Осознавая опасность своего положения, Гитлер освободил Пфеффера от должности командующего СА (тот был только рад уйти), заявив, что принимает командование на себя, и вызвал из Боливии своего старого друга Рема, которого хотел сделать начальником штаба. Не дожидаясь даже, пока тот получит приглашение, Гитлер ввел обязательную для каждого штурмовика присягу лично себе, фюреру, персонально воплощающему единство партии.
Фюрер теперь сделал важнейший шаг к единовластию, подвел партию СС к культу харизматического лидера. 3 сентября тогдашний начальник штаба СА сообщил всем замам главнокомандующего, что им надлежит принести присягу на верность главе партии и СА – Адольфу Гитлеру. В тек сте клятвы для штурмовиков была строка о безусловном подчинении любым приказам командиров: «Я знаю, что мои командиры не прикажут мне совершать противозаконных действий». Командиров же назначал лично Гитлер.
СС в качестве партийной полиции понадобились ему даже раньше, чем он предполагал, потому что еще существовали нацисты, не желавшие слепо поклоняться идолу. Информатор фюрера не ошибся: Штенес действительно готовил новый удар. Гитлер и Рем ужесточили централизацию СА, что сразу вызвало сопротивление Штенеса и его людей. На этот раз Далюге и Пакебуш были внимательнее: они доложили, что Штенес спланировал удар по Мюнхену и ждет только подходящего момента.
Ранним утром 1 апреля 1931 года Далюге рапортовал Рему: «Мне только что позвонили сообщить, что в три часа ночи состоялось строго секретное совещание командиров берлинских штурмовиков, которое провел помощник Штенеса Ян. Он проинформировал, что наш фюрер Адольф Гитлер намеревается на конференции в Веймаре сегодня же, 1 апреля, отстранить Штенеса. Однако стало ясно, что приказ фюрера не будет выполнен. Во время совещания все присутствующие командиры заявили, что они за Штенеса и против Гитлера».
|
|
Эсэсовцев снова двинули против СА, и снова они были потеснены численно превосходящей силой. Сторонники Штенеса заняли штаб гауляйтера и помещение редакции нацистской газеты «Ангриф». Бунт быстро распространился на север и восток Германии. Большинство старших командиров в Бранденбурге, Силезии, Померании, Мекленбурге выступили против Гитлера. Какой‑то краткий миг демократы, подавленные предвыборными успехами нацистов, могли забавляться, глядя, как враги бьют друг друга. Однако путч быстро выдохся, когда опустела казна СА. Гитлер принялся складывать уцелевшие куски организации. Паулю Шульцу из Штеттина было поручено реорганизовать штурмовые отряды Восточного региона, а Геринг провел чистку СА от сторонников Штенеса.
Гитлер уведомил партию, что обязан победой единственно бдительности своих СС. Новым группенфюрером СА по востоку был назначен эсэсовец, унтерштурмфюрер Крюгер. В это же время в письме к Далюге Гитлер сформулировал фразу, которая, по сути, навсегда стала девизом СС: «Эсэсовец, твоя верность – вот твоя честь». Эсэсовцы теперь крепко сидели в седле. Где бы Гитлер ни увидел угрозу своему положению, когда бы ни проявилось недовольство «коричневых рубашек» культом фюрера, – СС всегда были под рукой. На конференции лидеров организации СС Гиммлер взволнованно восклицал: «Да, нас не любят! Когда мы честно выполнили свой долг, мы можем постоять в стороне. Мы и не ждем благодарности. Но наш фюрер знает цену СС. Мы – его любимая и самая ценная организация, поскольку мы никогда его не подводили».
|
|
Гиммлер разработал новые инструкции, целью которых было сделать СС быстрым и безмолвным орудием фюрера.
Подразделения СС были поделены на тройки и пятерки, каждая из которых была ответственна за улицу или квартал. Они собирались за полчаса до общих построений, чтобы старший группы знал, все ли на месте, а если нет, то почему. По уставу за отсутствие без уважительных причин в первый раз объявлялся письменный выговор, во второй раз – выговор перед строем и письменное предупреждение, в третий раз наказанием было исключение из СС. Командирам предписали позаботиться о том, чтобы в их частях было достаточно мотоциклов и велосипедов, они должны были устраивать рейды на большие расстояния и практиковать быструю передачу закрытых сообщений. Деятельность СС была отныне покрыта завесой строгой секретности. Никому, даже членам партии и штурмовикам не дано было знать, чем заняты СС. Один приказ Далюге устанавливал, что «даже в случаях резкой критики рядовым и командирам строго запрещается вступать в переговоры с бойцами и командирами СА или гражданскими членами партии, кроме как по случайной необходимости; если же критические замечания раздадутся в узком кругу, члены СС немедленно и молча покидают помещение; допускается лишь краткое замечание, что СС выполняют приказы Гитлера».
Вагнер, начальник штаба СА, издал приказ, поясняющий партии, почему СС должны руководствоваться собственным законом: «СС является организацией безопасности, в задачи которой входят: во‑первых, полицейские функции внутри движения; во‑вторых, обеспечение порядка, при котором члены движения не совершают никаких нарушений установленных правил или законов. Поскольку именно в этом состоит их долг, они должны быть действительно независимыми; иными словами – быть независимыми и от партийного руководства и от командования СА». Имея такую крышу, эсэсовцы направили все силы на выполнение задачи, которую сами всегда считали первостепенной: расследование антигитлеровской деятельности. Еще с 1925 года они начали собирать конфиденциальную информацию о жизни членов партии, кто казался им подозрительным. Сначала такого рода информация давалась от случая к случаю и годилась в основном для корзины, но с приходом Гиммлера была создана определенная система. В июне 1931 года Гиммлер заявил: «Наши враги наращивают усилия по большевизации Германии. Наша информационная и разведывательная служба должна раскрыть, а затем подавить наших еврейских и масонских врагов. Это сегодня наиболее важное дело СС».
|
|
Гиммлер передавал фюреру всю информацию, которую считал существенной. Вот, например, донесения от 10 октября 1931 года. «В ряде мест коммунисты „исключили“ из своих рядов некоторых активистов, чтобы внедрить их в СС для шпионажа». «Капитан Эрхард, командир официально расформированного корпуса викингов, недавно снова начал проявлять активность. В сотрудничестве с правительственными кругами он готовится сформировать добровольческий корпус, и целью его будет, по нашим данным, подрыв НСДАП».
За несколько месяцев до этого в партию и в СС вступил бывший морской офицер Рейнхард Гейдрих. С его помощью Гиммлер стал создавать службу разведки, которая впоследствии развилась в службу собственной безопасности СС – так называемую СД. Гейдрих проявил такие недюжинные способности в своей области, что СС вскоре действительно превратились в главную секретную службу партии. Собственную безопасность Гитлер также теперь целиком связывал с СС. 25 января 1932 года он назначил Гиммлера начальником службы безопасности в Коричневом доме – штаб‑квартире партии в Мюнхене, на Бринерштрассе, 45. Приказом ему было поручено «отражение нападений коммунистов и предотвращение вмешательства полиции». Гиммлер делал только первые шаги на новом месте, когда Коричневый дом потрясла история с убийством, причем следы явно вели не к противникам нацистов, а скорее прямо в сам Коричневый дом.
Эта история также показывает, что в то время о безоговорочной единоличной власти фюрера в партии говорить еще не приходилось. Штенесовский мятеж продемонстрировал, насколько сурово Гитлер может обойтись с вожаками СА; новый скандал заставил задуматься, достаточно ли силен Гитлер, чтобы совсем не считаться, так сказать, с моральными устоями партии. А дело было в том, что назначенный им Эрнст Рем внаглую окружил себя гомосексуалистами, превратив революционное войско в арену игр извращенцев.
Сам Рем не делал секрета из своих склонностей. «Скажу откровенно: я никогда не был святошей и не собираюсь им быть». Любые попытки государства «подчинить закону человеческую природу» он парировал цитатой из Рихарда Вагнера: «Безумие, безумие, везде одно безумие». Он с презрением отмахивался от протестов руководящих нацистов и однажды заявил: «Я в ссоре с этим тупым моралистом Альфредом Розенбергом. Я знаю, что всякие там его статьи направлены против меня, поскольку я никогда не скрывал своих взглядов».
Ненормальные склонности Рема стали общеизвестны, когда он привлек к суду берлинского жиголо Германа Сигизмунда за кражу чемодана. Сигизмунд дал следующие показания: «Герр Рем пригласил меня в казино выпить пива. Потом мы сидели полностью одетые в номере отеля, и, когда герр Рем доставал из кармана портсигар, на пол выпала бумажка, которую я машинально поднял. Через полчаса я покинул комнату, так как герр Рем хотел от меня таких форм половых отношений, которые мне отвратительны. На улице я развернул бумажку, это была багажная квитанция герра Рема». Он взял чемодан, который оказался набит компрометирующими письмами. Это произошло в январе 1925 года.
Гитлер знал все про Рема, но стоял на том, что это его личное дело. Когда он взял Рема начальником штаба, а сам оставался официальным главой СА, то подчеркнул, что «СА – это не школа для девочек, а отряд жестких бойцов». Все жалобы он отвергал, считая недопустимым вторжение в частную жизнь. Но похождения Рема трудно было считать «просто частным делом». Он использовал СА для иных целей, нежели чистая политика. Его люди поставляли своему шеф, партнеров, и если фаворит выказывал признаки неверности то был бит дубинками штурмовиков. Роль «сводника» играл некий Гранигер, бывший партнер Рема, который теперь действовал под крышей разведывательной службы СА и за 200 марок в месяц находил ему новых дружков. Главными охотничьими угодьями служила ему мюнхенская высшая школа Гизела. Оттуда он привел не менее десятка человек, и некоторые даже заняли вакансии при штабе.
Обычным местом встреч людей Гранигера был один кабачок в Мюнхене, где у Рема был собственный столик. Хозяин заведения Центер разделял интересы Гранигера и «помогал ему по дому». Среди завсегдатаев ремовского столика были командир штурмовиков из Берлина Хайнес, новый начальник берлинского штаба СА Карл Эрнст и другие. Этот кружок казался неразрывным. Когда Гитлера спрашивали, знает ли он, что творится в окружении Рема, фюрер отговаривался тем, что по поводу Рема ведь ничего не доказано, вот если ему дадут железные доказательства, тогда да, тогда он сделает выводы.
Отлично организованная команда информаторов Рема поднаторела в искусстве заметания следов. Однако в марте 1932 года некоторые его письма были опубликованы в газете социал‑демократов «Мюнхнер пост». Друзья Рема запаниковали. Рем настолько переволновался, что даже дал своему близкому другу Георгу Беллу очень странное поручение – отправил его с секретной миссией к бывшему офицеру Карлу Майру, с которым они вместе в 1919 году «открыли» Гитлера. Потом Майр ушел к социал‑демократам и был полон решимости не допустить нацистов к власти. Белл встретился с Майром и передал требование Рема дать гарантии, чтобы его письма больше не публиковались в газетах социалистов. «Майр все об этом знал», – написал позже Белл. По его словам, реакция Рема была такова: «Значит, эти свиньи действительно хотели нас подставить».
Кто бы ни были эти свиньи, организовавшие утечку, но нацистские враги Рема в любом случае пожелали решить возникшую проблему на свой лад. После очередного отказа Гитлера сместить Рема Бух, глава партийного суда и блюститель «чистоты рядов», разработал план убийства начальника штаба СА и четверых его основных компаньонов. Но действовал он осторожно. Бух вспомнил о своем старом друге Данцейзене, который прежде сам командовал штурмовым отрядом, а теперь был владельцем фабрики перевязочного материала. Бух сообщил Данцейзену, что в недрах движения созрел заговор изменников.
Один из командиров СА Уль выдал полиции сеть информаторов СА, а вокруг фаворитов Рема, графов Шпрети и Мулен‑Экарта, сформировалась клика, рвущаяся к власти, и вдобавок они заражают партию гомосексуальным развратом. Данцейзен все понял правильно. Найти парочку головорезов было несложно. Он подобрал группу во главе с Горном, безработным архитектором, а сам ради алиби уехал в Австрию, откуда слал инструкции под псевдонимом Виланд‑II. 16 марта 1932 года он сообщил, что «граф М., работающий в комнате 50, подходит под ст. 175 (статья уголовного кодекса об ответственности за гомосексуализм). Как таковой, имеет значительное влияние на своего начальника Р. История давняя. Обоих шантажировал г‑н Белл. То же самое относится к штабсфюреру СА Улю». Горн предложил начать с Белла: пусть его подкараулит шайка, человек восемь, изобьют, а потом вздернут, приколов свастику. А потом придет очередь самого Рема. Данцейзен прислал ответ: «Исполняйте ваш долг, не забывайте о начштаба». Потом от него пришла новая инструкция: «Обитатель комнаты № 50 ездит на большом „опеле“. Обратите внимание на колеса». Комнату номер 50 в Коричневом доме занимал граф Мулен‑Экарт, глава разведслужбы СА. Письмо означало, что он должен стать жертвой автомобильной аварии. Однако тут Горна, начавшего самолично следить за Коричневым домом, вдруг одолели сомнения. И вот, вместо того чтобы аккуратно вывести из строя автомобиль Мулена, он сам явился к нему и все выложил. Граф, который уж во всяком случае не был гомосексуалистом, задумался: предположим, Горн поможет ему повернуть весь заговор прямо против самих организаторов… Тот согласился.
Затем Горн расставил силки. Он нашел личный номер Буха и позвонил ему:
– Это Горн. Мне настоятельно необходимо переговорить с вами.
– Хорошо, будьте сегодня в четыре пятнадцать на станции Хольцкирхер.
– Но я вас не знаю.
– На мне будет коричневый костюм, серое пальто и серая шляпа. Пальто я расстегну.
Однако Бух оказался гораздо проницательнее, чем Горн мог подумать, он быстро разгадал игру Горна и заверил его, что дело можно считать законченным, раз информация о графе не подтвердилась. Бух попросил отправить Данцейзену телеграмму: «Помолвка Елены расстроена». На другой день Горн получил доказательство – очень убедительное, в виде трех выстрелов, – что Бух на самом деле не отказался от своего плана. Стреляли поздно вечером у входа в дом Данцейзена. Нетрудно было догадаться, кто приказал стрелять. Во всяком случае, граф Шпрети, помощник Рема, очень хорошо знал, что в то утро Бух видел, как Горн выходит из кабинета начальника штаба. А это означало, что штаб‑квартира взяла Горна под свою опеку.
Тут вмешался Гиммлер. Отвечая за безопасность в Коричневом доме, он счел своим долгом защитить Рема от людей Буха. 24 марта Гиммлер вызвал Буха и потребовал от него объяснений, после чего дело закрыли. Однако Рем не был так уж уверен, что ему больше ничего не грозит. Вместе с Беллом они отправились в Берлин узнать, что на уме у политических противников. 1 апреля Рем встретился с Майром и потребовал свидетельства против Шульца, ответственного за реорганизацию СА, которого он ошибочно считал виновным в заговоре убийц. Через неделю Белл наведался в редакцию социал‑демократической газеты «Форвертс» и снова пересказал там всю эту историю. Как заметил редактор Ф. Штампфер, «по сути, они спасались бегством, так как боялись, что их казнят свои же. Белл получил указание сообщить все нам, так чтобы в случае, если их убьют, люди узнали, кто в этом виновен».
Гиммлер появляется в этой истории еще раз, теперь в берлинском убежище Рема, правда, неясно, в какой роли. Но он уговорил‑таки его вернуться в Мюнхен. Конечно, Гиммлер не мог предотвратить публичного скандала. У двух графов из СА, дю Мулена и Шпрети, сдали нервы, и они отправились в полицию – обвинять Буха и его сообщников. В октябре 1932 года Данцейзен был приговорен к шести месяцам тюрьмы за подстрекательство к убийству. Бух и банда Горна остались безнаказанными. Впоследствии партия предъявила редакции «Мюнхнер пост» иск за клевету.
Самое смешное во всей этой истории, что извращенцы из СА обратились к своему врагу, светочу демократов Майру, чтобы он защитил их от убийц, которых науськивал один из их собственных партийных судей. Зять и доверенное лицо Буха Мартин Борман был возмущен: «Один из ведущих членов партии видит в другом своего злейшего врага и оскорбляет лидеров партии, обзывая их свиньями!» Однако одно стало очевидно – без ордена, созданного Гиммлером, партия обойтись не может. В октябре того же года Борман писал Рудольфу Гессу, личному помощнику Гитлера: «Приглядитесь к СС. Гиммлер, в конце концов, человек известный, и его способности нам тоже хорошо известны».
За пределами партии люди также стали понимать, что 50 тысяч эсэсовцев – это сила, способная цыкнуть на буйную толпу извращенцев‑штурмовиков. Люди Гиммлера помнили его слова, сказанные 13 июня 1931 года: «Пройдет несколько месяцев, а может быть, всего несколько дней, прежде чем настанет решительный момент. Мы пойдем туда, куда укажет нам фюрер». Эсэсовцам оставалось недолго ждать – 30 января 1933 года было уже не за горами. Готовилась «ночь длинных ножей», но вот у кого они будут в руках – у штурмовиков или у эсэсовцев, – пока не было ясно.
Глава 4
ЗАХВАТ ВЛАСТИ
Для Генриха Гиммлера история Третьего рейха началась с разочарования. 30 января 1933 года грянула «национальная революция», но рейхсфюрера СС не назначили ни на один из ключевых государственных постов. По улицам городов маршировали штурмовики, наводя страх на противников нового режима. Помощники Гитлера получили высшие должности, но Гиммлера, похоже, обошли стороной.
Некоторые даже сочли, что глава СС – аутсайдер среди руководства НСДАП. Он и его люди обеспечивали безопасность Гитлера, но хозяин, как видно, о нем забыл. Геринг, Геббельс, Фрик и другие были вознаграждены сполна, но только не Гиммлер.
Даже во время переворота 9 марта, когда СА и СС свергли законное баварское правительство, Гиммлер не играл ведущей роли. Путчем руководил дивизионный командир Рема генерал Франц фон Эпп. И именно его Гитлер назначил главноуправляющим Баварией. А Гиммлер по‑прежнему оставался где‑то с краю – он получил только должность и. о. полицей‑президента Мюнхена. Что еще хуже, Геринг, ставший в Пруссии министром внутренних дел, а потом министром‑президентом, назначил на высший полицейский пост главного соперника Гиммлера – группенфюрера Курта Далюге. Геринг, который питал антипатию к Гиммлеру, сделал это, очевидно, вполне сознательно. Он дал Далюге чин генерал‑лейтенанта и назначил его директором департамента полиции и министром без портфеля в прусском правительстве. Далюге не терял времени, пробивая себе путь, а теперь, став самым молодым генералом со времен Наполеона, не видел причин, с какой стати ему принимать приказы от Гиммлера из Мюнхена.
Чтобы держать под контролем выскочку‑перебежчика, Гиммлер отправил в Берлин одного из своих лучших людей, Гейдриха, к этому времени уже штандартенфюрера СС. Гейдрих упаковал вещи, забрал свою беременную жену Лину и по приезде в Берлин снял дом. Затем стал думать, как наладить отношения с Геринговым псевдо‑Наполеоном. Однако к Далюге его не пустили дальше приемной, сказав, что генерал не может принять штандартенфюрера, – он занят другими делами. Гейдрих попробовал действовать окольными путями, но и тут потерпел неудачу. Более того, руководители гестапо, подчиненные Герингу, даже пригрозили ему арестом, если он не перестанет «мешать работать» Далюге. Гейдриху оставалось только вернуться в Мюнхен. Жена его подождала, пока родится ребенок, и тоже приехала домой.
Гиммлер и Гейдрих поняли, что власть не упадет им в руки просто так. Третий рейх пока весьма мало напоминал тоталитарное государство, описанное теоретиками. Повсюду шли интриги и соперничество, и желающим получить власть в новом государстве следовало включиться в конкурентную борьбу.
До того как свершилась национальная революция, Гиммлер имел весьма смутные представления о будущем правлении нацистов. Многие думали, что нацисты просто засядут в аппарат Веймарской республики и покончат с демократией. Но любой, кто смотрел глубже, понимал, что произойдет полное слияние нацистского движения с государством, причем неизбежно, раз они займут все ключевые позиции. Геббельс провозглашал: «Целью национальной революции должно стать тоталитарное государство, ему будут подчинены все сферы общественной жизни». Фрик говорил о «сильном правительстве, не стесненном в своих действиях никакими партиями, группами и отдельными лицами». Гитлер объявлял о создании «единовластного государства».
В действительности все оказалось иначе. После 30 января 1933 года место демократических партий заняли различные клики внутри НСДАП, вместо парламентской борьбы в рейхстаге началась борьба между сатрапами нацизма. Государство теперь было поставлено под контроль партии – внешне монолитной, но на самом деле наиболее противоречивой в истории немецких политических партий. Различные фракции и группы были объединены лишь харизматическим лидерством Гитлера.
По мнению американского историка Роберта Коля, в партии Гитлера можно было выделить четыре основные группы: старые бойцы, составлявшие ядро НСДАП; их союзники – крайне правые экстремисты, приверженцы расизма, вступившие в партию между 1925‑м и 1929 годами, когда с нацистами еще не считались; далее смесь народничества и мелкобуржуазного социализма – порождение экономического кризиса 1930–1933 годов, и, наконец, респектабельные граждане – столпы промышленности, бюрократии, армии, которые верили, что с помощью Гитлера они смогут возродить довоенный уклад.
Эта партия не была единой, даже находясь в оппозиции, но тогда это были ее проблемы. А после назначения Гитлера рейхсканцлером внутрипартийные дрязги отразились на государстве. К тому же Гитлер вынужден был на первых порах включить в правительство правобуржуазных политиков и консервативных чиновников, которые помогли ему прийти к власти. Тенью традиционных государственных ведомств стали параллельные нацистские организации, контролировавшие их работу. Практически все властные структуры имели своего сторожевого пса коричневой масти. Например, МИД работал в тандеме с внешнеполитическими органами НСДАП (позднее – с так называемым «бюро Риббентропа». Помимо рейхсминистра юстиции были также рейхскомиссар юстиции Франк и комиссар юстиции Керл, причем все они соперничали между собой. Рейхскомиссар экономики Вагнер – тот самый, что был начальником штаба СА до Рема, глаз не спускал с министра экономики. Почти все они стремились превратить свои вотчины в «государства в государстве»: Бальдур фон Ширах, лидер молодежного движения, жаждал своей Молодой Германии; Лаш, группенфюрер СА в Тюрингии, требовал создания Государства СА как выражения нацистской идеи в чистом виде; Гиммлер же, естественно, грезил Государством СС.
Они не утруждались теориями – просто хватали, что плохо лежит. Геринг, который и так уже был министром‑президентом Пруссии и рейхсминистром авиации, взял и оттяпал лесное управление от министерства сельского хозяйства, присвоив себе звание главного лесничего рейха. Министру пропаганды Геббельсу мало показалось, что для него специально создали целое ведомство, – он обзавелся еще и собственной Культурной палатой, покушаясь на территорию Бернарда Руста. Гитлеровские «вице‑короли» проводили время в строительстве собственных империй и кляузах на соседей. Можно назвать Роберта Лея, вождя Трудового фронта, и Альфреда Розенберга, главного идеолога нацизма, которые считали, что их подопечные и есть воплощение национал‑социалистического идеала, а значит, достойны именоваться орденом нацизма. А Рем вообще недоумевал: что им еще нужно, когда уже есть СА, предел совершенства.
Но помимо этих интриг существовали противоречия более высокого уровня – между партией и государством. Были идеологи вроде доктора Фрика, в то время рейхсминистра внутренних дел, которые развивали концепцию всеобъемлющего, самодовлеющего государства, имея в виду свести роль партии к чисто пропагандистским функциям, однако партийная верхушка не желала и слышать об этом. Кроме того, часть партийной и государственной бюрократии противилась его проектам централизации, ущемлявшим права германских земель. Предлагаемая им реформа нашла оппозицию в лице самого Геринга, главы администрации крупнейшей из немецких земель – Пруссии.
Так на практике выглядело гитлеровское всемогущее тоталитарное государство с сильным правительством, которое должно быть независимым от давления личностей, классов, партий и групп. Каково же было место СС в этих административных джунглях? В 1933 году после провала миссии Гейдриха, ответ на этот вопрос едва ли знал и сам Гиммлер. Ему оставалось только ждать своего часа и делать то, что он делал всегда, – охранять своего полубога Гитлера и обеспечивать прочность его позиций в партии. На должности полицей‑президента у него было полно возможностей показать своему патрону, как тот ошибся, когда обошел его. Гиммлера, при дележе кресел.
В середине марта Гиммлер арестовал графа Арко‑Валлея, обвинив его в «тайной подготовке путча против рейхсканцлера». Это был убийца Айснера – тот самый человек, ради освобождения которого из тюрьмы Гиммлер в студенческие годы примкнул к заговорщикам. Через две недели Гиммлер объявил, что раскрыта попытка покушения на Адольфа Гитлера. По словам главного эсэсовца, трое советских агентов разместили три взрывных устройства около мемориала Рихарда Вагнера, где должен был проехать автомобиль фюрера. После этого неутомимый полицей‑президент оповестил фюрера и страну о новой опасности: «По информации из Швейцарии через несколько дней следует ожидать нового нападения коммунистов на рейхсканцлера Гитлера и других руководителей нового государства».
Вся эта белиберда затрагивала слабое место Гитлера. Полубог постоянно опасался заговоров и взрывов. Едва ли были заседания правительства, на которых он не возвращался бы к этой теме. 7 марта он заявил: «Если покушение на меня удастся, это произведет ужасное впечатление на народ». Никто не мог убедить его в том, что для его охраны принимаются адекватные меры. Воображение рисовало ему убийц во всех мыслимых обличьях. Например: «Однажды где‑нибудь на Вильгельмштрассе поселится под самой крышей абсолютно ничем не примечательная личность. В высшей степени заурядный человечек. Внешне он будет похож на замученного школьного учителя. Очочки, плохо побрит, бороденка. И никому не будет доступа в его убогое жилище. А там он преспокойно установит винтовку и через оптический прицел будет наблюдать за балконом рейхсканцелярии. Час за часом, день за днем, с чудовищным упорством. И наконец он спускает курок!»
Даже в своем кабинете фюрер не чувствовал себя в безопасности. Рейхсканцелярию во время заседаний охранял вермахт, а Гитлер не мог быть уверен, что генералы не организуют против него путча. Кто же, кроме верного Гиммлера и его бойцов, мог бы позаботиться об охране фюрера должным образом? Гитлер распорядился, чтобы штаб‑квартира СС выделила ему особую охрану из своих отборных людей. Командиром был назначен группенфюрер Йозеф (Зепп) Дитрих, баварец. В свое подчинение он получил 120 эсэсовцев, выполнявших такие же функции в Коричневом доме. Они образовали вокруг канцлера тройной кордон. Создавая это подразделение, которое он окрестил «Лейбштандарте Адольф Гитлер», фюрер, сам того еще не зная, закладывал основы второго вермахта.
Гиммлер, вдохновленный примером «Лейбштандарте», принялся формировать эсэсовские зондеркоманды (части особого назначения.) Во многих землях возникла своего рода эсэсовская параллельная полиция – охранять новых хозяев страны и терроризировать политических противников. Таким образом, Гиммлер одним махом получал контроль над полицейской машиной нескольких территорий. Новые шефы полиции во многих землях, плохо знавшие свое дело, но видевшие высокоорганизованные отряды Гиммлера, обращались теперь к нему за советом и помощью. Его дед, Конрад Гиммлер, был в свое время комиссаром в мюнхенской жандармерии. Теперь и внук понимал: полицейская карьера – единственный для него путь в высшую нацистскую иерархию.
В самой Баварии Гиммлера оценили тоже. 1 апреля 1933 года он был назначен начальником баварской политической полиции. С холодным педантизмом и настойчивостью он преследовал политических оппонентов нацизма и в то же время пресекал всякого рода эксцессы со стороны штурмовиков, которые по‑прежнему видели в эсэсовцах своих конкурентов. Гиммлер запретил аресты католических священников без собственной санкции. В то же время он ввел систему в политический террор. В Дахау по приказу Гиммлера был создан первый специальный лагерь, где держали под стражей арестованных коммунистов и социал‑демократов. В лексику немцев вошло новое выражение: «концентрационный лагерь», это стало своего рода опознавательным знаком гиммлеровской полиции. Едва ли хоть одна живая душа осознала только значение этого концлагеря. Полицейское начальство было загипнотизировано бюрократической четкостью и высочайшей организованностью гиммлеровского аппарата. В первый раз они почувствовали, что Гиммлер – будущий шеф полиции всей Германии. Он уже строил планы объединения сил порядка, считая старую машину неэффективной. Он заявлял: «Я хочу создать настоящую имперскую полицию взамен существующих шестнадцати разрозненных земельных сил. Общенациональная полицейская система – важнейший скрепляющий механизм государства». Среди помощников Гиммлера появился Вернер Бест, начальник одного из местных департаментов полиции. Между тем Гейдрих, второе «я» Гиммлера, подбирал кандидатуры для работы в будущей имперской системе. В его список попала четверка мюнхенских знакомых Гиммлера: Флах, Мюллер, Майзингер и Губер, были там и многие другие офицеры старой школы.