В апреле 1926 года прибывший из австрийской эмиграции прежний командир «Штосса» Йозеф Берхтольд сменил Шрека на посту руководителя СС. После возвращения участников «пивного путча» Гитлер публично провозгласил охранные отряды как собственную элитную организацию. 4 июля 1926 года на втором съезде партии в Веймаре фюрер вручил СС «кровавое знамя», то самое, с которым его колонна шла по Резиденцштрассе 9 ноября 1923 года.
СС росли и набирали силу. Теперь Гитлер смог бы повторить попытку создать свои СА: он прекрасно понимал, что без такой массовой организации – связующего звена с народом – ему не пробиться к власти в Германии, помешанной на партийных армиях и марширующих колоннах.
Однако вожаки большинства штурмовых отрядов за пределами Баварии продолжали с недоверием относиться к Гитлеру: ведь он, кроме всего прочего, был всего лишь какой‑то австриец. Тогда он стал искать контактера – достаточно авторитетного человека для объединения увязших в междоусобицах группенфюреров. Он выбрал командира северо‑германского вольного корпуса капитана Франца Пфеффера фон Заломона. 27 июля 1926 года Йозеф Геббельс записал в своем дневнике: «12 часов: был у шефа. Серьезный разговор. Пфеффер будет фюрером СА всей Германии».
Положение было серьезное и с точки зрения Гитлера: Пфефферу нужно было дать определенное место в партийной иерархии, он становился сторожевым псом.
Само собой разумеется, Гитлеру пришлось наделить Заломона значительными полномочиями. С 1 ноября 1926 года вступало в силу его назначение Верховным командующим СА (оберстер СА‑фюрер, сокращенно – ОСАФ), он получал под свое начало все штурмовые отряды на территории Германии. Хотя Пфеффер и должен был безоговорочно выполнять приказы партийного вождя Гитлера, он мог по своему усмотрению заниматься организацией и строительством под чиненной ему структуры. Тем не менее союз с нацистами Северной Германии, которых представлял Пфеффер, на взгляд Гитлера, стоил даже того, чтобы умерить властные амбиции своего любимого детища – СС. В итоге охранные отряды тоже перешли под Пфеффера, правда, их руководитель Берхтольд завоевал утешительный приз: отныне его пост стал именоваться рейхсфюрер СС.
|
|
Однако вскоре Берхтольд почувствовал опасность, что его элитное подразделение полностью подомнут штурмовики и партийные функционеры. Эта проблема появилась еще до назначения Берхтольда. Его предшественника Шрека отвергли сами члены главного руководства СС. Со своим уступчивым характером шеф все больше превращался в футбольный мяч, которым играли лукавые партаппаратчики типа будущих рейхсляйтеров Филиппа Боулера и Франца Ксавьера Шварца. «Мы пришли к выводу, – писал Гитлеру член „оберляйтунга“ Эрнст Вагнер, – что Шрек не обладает качествами, необходимыми руководителю и организатору, а также не имеет веса, способного гарантировать, что СС останется элитным подразделением партии». Тогда и позвали энергичного Берхтольда, однако и перед ним вскоре встал вопрос, как оградить СС от вмешательства чиновников.
«Местные органы партии, – говорилось в директиве рейхсфюрера, – не вправе вмешиваться во внутренние организационные дела отрядов СС». В другом приказе подчеркивалось: «Охранные отряды занимают в составе движения полностью самостоятельное положение». Но победить аппарат Берхтольду не удалось. Так между элитными СС и партийной бюрократией началась тихая война, которая продолжалась вплоть до падения Третьего рейха.
|
|
11 мая 1926 года во время партийного собрания эсэсовец Вагнер высказался, что «бонз» следует «выкурить» из зала. Названные им бонзы Боулер и Шварц тут же отреагировали, они запретили пускать его в помещение главного руководства СС, располагавшегося тогда в задней части дома номер 50 по мюнхенской Шеллингштрассе, причем рейхсфюреру Берхтольду пришлось собственноручно подписать об этом приказ. «П/г (партайгеноссе) Берхтольд дал мне понять, что его принудили к этому господа Боулер и Шварц!» – жаловался возмущенный Вагнер Адольфу Гитлеру.
После того как к этим неприятностям добавилось увеличение численности и мощи СА, Берхтольд подал в отставку. В марте 1927 года новым рейхсфюрером СС стал его заместитель Эрхард Хайден. Ему, как и предшественникам, оказалось не по силам соревноваться с СА.
Пфеффер запретил создавать подразделения СС в городах, где СА были недостаточно представлены. Эсэсовцам было позволено держать в каждой общине подразделения численностью не более 10 процентов от местных отрядов СА. В результате к 1928 году состав СС едва дотягивал до жалкой цифры в 280 человек. Все чаще элите из СС приходилось выполнять текущие поручения фюреров СА: раздавать пропагандистские материалы, распространять газету «Фёлькише беобахтер», нести другую вспомогательную службу. Вот такие у них теперь были «победные реляции»: «В октябре месяце отдельным подразделениям СС удалось привлечь в НСДАП 249 новых членов; подписать 54 новых читателя на „Фёлькише беобахтер“, 169 – на журнал „Штюрмер“, 84 читателя – на журнал „Национал‑социалист“, 140 новых читателей – на газету „Зюдвестдойчер беобахтер“ и собрать еще 189 читателей для других национал‑социалистических изданий. Помимо этого распродано 2 тысячи номеров журнала „Иллюстриртер беобахтер“».
|
|
Только вера в свою исключительность заставила «это войско, возможно, на пределе своих сил, вопреки или благодаря честолюбию» (Конрад Хайден) маршировать вперед. Для СС действовал пароль: «Аристократия молчит!» Охранные отряды превратились в молчаливых попутчиков коричневых колонн штурмовиков, чеканивших шаг по мостовым германских городов. Ужесточенные условия приема и доведенная до автоматизма дисциплина должны были поддерживать в эсэсовцах чувство избранности.
«СС никогда не участвуют ни в каких дискуссиях на партийных собраниях или лекциях. То, что ни один член СС, присутствуя на подобных мероприятиях, не позволяет себе курить или покидать помещение до окончания собрания, служит политическому воспитанию личного состава», – гласил приказ № 1, подписанный рейхсфюрером Эрхардом Хайденом 13 сентября 1927 года. «Рядовые эсэсовцы и командиры не принимают участия в делах [местного партийного руководства и СА], которые их не касаются».
Согласно приказам, каждое подразделение перед началом партийного мероприятия должно было выстроиться «по росту в колонну по двое» и приготовиться к проверке документов; каждый эсэсовец должен был постоянно иметь при себе членский билет НСДАП, удостоверение СС и песенник охранных отрядов. Особенно строго должен был выполняться приказ № 8, запрещавший ношение оружия. Гитлер собирался соблюсти видимость законности при захвате власти, поэтому партия демонстративно держалась в стороне от всевозможных оборонных организаций и нелегальных военных объединений. Офицеры СС должны были перед выходом на задание обыскивать личный состав и конфисковывать любое найденное оружие.
Железная дисциплина охранных отрядов производила впечатление даже на политических противников. В секретной сводке Мюнхенского управления полиции от 7 мая 1929 года отмечалось: «Членам СС предъявляются жесткие требования. При малейших отступлениях от правил, закрепленных текущими приказами СС, провинившегося ожидают денежные штрафы, изъятие нарукавной повязки на определенное время или вовсе снятие со службы. Особое внимание уделяется внешнему виду, выправке и поведению».
Каждое публичное появление охранных отрядов должно было демонстрировать, что СС – это аристократия партии. «Эсэсовец – самый примерный член партии, какого можно себе представить», – говорилось в одном из наставлений руководства. И в отрядной песне, которой обычно заканчивались мероприятия СС, должна была звучать вера в эсэсовскую исключительность:
Пусть изменят все на свете –
Мы верны всегда!
Будет вечно на планете
Вам сиять звезда!
«Если СА – это пехота, то СС – гвардия. Гвардия была у всех: у персов и греков, у Цезаря, Наполеона и Фридриха Великого – так было на протяжении всей истории, вплоть до мировой войны. СС будут гвардией новой Германии». Эти слова принадлежат человеку, который вознамерился сделать СС хозяевами страны. С этого момента рассказ о них превращается в рассказ о нем, их история становится его историей, преступления охранных отрядов – его преступлениями. 6 января 1929 года Гитлер назначил его новым рейхсфюрером СС. Имя этого человека – Генрих Гиммлер.
Глава 2
ГЕНРИХ ГИММЛЕР
Состав медленно тащился на север. Лицо пассажира становилось все мрачнее. Вот уже несколько часов первый нацистский гауляйтер Гамбурга доктор Альберт Кребс был вынужден выслушивать болтовню человека напротив, который, как и сам Кребс, сел в поезд в Эльберфельде.
Визави гауляйтера был среднего роста, крепко сбит и носил выражение собственной значимости на вполне заурядном лице. Если маленький, слегка скошенный подбородок говорил о некоторой хлипкости характера, то острый взгляд серо‑голубых глаз за стеклышками пенсне свидетельствовал о значительной силе воли. Грубоватые манеры плохо сочетались с аккуратными, ухоженными, почти женскими руками.
Впрочем, тогда, весной 1929 года, гауляйтер не обратил особого внимания на несообразность в облике и повадках своего попутчика. Он просто с растущим раздражением внимал тому, что новый рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер имел сообщить о политической ситуации. В политике, поучал его Гиммлер, многое зависит от тайных обстоятельств и частной жизни людей. Вот хотелось бы знать, например, как получил фюрер СА Конн столь странную фамилию? Очень уж созвучна она еврейской фамилии Коган, не правда ли? Далее: гауляйтер Генрих Лозе был в свое время банковским служащим, а значит, мог попасть в зависимость от еврейского капитала… Надо докопаться… Кребсу оставалось только молча кивать. И по прошествии тридцати лет эти гиммлеровские речи все еще казались ему «ужасающими»: он назвал их «смесью воинственного пафоса, каких‑то сплетен из пивной и нетерпимости фанатика‑проповедника».
Гиммлеру тогда было всего 29 лет, и он совершил свою первую инспекционную поездку по охранным отрядам НСДАП. Кребс описывает его как громогласного, но не слишком в себе уверенного и довольно провинциального гитлеровского прихвостня. Эту точку зрения разделяли и другие национал‑социалисты, сохранившие способность самостоятельного мышления. Дьявольские, демонические черты в портрете «проповедника» и «сплетника из пивной» проявились позже. Чем большую власть захватывали «женственные ручки» Гиммлера, тем призрачнее и страшнее становился его образ для немцев. Со временем рейхс‑фюрер утратил для них черты личности, превратился в некую абстракцию, бездушное воплощение нацистского полицейского государства, в монстра, чуждого всему человеческому, только и стремившегося уничтожать любое инакомыслие. Никакая деталь частной жизни не раскрывала, что это был за человек – рейхсфюрер СС; мы и сегодня толком этого не знаем.
Те, кто видел его, так сказать, во плоти, не в состоянии дать вразумительное описание Гиммлера как человека. Любая сколько‑нибудь связная картина содержит столько противоречий, что современники и биографы предпочли показать его во множестве разных обличий: есть портреты Гиммлера – палача, Гиммлера – добропорядочного бюргера. Гиммлера – фанатичного идеолога расизма, Гиммлера – неподкупного апостола нравственной чистоты, Гиммлера – послушного исполнителя воли своего фюрера и, наконец. Гиммлера – тайного сторонника немецкого Сопротивления.
«Этот человек – злой дух Гитлера, холодный, расчетливый, жаждущий власти. Он являлся, пожалуй, наиболее целеустремленной и самой бесчестной фигурой Третьего рейха», – считает бывший военный адъютант Гитлера генерал Хоссбах. А генерал Гудериан сказал: «Он был вообще как с другой планеты». Верховный комиссар Лиги Наций по Данцигу швейцарец Карл Буркхардт писал о Гиммлере: «Что делало эту фигуру особенно зловещей, так это умение концентрироваться на мелочах, пугающая добросовестность в крючкотворстве и абсолютно бесчеловечная методичность. В нем было что‑то от робота». Разглядывая фотографию вождя черного ордена, нацистский идеолог Альфред Розенберг обнаружил факт: «Мне ни разу не удалось взглянуть в глаза Гиммлеру. Его глаза всегда были скрыты за отблесками стекол пенсне. Сейчас же они смотрят на меня прямо с фотографии, и мне кажется, я в них кое‑что смог разглядеть. Это зло». Генералу‑ракетчику Вальтеру Дорнбергу, напротив, рейхсфюрер казался похожим «на интеллигентного школьного учителя, вовсе не способного к насилию». По его словам, Гиммлер «обладал редким талантом внимательного слушателя, был спокойным, сдержанным – человеком без нервов».
Граф Бернадотт из Швеции, проводивший с Гиммлером тайные переговоры в 1945 году, был удивлен: «Я не нашел в нем ничего демонического». По словам шведа, Гиммлер был весьма любезен в общении, показал, что обладает чувством юмора, всегда был готов к шутке, если разговор не клеился. Многие дипломаты признавали трезвость его суждений, а немецкие и иностранные участники Сопротивления считали его единственным нацистским лидером, которого можно было бы использовать для свержения Гитлера. Британский историк Трево‑Ропер заключает: «Это чудовище – Гиммлер – обладало множеством любопытных качеств, которые делают его в глазах некоторых невероятной, загадочной личностью».
В итоге биографы рейхсфюрера выдвинули теорию, призванную хоть как‑то объяснить наличие столь разных людей в одном человеке. Они решили, что ключ к разгадке личности Гиммлера следует искать в отрочестве и юности их героя. Чувствуя себя совершенно одиноким в семье среднего достатка, задавленный отцом‑педантом и жестокосердной матерью, он искал другого общества и понимания в послевоенной жизни, пока не обрел наконец защиту в нацистском движении.
Гипотеза выглядит привлекательно и соответствует веянию времени, когда все непонятное легко объяснялось с помощью психоанализа. К сожалению, это неправда. Гиммлер происходил из очень добропорядочной, совершенно обычной баварской буржуазной семьи. Ничто не омрачало его отношения к родителям и братьям, старшему – Гебхарду, родившемуся в 1898 году, и младшему – Эрнсту, 1905 года рождения. Когда он стал расти в чинах и переполнился сознанием важности своего дела, то да, семейная гармония в какой‑то степени пострадала. Его жена Маргарита, нервная и нудная особа, не сошлась с его родными. Тем не менее Гиммлер никогда не порывал с отчим домом. Несмотря на то что сам был нездоров, целую ночь провел у постели умирающей матери. Во время похорон над могилой, взяв за руки братьев, он произнес с обычным пафосом: «Мы всегда будем вместе!»
Он сам себя назначил наставником для семьи. «Папеньке не следует так много работать. Пусть в течение недели чаще выходит на прогулку», – писал в 1921 году сын‑студент Гиммлер «милой маменьке». К братьям он относился с педантизмом школьного учителя. «Меня весьма радуют твои хорошие оценки. Однако зазнаваться не следует! – прочел 14 ноября 1920 года малыш Эрнст в письме Генриха, который был лишь на пять лет старше его самого. – Я ожидаю, что ты исправишься и по истории… Нельзя быть столь односторонним. Будь хорошим и послушным, не серди папочку и мамочку».
Свою долю воинственной заботливости получил и старший брат Гебхард, имевший несчастье обручиться с дочерью банкира Паулой Штольце, а наш «железный блюститель нравственности» этого не одобрил. И вот 18 апреля 1923 года Генрих без обиняков сообщил девушке все, что о ней думает: «Чтобы ваш союз принес счастье вам обоим, а также пользу народу, который строится из здоровых, чистых в нравственном отношении семей, вы обязаны сдерживать свои порывы. В связи с тем, что ваше поведение не отличается строгостью, а ваш будущий супруг слишком мягкосердечен, этим вопросом придется заниматься кому‑то еще. Я почитаю это своим долгом». Решимость увериться, что женщины XX века следуют тому же моральному кодексу, что и героини германских саг, была одной из навязчивых идей будущего рейхсфюрера СС; он рассматривал любые внебрачные связи как личное оскорбление. Поэтому он дал задание мюнхенскому детективному бюро Макса Блюмля расследовать прошлое девушки. Блюмль прислал отчет 14 марта, но нетерпеливый Генрих обратился за два дня до этого к некоему чиновнику Рёсснеру: «Прошу вас безотлагательно сообщить мне все, что вам известно о фройляйн Штольце и в особенности о ее отношениях с вашим сотрудником Дафнером!» Брат Гебхард капитулировал и расторг помолвку.
Этот эпизод из жизни Генриха Гиммлера показывает, что тот, в отличие от большинства нацистских вождей, вырос в обеспеченной, добропорядочной бюргерской среде.
Гитлера замучили кошмарные воспоминания о работном доме в Вене; Геббельс был сыном рабочего‑десятника; выходца из Прибалтики Альфреда Розенберга ожесточила эмиграция; но Гиммлер – это действительно произведение чиновного класса, всего‑навсего второй сын Гебхарда Гиммлера, школьного наставника, домашнего учителя.
Генрих появился на свет 7 октября 1900 года на втором этаже дома номер 3 по Хильдегардштрассе в Мюнхене. Гиммлеру‑старшему не было нужды беспокоиться о будущем общественном положении сына: над новорожденным простиралась заботливая длань одного из влиятельнейших людей Баварского королевства – виттельсбахского принца Генриха, бывшего когда‑то учеником Гиммлера‑старшего. Принц милостиво согласился дать ребенку свое имя и стать крестным отцом. С таким именем и таким крестным Генриху было обеспечено достойное место среди верных монархии граждан.
Никогда юный Гиммлер не ставил под сомнение авторитет родителей, не говоря уже об общественном устройстве. От отца он узнал, какими замечательными были древние германцы, уже тогда в нем была заложена основа вагнеровского исторического романтизма – мира, населенного мужественными германскими героями и их величественными женщинами, которым в недалеком будущем суждено было трансформироваться в нордическую расу людей‑господ, в соответствии с потребностями нацистской диктатуры. Мальчик быстро научился обращаться с должным почтением к окружающим. Еще в школе он завел дневник, где все знакомые упоминаются при полных чинах и титулах.
Если у тебя в крестных отцах принц, ты, разумеется, должен стать офицером. Здесь и лежит ключ к пониманию натуры Гиммлера: он всегда мечтал вести свои войска к победе, но не мог сделать этого в действительности. Поначалу он хотел пойти во флот, но у него было слабое зрение, а во флот очкариков не брали. Тогда Генрих подумал о сухопутных войсках. 26 июня 1917 года папа Гиммлер написал: «Мой сын изъявил настойчивое желание стать профессиональным пехотным офицером». Генриху не терпелось попасть на фронт. Еще в феврале 1915 года, когда брат Гебхард вступил в ополчение, в дневнике Генриха появилась запись: «Ах, как бы я хотел быть таким взрослым и тоже воевать!» Слово в слово он переписывал фронтовые сводки Генерального штаба и упрекал обитателей города Ландсхута, куда семья переехала на жительство, в отсутствии военного пыла.
Генрих так упорствовал, что отец вынужден был просить своих друзей при дворе досрочно устроить сына на военную службу. Друзья обещали похлопотать. Примерно в это самое время молодой Гиммлер получил последний презент от своего крестного, уже убитого в бою. Управление двора сообщило Гебхарду Гиммлеру, что банкирский дом Оберндорфера уполномочен перечислить ему тысячу рейхсмарок из пяти‑процентного военного займа. «Примите эту сумму в качестве дара Вашему сыну Генриху от его крестного отца – ныне покойного, его королевского высочества принца Генриха».
В конце 1917 года Генрих Гиммлер был зачислен в 11‑й пехотный полк «Фон дер Танн». Однако военная карьера закончилась, фактически так и не начавшись. Незадолго до своей смерти рейхсфюрер рассказывал шведскому графу Бернадотту, как «вместе со своими согражданами ушел на войну», а в других источниках вообще говорится о том, что Гиммлер участвовал в сражении на Западном фронте. Все это чистый вымысел, Гиммлер никогда не был на передовой, он так и остался кадетом. Полгода у него ушло на начальную военную подготовку в Регенсбурге, с 15 июня по 15 сентября 1918 года – кадетские курсы во Фрайзинге, а с 15 сентября по 1 октября он осваивал пулемет в 17‑й пулеметной роте в Байройте. Через два месяца он был демобилизован из 4‑й роты запасного батальона 11‑го пехотного полка.
И, как ни странно, послевоенная неразбериха вроде бы предоставила Гиммлеру шанс сделать военную карьеру. В феврале 1919 года баварский премьер‑министр Курт Айснер, принадлежавший к левому крылу социалистов, был убит офицером. Коммунисты тут же провозгласили Баварскую советскую республику. Законное правительство социал‑демократов бежало в Бамберг, где вокруг него, даже против его воли, стало собираться войско. Оно состояло в основном из бывших фронтовиков и добровольцев, которые назвали себя фрайкор – вольный корпус. Берлин поднял регулярные войска рейхсвера, и в апреле 1919 года фрайкор изготовился к походу на Мюнхен. В небольшой отряд лейтенанта Лаутенбахера записался и Гиммлер, но опять пропустил бой: эта часть не дошла в Мюнхен, и Гиммлер так и остался «солдатом на плацу». Однако руки не сложил и 17 июня 1919 года он отправил письмо в штаб 11‑го пехотного полка с просьбой выдать ему его военные документы «в связи с тем, что в ближайшие дни меня переводят в рейхсвер».
С рейхсвером тоже ничего не вышло. Дело в том, что утрата высокого покровительства при дворе и растущая инфляция подсказали прагматичному Гиммлеру‑старшему единственно правильное решение относительно дальнейшей судьбы сына: Генриху следует заняться чем‑нибудь более солидным и пригодным для мирных времен. Например, сельским хозяйством. Тот согласился, потому что сельское хозяйство его тоже очень интересовало, разумеется, после военного дела. Еще мальчиком он собрал огромный гербарий, и прямо‑таки болезненное пристрастие к цветам и всяческим растениям все усиливалось. Позже это ляжет дополнительным бременем на узников нацистских концентрационных лагерей: каждый лагерь должен выращивать все мыслимые травы, так как рейхсфюрер СС ценил их целебные качества выше лекарств.
Но и с фермерством неудачи гнались за ним по пятам: только‑только Генрих Гиммлер приступил к обучению в крупном крестьянском хозяйстве под Ингольштадтом, как его свалил тиф. Врач по фамилии Грюнштадт решил: «Работу прекратить на год и поучиться». После выздоровления, 18 октября 1919 года, Гиммлер был зачислен на сельскохозяйственное отделение Высшего технического училища при Мюнхенском университете.
Ничего удивительного, если бы Гиммлера сломили пережитые неудачи и он превратился в «одинокого волка», брошенного всеми на задворках общества, как говорят легенды.
Но все наоборот! В Мюнхене начался самый светлый, безоблачный период его жизни, поставивший перед биографами массу проблем.
Он был дружелюбен, всегда готов помочь, очень прилежен и довольно нуден. Однажды он явился на вечеринку с маскарадом в костюме турецкого султана Абдул‑Хамида. Он пережил несчастную любовь к девушке по имени Майя Лориц. В нем развилась страсть гурмана. И никто не подозревал, что вот он, перед ними, – будущий массовый убийца.
Правда, политика и военные дела по‑прежнему завораживали его. Согласно членскому удостоверению от 16 мая 1920 года, он записался в Мюнхенский отряд самообороны и получил на складе 21‑й стрелковой бригады «1 винтовку и 50 патронов к ней; 1 стальной шлем; 2 патронташа, 1 мешок для сухарей (старого образца)». 1 декабря 1921 года Гиммлер считал великим днем в своей жизни: пришло сообщение из рейхсвера, что ему присвоено звание прапорщика. Вместе с группой других националистов – студентов и офицеров – Генрих готовил заговор, чтобы освободить из тюрьмы убийцу премьер‑министра Баварии Айснера – графа Арко‑Валлея. Когда же смертный приговор графу был заменен пожизненным заключением, заговорщики отказались от своего плана. По этому поводу Гиммлер особо расстраиваться не стал. Он невозмутимо записал в дневнике: «Что ж, как‑нибудь в другой раз».
У него были гораздо более неприятные проблемы. В ноябре 1919 года он вступил в студенческое объединение «Аполлон» и теперь ломал голову, как примирить свою новую жизнь со строгим католическим воспитанием и слабым желудком. Дело в том, что церковь запрещала драки, а врач – пивные возлияния. Проблему пива он уладил сравнительно легко – братство выдало ему специальное освобождение от пивных застолий. Безусловно, сотоварищи не слишком дорожили им и провалили на следующих же выборах «Аполлона». Долго не мог он найти партнера для драки: сокурсники считали его малоспособным и в этой области. Только в последнем семестре в июне 1922 года нашелся студент, изукрасивший Гиммлеру физиономию; тогда и у будущего главаря СС тоже появились шрамы, без коих он не представлял себе истинно тевтонского воспитания.
Церковное табу на поединки, на борьбу оказалось куда более серьезной проблемой, чем пиво! Гиммлеры всегда относились к верным католикам. Кузен Генриха – Август Вильгельм Патин даже стал каноником кафедрального собора в Мюнхене. Да и сам Генрих Гиммлер считался прилежным прихожанином. Посещение воскресной мессы являлось для него не просто ритуалом, а внутренней потребностью. В дневнике он каждый раз записывал впечатления от мессы и порой отмечал: «В этой церкви я чувствовал себя особенно хорошо». Когда от девушки, за которой он робко ухаживал, Генрих услышал, что она причащается каждый день, он записал в дневнике: «Это была самая большая радость, что я испытал за последние восемь дней!»
Вступление в студенческое братство отодвинуло в тень отношения с церковью. Ничего похожего на резкий разрыв, просто постепенно Генрих отдалялся все больше и больше. Поначалу он пытался сохранить в себе церковное неприятие поединков, тем более что и сам действительно питал отвращение к дракам, но настоятельная потребность соответствовать своему кругу (тоже семейное наследие) одержала верх над религиозной традицией. «Я полагаю, что вступил в конфликт со своей религией, – записал Гиммлер в дневник 15 декабря 1919 года. – Но, что бы ни произошло, я всегда буду любить Господа, буду ему молиться, я навсегда останусь верным сыном католической церкви и буду ее защищать, даже если она отвернется от меня». (И это писал человек, который в будущем заставит десятки тысяч эсэсовцев отречься от церкви и предложит прилюдно казнить папу римского.)
Новое отношение к церкви оставило неприятный осадок, но и только. К тому времени его интересы уже перенеслись в сферу мирской суеты. Политика и религия отошли на задний план: его захватывала полная соблазнов жизнь буржуазного Мюнхена, обеды у фрау Лориц и вопросы пола, волновавшие молодежь.
Анна Лориц, вдова оперного певца, приходилась Гиммлерам дальней родственницей. Она содержала семейный пансион на Егерштрассе. Генрих влюбился в ее дочь Марию (все звали ее Майя), но ему перебежал дорогу будущий торговец кожгалантереей из Штутгарта Ганс Книпп, оказавшийся более удачливым ухажером. Большая семья Гиммлеров частенько собиралась вместе под гостеприимным кровом пансиона. «Когда все пятеро появлялись в доме Лориц, там начинался веселый переполох, – вспоминал позже Книпп, – семья Г. могла быть уверена: у доброй тетки Лориц всегда для них накрыт хороший стол».
Генрих бывал, естественно, и на вечеринках, которые устраивала фрау Лориц. «Учишься ли ты танцевать?» – поинтересовался как‑то в письме сослуживец по полку Роберт Кистлер, и Гиммлер тут же стал брать уроки танцев, чтобы не спасовать перед красавицей Майей. В январе 1920 года он даже овладел модным тогда бостоном. Вместе со своим приятелем Людвигом, или Лу, он стал завсегдатаем мюнхенских традиционных карнавалов. Даже подобные развлечения он считал событиями, достойными записи в дневнике: «Зал был разукрашен под восточный гарем, – описывал он прием в доме тетки Лориц. – В углу у камина – большой шатер для меня и Лу… Фрау Лориц наготовила необыкновенно много. Подали какао, и я пролил его себе на штаны…»
Гиммлер был так занят своей собственной жизнью, что от него ускользнуло одно немаловажное событие – состоявшийся в это самое время в Мюнхене съезд НСДАП. Американские историки Вернер Ангресс и Бредли Смит пишут о Гиммлере тех дней как о молодом человеке, который «мыслил банальными категориями, наслаждался ценностями баварского среднего класса и казался в целом добродушным, бесцветным, вполне заурядным».
Его усердие не знало границ. Во время рождественских каникул он носил булочки для бедной старушки, читал слепому, играл в благотворительном спектакле в пользу бедных венских детей и бегал с одного собрания на другое, являясь членом бесчисленных кружков и объединений: разведения домашних животных, сельскохозяйственного, гуманитарного, стрелкового, ветеранов войны, альпинистов, туристов, спортсменов, полковых товарищей. При таком количестве членских билетов человек не может испытывать трудностей в общении с окружающими. Политические взгляды молодого Гиммлера были простым отражением взглядов и предрассудков его среды: обычный национализм среднего класса, без следа фанатизма и веры в призраков, свойственных нацистскому мировоззрению.
В ту пору он принадлежал к баварским консерваторам. Чтобы проводить в последний путь бывшего короля Людвига III, он взял напрокат цилиндр и фрак; на выборах студенческого комитета отдал свой голос националистам: Генрих гордился тем, что он баварец. В тот период даже его замечания в адрес евреев были умеренными и не переходили рамки приличия. В связи с убийством министра иностранных дел Ратенау Гиммлер бросил фразу: «Я доволен», однако тут же поспешил добавить, что покойный был «весьма толковым человеком». Своего одноклассника Вольфганга Халльгартена он называл «вшивым еврейчиком», но просто смеясь; а свою знакомую по бару «Рейхсадлер», танцовщицу еврейского кабаре Инге Барко, изгнанную из дома за связь со студентом, Гиммлер считал «девушкой, достойной уважения».