедура получения фотографий, которая и происходила в этом большом фанерном ящике. Кстати сказать, он ни когда не брал деньги за свою работу. Иногда, правда, просил привезти ему из Кирова или другого города фотоматериалы. И не отказывался, если предлагали что-то из еды…
1954 год - выпускной бал! И там вместо шампанского и красивых вин были яблочный сидр и клюквенный морс. Это ни кого тогда не только не огорчало, но даже в мыслях не было какой-то ущербности и неудовлетворения. Все были влюблены друг в друга и гуляли после бала до светлого рассвета по берегу любимой Кильмези. Все вспоминали своих учителей. Среди них особой любовью пользовалась наша первая учительница Елена Ивановна Брагина. Милая, добрая, умная! Что еще можно сказать о дорогом нам всем выпускникам Человеке. Я же, как тень, шествовал за своей любовью – Алей Макаровой (на фотографии она стоит справа от Елены Ивановны). Это была диодная любовь. Любовь только в одну сторону. Да и кому я был нужен, маленький, стеснительный, весь закомплексованный мальчишка.
Встреча уже старых выпускников 10-а класса со своей первой учительницей
Еленой Ивановной Брагиной (она прожила достойную жизнь и умерла в 92 года)
К сожалению, рассвет нас немного отрезвил от опьянения своей юностью и свободой. Наш друг – Леша Меркушев, абсолютно не умевший плавать, полез вместе с энтузиастами плавания в утренней, холодной воде реки, покрытой плотным парным одеялом, и с головой погрузился в омут. Я первый увидел ситуацию. Хотя он был на голову выше меня, нырнул за ним, и, схватив за шикарную шевелюру, с трудом вытащил его на берег. Девочки откачивали его. Влюбленные в него даже делали ему искусственное дыхание. В 2001 году он покинул нас навсегда.
Потом пронизывающий до глубины потрохов запах цветущей черемухи. Запах, оставшийся с детства в извилинах моей памяти. Там, под цветущей черемухой готовился к вступительным экзаменам в Уральский политехнический. На самом деле я тогда еще не знал, то ли это УПИ, то ли Ленинградский политехнический. Выбор определялся моими измерениями циркулем расстояния от моей деревни до Свердловска и Ленинграда. Но в конечном итоге решил все мой друг Гена Зворыгин. Его мама преподавала в нашей школе и была для меня большим авторитетом. Он мне просто заявил - едем в Свердловск. Поскольку для меня было одинаково безразлично куда ехать - мы подали документы в УПИ. Как я сдавал экзамены и как поступил – история абсолютно примитивная. Единственно, что на меня позже, после зачисления в студенты, произвело впечатление - это конкурс. Проходной бал был 28 из 30, при шести экзаменах. Конкурс был 12 человек на место. Но я был далек от этих цифр. Вернее сказать, их просто не знал, и, может быть, именно, поэтому сдал все экзамены достаточно благополучно, набрав 29 баллов. Гена и я были приняты в один из лучших вузов страны того времени. Помню первую встречу с деканом факультета - Мельниковым Виталием Васильевичем, на собеседовании после зачисления в студенческое сообщество. Первый его вопрос был - где вы собираетесь жить! Я, естественно, сказал - в общежитии. Мой ответ стоил мне полгода жизни в Пионерском поселке, в частном секторе. Нас жило в одной маленькой комнате шесть человек. Между кроватями можно было протиснуться только боком. Но теснота не обескураживала нас – студентов разных факультетов УПИ. Жили мирно, и с глубоким уважением друг к другу, сознавая ущербность каждого из нас, лишенных студенческого общежития.
Студенчество.
Как-то, то ли на 35-летие, то ли на 40-летие окончания факультета, с возрастом даты стираются, время нивелируется, я приехал в Свердловск (тогда уже Екатеринбург). Естественно мы с ребятами пошли в УПИ. И, к своему ужасу, я увидел в вестибюле РТФ УПИ мраморную доску “Золотые выпускники РТФ УПИ” с перечнем фамилий. Увидел собственную фамилию. Решил, что нахожусь в ирреальном времени. Зрелище было похоже на надгробную плиту погибших солдат второй мировой войны.
Это было настолько убийственно, что я не выдержал и высказал свое мнение руководству факультета. Но кто руководство? Это декан факультета Саша Дружинин, зам. декана Феликс Харитонов и зав. кафедрой - Володя Глызин. Ну что им скажешь? Мы все одни, мы все одного выпуска, мы все отличаемся лишь в деталях своей жизни, своих увлечений, своих хобби. Мы все всё понимаем, но… Мы просто устроили большие поминки о всех живых и мертвых, увековеченных на этой мраморной доске, да и не только…
Возвращаясь к хронике жизни. Спустя полгода, благодаря моим сокурсникам, мне все же предоставили общежитие в 10-м корпусе на главной улице Свердловска - улице Ленина, во Втузгородке, в десятом знаменитом корпусе! А знаменит он был по многим статьям. Это была общага физтеха и радиотеха - самых престижных факультетов УПИ. Здесь, в коридоре второго этажа давала первый сольный концерт талантливейшая Эдита Пьеха, тогда мало кому известная эстрадная, а по тем временам, по партийным оценкам, стало быть, низкопробная певичка. Кстати сказать, одна из моих любимых певиц. Здесь, в общаге, давали первые концерты потом такие знаменитые люди, как Юрий Лоза и другие. Здесь, в этом корпусе, жил и учился в нашей группе, а потом, после смерти, ставший известным Игорь Дятлов. А известным он стал потому, что власть была ответственна в гибели девяти красивых и умных молодых людей (среди них две девушки). У них впереди могла быть полная открытий и познаний мира, целая жизнь! Замечу, что Игорь (организатор и руководитель этого последнего в его жизни похода) настойчиво агитировал меня пойти в этот поход по приполярному Уралу. Не помню, почему я не пошел, но этот отказ был моим спасением.
Я помню похороны Игоря и его товарищей в Свердловске! Мы провожали их, естественно, из нашей общаги - 10 корпуса общежитий УПИ. Их, погибших, власти разрешили после многочисленных общественных и частных требований (требований его родителей и брата, который был тогда главным инженером Первоуральского трубного завода) в порядке очереди привозить по 2-3 человека в Свердловск и хоронить. Мы тогда не очень понимали, почему нельзя было хоронить всех вместе. Но раз так нужно, значит так и должно быть. А власть видимо просто боялась. Помню, мы - его друзья и одногрупники - стояли в вестибюле общаги по десять минут в почетном карауле у трех открытых гробов, привезенных в очередной партии покойников из Ивделя. Я стоял 10 минут у гроба Игоря и смотрел на его лицо. Даже на смертельной маске обмороженного лица был виден великолепный загар. Загар, который можно получить либо на солнечном Юге, либо у атомного, плохо защищенного реактора. Потом, спустя десятилетия появилось много публикаций в прессе, где высказывались самые фантастические гипотезы гибели группы из девяти человек на северном Урале при восхождении, на какую-то, не Бог весть, горку, с точки зрения горного туризма или альпинизма. Ее позже назвали горой Мертвецов. Появилось множество публикаций и даже книг. Одна из них книжка Анатолия Гущина - "Цена гостайны - девять жизней?", которая вышла в печать в 1999 году (издана была она в г. Асбесте Свердловской области). Это, пожалуй, единственная публикация достойная внимания.
Позволю себе привести слова Юрия Кунцевича, следователя, который многие годы изучал дело Игоря Дятлова (Уголовное дело).
“Никакой палатки на склоне не было (по версии следствия, туристы якобы поставили палатку на склоне горы Ходат-Сяхыл). Это при их - то опыте! (Мое примечание). Какой смысл ее там ставить? До леса всего полтора километра… Военные проводят испытания нового оружия, которое убивает все живое, но оставляет в сохранности природные и техногенные объекты. Дятловцы не пострадали и остались живы потому, что туристов защитили складки местности (нейтронные лучи поражают по прямой линии). Но действие бомбы они видели, и любопытство берет верх. Они идут вверх на другую сторону горы, а там люди. Кто они? Те, кому положено строжайше охранять государственные тайны. Подразделение прилетело на вертолете – посмотреть на результаты испытаний. Дятловцы идут прямо к ним. Что делать? Поступает приказ – уничтожить! И спецподразделение выполняет страшную команду. А дальше… – дело техники. Что значат человеческие жизни, когда дело касается государственной тайны”. Вообще – то, я бы всем рекомендовал прочесть эту книгу.
Так вот - студенчество.
Наша 118-я. Нет только Володи Глызина.
Слева направо: Пудов, Боб Малышкин, Валя Морозов и Толя Прилуков
Как я уже сказал, меня поселили в общежитие. Это было первое серьезное везение в моей жизни. Я стал жить с удивительными людьми. 
Валя Морозов и я на Селигере (1972 г.)
Это Толя Прилуков из поселка Дружинино (станция под Свердловском) - талантливейший в будущем инженер и прекрасный художник. К сожалению, он рано ушел из жизни. Как многие творческие люди не удовлетворенные текучкой, он круто запил и в этом был его протест против обыденности и скукоты жизни. Это Боб Малышкин. Великолепный шахматист и большая умница. Мы с ним играли вслепую по ночам в е2-е4, лежа напротив друг друга на скрипучих металлических кроватях. Он тоже рано ушел. Опухоль мозга. Это Володя Глызин - будущий завкафедрой радиофака УПИ. И, конечно же, Валя Морозов.
Кстати, замечу, что трое из 118-й оказались на мраморной доске мемориала РТФ…
Знаменитая на весь УПИ 118 комната! У Вали до сих пор хранятся наши студенческие дневники: литературно - художественная летопись нашей жизни в 118! 118-я была центром интеллектуальной и художественной жизни студентов Р-155 - Р-555 группы радиофака. Там частенько собирался весь цвет нашей студенческой группы. Группы, из которой вышли талантливейшие люди. Витя Барский - лауреат Госпремии России, Марк Шварц и Анатолий Зиновьев (правда, последний из другой группы, но это тоже наш курс) юмористы номер один в Свердловске. До сих пор их концерты проходят при полном аншлаге и, как всегда, не хватает билетов!
Студенты группы Р-355.
Слева на право: Дима Люльев, Пудов, Витя Барский и Володя Глызин
О! Эта 118-я! Помнится, мы бегали в суровые уральские морозы (до-30 и ниже) до института в одних костюмчиках, без “головы” и прочих теплых атрибутов. От общаги до главного корпуса института метров пятьсот, может быть, чуть больше. Так вот, мы все учились на кафедре автоматики, телемеханики и вычислительной техники. Чувствуете - где вычислительная техника и вообще, как она обозвана. Такие были времена, как говорит сегодня Владимир Познер…
Я опять отвлекся. Родители Толи Прилукова частенько привозили пропитание для бедных студентов. Раз в год, как правило, зимой, приезжала моя мама и привозила рюкзак картошки. Это был праздник для всех. Мы изобрели автомат, который включал электроплитку за полчаса до нашего прихода. На плитке стояла заранее начищенная картошка в воде с необходимым количеством соли. К нашему появлению картошка была готова. Мы, дико голодные, набрасывались на кастрюлю, и в момент все сметалось. При этом выигрывали, увы, как и сейчас, самые настырные и нагловатые люди. Среди нас это был Валя Морозов. О нем можно написать отдельную и весьма интересную повесть. Вот один из эпизодов его бурной жизни. Женившись на дочке генерала КГБ Башкирии, он уехал в Уфу. Там недолго проработав в этой системе, он решил выскользнуть из нее. Но система была жесткой. Он уволился, выложив комсомольский билет, и вынужден был разойтись с женой. Вернувшись в Свердловск, поступил к нам в ОКБ п/я 79 (почтовый ящик). Он был незаурядной личностью и умел быстро завоевывать симпатии людей. На очередном собрании комсомола ОКБ его избрали секретарем комсомольской организации весьма крупного и известного в СССР предприятия. И лишь спустя много месяцев выяснилось, что он вообще не комсомолец. Это был скандал, но не для нас. Мы его еще больше стали уважать. Или еще. Он так любил молоденьких девочек, что уже в зрелом возрасте пошел на маленькую авантюру, если не сказать больше. Сменил паспорт, якобы потерял, и на десять лет сбросил свой возраст в новом паспорте. Позже эти сброшенные десять лет осложнили ему оформление пенсии…
Валя взял на свою могучую грудь все наши прегрешения в 118 комнате. Пятый курс. Защита дипломного проекта. Все более чем успешно защитились. Но, в это самое время высоконравственный студсовет десятого корпуса (нашего общежития) решил вынести вопрос о нравственности жильцов 118-й комнаты на обсуждение деканата. Что началось! Каждому из нас пришлось оправдываться на заседании сначала кафедры, а потом и перед деканом! По распоряжению тогдашнего ректора УПИ, Пруденского, мы должны были быть все наказаны. Но что с нас взять - мы, кроме Вали Морозова, прекрасно защитили свои проекты. А Валя не успел, значит - опоздал, и вся мощь гнева директората УПИ обрушилась на нашего несчастного друга. Одним словом, ему запретили защиту дипломного проекта и, естественно, он не получил диплом. Увы, не смотря на все его тогдашние способности, к сожалению, он не нашел себя в современном мире. И сейчас, по слухам, влачит жалкое существование в Екатеринбурге. К сожалению, сегодня даже на билет в общем вагоне до Свердловска, то есть Екатеринбурга, и обратно, моей пенсии не достаточно, чтобы навестить своих друзей и вторую мою маленькую родину. Вторую после Вятской губернии…
Но вернемся к нашему повествованию. Несправедливость в распределении сваренной картошки заставила нас искать выход из этого положения. И мы его нашли! Мы соорудили из алюминиевых пластин пятиугольную, с равными сторонами кассету и, прибегая в 118-ю, быстренько сливали воду из кастрюли с картошкой и втыкали туда свое изобретение. Все получали свое, поровну! Справедливость торжествовала. На самом деле это такие мелочи студенческой жизни, что даже бы и говорить о них не стоило, но именно они, как не парадоксально, застряли в памяти...
Валя, Валя, Валя... Помню, как мы, влюбленные без ответа в девушек с нашего института решили поменяться ролями, и каждый из нас должен был рассказывать, какой хороший его друг. Валя мне доверил свою безответную любовь. Я же в то время был влюблен в очень красивую девушку со строительного факультета. Кстати, тогда на пятом курсе этого факультета учился будущий президент России – беспалый Боря Ельцин. Вот бы тогда знать! Россия, может быть, была бы другой…
Валя ходил с ней и доказывал, какой я хороший человек. Зима. Температура - 35 по Цельсию. Я провожаю Валину любовь в Пионерский поселок - это рядом с нашим Втузгородком. Она заявляет, что влюблена в меня и, расставаясь с ней при очередных проводах ее домой, она так лобызала меня, что я готов был поверить во все, что она говорила. В это время Валя ждал меня на лестничной площадке в нашем 10 корпусе. Я приходил, замечу, что это было где-то около 2 - 3 часов ночи, и возбужденный, румяный от мороза и в диком, для меня это было действительно диким, восторге рассказывал Валентину, как я целовался с его любимой девушкой. Увы, только спустя какое-то время, до меня дошло, какую травму наносил своему другу. Молодо - зелено!
Начиная с третьего курса, мы все, кроме Вали Морозова, стали работать на кафедре. Это было здорово! Тогда я впервые почувствовал серьезную ответственность за то, что ты делаешь <